Русская полиция: обнять и плакать…

…Кричать «Я сейчас полицию позову!» граждане России пока не научились. В остальном — без перемен. Ребрендинг правоохранительной системы не превратил страну в правовое государство. Да и наивно было бы полагать, что это произойдет одним росчерком пера президента. Ни в одной стране мира органы правопорядка не отвечают за моральное состояние общества, они лишь по мере сил оберегают население от него самого. Но что делать, если деморализованное общество оказывается сильнее?

 Одного суточного дежурства с сотрудниками патрульно-постовой службы журналисту хватило, чтобы увидеть это своими глазами.

Дядя Степа и дядя Паша

 Как корреспондент «РР» и двое сотрудников ППС ломали систему
Коптевское РОВД. Рабочий день окончен

Северный округ Москвы, Коптевский район. Яркое солнце, трамвай, рынок, много людей. Двухэтажное сине-белое здание РОВД окружено забором. Два молодых парня, Паша Колганов и Степа Можаев, провожают меня к машине. Общего у них только форма и возраст. Степа высокий, худой, в его манере говорить есть что-то циничное, и шутит он как-то совсем уж по-черному. Паша же демонстрирует позитив, пытливость ума, то и дело начинает рассуждать о системе власти, и в самих его интонациях чувствуется жажда справедливости и гармонии.

Паша показывает мне фотографию своего трехлетнего сына. С экрана мобильника улыбается веселый малыш. Когда отец берет его с собой на работу, в отделение, ребенок первым делом бежит в дежурку — проверить, сидит ли в клетке преступник. Удостоверившись, что все в порядке, успокаивается.

— Ага, вот только когда я его спросил, кем он хочет стать, он ответил: «Бандитом», — ржет циничный Степа. Паша не обижается. Кажется, их тандем вполне органичен.

Перед сменой все сотрудники собираются на развод. Им зачитывают сводку по городу, по округу, по району — кражи, разбои, убийства, приметы преступников и угнанных машин.

Мы курсируем на «форде» по коптевским кварталам, то и дело заезжая в переулки и дворы. Ярко светит вечернее солнце.

— На самом деле не каждый день удается ловить преступников. Чаще всего приходится иметь дело с бабушками и бомжами, — улыбается мне в зеркале Паша.

Они со Степой все больше напоминают мне мальчишек, которым взрослые нудные дядьки своими дурацкими законами и циркулярами мешают играть в казаков-разбойников. Оказывается, ловить преступников — это голубая мечта милиционера (пардон, полицейского), осуществить которую удается далеко не каждый день. Периодически кто-то из патрулирующих район вздыхает: «Вот бы сейчас «мазда»!» Это он про машину, которую угнали накануне, — ее приметы сообщили на разводе. Каждому хочется поймать такую «мазду».

 Как корреспондент «РР» и двое сотрудников ППС ломали систему
Закон «О полиции». Найди десять отличий

— Есть у нас один мужик знакомый, тоже сотрудник, — продолжает Паша, — он многому нас научил. Однажды говорит: каждый выполняет свою работу — и преступник, и полиция. Если преступник сделал свое дело чисто и его не поймали — значит, он выполнил свою работу на отлично, а милиция нет. А если его поймали — значит, он свою работу сделал плохо, а сотрудник — хорошо.

Мы едем на вызов под кодовым обозначением «что-то течет».

— Зачем? — спрашиваю я. — Это ведь не ваша работа.

— А вот ты спроси, когда мы приедем, зачем граждане в таких случаях вызывают нас, а не сантехников, — злится Степа. — Мы же злые и грубые!

У женщины, которая их вызвала, проблемы действительно не криминальные: зимой, когда сбивали снег с крыши, что-то там повредили, и теперь у нее весь потолок в разводах и в углу капает. Все инстанции, в которые она обращалась, отправили ее куда подальше, и звонок в полицию был последним из возможных вариантов. Мы с Пашей стоим и молча наблюдаем, как циничный Степа общается с пострадавшей. Женщина смотрит на него с благодарностью.

На улице темнеет. Недалеко от подъезда с дырявой крышей Степа и Паша недавно поймали угонщиков. Они с воодушевлением показывают, где их увидели. Все было как в классическом детективе: машина резко сорвалась с места и помчалась по переулкам; пытаясь уйти от возмездия, злоумышленник выехал на проезжую часть, а грузовичок с соучастником преступления перекрыл дорогу полицейским; потом угонщик открыл дверь и выпрыгнул на ходу. Степа догнал его в подворотне, а Паша тем временем поймал напарника.

