Катастрофа экосистемы: умышленные и бездумные поджоги

В Государственной службе по чрезвычайным ситуациям регистрируют рекордное количество пожаров в природных экосистемах. С начала 2017 года, по данным ГСЧС, их было уже 5,35 тыс. Общая площадь возгораний — 4,7 тыс. га (в 2016-м всего сгорело 10 тыс. га и было зафиксировано 15 тыс. пожаров). Одна из основных причин — сжигание сухостоя. Самые проблемные регионы — Житомирская, Кировоградская, Полтавская, Винницкая, Киевская области и Киев.

Старший научный сотрудник Национального научно-природоведческого музея Национальной академии наук Украины Игорь Загороднюк рассказал изданию Фокус  о влиянии огня на экосистемы, о их долгой памяти и нашем сером будущем.

КТО ОН


Старший научный сотрудник Национального научно-природоведческого музея НАН Украины, кандидат биологический наук

ПОЧЕМУ ОН


Один из самых известных териологов Украины, сооснователь Украинского териологического общества, лауреат государственной премии в области науки и техники (по разделу экология), 2015 г.

О связях в экосистеме

Прежде чем говорить о самих пожарах и палах, нужно разобраться в нескольких базовых вещах. В любой экосистеме растения — это продуценты. Они создают биологическое вещество — биомассу, тогда как огромное количество других организмов его потребляют и за счёт этого живут. Если в обычном лесу не окажется животных, то он за несколько лет превратится в непролазную чащу, в которой неудобно жить будет даже самим растениям. Поэтому лес постоянно обстригается и объедается миллиардами организмов — растительноядными насекомыми, млекопитающими, птицами, моллюсками. В норме, когда экосистема развивается в спокойном для себя режиме, весь прирост поедают животные. Так и достигается гармония, более того — необходимый природе баланс.

Вообще в системе "хищник — жертва", в которой один что-то продуцирует, а другой ест, прирост популяции хищника идёт вслед за приростом популяции жертвы. В случае растений и их потребителей это означает, что в таком цикле растительность накапливает свою биомассу, а популяция животных только со временем начинает реагировать на это, в том числе и ростом своей численности. Потом уже стремительно растёт сама животная популяция.

Но в какой-то момент происходит эффект "переедания". Животных (хищников согласно модели) становится много, и они съедают гораздо больше, чем растения продуцируют. В результате наступает голод — рост популяции хищников продолжается, а численность и биомасса популяции видов-жертв становятся меньше. Это такие две синусоиды развития популяций, идущие с лагом одна за другой. Поскольку состояние популяции потребителей опаздывает за состоянием популяции продуцентов, то временами случается переизбыток растительной массы, а потом наоборот. Здоровая экосистема с этим справляется, и у неё для этого есть немало механизмов: конкуренция, миграции, периоды покоя, сезонные изменения состава доминирующих видов, переключения хищников на другие виды жертв и др.

У нас огромное количество экосистем, прямо или условно относящихся к типу "травянистых", которые подвержены горению. Это крошечные степные участки, сильно освоенные (а потому в кубе нарушенные человеком) пойменные комплексы, пруды и их заросшие берега — часто полуприродные или даже искусственные. Соотношение прироста и потребления в них очень нарушено. Человек истребляет то, что называют "охотничьей" фауной, в составе которой много ключевых фитофагов, тех же зайцев и козуль (фитофаги — животные, которые питаются растениями. — Фокус). У нас есть немалое химическое загрязнение, влияющее на состояние фауны, у нас уничтожают места размножения птиц и млекопитающих, связанных с околоводными биотопами. В итоге популяция "потребителей" находится в очень угнетённом состоянии.

Человек истребляет то, что называют "охотничьей" фауной, в составе которой много ключевых фитофагов

Речь идёт как о небольших (но многочисленных) насекомых, в том числе дереворазрушающих и листогрызущих, так и о больших животных, которые или физически вытаптывают растительность, например, дикие свиньи в плавнях, или потребляют её. Трофические цепочки и другие типы отношений в экосистемах нарушены сверху донизу. Это касается всех потребителей, от поедателей микроскопических семян до грызущих большие корни. Понятно, что в этих экосистемах есть явный дисбаланс, а часто и недостаток потребителей и, соответственно, перепроизводство биологического вещества, которое нужно утилизировать. Представьте маленький городской парк и большой полноценный лес. Разве надо в лесу убирать листья? От них на следующий год останется мелкая переточенная беспозвоночными и грибами труха. Да и упавшие ветки не надо убирать и кроны подрезать. В городском же парке, как примере нарушенной экосистемы, нет полноценных сообществ, которые обеспечивают его самоорганизацию и функционирование.

