Історії

Дневник обвиняемого. Часть третья. «Преступник, разгуливающий на свободе»

Published 11 Вересня 2015

Ребенок попался ментам с пивом. И хотя они не пили, вчера ходили на комиссию по делам несовершеннолетних. Зрелище убогое и мерзкое. Человек двадцать мелких районно-ментовских-образовательных чинуш собрано. Пытался говорить о нарушенных правах моего сына – менты не представились, не разъяснив права, заставили подписать протокол, меня как опекуна об этом не уведомили. В ответ хабалистый ор.

8.02.2013.

Пятница началась с того, что я забыл ноутбук и опять лопатил вручную первый том – мало интересного. Основания возбуждения и повторы из 2009 года, когда открывали первое дело по взятке, закрытое теперь за отсутствием состава преступления. Мое дело – это вроде запуска спутника на орбиту. Первая ступень отвалилась, вторая ступень отвалилась. И вот третья, как будто, так и рассчитывал некий секретный конструктор уголовных дел.

Сегодня знакомиться буду в родном кабинете Г. – 317-м. Он меня с вахты встречает и почетным караулом через все следственное управление провожает в свой медвежий угол.

В кабинете уже сидит некто, потом узнал, что зовут его Юра. Я сначала напрягся – думал терки какие будут внепроцессуальные, но оказалось не про мою честь. Сижу спиной, листаю свой 2009 год. Пацаны трут, как будто меня нет.

Про «Русланчика». Это зам в облэкологии, недавно попал на крышевании, шьют злоупотребления – средней тяжести. Есть еще подельник – чиновник снизу. Посторонний терку Юры и Матвея и не поймет ни на йоту.

Г.: «Второго не надо заводить, замучимся доказывать пособничество». И долго пытается убедить Юру в этом. Юра на развод не идет – предполагаю, он из гебни – они экологов брали. Г.: «Надо решать, пока Русланчик согласен». Русланчик уже признался, и важно свалить дело в суд, пока он согласен на «особый порядок» – одним днем. Наконец Г. не выдерживает: «Да через Машу договорились уже решить».

И тут я сползаю под стол от такой наглости. (А жена мне вечером: «Что ж, ты туда без диктофона ходишь!»)

Маша – адвокат подельника «Русланчика», которого договариваются сейчас «вывести», потому что якобы трудно доказывать. Но таких вещей бесплатно не делают. При посторонних не стесняются, а я хоть и бывший, но какой-никакой журналист. Смех не в этом: Маша – вторая жена «Чипы», начальника отдела по борьбе с коррупцией облпрокуратуры.

Хороша Маша.

Да ладно, бывает. Вот в Железнодорожном РОВД еще пару лет назад успевали справки об адвокате навести за то время, пока он едет на первый вызов к клиенту. И сразу выкатывали первое коммерческое предложение по «мере пресечения» до суда – от 300 до 500 тысяч. В редких случаях до миллиона, в исключительных, если человек реально бедный, «соточку» всего. В доле были все, и никто ничего не скрывал.

Постепенно по делу «Русланчика» собирается пять человек и тереть им при мне неудобно – уходят в кабинет начальника отдела. Остаюсь опять один, и думаю: «от Маши» на пятерых делить будут или только первые двое? Начальника отдела мой важняк ненавидит и, похоже, стремится занять его место.

К концу дня пятницы болтаем как старые друзья о всяких уголовно-кадровых делах. Задаю вопрос о судьбе генерала – начальника управления. Летом контракт истекает, а ему уже 62 года. Г. не сразу, под наводящими вопросами про разных замов, рассказывает, что на это место метит первый зампрокурора области Х., который мое первое дело «запускал» и потом подписывал в суд. О как. Х., оказывается, дважды безуспешно подавал документы на прокурора области – Липецкой и еще какой-то. Теперь вот новый кульбит. Из прокурорских в бастрыкинцы не берут, но если кто-то сильно попросит. Почему бы и нет.

Покупайте генеральские должности только у официальных дилеров!

Дальше болтовня у нас про старые дела. Как один следак следственного комитета (Г.) за другим (Кр.) гонял по городу на 170 км в час – меченую взятку пытался догнать. Не догнал, но на годе условно пришлось договориться.

Меня интересует Кр., поскольку нас брали в одну неделю – в конце августа 2009 года. Три громкие взятки с одинаковой суммой в 100 тысяч, каждая с заведомой подставой и следом от ФСБ. Совпадений не бывает – это придумал один мозг, но вот фамилию, так чтобы 146%, я не скоро узнаю, если узнаю вообще. В принципе, вариантов немного – две-три-четыре фамилии потенциального заказчика моего дела. Но тот, кто светится на поверхности – не из ФСБ. А след ФСБ – жирнейший. Мозгуй, Шура, мозгуй. В ФСБ сменилось руководство на иногороднее. Если есть заказчик из гэбэшников, то из местных о трех звездах где-то.

Или, думаешь, существует ОПГ, где один генерал дергает за ниточки в разных ведомствах? Да нет, фантастично звучит. Скорее дело было так: собрались попариться три генерала (или почти тогда генерала) – прокурорский, гэбэшный и ментовской. Наметили нужные жертвы. Ведь и жертв было три – случайно ли или по квоте от каждого? Или всех от гэбни «предоставили»? Потом судьба этих генералов разбросала, а мое дело оказалось слишком длинным и живет своей жизнью, но один за ним присматривает для порядку. Ведь даже месть за такие сроки испарится. А вы что думаете, гражданин генерал?

Единственный человек гэбни, который мог это замутить, уже в отставке – тешу я себя. Вот именно, что тешу. А-то новых шакалов, помоложе, на мою шею не объявилось за эти годы!

И если уж сопливый капитан гэбни может ходить в облсуд «просить» против меня… Впрочем, это и приятный момент – пока не генерал и даже не майор.

За такими мыслями и заканчивается рабочий день, неделя. С учетом выходных я выиграл у судьбы три дня.

Уходим «с работы» с Г. вместе. Мы, к слову, и живем по соседству – его всегда раздражало, что перед обыском надо спозаранку на работу переться, а затем возвращаться, когда можно было бы сразу. По новому моему адресу он провел два обыска из шести.

Оказывается, после получения взятки в яхт-клубе Кр., а за ним Г. начинали свою гонку на нашей общей улице – Ломоносова, потом делали шикану на Московском проспекте – я там каждый день разворачиваюсь. Г. не за рулем был, а пассажиром. Кр. благодаря 170 км/ч своего добился – меченые сто косарей разлетелись по всему Воронежу. Иначе бы годом условно не отделался. «Какая ж тачка у него была?» – «Фокус».

12.02.2013.

Кто я? «Преступник, разгуливающий на свободе». Стало быть, есть она, свобода.

Месяц назад отправил обращения в адрес Уполномоченного по правам человека Лукина и председателя президентского Совета по правам человека Федотова. Сегодня получил ответ от Администрации Президента (Управление по обращениям граждан – куда я НЕ обращался), что моя писулька переправлена в Генпрокуратуру. Те, не сложно догадаться, отправят местным прокурорам, и круг замкнется. Причем, из ответа АП даже неясно, какое из моих обращений отфутболили без разбору. То есть все эти распиаренные правозащитники на гособеспечении – от них не то что правды добиться, но и просто достучаться нереально?

И чего дальше делать – профилактическая голодовка, самосожжение в несгораемом балахоне или вооруженный арбалетами мятеж? Или в мэры выдвинуться?

