Месть и Закон. Как это было в СССР

Курс на изживание кровной мести на Кавказе в первые годы советской власти отрабатывался по всем направлениям – целый ряд обычаев, даже почтительное отношение к старикам, были объявлено «вредными явлениями». 

«Смутное время» революции и Гражданской войны сопровождалось на Северном Кавказе разгулом преступности. Рассекреченные фонды бывших архивов КПСС содержат интереснейшие отчеты местных кавказских УГРО и НКВД о большом количестве банд, поджигавших склады, грабивших проходящие поезда, кассы, простых горожан. Причем в этой войне банды не щадили ни белых, ни красных, а политический бандитизм расцветал также, как и уголовный.

Кровная месть в это время переживала подъем – те же УГРО в своих отчетах сообщали, что случаи самосуда с последующими убийствами стали чуть ли обычным явлением. Революционный разлом приводил к конфликтам и внутри сельских общин — поземельные споры между сельскими обществами доходили до массовых вооруженных столкновений.

В сельских районах Северного Кавказа создавались общества «Долой кровную месть!», комиссии по примирению кровников с участием стариков, а в 1928 году в ход пошла тяжелая артиллерия — в Уголовный кодекс были внесены беспрецедентные изменения – была введена новая глава Х «О преступлениях, составляющих пережитки родового быта», по которой было запрещено взимать за убийство «цену крови», а также совершать захват имущества родственников или односельчан ответчика, с тем чтобы заставить его выплатить долг. Т.е, законодательство революционного времени разрушало адатные нормы, предлагая взамен приравнять преступления по кровной мести к тяжким уголовным правонарушениям.

Интересно, что советские юристы вели с горскими адатами в 1920-е гг. свою игру – они то изгоняли их из новых закононодательных норм, то возвращали, используя наработанные веками рычаги. Так, в главе Х были прописаны такие виды наказаний, которые существовали еще в дореволюционных адатах – изгнание убийцы и его ближайших родственников из общины и денежные компенсации.

Однако революционный суд 1920-1930-х имел свою специфику – советские суды выносили мягкие наказания убийцам «пролетарского происхождения», а их решения не имели «веса» в глазах местного населения. В свое время я посмотрела немало архивных отчетов 1920-1930-х гг. по советским судам и местным кавказским прокуратурам – из текстов понятно, что новые органы правосудия и надзора приживались в горской среде с трудом.

«Один убивает другого и попадает под суд, а суд со всей строгостью присуждает убийцу к 6-8 годам заключения, и еще со строгой изоляцией, а потом, «принимая во внимание» его происхождение, его темноту, то обстоятельство, что он судим впервые и т.д. сокращает сроки наполовину, а там подоспевают разные манифесты, годовщины и т.д. и не проходит двух лет, как убийца уже дома.

Ясно, что кровники возвратившегося домой убийцы не могут смириться с этим, и вот происходит второе убийство, а там третье, четвертое…», — такой рассказ крестьянина приводится в книге дагестанского историка Г. Даниялова о строительстве социализма в Дагестане.

В 30-50 гг. советское государство стало применять более жесткие меры. В 1931 году была принята поправка в УК РФ, по которой убийства на почве кровной мести считались «государственными преступлениями», за совершение которых предусматривался расстрел.

В целом курс на изживание кровной мести, как и вообще «пережитков прошлого» отрабатывался по всем направлениям – целый ряд обычаев, даже почтительное отношение к старикам, было объявлено «вредными явлениями». Об искоренении «проклятого наследия темных времен» писали в местных газетах, говорили на митингах, призывали с плакатов.

Плакат, который я вам здесь хочу показать, не имеет прямого отношения к борьбе с кровной местью в 1920-е гг., но его символический смысл вполне вписывается в наш разговор.

Плакат с двусмысленным названием «Чистота – залог здоровья» (1923), на котором изображена мужеподобная горянка-великанша в красной косынке и с открытым лицом, призывал горянок выметать традиции, словно мусор.

С 1950-х, по официальной статистике, которой не во всем, конечно, надо доверять, кровная месть сходит на убыль – в период сталинских репрессий кровники отправлялись в лагеря, часто по доносам и ложным обвинениям пострадавших фамилий. Новый УК РСФСР, однако, смягчает наказание – и расстрел заменяется сроком от 8 до 15 лет.

Послевоенные, особенно 1960-е годы, отмечены перемещением горцев на равнины, в большие города – сюда же перекочевала и кровная месть. В структуре городской преступности Северного Кавказа месть была основным мотивом 47% преступлений. При этом мстить стали и женщины.

Изменилась и сама месть – красочные обряды примирения, описанные мной в предыдущих постах, отошли в прошлое, стали экзотикой, месть теперь уже не распространялась на весь клан кровника, а ограничивалась ответным убийством или ранением убийцы и ближайшего родственника.