Проезжаем мимо гаражей. В полумраке какие-то люди копошатся вокруг эвакуатора — грузят на платформу иномарку.

— Опа, опа, — изрекает Степа, — ну-ка, тормози. Что это они тут ночью делают? — Наша машина тормозит, ребята быстро надевают бронежилеты и уверенно направляются в сторону эвакуатора. Я плетусь за ними без бронежилета, ощущая себя голой: дует сильный промозглый ветер, вокруг ни души, темно, а впереди три подозрительные фигуры в черных куртках. Степа и Паша подходят с фонариками к эвакуатору, пробивают номера, смотрят документы. Оказывается, все в порядке.

Бдительность как образ жизни поначалу напрягает и даже пугает. Любая машина, любой человек, любое действие, которое мне кажется самым обычным, для патруля — потенциальный объект проверки. Потому что голубая мечта полицейских — ловить преступников. Вот только на одного реального игрока в эти взрослые игры приходится десять пьяных квартир.

Дерзание духа

 Как корреспондент «РР» и двое сотрудников ППС ломали систему

— Хортица, 16–21, — доносится из динамика.

— Прием, — отзывается Степа.

— Третий Михалковский, дом восемь, пятый этаж. В подъезде бомжи, — сообщает дежурный.

Паша резко разворачивает машину. На вызов надо прибыть за семь минут — такие правила.

Заходим в подъезд. Между четвертым и пятым этажом на коробках спят мужчина и женщина. Степа начинает их будить, пока те встают и разминаются, спрашивает, кто они и чем занимаются. Кажется, ему вообще не доставляет никаких проблем общаться с этими людьми.

— Серега Лыков, — представляется бомж.

— Да ладно! У нас так сотрудника одного зовут, — веселится Степа.

— Мы вообще-то тут живем, — говорит мужчина, — в первой квартире. Перепили, домой нельзя идти.

— Там мать, — пьяно подтягивает женщина. — Уже два дня бухаем. Ох, е…, так на дворе день! Ложилась — день, встала — день, ну что за жизнь такая! Серега, пойдем в магазин!

Патрульно-постовая машина едет дальше. В укромном месте среди гаражей тормозим около пункта приема цветных металлов. Трое кавказцев выгружают из машины товар. Выходим проверить документы. Степа по рации пробивает номера машины. У одного из гостей столицы документов нет вообще.

— В машину и за нами, — командует Степа. Но в этот момент по рации объявляют новый адрес. Приходится выбирать: ехать по вызову или возиться с этими кавказцами на ржавых «жигулях». После недолгого раздумья мы оставляем горцев сдавать свои подозрительные металлы и направляемся к соседнему дому.

— Вот если бы был у нас в машине компьютер специальный с базой данных, мы бы проверили всех сразу, — говорит, отъезжая от гаражей, Паша. — Только все равно толку мало. Ну, заберем мы его, установим, что он нарушил миграционное законодательство, — что дальше? Слишком много у нас людей, которых надо депортировать, а это невозможно.

 Как корреспондент «РР» и двое сотрудников ППС ломали систему
Звонок другу — самое популярное средство от наказания

То, что отвлекло нас от кавказцев, оказалось пьяным мужиком, одиноко сидящим на своей сумке в подъезде на одиннадцатом этаже. Взгляд устремлен в окно, в ясное небо. Ему 33 года, зовут Виталием, он строитель из Ростова. Получив расчет, ушел в запой, пропил все деньги, два ноутбука, телефон, за душой только спортивная сумка. Он сам просит забрать его в отделение — идти ему все равно некуда.

— Зачем так пить? — недоумеваю я.

— А вам, женщинам, этого не понять, какой это кайф — нажраться! — вздыхает строитель. — Все вокруг богатые, умные стали, на х… даже некого послать. Один я тупой!

В отделении садимся за столик перед клеткой заполнять протоколы. Строитель Виталий смотрит на меня виноватым взглядом.

— Девушка, мне кажется, вы — ангел, — говорит он. — Я все сначала начну. Честно. Сколько Христу было лет? Тридцать три? И мне столько же. Вот сейчас протрезвею и все сначала начну.