У нас с мэром следак один на двоих. Говорит, как только откажется баллотироваться на второй срок – дело на мэра тут же закроют. Может, тогда я вместо мэра порулю чуть-чуть, чтобы и мое дело закрыли?

14.02.2013.

«А вы приезжайте не к одиннадцати, а минут на двадцать пораньше. Освежите в памяти свои показания. Вы же понимаете, как нам ВСЕМ важна эта очная ставка. Запишите мой мобильный телефончик». «Нет, ты ему сейчас не звони. Я ему только что звонил, мне его голос не нравится и интонации упаднические. Звони завтра в девять. Он пока нейтральный. Но важно, чтобы он по своим показаниям шел слово в слово. Позвони ему в десять, чтобы он ко мне заранее подъехал, и напомни, что он тоже не безгрешен и что мы все о нем знаем. Чтобы не думал раскисать. Звони ему в без двадцати десять, потом сразу мне».

Прошлый раз не стесняясь при мне взятки пилили. Теперь вот…

Натали: «А ты думаешь, твоих свидетелей не так же прессовали? Не вздумай только в фейсбук писать. Это не наша война».

Ну вот – «токмо волею пославшей мя жены» – ни одной фамилии не произнесено.

<…>

18.02.2013.

Понедельник, накануне двое суток безуспешно пытались разыскать своих должников. Мы отдавали людям в долг – и под честное слово – часть денег после продажи квартиры (квартиру продавали в 2009 году, чтобы расплатиться с адвокатом У.), возвращать они не торопились. Мы под их долги назанимали сами. Теперь это становится серьезной проблемой. Попытки урегулировать взаимоотношения в возникшем финансовом треугольнике – ничего приятного. Днем дозвонился-таки – мадам должница начала по телефону кричать, что ее не устраивают условия переуступки долга. С учетом прослушиваемого телефона ее болтовня очень вовремя. Я собственно при переговорах не участвовал – только свел людей, кому я должен и кто должен мне. Вечером поеду встречаться. Сердце болит. Позвонил Г. – предупредил, что не приеду. Вежливый такой по телефону, как чует, что у меня проблемы.

Весь вечер занимаюсь челночной дипломатией. Четыре нервных визита. Итог – устная договоренность об условиях переуступки достигнута. Завтра-послезавтра люди должны встретиться между собой и закрепить все договоренности на бумаге. Если ничего не сорвется, будет где кредитоваться до конца процесса.

Натали моих нервических усилий не оценила. Пока я в одиночку уплетаю поздний ужин, сыплет бесконечными упреками про то, что «не такую судьбу я себе желала». «Если бы в 1996 году мне было бы, где жить с ребенком, я бы к тебе не вернулась». «Если б не это уголовное дело, и ты бы лизал новому губеру, как все лижут». «Не строй из себя Ходорковского, и Ходорковский бы лизал, если бы не посадили». Ну и справедливое: «Пока ты не изменишь свое отношение к миру (это про диван и ночное бдение), и в твоем деле ничего не изменится». В конце сцены отдал ей пять тысяч – брала в долг на работе.

Бруна, старшая из некастрированных кошек, вторую неделю срет в зале по ночам, метит. Раньше такое уже бывало. Она после обыска полуторалетней давности и гибели всего помета не может забеременеть. Это гормональный сбой, и либо отвозить лечить на несколько месяцев в другой питомник, либо кастрировать. Натали обещает кастрировать ее уже год, но пока говно убираю я, у нее рука не поднимается.

Завтра годовщина смерти отца. Двадцать один год. Тогда был дикий мороз, минус двадцать днем, и очень сильный ветер. После известия о смерти я шел три остановки до больницы пешком, но тела мне не показали. Я каждый год сравниваю погоду – еще ни разу не было такого холода, как в тот день. Думал, именно в годовщину ознакомление подписать, видел в этом какую-то мистическую связь, но выгадал еще два дня и кто знает, где они пригодятся.

После откровений про племянника губернатора и мои финансы, этот дневник обречен лежать «в столе», если я не хочу схлопотать лет пять-шесть реального срока. Если представить это мое дело как игру в футбол, то счет уже 3 : 0 в мою пользу. Два возврата из суда и закрытие взятки по реабилитирующим. Только один их «гол» – а гол этот может быть только из офсайда – перевесит все мои.

Двадцать лет назад во время локальных гражданских войн при распаде СССР «победители» играли в футбол головами побежденных. Место, время, люди – все сошлось и сплелось в какой-то противоестественный ужастик, и мы участвуем в его новых сериях.

1.03.2013.

Вот и весна, а дело до прокуратуры еще не доехало. Встречались с Д. вместе с Натали. Д. рассказал, что на «проверке», или на процессуальном контроле, если официально, такое дело может находиться довольно долго, тем более что у них сроки продлены до 15 мая – могут и не торопиться. Пусть не торопятся. У Д. по одному «на шесть томов всего» делу такая проверка уже два месяца идет. Следственный комитет сам ищет свои косяки, чтобы прокуратура не вернула дело по формальным основаниям. Я про себя: мне бы хоть две недели. Из плохого – трехлетний срок давности по гражданскому иску должен исчисляться с момента признания потерпевшим, то есть с 29 ноября 2011 года. Вероятность, что я доживу без приговора до конца ноября 2014 года, невелика. Хотя если еще один возврат дела прокурору, то все может быть. Шутка – этого уже не допустит никто.

<…> Идею с Хруновой Натали поддержала безоговорочно. Поиск и пересылка документов – я малограмотный юзер, требуется помощь жены – переросли в перепалку. Нервы мои от сидения без дела в ожидании, доме и Интернете совсем никуда.

<…>

16.03.2013. С понедельника по пятницу

Рабочую часть недели прожил и слава Богу. В среду давал пресс-конференцию облпрокурор (в официальной части меня не вспоминали), а после нее на сайте стукача Орищенко, довольно раскрученном, появилась гнилая заметка про меня, о том, что мое дело «следователи готовят к передаче в прокуратуру». И очень много прочей брехни – лень сейчас описывать. Ясно, что стукач общался в кулуарах с прокурором Васей Х.. Заметку перепечатало, не удосуживаясь ни перепроверить, ни мне позвонить, с десяток СМИ.

– Расстроился? – все время твердит Натали. – А ты думал, все сойдет на нет?

Молчу. Про себя думаю: «Может и думал».

Ездил в «Блокнот», который хотел меня сделать редактором да передумал, а теперь перепечатал эту грязную заметку, попросил снять брехню или переделать – сняли. Заодно и отвез жалобу депутату Госдумы Пахолкову для передачи в Генпрокуратуру.

Через день жалоба потеряла смысл. «Сбрил бороду, – всегда мне говорит Натали, – жди плохих вестей». Пришли отказы из Генпрокуратуры и Уполномоченного по правам человека Лукина. За Генпрокуратуру писал, судя по почерку, Вася. Читал Д. ответ, он грустно смеялся. Решили писать дальше, там и в Генпрокуратуре несколько вышестоящих инстанций. Пусть чешутся. От Лукина ответили: наше дело сторона, все вопросы к прокурорам.

<…>

5.04.2013. Третье обвинительное заключение

Пойду-ка сделаю кофе, а? Я не писал сюда почти месяц из суеверия. Думал вот-вот и не спугнуть бы. Думал, что-то у них не клеится, а значит каждый день в мою пользу. Зря.