Об огневой минерализации

Минерализация — это закономерный "возврат" биологической материи в неорганическое состояние, в своё "прошлое". Благодаря ей в экосистеме происходит "очистка" от вымершего. Но не выбрасывание за пределы системы, а сжигание (пищеварение — это же также сжигание). И тогда новым жизням становятся доступны биогенные вещества.

Если естественная минерализация происходит через желудки животных или же процессы медленного разложения в связи с активностью грибов или микроорганизмов, то быстрая — это огневая минерализация. Лесники очень хорошо это знают. У них даже есть термин — "минерализация через огонь". Это же использовали и наши предки со времён неолита до XVIII–XIX веков, практикуя всем теперь известное "подсечно-огневое земледелие". И сейчас нередко оказывается, особенно в условиях перепроизводства биомассы растений и дефицита животных-фитофагов, что нужно сжечь что-то, чтобы сбалансировать экосистему и подпитать её минеральными частицами — кальцием, магнием и т. д.

Но управлять экосистемой непросто, поскольку экосистема устроена сложнее, чем это способен охватить мозг человека или даже группы опытнейших экспертов. Потому практика управления через сжигание — это очень чёткие правила и оценки факторов и рисков. Американцы, например, для управления прериями и другими типами луго-степных сообществ используют контролируемые палы (управляемые пожары), выжигая тысячи гектар для минерализации и предупреждения более жестоких стихийных пожаров.

Мне как-то американские коллеги привезли книгу — талмуд на 800 страниц, где расписана вся технология контролируемых пожаров: при каком ветре и какой относительной влажности, в какую погоду, сезон, как и с какой стороны пускать огонь, с детальным анализом местности. Это настоящее искусство и профессиональная деятельность, за которую люди получают немалые деньги, поскольку делают большое дело. Это не что-то аматорское, как бывает у нас, когда пошёл, увидел сухостой, черкнул спичкой, а заодно и хата соседа сгорела.

О последствиях поджогов

Когда этим занимается кто попало, то огонь приводит к катастрофам. Во-первых, человек-неспециалист поджигает стихийно, просто потому что он сам так решил. Например, он хочет провести минерализацию под будущий недолговечный сенокос или просто "подчистил" местность. И действительно, временное улучшение будет — трава вырастет. Знаете, как у умирающего бывает прилив сил перед смертью. Но обычный неподготовленный человек просто не может оценить, как изменится состояние экосистемы впоследствии. Во-вторых, даже специалисты с хорошей подготовкой и хорошей практикой совершают ошибки.

Все эксперты говорят о том, что такое жёсткое и самовольное вмешательство в экосистемы не приводит к хорошим вещам. Да, огонь может быть полезен степи, лугам или околоводным тростникам. Ведь степь с точки зрения экосистемологии — это травянистые сообщества, сформировавшиеся под влиянием огня и копытных.

Они продолжают существовать только благодаря им. Но степь — это то, что до горизонта, а не участок в два-три гектара или даже 2–3 сотни гектаров, который у нас нередко выдают за объект охраны природы. Если в настоящей степи возникает пожар, она никогда не сгорит полностью. Такая естественная минерализация, когда она мозаичная и локальная, — часть нормальной жизни экосистемы. У огня своя логика движения — тут он пошёл по ручью, тут по горбику, тут затух. Степь в огне формировалась, он — один из её фактов существования. Но именно степь, а не участок целины в несколько квадратных километров, случайным образом сохранившийся, как остров в море полей.

А если у нас от естественного степного участка или плавней осталось сто, пусть тысяча гектаров, то там всё сгорает дотла. Мы уничтожаем экосистему и провоцируем множество эффектов, которые для нас и неприятны, и нежелаемы — сгоревшие в плавнях кладки яиц серых гусей или журавлей, гибель крупных животных, выгорание муравейников, перемены в гидрорежиме. Тысячи последствий, явно для экосистемы неполезных. То же происходит и с околоводными "полями" тростников. Человек слишком успешно освоил поймы рек, потому и приречные экосистемы сильно изменены (то есть разрушены) и фрагментированы. Палы в них означают тотальное уничтожение живого без сохранения "резервных" сообществ, откуда может идти восстановление.