Потом задержанный вдруг вспоминает, что кто-то украл у него два последних коктейля в банках, и расстраивается.

— А у вас в камере хорошо? — спрашивает он.

— Хорошо. Кондиционер есть, поспать можно, почитать, что на стене написано, — с усмешкой отвечает проходящий мимо сотрудник. — Можем даже книжку дать — любовный роман.

— Нет, у меня своя книга есть, философия, вы такую, наверное, не читаете. — Виталий, порывшись в своей сумке, достает потрепанный томик Лосева — «Дерзание духа» с закладкой в конце.

— Суть простых вещей, — начинает объяснять он мне, — в том, что все просто, а не сложно. Стол есть стол, стена есть стена, как на эти предметы ни посмотри. То есть Лосев утверждает, что все в жизни есть риторика, все сложное на самом деле простое, а кто так не думает, тот п…бол!

Около дежурки стоит мужик, у него как раз дерзание духа: его предала женщина, ему плохо, он тоже хочет за решетку.

— Домой иди, тюрьма не резиновая! — говорит Степа.

— Плохо мне… — стонет мужик.

— Если плохо, надо идти по адресу Коптевская, 33, в храм! — ржет дежурный. — Тут у нас бывший сотрудник перепил и пошел туда ночью в грехах раскаиваться. Стал через забор лезть — батюшка милицию вызвал. Те приехали, видят своего и говорят: «О, брат, че, совсем хреново тебе стало?!»

Повышение квалификации

 Как корреспондент «РР» и двое сотрудников ППС ломали систему
Полицейские Павел Колганов (слева) и Степан Можаев за работой

20.30. Очередной развод, в народе — планерка. Полицейские медленно подтягиваются в общий зал. В углу телевизор, на экране новости, на стене герб и Медведев. Все молча меди­тируют, глядя на экран. Заходит командир взвода, выключает телевизор.

— По нашей территории преступников сегодня не зарегистрировано, — говорит он. — По Мос­кве — пишите: кража автомашины УАЗ-396. Приметы злодея: 25–27 лет, рост — 170, телосложение нормальное… — закончив перечислять приметы, жестко произносит: — Это — то преступление, которое мы должны раскрыть! — и продолжает: — В 16.30 на Ленинском проспекте трое неизвестных попытались разбить стекло… встретили сопротивление… вооружены, есть раненые… скрылись с места преступления… То есть Чикаго какое-то у нас на Ленинском, проспект Билла Клинтона…

Начинается проверка «домашнего задания». Полицейские тут же становятся похожи на школьников, у которых в программе только один предмет — закон «О полиции». От закона «О милиции» он отличается несильно, но некоторые формулировки теперь надо зубрить заново, другими словами.

— Я еще не купил закон, — бурчит один из сотрудников. — Куплю — выучу к следующему разу.

— Так, к следующему разу статьи 1, 5, 12, 13, 19, 20, 22, 23.

— А 24?

— Ты сначала это выучи! Там одна только пятая статья на три страницы. Вообще никто ничего не знает. Плохо. Ладно, послушаем, что такое полиция. Кудрявцев, для чего нужна полиция? Так, понятно.

На задних рядах кто-то хихикает, кто-то слушает, кто-то тянет руку, чтобы сообщить, чем же полиция отличается от милиции.

— Объявлен перехват, — прерывает урок голос из рации, — трое кавказской внешности… — и под занавес: — Почему бабулю не отправили?!

— Бабулю? — переспрашиваю я Степана.

— Из женского экипажа, — небрежно бросает он.

— А почему бабуля?

— Так у нее внуки уже!

Бабуля — в миру Светлана Венедиктова — работает в милиции уже шесть лет. У нее приятный голос и с лица не сходит улыбка. Она объясняет, зачем пошла на такую неженскую работу.

— У меня сын маленький был и две дочери, я без мужа их воспитывала. Хотела показать детям мужские черты характера.

Ее коллега Варвара Криштопенко до тридцати лет работала экономистом и уже год — здесь. Говорит, из-за графика. В целом работа нравится, только разочаровалась в системе.

Вообще, женский экипаж — это как круг среди квадратов: необычно, странно, но красиво.