Телефон в куртке в прихожей – не слышно. В два часа дня два пропущенных звонка, сорок минут назад то есть. Эти циферки ни с чем не спутать – служебный Г. Сначала еще чуть надеешься, что хочет «поговорить», хотя и понимаешь, что «говорить» не о чем. Начинаю судорожно искать чистые трусы, полагая, что за обвинительным придется ехать сразу. Нет, не сразу. Звоню, болтает с кем-то по второй трубке, извиняется и начинает говорить со мной – я важнее.

В общем, все, как всегда. «Прокуратура подписала обвинительное заключение». (Ага, до 14 лет лишения свободы.) «Вы же помните, где получать? На втором этаже у Гламурного». (Все, как всегда. Только на пять лет меньше, чем год назад. День в день подписали. Назло, что ли? Сейчас пойдет слив в прессу – интересно, хоть кто-нибудь позвонит или будут сочинять со слов прокурорских и СК?) «Телефончик Гламурного напомните».

Звоню Д., он, судя по детским всхлипам в трубке, уже дома. Сообщаю. Договариваемся, чтобы, как заберу, приехать к нему в офис. Это три минуты ходьбы от прокуратуры. Перезваниваю Г., прошу положенную мне по закону копию обвинительного. Чтобы дал бумажную копию, приходится чуть ли не клянчить. «Приходите с флешкой». – «Мне негде распечатывать». – «Ну, только для вас». (Или он сказал: «Из уважения к вам»? Да по фиг что сказал.)

Кофе во френч-прессе у меня никогда хорошо не получается. Да и мало кофе всыпал. Какая-то бурда типа американо. Тем не менее достал из серванта парадную кофейную пару, привезенную лет восемь назад из прошлой жизни из Монако. Пью.

Надежды, что все «вот-вот» и безболезненно закончится, рухнули. Впрочем, и Д. говорил, что 100% подпишут, а я вбил себе в голову невесть что. Я расслабился. Не читал дело за эти шесть недель ни разу. Интересно, успели ли они договориться о том, кто будет судьей? Или как раз для этого вечер пятницы и выходные?

Обязательно надо причаститься до начала процесса. Пасха пятого мая. У суда крайний срок назначить первое заседание на восьмое мая. Но могут и раньше.

Вот Навального по той же 160-4 в виде растраты в особо крупных гонят на суд стахановскими темпами – один день на прокуратуру, на 17 апреля у него первый день заседания. Но ему по беспределу отказали в предварительных слушаниях. Есть малюсенькое опасение, что и со мной такой финт устроят. Но это вряд ли. Для начала надо узнать фамилию судьи.

Натали не звоню, не пишу. Приедет с работы – расскажу. Чего раньше времени нервировать.

В эти три недели много всякого произошло. Я пощусь и худею одновременно. Постные хлеб, фрукты, картошку не ем. При этом умудряюсь пост по чуть-чуть нарушать в пользу разрешенного по выходным «виноградного вина». Раны от кота почти зажили, но шрамов останется много. Натали ездила в Москву на собеседование на должность пресс-секретаря департамента энергетики в мэрию Москвы. Департамент новый. Работу начинать с нуля, и это ей очень интересно, но платят мало совсем. С учетом съемного жилья и выпускного следующего года Андрея – сложно совсем. Да и не перезвонили, хотя если бы утвердили – должны как раз до конца этой недели перезвонить. А если нет, то и не перезванивают. И нечего голову ломать.

Ездил в школу. Завучиха по воспитательной работе (от нее до сих пор тянет блевать) подделала задним числом протокол о постановке на внутришкольный учет. Два часа разговоров с двумя другими, более вменяемыми, завучихами, почему «ваш сын» не учится. Их рассуждения, что он один на всю школу такой. Понял, что к войне еще и со школой я не готов. Вечером был разговор с Андреем. Куда будет поступать, не знает. «За границу – хоть посудомойкой». «Хорошо, – говорю, – составь план, что ты будешь делать, чтобы стать заграничным посудомоем». Притом что у парня есть и голова на плечах, он совершенно не понимает, что ему делать во взрослой жизни в этой стране.

Это сраное обвинительное заключение. Кажется, путает опять планы. Но не я ли еще вчера вслух и про себя хорохорился, что готов отсидеть. Что ж и за слова, и за мысли придется отвечать. Надо собирать себя в кулак. В принципе, накопилось много дел.

Завтра митинг по всей стране в защиту политзаключенных. Так бы не пошел 99%, а теперь придется. Через сорок минут футбол – любимое «Динамо». Хоть чем-то сердце успокоится.

Обвинительное – это мобилизация. А мобилизация – это война, блицкриг. Итак, 365 х 4 + 1 – 20–92–25 = 132… Как-то так, сбился с подсчетов. Так и не освоил в школе счет в уме. Сколько может продлиться суд «по существу»? Это зависит от того, будет ли предварительное и что будет на предварительном. Будет оспариваться, конечно, а это плюсом два месяца пусть. То есть начало по существу придется на начало июля. И еще пару месяцев. К началу сентября можно и ждать «результат». Как минимум, лето красное погуляю на свободе.

С понедельника я уже не обвиняемый, а подсудимый. Наверное. Или я стану подсудимым только в зале суда? «Подсудимый, встаньте». А если не повезет: «Взять под стражу в зале суда».

От судьбы не уйдешь, не убежишь, все что ни делается – все к лучшему, любой опыт полезен. Хотя некоторый, наверное, неплохо бы избежать. Но это с «мирской» точки зрения. А для спасения души – все испытания в плюс, лишь бы не озлобиться. А я-то озлобился. Пусть под маской фатализма, но все равно внутри – нет у меня ни прощения, ни любви к врагам моим. Печально, но как есть. Еще надо убедить себя стоять до конца. Ты сам, твоя внутренняя слабость, твой главный враг. Никто другой тебя победить не может. Слова? Слова. К чему они приведут тебя?

<…>

Завтра – день рождения. Сорок четвертый. Я отвык отмечать, да и пост. Натали несколько раз требует скромного семейного банкета и повторяет: «Неизвестно, встретим ли следующий мой день рождения вместе». Пожалуй, соглашусь на рыбу с белым вином. Но без гостей.

Собственно, «подарком» ко дню рождения мне будет фамилия судьи. Должны уже расписать. Три возможные фамилии – три варианта судьбы. М.Б. скорее посадит. Если, конечно, каяться не начну. Профессор – «буквоед», но легко поддается прокурорскому внушению – у него: «фифти-фифти», но опять же без признания мало шансов даже на условное. К-в на давление не реагирует, поэтому, скорее всего, реальный срок не даст. «Но он же не камикадзе, тебя оправдывать», – когда-то давно говорил Д..

<…> 24 апреля у нас с Натали 20 лет совместной жизни. По понятным причинам отложим на 26-е. И посидим вдвоем в ресторане. Это Натали настояла: «Когда еще придется, неизвестно». Но до 26-го надо причаститься. Сил на это пока никаких. И лучше тогда на субботу ресторан перенести – в субботу вино по канонам можно.

Итак, история «обвиняемого» заканчивается. Начинается-продолжается история «подсудимого». Суд-то третий. Натали мне такое послание на день рождения написала: «Сашок. Я искренне тебе желаю, чтобы этот ДээР был не последним, встреченным дома. Причем, без перерывов на. А уж если не суждено, то дай тебе Бог сил и мудрости пережить. И сохранить себя».