В первые постсоветские годы, когда были уже слабы и адатные нормы, и советские правоохранительные органы, древняя традиция, имеющая когда-то внутренние механизмы саморегуляции, выродилась в обычный самосуд.

 Автор: Наима Нефляшева, «Кавказский узел» 

*****

Фемида в мохнатой папахе

Обычай кровной мести может сохраниться только в государстве с несовершенной судебной системой

Горец всегда готов отомстить обидчикам.
Чеченец. Картина 1887 года

Процесс близился к концу, а судья все возмущался, стыдил подсудимого и пытал его однозначными вопросами: как он, сознательный советский человек с высшим образованием, отец двух детей, положительно характеризующийся всеми и во всех отношениях, мог пойти на такую средневековую дикость – убить человека из кровной мести. Да еще после того, как погибший уже понес заслуженное наказание и вышел на свободу.

По законам гор

Подсудимый – известный в 60-х годах прошлого столетия доцент – с самого начала процесса всем своим видом демонстрировал полное равнодушие к Фемиде, ему было скучно. Наконец на прямой вопрос судьи, который, похоже, искренне не понимал, почему подсудимый так отомстил обидчику, доцент одним предложением дал многозначительный ответ: «Слушайте, я сделал свое дело, а вы делайте наконец свое».

«Мое дело» – не «ваше», а суд горской морали – не светские законы. В этом осужденный видел всю разницу. Закон кровной мести – это наставления предков, традиция, обязанность и честь. А законы государства – они чужие, не его, пришли из Москвы, более того – калька с европейских. Их нарушение не горе вовсе, а беда – нигилизм по отношению к адатам, обычному праву горцев.

Педагог был абсолютно равнодушен и не испытывал даже намека на сожаление. Напротив, он чувствовал безмерную внутреннюю гордость. Надо было, вот и сделал. Совершил акт возмездия, несмотря на то что никто до сих пор столь сурово не пытался выкорчевать древний обычай, как советская власть. И, надо сказать, не без успеха. Но тем не менее многое из прошлого возвращается, когда дают сбой светские законы, или они сильно разнятся с представлениями на местах о справедливости и адекватном наказании. Чем не красноречив случай двухлетней давности, когда в Москве молодой человек на выходе из суда расстрелял двух осужденных, забивших до смерти его престарелого отца в электричке. И тут же сдался милиции, довольный своей «работой».

Суд Линча по-дагестански

Всего лишь десять лет назад в дагестанском Буйнакске можно было наблюдать, как толпа родственников учиняла самосуд на центральной площади города. О линчевании было известно заранее. Средь бела дня виновного, как решили сами люди, в надругательстве и убийстве двух школьниц в летнем лагере, выволокли на площадь, и, избитого до сплошной кровавой гематомы, бросили на асфальт, облили керосином и сожгли живьем. Милиция присутствовала, но даже не думала вмешиваться, хотя родственников было всего два десятка человек. Стражи порядка следили лишь за тем, чтобы гнев близких не обрушился на прохожих, надумай они на свою беду вмешаться в происходящее.

После этого подобное ЧП произошло еще дважды. В последний раз убийце посчастливилось попасть в руки милиции, он остался жив, но его дом и хозяйство в селе были сожжены и уничтожены на корню, на этом месте теперь никто не селится, здесь не пасут скот, не вытаптывают траву и не сажают деревьев: место считается поганым. Близкая родня убийцы покинула село, и совершенно ясно, что по крайней мере их дети и внуки уже не смогут сюда вернуться.

Далеко не всегда кавказцы внемлют мудрому утверждению, что месть – блюдо, которое лучше есть холодным. Особенной доблестью, напротив, всегда считалось учинить возмездие до заката солнца, громко, во всеуслышание, пока погибший не предан земле. Именно поэтому после теракта и убийства президента Чечни Ахмада Кадырова его сын Рамзан, командовавший тогда охранным батальоном, был немедленно вывезен спецрейсом в Москву. Его встречу с Владимиром Путиным показали по телевидению в этот же день, чем знающим обычаи продемонстрировали, что месть будет, но позже, с формальным соблюдением закона. Фемиду на сей раз не стали обижать. Через два года Шамиля Басаева – организатора теракта, взорвали в Ингушетии. Кстати, и сам террорист номер один решился на рейд в Буденновск после гибели сразу пяти родственников под руинами дома, куда попала авиабомба.

Кавказская рулетка

Сознательное, жестокое убийство, а также оскорбление женщины на Кавказе никогда не прощали. Это бы свидетельствовало о слабости рода. Вражда нередко длилась десятилетиями. В родном селе корреспондента «НГ» Мискинджа Докузпаринского района Дагестана в начале прошлого века два рода почти истребили друг друга. Остались мальчик из одной семьи и старик из другой. Вендетта завершилась усыновлением мальчика стариком.