— Вот этот самый женский экипаж недавно задержал грабителя-рецидивиста, — смеется Света. — Иногда нам это сделать даже проще, чем мужчинам: мы физическую силу очень редко применяем, у нас другое оружие имеется. Говорим преступнику: «Ути, мой маленький, все вокруг козлы, все идиоты, пошли со мной», — и он идет.

— А когда вы к алкоголикам в квартиру приходите, вы с ними так же мило беседуете?

— Во-первых, они удивляются, что к ним две женщины приехали, — смеется Света. — Это уже разряжает обстановку.

— А еще по человеку сразу видно, что он хочет под кайфом. Некоторым надо поплакаться, и они тебя слушаются. На некоторых надо прикрикнуть, и они сразу шелковые. Это как в супружеской жизни — с кем-то надо пожестче общаться, а кто-то только ласку принимает.

Диктатура закона

— Хортица, 16–21, — звучат в машине Паши и Степы привычные позывные. На часах два ночи. — Скандал в квартире.

Заходим в подъезд, обдающий запахом мочи. Тусклый свет, скрипучий лифт. Нас встречает парень по имени Кирилл. Он уже несколько лет не может купить беруши и постоянно вынужден слушать, как над ним ругается темпераментная парочка. Звоним в дверь. Из квартиры доносится пьяный голос: «Вась, ты?»

— Я, открывай, — намеренно грубо отзывается Степа.

Дверь открывает низенький мужичок лет пятидесяти с царапиной над бровью. Серые усы, седые волосы. Он смотрит на нас с удивлением, его мозг с трудом обрабатывает поступающую информацию. Наконец мужик разворачивается и уходит на кухню. И тут из комнаты, как ураган, вылетает она, Ибрагимова. Она выше сожителя, на вид ей лет сорок пять. Пышная грудь, затуманенный взгляд, нетвердая походка и необычайно звонкий, красивый голос с акцентом. Наверное, могла бы быть примадонной армянского театра или звездой цирка. Ибрагимова пьяна, возмущена и вопит так, что стены трясутся.

— Он меня ударил! — тычет она в Кирилла.

Тот замахивается на нее, но останавливает руку в воздухе.

— Заткнись, дура! Хватит орать! У меня ребенок спит! Зачем ты опять сюда приехала? Вали отсюда!

— Он меня ударил… — затягивает она снова свою песню.

— Вы знакомы? — спрашиваю я у Кирилла.

— Ну, вот так и знакомы — они меня доводят, я вызываю милицию, прихожу сюда, пишу заявления, и никто ничего не может сделать.

 Как корреспондент «РР» и двое сотрудников ППС ломали систему

Мы забираем Ибрагимову с собой в отделение. На зад­нем сиденье в метре от меня, дыша перегаром, восточная женщина с великолепным голосом все тише и жалобней стонет о причинах своих ссор, о проклятой водке, о своей вымученной жизни, в которой только и есть хорошего что внучка.

Сдаем Ибрагимову и едем дальше. На часах 3.40. Снова пьяная драка в квартире. Нищета, убогость, пьяные тетки.

— Заберите меня с собой, мальчики… — театрально взывает дама без зубов.

— Налей стопку — заберем, — откликается Степа.

Дама явно не понимает полицейского юмора.

— Ты что, серьезно? Я ж сейчас налью. Заберите меня с собой! — уже кричит она.

— Так ты ж наливать не хочешь, не будем забирать.

— Вот полицаи! Ну, вы даете! О, важные какие! Полицаи! Да заберите вы меня!

— Ты, самое главное, не пропускай через себя — и все нормально будет, — втолковывает мне Паша в машине, потягивая чай из пластикового стаканчика. — Конечно, жалко людей. А что делать? У нас раньше за тунеядство сажали, а сейчас — пей не хочу! Вот и спиваются.

В дежурке Ибрагимовой уже нет.

— Ну да, отпустил, нет оснований держать, — говорит дежурный. — Вытрезвители-то закрыли! А если она тут кони кинет? Меня сразу же посадят, за то что не уследил. Чем меньше здесь людей, тем дольше я здесь проработаю.

А еще вчера я считала, что злые и грубые менты только и думают, как бы кого считащить в «обезьянник», чтобы навесить статью. Теперь вижу, что все с точностью до наоборот: желающих за решетку — хоть отбавляй, полицейские едва успевают выставлять их на улицу.

Через час снова звонит Кирилл — Ибрагимова вернулась. Дверь не открывает. Слышим, как она что-то бубнит за дверью в пьяном бреду. Находим щиток, вырубаем свет.