Точнее не скажешь. Только вот пройду ли я и этот суд с достоинством? Или?

Нужно делать все, чтобы завоевать ее любовь. На-та-ли. Моя жизнь, мое дыхание.

Впрочем, весь вечер срались ни о чем. Кошка нассала на мои оставленные в кресле джинсы: «Если ты не научишься складывать свои вещи по местам, то скоро тебя этому научат. И тумбочка будет рядом с кроватью». И такую песню слушаю почти четыре года. Любовь моя, даже странно, что я тебя до сих пор не убил. «Ты мне опять угрожаешь? Бог тебя накажет». Если хочет посильнее уязвить, обязательно уточнит: «Твой Бог».

19.04. 2013.

С утра все нервы и силы потратил – безрезультатно, – чтобы отправить сынка в школу. Когда стаскивал с кровати «хотя бы к третьему уроку», получил по морде и еле удержался, чтобы не дать в ответ. С утра поехал в суд, хотел попасть до десяти на случай возможного процесса. Охранник на входе перед металлоискателем допытывается к кому, проверяет документы, «колюще-режущие есть?», но не шмонает, хотя иногда шмонают. Следующий охранник на этаже, строго предупреждает: «В кабинеты к судьям не заглядывать. А помощники – знаете? – через весь коридор, до лестницы, мимо окна (и судейского сортира, добавляю про себя), налево и с правой стороны дверь». – «Спасибо». Секретарши профессорские – «Мы обе его, хи-хи» – одна худенькая, одна полноватая чуть, обе крашеные блондинки лет двадцати пяти и не красотки, прямо скажем. Полноватая, может, и досидит до судейской мантии, а худенькая точно сбежит. Нужный мне третий том оказался у самого судьи. Помощники направляют к нему. Табличка на двери кабинета, обращаю внимание на необычное отчество «Игорь Славич». Хорошо, наверное, что «Славич», может, и не посадит. Вообще, к судьям же – «Ваша честь!», в приговорах и решениях фамилия-инициалы. Имена и отчества исчезают под мантией. Есть в этом что-то зловещее. Нет, адвокаты вне процесса, конечно, по имени-отчеству. Один раз мне Д. поручил К. звонить – забрать решение, пока он в отъезде. Второй возврат по 237-й был в прошлом июне. Я звоню: «Здраствуйте, Николай Федорович». Представляюсь. Он аж дар речи потерял: подсудимый его по имени-отчеству называет. Потом после долгой паузы: «А-а-а». Так и вижу, что стоит с открытым ртом. Но решение так и не отдал из вредности: сначала сказал, что не готово, а потом, что уже по почте отправлено.

Стучусь стеснительно в профессорский кабинет. Прошу третий том, он как раз у него на столе. Профессор: «Вы знаете на когда назначено?» – «Да. А это будет ведь предварительное?» – «Ну, вы же ходатайство подавали». – «Да вот Навальному же отказали». Присаживаюсь без разрешения за секретарский столик – волнение, видимо, на мне нарисовано. Профессор наблюдает чуть за мной. Вот она, 346-я страница. Подпись появилась и дата 15 октября. Свеженькие чернила. А по чернилам время изготовления проверить невозможно. Вскакиваю, вероятно, как ужаленный. Не крик, но вырывается: «Ничего не боятся». Отдаю том и выхожу.

До встречи с Д. еще почти час. Коротая время, зашел в «Товары для дома». Разглядываю стулья-стаканы и одновременно говорю с Натали по телефону про подделанную задним числом подпись. Когда закатывать скандал – на предварительном, или отложить? Знаю, что Д. будет за то, чтобы отложить. Натали тоже за то, чтобы «все козыри сразу не выкладывать», а заодно гонит на Д., что он «не шевелится». Напоминает, что она была за то, чтобы расстаться с Б. В общем, имеет мне мозг двадцать минут без остановки.

Д. рассказывает, что Профессор вроде склоняется к нашей позиции и может согласиться с нашим ходатайством о признании всех доказательств незаконными. И выходить на процесс «по существу» без грамма самого существа. Даже если это случится, это далеко не окончание. Будет и апелляция, и кассация. Д. считает, что если чудо произойдет и Профессор вынесет решение в нашу пользу, то дальше будет попроще: «Отстаивать решение всегда легче, чем ломать». Пока Профессора «поддавливают» низовые прокуроры: «Мы понимаем, что не все гладко, но надо помочь». <…>

Звонит ребенок-прогульщик. Маленький черный котенок умирает. Да, болел, весил мало. Еще и на днях с лестницы упал, вроде невысоко было, но на самом деле никто не видел, откуда он падал.

Еду в срочном порядке домой. Печальная правда подтверждается. Тельце еще теплое, но уже в неестественной позе. Звоню Натали, что он умер. Потом пытаюсь взять тельце в руки, оно издает предсмертный крик. Пугаюсь. Сын спрашивает, можно ли его как-то… Ну, в общем, прекратить муки. Пристыдил. Агония длится еще час-полтора. Причем взрослые кошки неожиданно перенесли его в другое место. Что меня не меньше поразило, чем предсмертный крик. Кошки обычно уходят от умирающего, а тут Хонда даже старалась его вылизывать чуть-чуть в самый последний момент. Тельце начало остывать, и мы с сыном едем хоронить его в лес. <…>

От человека остается холмик. От котенка, как ни собирай разбросанный песок, только ямка. Маленькая как котенкина жизнь. Второго я такого котенка хороню – с именем. Первого Хаммер звали. Прошлой зимой закапывал в теплотрассе. Это так Г. подсказал.

Дай нам, Господи, любви. <…>

1.05.2013. Про суд 26 апреля.

Без одиннадцати десять. Я, как обычно, первый, в судебном предбаннике третьего этажа около лестницы. Без пяти на четвертый поднимается прокурор, поверх синих штанов коричневая куртка скрывает погоны, то ли рыжий, то ли седой, лицо где-то видел. Подходит вовремя юрист «потерпевшего», моей газеты то есть, нанятый по договору юрист Подболотов, на молодую крысу нацепили очки и дали полдозы экстази – бурная глупость. Подболотов со мной на «ты», где-то пересекались лет десять назад. Ну и год назад на прошлом предварительном – тогда он молчал весь суд. «Привет». – «Привет». Через пять минут худенькая помощница вызывает в зал. Прокурор оказался «мой» и ходил он «здороваться» с председательшей суда. Председательша на крючке у фээсбэшников за махинации с землей… где бы вы подумали?.. в Краснодарском крае. Кто-то чего-то арестовал, быстро продал и попался. Дали показания на нее, но делу, как водится, хода не дали. Выясняется фамилия прокурора – Дер-в. О! По мою душу целый начальник по борьбе с коррупцией облпрокуратуры. Человек № 6 в их иерархии, а среди тех, кто может появиться в суде, это вообще № 1. Ни прокурор, ни замы ниже третьей инстанции не ходят.

Д. опаздывает, но буквально на минуту. Сразу после него «встатьсудидет». Первый раз вижу Профессора в судейской мантии. Процессы по 125-й, по жалобам то есть, и по ограничению ознакомления он проводил в одном и том же костюмчике. Кажется, мантия (шелковая?) на нем свежевыглажена и с белым пришиваемым подворотничком как на солдатской гимнастерке. Я – в центре, Д. справа от меня, прокурор, секретарь суда и «потерпевший» – слева.