Если мы тотально выжигаем участок из года в год случайно или с целью якобы улучшить угодья, то экосистема потом щедро "отблагодарит" за такие эксперименты

Чтобы понять проблемы экосистем, возьмём для примера человека с его малыми "фоновыми" бедами. Он резал лук и порезал палец, потом укололся иголкой или порезал щеку бритвой, стёр до мозоли пятку, подвернул ногу, сгорел на солнце, что-то не то съел, ещё и зуб заболел. А теперь представьте, что всё это произошло в один день. Сложно выдержать, правда? Сразу всё — это испытание, а не нормальная жизнь. Вот и экосистема не выдерживает таких нагрузок. Если сотня гектаров сгорела один раз, это не страшно, даже если тысяча на ста тысячах. Т

очечные нарушения для экосистемы могут быть полезны, потому что есть организмы, живущие в таких "окнах нарушений". Например, одуванчик — вечный вид-мигрант, живущий только на лужайках. Где-то он есть, а потом уже и нет — там перепахали, а там его съели корнееды, — и он в другом месте поселился. Но если мы тотально выжигаем участок из года в год случайно или с целью якобы улучшить угодья, или для того, чтобы прекратить рост стены тростника, который нам почему-то мешает, то экосистема потом щедро "отблагодарит" за такие эксперименты. Для начала она потеряет свою продуктивность, потом приютит какой-то вид, который вскоре окажется супервредителем, или она станет пристанищем для чужеродных видов, вызывающих аллергию или несущих угрозу нам и домашним животным или посевам. С экосистемами нужно вести себя очень мягко, осторожно. А по возможности никак в них не влезать, по крайней мере, без специалистов.

О самых уязвимых экосистемах

С точки зрения площадей, которые может забрать огонь, самые уязвимые — это, конечно, плавни больших рек — нижний Днепр (в том числе и Черноморский биосферный заповедник, вернее прилежащие угодья), нижний Дунай (заповедник "Дунайские плавни"), нижний Днестр (Нижнеднестровский национальный парк), Присивашье. Это наиболее проблемные ареалы, в которых предостаточно площадей, подверженных рискам поджога. Естественно, умышленного и часто бездумного. Но, например, в степной и лесостепной зоне у нас много прудов.

Они важны для многих представителей дикой флоры и фауны, которые из-за освоения человеком пойм теперь "завязаны" почти исключительно на такие полуприродные объекты. В отличие от приморских участков их площади очень маленькие. Но в них концентрируются редкие и очень редкие или уязвимые виды, например, мигрирующие виды птиц. Такие территории могут быть местами гнездования птиц, защищённых международными соглашениями, к которым, кстати, присоединилась и Украина. Эти экосистемы точечные, часто крошечные — пару гектаров и всё, дальше бесконечные поля или техногенные ландшафты. И потеря таких точек сверхболезненна.

Потому что мы утрачиваем биоразнообразие и переходим в состояние, которое Евгений Шварц назвал состоянием "серой биоты". Это набор видов, невыразительных внешне, что отражается даже в их названиях — серая крыса, серая полёвка и прочая "серость". По сути, мы утрачиваем уникальную и наиболее ценную составляющую, при том не только краснокнижных объектов, но и прежде обычных, а теперь всё более редких видов растений и животных. Переход к состоянию "серой биоты" — это наш постоянный риск, а нередко и печальный прогноз. И случайные или специальные поджоги только повышают его.

О восстановлении

Восстановление любой экосистемы зависит от самого её типа, природных условий. Например, чем больше воды, тем она быстрее восстанавливается, поскольку там большая концентрация жизни и большее количество внутрисистемных связей. Я говорю про наземную часть приводных и водных систем. Если пожар был локальным и случился среди большого массива подобных экосистем, то это будет как ранка на теле — заживет и всё.

А если на относительно изолированном участке, окружённом или вспаханными полями, или дорогами, или населёнными пунктами, то восстановление природного комплекса займёт годы. Это если очень обобщать. В целом видимые нами нарушения исчезают за 5–10 лет. Если просто сгорел тростник, то он вернётся быстро, за 2–3 года, а если масштабный пожар зацепил колонию птиц, растения, которые растут среди тростника и являются важной частью этой системы, то восстановление их поселений и тем более полноценных популяций займёт 10–20 лет, не меньше. У экосистем длительная память.

 

О преступлении и наказании

Проблема не в том, что у нас неразумные штрафы, недостаточный контроль или трудности с регистрацией случаев "возгораний" (а по сути умышленных поджогов). У нас нет механизмов наказания. Если хотя бы раз словили того, кто убил лося или сжёг заповедное урочище, и заставили его посадить ту травку, которую он спалил, или привезти лося из другого места, то было бы больше толку. Фактически природа страдает от того, что у нас не работает система наказания. А многие нарушители и вовсе считают, что это же "ничьё", оно вечное и вечно будет, сжечь его невозможно. П

сихология нарушителя природных комплексов, а также браконьера или бездумных отдыхающих — отдельная тема. Фактически в системе ненаказуемости нарушители получают чёткий сигнал: нарушай и дальше, ничего тебе за это не будет. В этом главная проблема. Но сгоревшее сегодня имеет очень малые шансы восстановиться завтра. А сгорает не только трава. Сгорают жизни. Популяции. Виды. Сообщества. Экосистемы. И резервов для восстановления у природы всё меньше.

Фото: Александр Чекменёв

You may also like...