Фантазии, пьянство и порча как способы борьбы в отсталых обществах

Американский социальный антрополог Джеймс Скотт разработал теорию сосуществования подданных и высших сословий в отсталых странах. Он особо выделяет «оружие слабых» – единственную форму сопротивления власти в таких обществах: волокиту, сплетни, карнавал, хулиганство, порчу имущества. Власть в ответ придумывает диссидентство, тотальный контроль, атомизацию общества. Теории Скотта применимы и к России.

Одну из интересных теорий об исторической эволюции власти на пути от традиционного общества к современному огромное влияние создал американский учёный Джеймс Скотт. Антропологическими методами включенного наблюдения он в 1970-80-е изучал эволюцию властных отношений в сельских сообществах Юго-Восточной Азии — в Бирме, Вьетнаме, Малайзии, Индонезии. В целом же, он считал что его теория подходит почти для всех государств Третьего мира (видимо, и для современной России, свалившейся в традиционное общество).

Результаты работы Скотта, тем не менее, подвергались и подвергаются по сей день критике. Для ортодоксальных марксистских социологов концепция Скотта является новейшей разновидностью популизма, воспевающего способности отсталых социальных масс терпеливо адаптироваться к давлению капитализма и государства. Для либеральных социологов и экономистов Скотт – романтик, старающийся обнаружить какие-то особые – исторически внерыночные – мотивации в поведении людей.

Мы кратко представим основные идеи американского социального антрополога.

***

Главный повседневный социальный идеал любого традиционного сообщества, по мнению Скотта, – моральная экономика выживания, понимаемая как безопасное существование, предотвращающее голод. Именно древний страх перед голодом стал причиной многих особенностей технической, социальной и нравственной организации сельских обществ. Говоря об этом, Скотт ссылается на классическое утверждение Карла Поланьи: «Отсутствие угрозы индивидуального голода делает архаическое общество более гуманным по сравнению с рыночной экономикой, но в то же время экономически менее эффективным».

Скотт формулирует несколько правил традиционного сельского выживания: Крестьянская склонность к традиционным формам аграрного существования есть стремление свести к минимуму риск голода в случае гибели урожая. Лишь при наличии верных гарантий от риска крестьяне согласны на инновации.

Крестьяне стремятся перестраховаться в случае неурожая за счет богача, от которого ожидается помощь в беде. Сельское экономическое неравенство должно оправдываться добропорядочностью богатых, чей моральный долг – поддержка бедных.

С другой стороны, специфическое социальное неравенство в деревне предоставляет богатым односельчанам потенциальную возможность требовать за свой патронаж самую высокую цену. А потому главный вопрос взаимоотношений между богатством и бедностью в деревне: что есть сотрудничество, а что – эксплуатация? То есть польза от полицейских, попов, торговцев и других власть имущих должна быть очевидна для селян, поборы с деревни не должны слишком резко противоречить местному убеждению в действительной ценности услуг властных структур. Так, докапиталистический общественный порядок основывается на минимальных социальных гарантиях в отсутствие политических или гражданских прав.

Бунт по разным причинам может и не состояться, тогда деревня выбирает опору на собственные силы. По мнению Скотта, восстание – уникальная ситуация. Чаще всего, крестьяне – лишь жертвы насилия, а не инициаторы его, и их усилия направляются на приспосабливание к ситуации, а не на разжигание всеобщего бунта. В повседневной традиционной культуре проявляется состояние, в котором забитое и запуганное бедное сельское население, вынашивая глубокое недовольство установленным властями общественным порядком, вырабатывает свою систему этических и политэкономических действий в противостоянии с власть имущими. Скотт охарактеризовал подобные приемы поведения как «оружие слабых».

***

«Оружие слабых» чаще всего имеет вид так называемых потаённых посланий или неких странных действий, почти ежедневно обращаемых подчиненными к начальствующим над ними. Применение этого оружия особо распространенно в традиционно авторитарных сообществах, где открытый протест и несогласие с властью грубо пресекаются жестокими репрессиями власти по отношению к протестующим.