Поднимают меня: фамилия-имя-отчество-дата рождения-адрес-место работы-кто на иждевении. Унизительно. Отводы суду есть? Нет, ваша честь.

Д. начинает зачитывать ходатайство и приобщает ответ прокурора о том, что «все доказательства после 12.09.2011 года утратили юридическую силу». Подболотов возражает против ходатайства на том основании, что «нас с коллегами» повторно допрашивали. Вот за это «с коллегами» – просто убить хочется. Какое ты отношение имеешь к тому, что я создал и воспитал. Мальчик бежит вперед паровоза – прокурор просит перерыв для формирования позиции.

Неожиданно Профессор предлагает до следующего заседания обратить внимание… и идет ссылка на несколько документов – разъединение и продление. Похоже, буквоед увидел в следовательской процессуальной галиматье «свой» маленький отдельный косячок, который ему нравится и который даже Д. не отсмотрел. Похоже, разъединив дела (три), следствие, вконец запутавшись, получило продление только по одному из них – второму, а про третье забыло. Это 237-я, как ни крути. Начинаю у Д. уточнять: может ли судья по своей инициативе возвращать дело прокурору? Подтверждает – может.

Ладно, о будущем не задумываюсь. Но желание Профессора скинуть это дело без рассмотрения по существу теперь ясно. Если только облсуд ему это желание не откорректирует. Третья 237-я – это, конечно, будет здорово. Но для меня это очередной круг следственного ада. Хотя даже Д. не верит, что «четвертое» следствие будет так же беспредельно, как и третье.

Будущего – нет. Две недели видно, и хорошо.

Тут же за нечаянной радостью следует неприятность: вместо того чтобы сразу в зале согласовать дату следующего заседания, как это делается в ста случаях из ста, Профессор объявляет «перерыв на две минуты» и уединяется в своем кабинете с прокурором. Посоветоваться, как ему будет удобно. Начальство прокурора должно попытаться договориться с начальством Профессора, то есть в областном суде. Во время праздников боги судейского Олимпа на отдыхе – всех, кого надо, не застанешь. Следующее заседание назначают аж на 13 мая – больше двух недель мне каникул. Радуюсь как ребенок, хоть и нечему радоваться пока.

14.05.2013. Третий возврат дела прокурору

Заседание по какой-то причине чьей-то занятости (судьи или прокурора) перенесли на день позже. В самый последний момент сочинил реплику в прениях. <…>

Дер-ва буквально взбесила фраза про «фантазийные интерпретации» – он закатил истерику прямо в процессе. Пытался отчитывать как школьника, требовал, чтобы я выражался юридическими терминами. Требовал вынести мне замечание. Д. взялся защищать меня от его истерики, напомнив, что юристом я не являюсь, а УПК дает мне право защищаться от обвинения любыми способами. Судья, напротив, с видимым интересом изучал мой крик души и на предложение никак не отреагировал, кроме фразы типа «давай будем посдержаннее».

Я по юридическому незнанию озаглавил сей текст «Ответ на возражения гособвинителя», и Дер-в пытался «зацепиться», попросил отложить заседание, чтобы ему подготовить свой «ответ на ответ». Хотя ясно: пауза нужна только, чтобы еще раз попытаться задавить судей. В итоге я зачеркнул заголовок и сверху от руки написал «Реплика в прениях».

Судья удалился в совещательную на полтора часа. Дер-в удалился насовсем: прокурорские никогда не остаются выслушивать не устраивающие их решения. А о том, каким будет решение, они всегда знают заранее.

22.05.2013. (статус в фейсбуке)

Херачу плитку на потолок. Не спрашивайте: почему? Спрашивайте: КАК? Стараюсь успеть к приезду любимой. ПУСТЬ офигеет и обматерит. Чытырехмесячный Ювентус и его хвостатые няньки на улице, чтобы под ногами не путались. Дождь пошел, пришлось кошек пустить в дом. Ювентус сразу на стол – хозяйский сыр жрать. Ладно, законное лакомство. Только отвлекся: мама Хонда уже и рыбу мою жрет – разогнал. А баба Муля вообще морду в стакан с вискарем засунула. А вокруг стола ходит вполне уже половозрелая Ива и безумным ором требует мужика. Ваше здоровье, кошечки!

Ливень, второй уже за два дня, просто обалденный. Только он и нужен в мае для счастья.

25.05.2013.

<…> Долго не заглядывал сюда, все откладывал. Значит, не так надо. Или по-натальиному: «не говори гоп». Прошла Пасха – отстоял (через зуд уйти пораньше) часа два с половиной – три в неприметной церкви, где крестили Соню, Андрея Книжника дочь. Потом прошло предварительное слушание у Профессора – вынес третью 237-ю, вчера истек срок вступления решения в законную силу, но я не знаю, оспорила ли прокуратура или нет. То есть судьба твоя уже «свершилась», но ты об этом не знаешь.

25.06.2012.

Итак, четыре дня назад профессорскую 237-ю оставили без изменения в облсуде. Д., выйдя, тихо крикнул: «Йееес!» Вот по этому поводу мой пост в фейсбуке.

Последний раз (в райсуде) гособвинителем был целый начальник отдела по борьбе с коррупцией облпрокуратуры – сразу видно, что я тут главный преступник. А вчера он не пришел. Они никогда не приходят, если заранее не договорились. Но кому-то надо отдуваться. Вчера гособвинение представляла новая (эдак двадцатая в моем деле по счету – кое-кто из тех, кто начинал «обвинять», уже на пенсию ушел) прокурорша-подполковничиха в возрасте баба-ягодка с грузинской фамилией и толстыми ляжками из-под неприлично короткой форменной юбки. Видно, что готовилась специально, но в номерах моих трех уголовных дел окончательно запуталась, начала гадать и не угадала, а потом еще раз – и снова не угадала. Ну а на нормы закона не ссылалась вовсе: они давно мечтают судить меня вообще без закона. Я – без «героизма», как китайский болванчик: «Поддерживаю доводы защиты, ваша честь». Болтовней не занимаюсь. Проявляю, так сказать, уважение к суду. В конце концов, мое большое «выступление» по первой инстанции есть в деле. И нечего больше красноречие разводить. Областной суд – это вам не районный. «Короче», «вы уже повторяетесь», «не надо все подробности»… – седьмой у меня уже облсуд, «наплавался».

И финал: «постановление суда оставить без изменения, а апелляционное представление прокуратуры без удовлетворения» – волнительно, знаете ли. Интересно, как теперь доблестные органы (прокуратура и бастрыкинцы) изгалятся, чтобы не исполнять решение суда? В общем, еще пару месяцев ожидания в неизвестности. Адвокат мой думает, что прокурорские полезут дальше оспаривать: «Им больше ничего не остается». Дело длится уже больше, чем Великая Отечественная. Всё потому что – брыкаюсь. («Тебя как, сразу кончить, или желаешь помучиться?» «Лучше, конечно, помучться».)

Вернулся, снял костюм – и снова на трудовую вахту. Выпил вчера пузырь «Кристалла» в процессе послесудебной укладки «лапши» – и, кстати, без похмелья. А сегодня с Натали отметили это дело белым аргентинским с индейкой, жареными помидорами, и земляника к чаю. Жара спала.

Птички, сволочи, совсем не поют. Может, в душе они у меня поют, еще не разобрался. Я уже разучился отличать пораженье от победы.