— Спокойной ночи, — говорит Степа, и мы уходим.

— Хортица,16–21. «Рассвет», срочно! Подкрепление.

 Как корреспондент «РР» и двое сотрудников ППС ломали систему
Бронежилет — то немногое, чему полицейский еще может доверять

Наша машина мчит по ночным улицам. Три минуты — и мы у «Рассвета», это местная дискотека.

Молодой горячий пьяный парень, на лице тупая улыбка. Я сижу в машине и смотрю, как четверо полицейских скручивают его, прижимают к капоту совсем рядом с моим окном. Глаза у парня бессмысленные. Он вырывается. Его бьют по лицу.

— О-о-о, — одобрительно восклицают пацаны из «Рас­света».

— Ну ничего без нас сделать не могут! — гордо говорит Степа, садясь в машину. На часах пять утра. Опять всплывает Кирилл со своей Ибрагимовой.

— Мы уже там были, — объясняет Степа по рации.

— Принял. Понял. Съездите, проверьте.

— Мы уже были там, привозили ее. Вы ее отпустили.

— Принял. Понял. Все равно съездите, проверьте.

Я начинаю терять ощущение реальности происходящего. Это какой-то откровенный сюр. Пытаюсь сконцентрироваться, чтобы найти во всем этом хоть какую-то логику. Степа пытается мне помочь.

— На каком основании держать ее в отделении? Ее должна забрать «скорая». А «скорая» говорит: травм нет. Все логично.

Через час выясняется, что пьяного парня, которого задержали возле «Рассвета», тоже отпустили.

— Мы свою работу сделали, — утешает то ли себя, то ли меня Паша, — дальше уже не наше дело. Такие вот у нас законы, которые либо не работают, либо не подходят нашей стране.

— Так зачем же тогда люди идут на эту работу, да еще за эту зарплату? Зачем? — произношу я и сама понимаю, что это уже давно вопрос риторический. Наверное, ловить преступников.

Ломаем систему

 Как корреспондент «РР» и двое сотрудников ППС ломали систему

Светает. На улицах появляются машины, движение оживает. Неожиданно на всех парах нас по встречке обгоняет черный джип. Впереди два светофора, зеленый и красный. Джип на бешеной скорости пролетает оба. Начинается погоня. Мы мчим за джипом, минуя светофоры, на повороте нас немного заносит, но Паша справляется с управлением. Наконец догоняем. Степа командует в рупор, чтобы водитель прижался к обочине. Я выхожу вместе с ним. Водительское стекло джипа плавно опускается. За рулем сидит парень на вид лет шестнадцати. С ним в машине еще один юнец и две такие же малолетние девицы с накрашенными глазами, губами и длинными ногтями. У всех абсолютно равнодушные выражения лиц. Парень размахивает телефоном.

— Слышь, на, поговори, тебе сейчас все объяснят, — сует он трубку Степе и улыбается. — Ну поговори, че ты, боишься, что ли?

— Документы, — невозмутимо говорит Степан.

— Ало, ну он не хочет разговаривать, давай, подъезжай сюда. Ща подъедут, все тебе объяснят, — веселится нарушитель ПДД.

После трех минут этого цирка мальчик все-таки выходит и садится к нам в машину. Из документов у него только техпаспорт на автомобиль. Ни доверенности, ни прав, ни паспорта.

— Проследуйте за нами в отделение, — велит Степа. Мальчик начинает нервничать: тот, кого он ждет, явно задерживается.

И тут подъезжает машина, из которой выходит парень лет на десять постарше. Потом после разговора с ним Степа возвращается.

— Впрягаются за парня — типа свой, типа нормальный, — объясняет он тихо.

— Кто впрягается-то?

— Говорит, что опер, что пацана знает, — в машине ППС чувствуется нарастание едва сдерживаемой злости.

— И что? — спрашиваю я. — Вы его отпустите?

Паша резко газует, Степа говорит в рупор: «За нами проследуйте». Реакция нулевая. Мы стоим в паре метров от джипа и ждем. Вдруг возле нашей машины снова вырастает молодой человек, который приехал помогать. Стучит мне в окно. Я опускаю стекло. Парень начинает выписывать передо мной пируэты.

— Девушка, может, вы выйдете? Давайте поговорим, пожалуйста, я вам все сейчас объясню.