В этом случае подчиненные выбирают другие пути общения с властвующими. Суть «оружия слабых» хорошо передает цитируемая Скоттом поговорка испанских крестьян: «Я подчиняюсь, но не повинуюсь». Подчиненный соглашается с волей, желанием, приказом начальника, но или вовсе не торопится исполнять приказ, или исполняет его лишь частично, или в своем кругу позволяет себе распускать сплетни и слухи о бессмысленности начальственных приказов. На вопрос начальства, выполнена ли его воля, подчиненный отвечает, что понял приказ не сразу либо вовсе не понял, оттягивая исполнение начальственных указаний до бесконечности.

С точки зрения нравственности, подобное поведение может вызывать лишь чувство брезгливости. Надменный Ницше обронил именно по такому поводу: «Подлость – оружие слабых».

***

Далее Скотт принимается за реконструкцию самой повседневности социально-политической борьбы деревенских обитателей. Он анализирует язык и смысл идеологических искажений, на которые в своем ожесточении идут обе противоборствующие стороны. Богатые рационализируют смысл эксплуатации, отказываются жить под традиционным диктатом ценностей местного сообщества, но всё же, порицая бедность как таковую, они в открытую не отваживаются бросить вызов всему сельскому сообществу.

Бедняки не вступают в борьбу открыто, предпочитая публично демонстрировать лояльность по отношению к своим богатым соседям или власти. Такое поведение просчитывается по традиционной сельской пословице: худой мир лучше доброй ссоры. Подобного рода конформизм, как правило, обеспечивает оптимально позитивный эффект взаимодействия между богатыми и бедными в деревне. Скотт выделил четыре критерия так называемого настоящего сопротивления:

1)сопротивление должно быть коллективным и организованным, а не приватным и неорганизованным;

2)сопротивление должно быть принципиальным и самоотверженным, а не оппортунистическим и эгоистичным;

3)сопротивление должно подразумевать революционные последствия;

4) сопротивление должно опровергать, а не оправдывать существующий порядок.

Скотт приходит к выводу: ни одного критерия настоящего сопротивления обнаружить в деревне ему не удалось. Выявленную им форму противодействия власти Дж. Скотт назвал рутинным (традиционно-повседневным) сопротивлением. Оно формирует традиционную линию политического и экономического поведения сельских жителей и имеет четыре отличительных признака, противоположных критериям истинного сопротивления: профсоюзы без профсоюзов; навязанная взаимность между властвующими и подвластными; слабые одобрение и сопротивление, скрывающие собственные следы; конформизм частичных заявлений и признаний.

***

Скотт сконцентрировал внимание на сложности, порой перепутанности социального поведения властвующих и подчиняющихся. Пограничными знаками этих повседневно перепутанных межвластных взаимодействий становятся помянутые выше потаённые послания. Каждая социальная группа создает собственную коллекцию таких потаенных посланий.

Скотт начинает с утверждения об укоренённости потаённых посланий в самой повседневности — за границами официальной истории. Потаённые послания живут в элементарной поведенческой осмотрительности по поводу власти. Скотт приводит различные примеры. Вот случай из жизни рабовладельческого поместья США середины XIX века, описанный белой гувернанткой. Хозяин поместья побил дочку поварихи-негритянки за мелкое воровство на кухне.

Мать была не в силах помешать наказанию дочери, но, когда экзекуция завершилась, повариха, оставшись наедине с гувернанткой, в чьем дружелюбии была уверена, разразилась градом религиозных проклятий и угроз в адрес белых господ. Естественно, она не могла без опаски высказать всё это в лицо хозяину, однако при подруге не преминула страстно сформулировать свое потаённое послание-угрозу, исполнение которой откладывалось до будущего мщения.

Другой пример взят из воспоминаний Джорджа Оруэлла о временах его службы полицейским чиновником в Бирме. Оруэлл припоминает многочисленные случаи, когда коренное население демонстрировало презрение и насмешку по отношению к англичанам-колонизаторам, скрывая враждебность за кажущейся непреднамеренностью её проявлений. Белая женщина без сопровождающего пошла на базар – кто-то «случайно» сплюнул бетельную жвачку прямо ей на платье. Причем появление такого рода «случайных» потаённых посланий на одежде белых становилось почти закономерностью.

Или: Оруэлл участвовал в футбольном матче между английской и местной командами. Бирманец-игрок применил против Оруэла на редкость грубый прием, бирманец-судья словно бы этого и не заметил, а бирманские болельщики одобрительно загудели, наблюдая, как корчится от боли представитель ненавидимой ими господствующей страны. Во всех приведенных случаях повседневного поведения важна упорная скрытность подвластных, показывающих лишь краешек своего истинного отношения к властвующим.