В другом случае в ответ на надругательство над своей матерью обезумевший сын поклялся вырезать весь род преступника, ликвидировав за два месяца 18 человек. И был остановлен только своим дядей, вынужденным застрелить его. Почти, извините, как в анекдоте, когда отец отвечает сыну: «Не знаю, дорогой, мужчина ли Ленин, но я знаю, как он за брата отомстил».

Воздействовать на одержимых чувством мести, глубоко уверенных в своей правоте и необходимости возмездия, практически невозможно. Поистине, как говорят, едва ли есть высшее наслаждение, чем наслаждение местью, и ничто не может пахнуть лучше, чем труп твоего врага. В Средние века враждующие семьи, завязшие в многолетних убийствах с обеих сторон, не желая уступать друг другу, соглашались пойти на дуэль. Говоря сегодняшним языком, это можно было бы назвать кавказской рулеткой, в которой, правда, никто не выживает. Дуэль должна была решить, кто прав. Сильнейший и выносливый мужчина соперничал в выдержке с таким же, как он, соперником. Став друг против друга, они одним кинжалом поочередно наносили друг другу колющие раны в область живота. Проигравшим считался тот, кто свалится первым. Чаще всего не выживал и второй участник. Но вражда на этом заканчивалась.

Иногда в поединке участвовали двое. Каждый завязывал глаза и надевал большую мохнатую папаху. Последний такой случай произошел несколько лет назад на окраине Махачкалы – уже с применением армейского холодного оружия, да и причины дуэли были современными – невозврат кредита одному из московских банков. По условиям поединка один из дерущихся должен был признать поражение или умереть. Ничья исключалась.

Кровники долго не живут

С примирением не справлялась ни государственная карательная система, ни религиозные институты. Отказавшихся от справедливой мести покрывали позором. Дело осложнялось еще и тем, что некогда почитающая старших молодежь становилась мало управляемой. Поэтому нередко услуги молодого человека, когда-то оказавшего помощь семье мстителей и которому они после этого не в силах отказать, могут быть более эффективными, чем посредничество формального, тем более религиозного авторитета. Последних, кстати, не очень-то и любили, приглашали к процедуре, когда, как правило, стороны уже пришли к согласию.

Есть, конечно, исключения. После выборов в Акушинском районе Дагестана новоизбранный местный глава был расстрелян. Его место занял предполагаемый заказчик и организатор преступления, проживший на вожделенном посту всего два дня. Но и вернувшийся к управлению районом родственник первого погибшего разделил такую же участь – он руководил районом только неделю.

Пришлось вмешаться лично председателю Госсовета Дагестана Магомедали Магомедову. Указом главы республики, хотя и с нарушением действовавшего законодательства, на выборную должность была назначена женщина, не относившаяся ни к одной из враждующих семей. А в район «на всякий случай» ввели подразделения милиции, командированные из других районов и городов, – не столько ради примирения родов, сколько для того, чтобы в вендетту не втянулись местные стражи порядка.
Воздействовать на одержимых чувством мести практически невозможно.

Война – дело молодых

Для них, молодых, прозябающих в холодных ущельях в вечной бедности и беспросветной скуке примитивного бытия, месть была еще и поводом выйти из этого полуживотного ежедневного существования. Сделать наконец что-то действительно серьезное, стоящее настоящего мужчины, поднять авторитет своей фамилии, остаться в памяти сельчан и потомков Ахмедом или Ильясом из такой-то семьи, сделавшим то-то. У чеченцев до последнего времени обязанность наказать кровника лежала на родственниках до 13-го колена – это почти весь род. Но прежде всего она касалась самых близких – братьев, сыновей, отца, мужа. Как поется в лезгинской балладе «Брат»: «Отец уже стар, мать мягка, сестра замужем и только брат не успокоится, пока у могилы его брата не появится надгробный камень кровника».

Месть самоценна. Ее вершитель сродни судье, восстанавливающему справедливость. И древнегреческая трагедия выбора между чувствами и долгом на Кавказе никогда не была дилеммой: долг и честь семьи превыше всего. А чувства в суровых условиях гор малозначимы, это дело личное – переживай их в одиночестве и не проявляй никак.

Если все же есть надежда хотя бы на отказ от мести у осетин и кабардинцев. У народов с развитыми феодальными отношениями полагалось выплатить семье погибшего весьма серьезную компенсацию – деньгами, домашней скотиной, оружием. Чеченцы, жившие вольными общинами, от этого напрочь отказывались. Лезгины отправляли к дому пострадавшего лучших людей, одетых в похоронный саван, и предлагали убить их, но отказаться от вражды.