В планах – нахерачить плитку на тещиной кухне. Надо куда-то энергию тратить. Дожить до осени. Ведь когда-то они должны сломаться.

* * *

Да, надо сказать, я-то о Профессоре хуже думал. Да и обо всей судебной системе в целом. Ведь, по сути, за четыре года судейские вынесли всего два решения по беспределу. Много было на грани, «на усмотрение судьи», как в футболе бы сказали, – тогда все решения в пользу следствия-прокуратуры. 146%. Но в случае, когда надо было принимать заведомо неправовое решение, суд на поводу у прокурорских не шел. Ну, кроме самого старого случая у Г-ва – с первым возвратом, но там все за моей спиной договорились, и Г-в знал, что никто оспаривать не будет. Мне повезло, что все нарушения носили процессуальный характер, а не касались сути дела. Я видел, как прокурорские могут издеваться над процессуальным правом. При рассмотрении дела по существу беспредел усилился бы в разы. Что ж, будем надеяться, до этого теперь не дойдет. Правда, какую новую подлость они удумают, я не представляю. Около месяца дело будет мотаться по инстанциям: написание апелляционного решения, возврат дела в райсуд, оттуда в прокуратуру, оттуда в следствие. Решение облсуда и уведомление о возобновлении следственных действий должны прийти по почте. После возобновления у них будет один месяц на пересоставление обвинительного заключения, а фактически на отказ от обвинения и прекращение дела. На больше месяца им опять запрашивать о продлении Москву. Только как? Все сроки и пропущены, и перепутаны. Остается им оспаривать в кассации, потом в надзоре. Как это будет выглядеть? Чего загадывать? Кассационное представление, если что, пришлют по почте. Но это только в случае, если с председателем облсуда лично договорятся. Сложно это, во второй-то раз в одном деле? Думаю, да. Впереди два летних месяца затишья, полного безделья и полного же безденежья. Разве что с обыском очередным нагрянут. Но скорее с «предложениями» к Д.

И «главное»: 1. Я вроде снова больше не подсудимый, а в четвертый раз «всего лишь» обвиняемый. 2. 365 х 4 = 1460 + 1 (високосный) – 51(в июле–августе) = 1390. Скоро очередной «юбилей». Великая Отечественная 365 х 4 + 1 – 22 (в июне) – 22 (в мае) = 1417 дней. То есть с войной я сравняюсь по срокам 27 июля.

Да, затянулись у меня каникулы строго режима. Ни работы, ни перспектив в родном городе нет. Бабло кончилось – перспективы не проявились.

И да – сорок дней как умер сказавший это режиссер Балабанов, трагический тенор эпохи. Дух нуара сначала забрал почти всех балабановских актеров, а потом и до него самого – в 54. Рухнула в день сороковин балабановская Колокольня счастья, снятая в последнем его пророческом фильме. Двести лет простояла – и вот на тебе: день в день. Уверуешь тут! Только во что?

<…>

08.08.2013. Боль

Если есть капля боли – напиши на бумаге. Это зек Шаламов сказал. Вот пишу каплю боли. Утром – я уже проснулся, но собирался поспать еще, дел не было – позвонили из президиума облсуда: на 14 августа назначена кассация, она принята к производству – значит, договорились 146%. Съездил получил документы (канцелярша председателя: «вы у нас уже, кажется, были») – кассационное представление с требованием вернуть все назад в первую инстанцию и определение зампреда облсуда о принятии материалов к рассмотрению в президиуме. Описать степень бесправия невозможно, просто невозможно. Законные решения судов двух инстанций ничего не значат. Все-таки правильно, что родители мои умерли раньше. Если бы они умерли ИЗ-ЗА этого, как бы я жил?

После звонка из суда лежал в полубессознательном состоянии – ни сон, ни явь. Мысль одна – убить всех родных, тихо безболезненно отравить, чтобы не страдали. Тещу, тестя, потом Натали (интересно, смог бы я ей сказать – нет, пусть умрет, не догадываясь, «счастливая»), и умереть рядом с ней. А Андрей? На сыне мысли заканчиваются – мысль отказывается представлять убийство молодого организма и отматывает все назад.

У Натали 13 августа юбилей, 45 лет. Все скромные планы сводились к посидеть днем в хорошем кафе семейным кругом: впятером – с сыном, тещей и тестем. Планы порушились, хотя кто знает. Сегодня она особенно нежная была – видно совсем я плох, если со стороны посмотреть.

Но это не горе.

У Саши, девушки моего сына Андрея, мать лежит при смерти. Врачи отказываются что-либо делать – у нее год назад диагностировали цирроз, но как-то с этим жила, и вот – бах, в один момент – состояние, похожее на кому. Лежит, никого не узнает и уже отеки внутренних органов пошли.

Не так, не так, не так я живу. Господи, научи меня любить и радоваться каждый день и час. <…>

12. 08. 2013. «Ctrl + Ctrl+TabCtrl+V».

До президиума два полных дня. Утром – к Д. Накатал тест выступления на президиуме. <…>

Натали одобрила: «Резко, и надо советоваться с Д.». Собственно, текст сочинялся за ужином – стандартная тушеная капуста с мясом, которая вроде как мне очень удается. Я допивал белое аргентинское торронтес, Натали – кьянти. Все бюджетненькое, но очень даже – вино надо выбирать с любовью.

Валентина. Покойницу звали Валентина. По профессии она была оператором башенного крана. Я бы не смог – панически боюсь высоты, а она там провела, считай, всю жизнь. Какие же все-таки разные у людей жизни. Андрей просит пригласить Сашу на послезавтрашний поход в кафе на семейный круг. Натали трясет меня: «Что скажешь? Твое мнение?» Отвечаю: «Решай сама». Да уж, похоже, что решила звать. Это правильно. Как-то неформально в семье произойдет пополнение в виде девушки-подростка-сироты. Остается надеяться, что жить они вместе не начнут или, по крайней мере, детей не заведут до окончания школы. Впрочем, послезавтра может оказаться, что перспективы сесть в тюрьму, причем в ближайшие несколько месяцев, невероятно возрастут. Хрен бы с ней, с тюрьмой, но вот Андрей тогда точно забьет на учебу и никуда не поступит. Меня должно оправдывать в глазах людоедской системы, что целых четыре года я вел себя как паинька – опротестовывал, защищался всеми законными силами и средствами, но в з@лупу не лез. И вот эти средства заканчиваются, во всяком случае, на территории области. Что дальше? Я и сам не знаю. На информационную войну я не готов – все еще расслаблен. Да и силы уходят: «Мы брать преград не обещали, мы будем гибнуть откровенно». По-моему, повторяюсь.

Итак, планы расписаны: завтра утром, потом совместная с тещей и Андреем поездка за подарком. Послезавтра – кафе (я – за рулем), вечером – дешевое шампанское безо всякой романтики. Послепослезавтра – суд, фактически хроника объявленной смерти. Интересно, будет ли председатель? Время отпускное. В отсутствие председателя президиум облсуда это такое место, где каждый должен успеть решить именно свой вопрос. Каждый договаривается с каждым по принципу: «Ты – мне, я – тебе». Если председатель на месте, надо договариваться с ним. Что это меняет? Не знаю. Оставляй, оставляй надежду – скидывай лишнее тряпье.