Итак, и господствующие, и подчинённые играют между собой в сложную игру владычества-подчинения, искусство которой заключается в постижении повседневных потаённых посланий. Скотт отмечает, что утаиваемые послания не могут существовать без посланий публичных. Публичное и утаиваемое диалектически переплетены меж собой, они расположены между двумя крайними точками многоступенчатого пути, который Скотт демонстрирует на схеме прохождения посланий между миром хозяина и раба на Юге США XIX века:

1)грубый хозяин;

2)разумный хозяин;

3)белые слуги, не имеющие прямого отношения к власти;

4)рабы и свободные чёрные;

5)рабы именно этого хозяина;

6)ближайшие друзья в компании рабов;

7)семья раба.

На каждой ступени коммуникаций между точками 1 и 7 степень публичности и утаиваемости послания будет различной. Как правило, хозяину бывает явлено одно потаённое послание, друзьям – нечто более откровенное, в кругу семьи есть возможность не прибегать к шифровке.

Скотт отмечает, что в социальной структуре властных/подвластных формируется особой слой посредников, передающих потаённые послания. В армии это сержанты, в гражданских аппаратах – мелкие служащие. Посредники, с одной стороны, усваивают утрированно властный язык публичных сообщений, с другой стороны, сами становятся виртуозами потаённых посланий.

Поведенческой основой создания и эволюции потаенных посланий являются контроль и фантазия подвластных. Угнетенные научаются контролировать свои чувства, сдерживать их выражение и одновременно развивают в себе безудержную фантазию, позволяющую облекать истинные чувства в форму иносказания (это отлично видно на примерах негритянского народного фольклора). Так, рациональное и иррациональное образуют единый сплав утаиваемых посланий в различных слоях власти/подчинения.

+++

Что представляют собой не утаиваемые, а принародно явленные, публичные, респектабельные послания господствующих? Скотт выделяет несколько базовых характеристик публичных посланий. Во-первых, публичное послание имеет конкретную ценность. Скотт рассказывает о нововведениях Роберта Оуэна, знаменитого социального прожектера и изобретателя.

На своей фабрике Нью-Ланарк Оуэн одевал рабочих в одежду четырёх разных цветов, соответственно означавших:

1)плохой работник;

2)посредственный работник;

3)хороший работник;

4)отличный работник.

То есть цвет одежды служил оценкой в публичном прейскуранте власти, выставленном на всеобщее обозрение. Таким же образом власти изобретают различные иерархии публичных знаков-оценок плохого и хорошего, с их точки зрения, поведения: награды, одежды, клейма, которым приписывается определённая социальная ценность.

Также власть стремится публично разграничить пространства господствующих и подвластных. Высшие касты обитают в местах, куда низшим вход вообще недоступен. Итак, не только особая ценность, но и особое место есть атрибут публичного послания.

В-третьих, власть создает особый респектабельный язык намёков, маскирующий грубость репрессивных действий. Режим военной оккупации называется не иначе как усмирение. Введя в конце XIX века войска на территорию Китая, европейские колониальные державы публично утверждали, что проводят на китайской территории политику усмирения.

Подавив революцию 1848 года на территориях Австрийской империи, русский царь выбил специальную медаль «За усмирение Венгрии и Трансильвании». Таких примеров игры власти со словом Скотт приводит достаточно: смирительная рубашка для оказывающих сопротивление; воспитательный лагерь — место заключения инакомыслящих; торговля эбеновым деревом — морская работорговля меж Африкой и Америкой. В публичном языке власть изначально приписывает себе благородство (аристократия, интеллектуалы), подвластным – подлость (чернь, хамы, холопы).

***

Власть поддерживает и развивает единодушие в подвластных. Недаром на сталинских процессах единодушное раскаяние подсудимых сопровождалось непременным всенародным ликованием по этому поводу. Власть публично сортирует большие скопления народа, объявляя их либо санкционированными парадами, либо неофициальными сборищами. Парад есть властная публичная трансформация толпы, ритуально упорядоченная активность населения с иерархическим сценарием следования авторитетов. Толпа, не поддающаяся официальному упорядочиванию, разбивается, рассекается и изолируется по принципу «больше трех-пяти не собираться».