Я начинаю понимать: присутствие журналиста явно ломает привычные простые схемы. Я каким-то магическим образом становлюсь центром происходящего.

— Я тут ни при чем, разбирайтесь между собой, — говорю я.

— Девушка, ну, так неправильно как-то, давайте, пожалуйста, поговорим.

Я закрываю окно.

— Я сказал ему, что у нас журналист, — объясняет Степа. — Он просил отпустить парня, у него, говорит, дядя прокурор, папа бизнесмен.

— И что, это справедливо? Это по закону? — интересуюсь я.

— Нет, конечно!

— Ну, о чем тогда разговор?

— Отлично, будем ломать систему! — оживившись, в один голос говорят Паша и Степа. Вязкие будни, противоречивые законы, связи наверху — все это убивает желание действовать. Но дело не в том, спасовали они изначально или нет, а в том, как решительно они перешли из категории униженных конформистов в категорию справедливых судей. И неважно, как они воспринимают присутствие журналиста — как последнюю каплю или как отмазку на случай завтрашних репрессий.

Мы втроем выходим из машины. Степа направляется к джипу. Паша вызывает ДПС. Опер-отмазчик начинает грузить меня сначала просьбами («Да вы парню жизнь сломаете», «Да он сам имеет отношение к органам власти, с наркоманами борется»), потом угрозами («Да это все бесполезно, его все равно отмажут, вы только время теряете», «У него дядя прокурор, папа бизнесмен, у всех проблемы будут»). Я окончательно теряю ощущение реальности.

— Если нельзя по закону, пусть его накажут родители, — выставляю я минимальное условие. — Пусть позвонит им и скажет, что у него проблемы, и объяснит какие.

Мы подходим к машине. Парень открывает окно. Девочка на переднем сиденье красит губы.

— Позвони папе, и тебя отпустят, — наивно требует опер. На лице мальчика мелькает страх. Через минуту он с телефоном выходит на улицу.

— А брату можно? — спрашивает он у меня.

— А брат тут при чем?

Приезжает ДПС. Степа объясняет ситуацию. Все закручивается, как центрифуга. Паша со Степой пишут рапорт, передают гаишникам, те начинают оформлять свои протоколы, теперь парню грозит от пяти до пятнадцати суток. Друг, который приехал отмазывать, ходит из стороны в сторону, созерцая происходящее.

— Все это мелочи, — говорит он мне наигранно философски. — Он все равно ничего не поймет. Зачем вы время теряете? Там родители серьезные.

— А если его сейчас отпустить, а он завтра ребенка собьет? Или вы вместе влетите в столб? Тогда он поймет?

Безнаказанность, как инфекция, распространяется по стране, и такие, как этот парень, — ее носители. Вроде бы никого не убил, не ограбил, подумаешь — красный свет, встречка. Но стоит ли отпускать таких юных беспредельщиков, которым море по колено? На следующий день я поинтересовалась, что стало с парнем. Мне сказали, что ДПС все оформила и на неделе будет суд — дадут суток десять-пятнадцать, если, конечно, дядя-прокурор не вмешается.

— Хоть бы денег предложили, — говорю я в машине, рассчитывая на продолжение разговора.

— А ты бы взяла? — спрашивает меня Степа.

— А вы бы взяли? — отвечаю я вопросом на вопрос.

Что они мне ответили, неважно. И неважно, что сказала им я. За эти сутки я поняла, что коррупция начинается не тогда, когда гражданин дает деньги, а полицейский их берет. Коррупция начинается, когда ни граждане, ни полицейские до конца не понимают, что такое закон и порядок, кто такие его блюстители и зачем они вообще нужны.

— Я сейчас милицию вызову! — орет на нас через дверь пьяный мужик. Соседи позвонили 02, когда тот устроил разборку на лестничной клетке. Теперь он не хочет открывать дверь.

— Ну, вот милиция приехала, открывай, поговорим, — уговаривает его Степан и жмет на звонок.

— Не буду я с вами разговаривать, менты поганые! — орет мужик и опять заводит: — Я сейчас милицию вызову!

Дверь в таких ситуациях ломать нельзя. Ее вообще редко когда можно ломать. Как и всю систему.

Автор: Александра Соколова, РУССКИЙ РЕПОРТЕР. ФОТО: Алексей Майшев 

You may also like...