Примирение почти всегда унизительно. Толпа родственников, опустив головы, медленно и молча идет к дому пострадавшего после того, как прошел траур. Процессию замыкает убийца с видом полного покаяния. С разрешения войдут во двор, прочтут вместе молитву за упокой, старшие, обычно посредники, начнут тихий разговор издалека. Хорошо, если семью преступника захотят выслушать. Прощения может и не быть, но если сторона отказалась от мести – это успех. Нарушение клятвы впредь будет означать не месть, а совершение нового преступления, и ссылки на прежнее убийство уже не в счет.

Неразборчивая месть

Остракизм – изгнание убийцы из села, иногда и по решению семьи самого преступника или же выселение всей семьи сельской общиной было наиболее распространенной мягкой формой избежать войны родов. Как гласит пословица, «паршивый да не будет ни в семье, ни в селе». В Средние века такое изгнание означало смерть членам семьи, оставшимся без поддержки рода и средств к существованию. Изгнанный чаще всего становился абреком, разбойником на дороге. Если его приютят в каком-нибудь селе, он мог рассчитывать на саклю на краю поселения, где доживал свой век, как дряхлеющий волк. Надо было слышать песни этих изгнанников, исполняемые на таре и мандолине, – сколько в них безмерной печали и тяжелой тоски по родному селу! Туда они уже никогда не вернутся. Они не могут даже на глаза появляться своим обидчикам – это будет воспринято как вызов.

Напротив, в случаях, когда убийство было не предумышленным, случайным, по неосторожности, месть осуждалась. Достаточно было выразить сожаление случившимся, продемонстрировать желание загладить вину. В таких случаях семьи могли даже закрепить отношения, а сам убийца стать названным сыном безутешной матери. Осуждалась и месть в отношении родственников убийцы, если они не замешаны напрямую в преступлении. Когда братья бывшего депутата Госдумы РФ Надира Хачилаева пришли в дом убийцы их младшего брата Адама, их бурно встретила чеченская семья, вставшая на защиту родственника. В потасовке были убиты отец и жена кровника. В ответ вайнахи потребовали от братьев уехать из России и «не светиться». Предполагалось, что в Испании теперь будет их вторая родина. Но спустя год они уже были в Махачкале. Нельзя однозначно сказать, что именно возмездие их достало, но из четырех братьев в живых остался один, не участвовавший в том трагическом событии.

Месть страшна и неразборчива. После того как Саид Амиров возглавил восемь лет назад столицу Дагестана, многое в городе изменилось. Были пересмотрены некоторые методы хозяйствования. Договориться с ним прежним хозяевам денежных потоков не удалось, расстрелять градоначальника тоже никак не удавалось, хотя на него покушались больше десятка раз. Удалось только одно – подленько взорвать могилу его отца в Избербаше. Говорят, виновных наказали. По крайней мере живыми их больше не встречали. Последний из вандалов сошел с ума и, сидя безвылазно дома, рисует картинки.

Вообще месть для многих настолько важна, что становится приоритетом даже тогда, когда нужно спасать раненую жертву. В 90-х годах обезумевшие от шальных денег и власти «новые дагестанцы» расстреливали друг друга на улицах города ежедневно. И потенциальные жертвы установили для своих телохранителей безусловное правило: преследовать и уничтожать прежде всего покушавшихся, а потом уж заботиться о пострадавшем. Если он еще будет жив к тому времени. Правило объяснялось тем, что в противном случае жертва может умереть в результате ранения, а убийца останется безнаказанным. А тут хоть убийц накажут.

Несмотря на всю жестокость традиции кровной мести, ее необходимость была вызвана обстоятельствами, среди которых прежде всего отсутствие сильного и справедливого института, который взял бы функцию наказания на себя, контролировал бы соблюдение общих правил игры и общежития. Эти задачи регулятора отношений в обществе, роль сдерживающего фактора, вынужденно играет традиция адекватного ответного наказания кровнику. После старейшин и феодала в этом лице выступает государство. Его слабость, коррумпированность следственных и судебных органов возрождают дикий обычай, выводят его на авансцену и делают столь же необходимым, как и прежде. Капитуляция Фемиды перед власть имущими, организованной преступностью, богатством загоняют обиженных в дальнюю комнату дома, где у них пылится на стене ружье. Пожилой профессор математики как-то в узком кругу гордился, что у него в горах уже десять лет как закопан «красивый черный пистолет». Заботливо смазанный железный друг ему пригодится, когда в поисках правды и справедливости он упрется в собственное бессилие. «А что, может понадобиться!» – возмутился докторант наивному непониманию и недоуменным взглядам своих коллег.

Конечно, понадобится – кто бы сомневался в этом.

Автор: Милрад Фатуллаев,  НГ-РЕГИОНЫ