***

В условиях грубого доминирования власти особое значение приобретает создание социального пространства для диссидентской субкультуры. Данное пространство, с одной стороны, делает возможным отрицание публичной идеологии власти, с другой стороны, позволяет подвластным чувствовать взаимное единение. В пространстве диссидентской субкультуры есть свои места для утаиваемых посланий и организации сообщения между ними.

Социальные контроль и наблюдение сверху стремятся предотвратить действие утаиваемых посланий. Социальные контроль и наблюдения снизу обороняют утаиваемые послания на территории своей субкультуры. Главным в организации такой обороны является искусство политической маскировки, в котором Скотт выделяет элементарные и усложненные формы. К элементарным формам относятся анонимность действий подвластных, способность изъясняться намёками, порой даже открыто выказывать умеренное недовольство — роптать. Усложненные формы маскировки представляют собой коллективные представления культуры подвластных.

Устная история является такой всеобщей народной маскировкой. Нескончаемые сказки про простака-обманщика – классический пример международной культурной традиции маскировки подвластных масс. Всем известны вышедшие из «дураков» народного фольклора в остроумцы мировой литературы Труффальдино из Бергамо, Тиль Уленшпигель, солдат Швейк. Подобного рода герои выворачивают наизнанку привычный, стабильный мир господствующих в карнавалах и народных празднествах.

***

Характеризуя в целом соотношение господства и сопротивления по линиям их повседневного взаимодействия, Скотт выделяет три вида господства: материальное, статусное, идеологическое.

Практики материального господства над подвластными: изъятие ресурсов, сбор налогов, использование труда.

Практики статусного господства над подвластными: их унижение и дискриминация.

Практики идеологического господства: утверждение правящими группами законности рабства, кастовости и привилегий.

В ответ подвластные могут публично декларировать своё сопротивление. Материальному господству они противопоставляют петиции, демонстрации, бойкоты, забастовки, земельные переделы и, в конце концов, открытые восстания.

Статусное господство оспаривается посредством публичных жестов, слов, дискредитации статусных символов господствующих.

Идеологическому господству противопоставляется контридеология, пропагандирующая равенство, социальный переворот, отрицание господствующей идеологии.

***

Скотт особо выделяет слой практик, запечатленных в утаённых посланиях. Это замаскированные, расплывчатые, скрытые действия, которым Скотт дает название инфраполитика. Материальному доминированию инфраполитика противопоставляет повседневные, неприметные формы сопротивления: подворовывание, самоволки, волокиту, прятки, отлынивание, анонимное сопротивление.

Статусное доминирование оспаривается в потаённых посланиях, несущих в себе гнев и агрессию по отношению к господствующим, отстаивающих достоинство угнетенных посредством ритуалов агрессии, истории отмщения, карнавальных символов, сплетен, слухов. Все эти элементы потаённых посланий создают автономное социальное пространство для достоинства угнетаемых.

Идеологическое доминирование преодолевается развитием субкультуры инакомыслия, в которой живут народные религии о конце света, сказания о социальных бандитах как классовых героях, перевернутое восприятие мира, мифы о бывших «добрых» царях, правивших до нынешних лжецаревичей.

***

В финале своего исследования Скотт ставит вопрос: что происходит, когда границы между господствующими и подвластными рушатся? Тогда наступает момент, который Скотт поэтически называет сатурналия мощи, или первое публичное предъявление утаивавшихся посланий. Когда подвластные отказываются признавать свою зависимость от господствующих, взрывается тишина накопившегося политического напряжения.

Подвластные из пространства собственной субкультуры вторгаются в пространства культуры господствующих страт, здесь, на чужой территории, взыскуя публичного удовлетворения. В сознании восставших харизма их лидеров сочетается с сотворением новых социальных структур, уничтожая старомодное обаяние материального, статусного и идеологического господства прежней власти. Обычно это – Революции в отсталых странах (в Мексике и России в 1917-м, в Китае в первой половине ХХ века, в Иране в конце 1970-х, и т.п.).

(Цитаты: А.Никулин, «Власть, подчинение и сопротивление в концепции моральной экономики Джеймса Скотта, «Вестник РУДН», №1, 2003)

Источник: ttolk.ru

 

You may also like...