16.08.2013. После смерти

<…> Ждали в коридоре минут пятьдесят своей очереди. Рядом генерал Вася, свежевыстриженный и покрасившийся, седину закрашивает, без кителя, генеральские погончики купленные на рубашке сверкают, но харя напряженная. То, что прибыл сам – это сразу плохой знак: договорился со всеми, если нет – не пришел бы. Мы стояли метрах в десяти, злобно глазели друг на друга. Он входил, выходил с каждым делом – до нас было дел десять, может быть. Мы, как всегда, последние.

Мы с Д. в коридоре молчим в основном, рядом какой-то хмырь сидит явно не в процесс и рожа мусорская. Может, охранник для богов суда, а может, стукачок. Д. зачем-то начинает говорить, что на президиуме могут даже выступить не дать, прервут. Как в воду глядел.

Вызывают. Шестеро старцев в мантиях, перед каждым таблички. Сидят на возвышении в ряд, все дубовое. Ни дать ни взять – сатанинский иконостас. В старом здании они полукругом сидели и значительно дальше от народа – лиц было не разглядеть. Теперь все на расстоянии чуть ли не протянутой руки. Председатель посередине, разъясняет: «Докладчик Х-н, он не голосует». Х-н, крайний слева, дальний от меня, встал пробубнил невнятно пару буквально слов, не поднимая головы. «Прокуратура поддерживает» – то ли вопрос, то ли утверждение. Вася не вставая, не открывая рта кивнул. Х-н: «Тут еще возражение на представление есть». Председатель сделал полуудивленное прикрякивание – ясно, что ни он, ни кто из членов президиума мои возражения не читал и даже не догадывается об их существовании. Дали слово Д., дать-то дали, но выступить не дали. После первой же фразы «Дело длится почти пять лет (накинул год от волнения)» Д. обрывает Председатель: «Вы нам что, все пять лет собираетесь пересказывать, что ли?» – «Нет, я только по процессуальным моментам». – «Но возражения же есть письменные?» – «Это Пирогова возражения – я сам не успел подготовить письменно, слишком поздно прислали извещение». Д. успевает сказать от силы еще пару фраз, его опять, считай, затыкают: «Вы здесь не в первой инстанции, здесь президиум». Поднимают меня. Я добавляю к выступлению Д. ходатайство: если решения суда первой инстанции и судебной коллегии будут отменены, просьба передать дело в любой суд за пределы области. «Вы тут что, никому не доверяете?» – задает как бы вопрос Председатель и тут же выпроваживает из зала. Разница между президиумом и первой второй инстанцией в том, что они не сами удаляются на совещание, а удаляют народ. Хотя, например, секретарша остается. Совещаются десять минут – это очень много по их меркам. Вызывают, вердикт: «Отменить, направить в тот же суд. А уже там можете ходатайствовать о переносе в другую область». Ага, находатайствовал. Д. на выходе тихо говорит: «Гады».

<…> На улице уже жара, коротко договариваемся встретиться в понедельник. Обещали текст с президиума к этому сроку. Д. еще даже не знает, можно ли вновь ходатайствовать о предварительных слушаниях. По идее, можно, но теперь могут и послать подальше. Ну и, само собой, писать в Верховный. До четвертой первой инстанции недель пять. Потом два месяца – и приговор, если не раскаешься – тюрьма. Верховный за это время может и не рассмотреть даже. А потом еще приговор вступит в законную силу и придется его уже оспаривать и, понятно, что до Верховного суда никто тебе ничего… Да и Верховный суд – утопия, пустая надежда. Но помню: «где-то выстрелит». Д. на прощание как-то расстроенно по слогам: «Вот что такое за-каз-но-е де-ло. За-каз-но-е».

И немедленно выпил две бутылки красного. После первой рвался дать комментарии «Коммерсанту» – был остановлен Натали, она созванивалась с Д. даже, уснул. Проснувшись, втихаря от жены выпил и вторую. Нажарил куриных крыльев не пригодившихся ко дню рождения. Натали то материла меня, то ревела. Потом начала распрашивать, ходил ли я в церковь перед процессом. В этот раз нет, не ходил. Похмелье, не успевал, да и перед президиумом сам Господь Бог бессилен. Говорит, что мне надо поститься, исповедоваться, причащаться. Сама, оказывается, исповедовалась недавно. Ее религиозность загадочна, может и хаять церковников, особенно начальство, на праздники в церковь никогда не ходит, но если Казанская или Никола, или вот Смоленская – вспоминает. Говорила мне, надо в Задонск в монастырь съездить, благословение попросить на обжалование в Верховный суд. Надо. Снова уснул и на этот раз выспался хорошо.

<…>

Сегодня безуспешно пытался уговорить сына съездить на службу в Задонский монастырь. В общем, это чуть-чуть нарушение подписки о невыезде, километров на пятьдесят и на время литургии. Но при желании могут в СИЗО отправить. Как раз позавчера так по беспределу (следствие было закончено, ездил забирать больную дочку с юга) отправили в СИЗО Юрия Матвеева, бывшего префекта. Формально – нарушение подписки. Его дело, как и мое, четыре года длится и тоже по растрате. Деталей не знаю, но вроде его раз даже реабилитировали по суду. Так что у меня все еще не так плохо. Да и закон, закон за мной – когда-нибудь он «выстрелит». А судить меня в этот раз отдадут М.Б., экс-прокурорше и подруге всех прокуроров.

Кроме всего прочего – это дополнительные расходы на работу Д. Голод еще не приближается, но… перспектив не проглядывается.

Тот из простых смертных, из плебеев, побывает на президиуме областного суда в России, понимает – эта страна не достойна более существовать. А народ? Народ достоин, или и его… И я, часть этого народа, век от веку, приклеенный к языку, прибитый к могилам предков, черпающий силы из земли домосед – есть ли у меня ответ: «Достоин ли я, ветвь меньшая, существовать?» Нет ответа, только мертвечачьи лица старцев в мантиях. Один, не могущий поднять глаз, – это «докладчик», толкач. Четверо рассматривающих тебя с нескрываемым интересом, как подопытного зверька. И руководитель вивисекции: «Вы что, никому тут не доверяете?» Может, кого-то из них и не ждет геенна огненная. У двух из шести должны быть шанс, или они единогласно голосовали? «Да, совсем сдал Председатель, постарел резко. Работа такая бесследно не проходит», – резюмирует Д.. <…>

23.08.2013.

<…> Вчера утром часов в десять разбудил телефонный звонок Натали. Что-то как покормить сына и как помыть посуду. Только положил трубку – второй звонок, сквозь сон думаю, что не все ц/у про мытье посуды мне выдала. Нет, Д. «На четверг, 29-е, назначены предварительные слушания. Судья – К-в. Потом созвонимся». Ба-бах. Как быстро. Безумно быстро. И еще – К-в. Этот – последний, кто может дать мне реальный срок. Из пяти возможных вариантов, кажется, что – лучший. Но внешне мне он почему-то… смущает, что ли. Влажные большие глаза, крупные губы. Это единственный судья «нашего» суда, с кем Д. может общаться напрямую. Вась-вась практически. И это единственный судья из оставшихся, который достаточно хорошо знает и понимает все обстоятельства моего дела (а значит, единственный, кто может сделать БЫСТРО), – он выносил прошлым июлем окончательное решение о незаконности соединения моих дел. Но чтобы понять все, что я думаю-подозреваю-сам-себя-отчего-то-обнадеживаю-успокаиваю, надо вернуться еще на день раньше.

Итак, в понедельник в конце отзвонил Д. – решение президиума у него, «слово в слово определение Х-на переписали». Договорились встретиться у него в офисе во вторник в двенадцать.

Натали присутствовала при разговоре. Я сейчас затрудняюсь передать хоть часть смыслов и интонаций. Юридическое смешивается с человеческим, судьбоносное – с коррупционным. Меня всегда восхищало в сценаристах умение передавать диалоги – мне этого не дано. Д., и очевидно не по своей воле (чуть позже выяснится – да, не по своей), затянул старый разговор о том, чего я хочу, какого исхода. Есть три исхода: окончательное оправдание, условное и реальная посадка. «Видишь, какое давление, правды не добиться». Начинает рассказывать, что жалобу в Верховном суде изначально рассматривают не судьи, а их помощники. Что велика вероятность получить пустую отписку. Говорю ему, что не одна инстанция в Верховном и что у нас будет три разные возможности туда «зайти» – с жалобой на президиум, с жалобой, если откажут по нынешним предварительным слушаниям. Ну и приговор обжаловать до конца. Начинаю спрашивать, когда можно подавать в Конституционный – сразу в случае отказа в Верховном или только после отказа по приговору. Я сам читал ст. 97 Закона о Конституционном суде, о том, как подавать, но не совсем понял. Д. не в курсе, но думает, что после «первого» отказа в Верховном уже можно будет. Д. начинает высказывать сомнения, что Конституционный примет. Ладно, это дальняя перспектива. Спрашиваю: «В Верховном же есть кураторы нашей области и Председатель с ними должен быть в связке». Д.: «Конечно, через него же все судьи назначаются». Я: «Неужели Председатель будет просить против меня в Верховном суде?» Д. отвечает, что 100% не будет.

Потом Д. заводит разговор о том, что «судьбу выбирают». Про то, что я не безгрешен. Встревает Натали. «А что ему делать с условным приговором – до конца жизни платить 20 миллионов? Да, если бы хоть часть какая-то у нас была, хоть в руках подержали. Было бы на что жить. А так… нигде на работу не устроишься». Д.: «Да, в государственные структуры не возьмут и ИНТЕЛЕКУАЛЬНАЯ (выбрал словечко…) работа не светит, в редакторы больше не попадешь… Но ведь можно же…» И начинает перечислять мои возможные профессии, видимо, стараясь выбрать необидные: – «курьер, менеджер по продажам, таксист, заканчивает продавцом. «Ну и по тысяче или по две платить в счет погашения двадцати миллионов». И, наконец, открывается. Дескать, Д. ЗВОНИЛИ оттуда (махнул рукой в сторону центра города) и спрашивали «Чего же Пирогов хочет? Переквалификация – не вопрос». Мы с Натали говорим категорическое: «Нет, пойдем до конца, до Конституционного, если понадобится. Закон на нашей стороне, где-то это выстрелит». «Где-то выстрелит» – это самого Д. выражение, я его теперь часто употребляю. Синоним дальней, невидимой, почти ускользающей надежды. Д. видно, что расстроен. Маклер из него не вышел. Спрашиваю: «Оттуда звонили – это гэбэшники, что ли?» – «Нет, из облсуда». Расстаемся на том, что к концу следующей недели он напишет жалобу в Верховный суд. Натали на выходе в бессильной ярости называет Д. «предателем», что теперь уже с нас нечего взять совсем, а ему еще с НИМИ работать, что Д. и Г. теперь заодно. Вспоминает, как он ей звонил зимой (мне не дозвонился) с предложением Г. закрыть взятку по нереабилитирующей «давности». Как через него поступило предложение в последнем облсуде на шестьсот тысяч. «Он участвовал в этом разводе». Я ее отговариваю, защищаю своего защитника: правильно, что Д. не ведет разговоров за спиной у нас, а все что слышит передает нам.

И вот на следующий день после разговора, содержание которого, несомненно, передано в облсуд, «ответ» – К-в. И сверхбыстрое рассмотрение. Что бы это значило? Тешу себя мыслью, что областному суду не слишком нравится перспектива моей жалобы в Верховный. Если К-в примет решение в нашу пользу, смысл в жалобе отпадет.

Блажен кто верует. А я верую и даже пощусь больше недели. Очень надо осилить и причаститься до К-ва. <…>

28.08.2013.

<…> Завтрашний суд – очередной поворотный пункт в деле. Да – и возврат, или исключение, или признание нарушения сроков – и это фактический победный конец дела. По закону так, хотя еще какое-то время помурыжат в бешенстве. Нет – и это поворот на Верховный суд и на приговор одновременно, повышение ставок до предела, до тюрьмы. Но я-то знаю, что они блефуют.

Целое государство – блефует. Прокурорский генерал Вася в купленных лампасах и крашеных волосах – хозяин этого государства. Никому неподвластен и неподотчетен – право господина и право для господина. Рабы местами довольны жизнью – хавчик-кино-диван мягкий-работа непыльная. Те рабы, которые недовольны: пожалуйста, в гастрономе до 23-х. Рабы костерят господ, но до вил здесь дело не дойдет. У каждого своя жизнь, свои радости и муки, свои щи и жемчуга. Везде рабов от господ отделяют охранники и металлоискатели. Настоящий апартеид. По-хорошему бы еще у рабов тачки поотнимать и заставить на общественном транспорте передвигаться. А то дороги-то общие – непорядок. Государство обещает, что постепенно русского раба, где может, заменит на мигранта из Азии. Раб должен быть дешев в эксплуатации. Русские даже за право быть рабом конкуренцию проигрывают. Социал-дарвинизм победил. Мент как вершина эволюции. Я другой такой страны не знаю…

Вчера Натали сказала: перед тем как тебя посадят, собери воедино, что ты писал, постараюсь опубликовать. О существовании этого дневника она не догадывается, слава Богу. Иначе бы его просто не было.

Пришла с работы Натали и завела старую песню: «Тебя посадят, у меня – интуиция, Д. тебя бросит, а я не управлюсь. Ты же сам после моего дня рождения напился и сказал: “Ну, все теперь – тюрьма”». – «Ну, я же от эмоций, от бессилья, а не всерьез». – «Сейчас из-за того, что ты отказался от их условного предложения, они придумают какую-нибудь гадость. Д. не звонит, потому что он с ними заодно. А они могут тебя прямо завтра посадить?» – «Они все могут, только оснований нет». И такая дребедень – каждый день.

Сын за август заработал девять тысяч на продаже интернет-услуг. Первая полноценная зарплата. На четыре тысячи сделал подарок на юбилей Натали (браслет) и две с половиной дал Саше на осеннюю одежду («У них после похорон совсем денег в семье нет»). Прямо можно гордиться, но впереди последний год школы, а это тоже нервы. Только нервы, ничего, кроме нервов. Натали говорит, вот получит сынок высшее образование, и родителям после этого помирать можно. Говорю: рановато. Но помнить, что ты лишь странник тут, – полезно. Сын думает над тем, куда поступать. Один из вариантов – юрфак. Натали: «Но ты учти, что мы с отцом будем против, чтобы ты потом работал в этой системе». – «Мама, ты за кого меня держишь? Я – в менты? Ну, знаешь, так меня еще никто не оскорблял». – «Видел бы ты его лицо».

<…>

Автор: Александр Пирогов, index.org.ru