«Пражская весна» как «идеологическая диверсия»: почему СССР ввел войска в Чехословакию

«Пражская весна», как называют период либерализации в Чехословакии с 5 января по 21 августа 1968 года, когда руководство чехословацкой компартии во главе с Александром Дубчеком отстаивало идею «социализма с человеческим лицом», вызвала большую настороженность в Кремле. В Москве опасались, что чехословацкий пример может быть воспринят положительно как другими союзниками по Варшавскому договору, что создавало угрозу советской гегемонии в Восточной Европе, так и значительной частью советского населения, а это уже угрожало монополии КПСС на власть.

Кроме того, СССР опасался потерять контроль над Чехословакией в рамках Организации Варшавского договора, если чехословацкие коммунисты пойдут по пути лидера Югославии Иосипа Броз Тито, поскольку идеи «социализма с человеческим лицом» были близки югославской модели социализма. И это несмотря на то, что Дубчек и его соратники неоднократно подтверждали свою лояльность СССР и Варшавскому договору и были искренне убеждены, что в строительстве социализма лишь надо вернуться от «плохого Сталина» к «хорошему Ленину».

Уже в конце марта 1968 года ЦК КПСС разослал партийному активу закрытую информацию о положении в Чехословакии. В этом документе говорилось: «…В последнее время события развиваются в отрицательном направлении. В Чехословакии ширятся выступления безответственных элементов, требующих создать «официальную оппозицию», проявлять «терпимость» к различным антисоциалистическим взглядам и теориям.

Неправильно освещается прошлый опыт социалистического строительства, выдвигаются предложения об особом чехословацком пути к социализму, который противопоставляется опыту других социалистических стран, делаются попытки бросить тень на внешнеполитический курс Чехословакии и подчёркивается необходимость проведения «самостоятельной» внешней политики. Раздаются призывы к созданию частных предприятий, отказу от плановой системы, расширению связей с Западом. Более того, в ряде газет, по радио и телевидению пропагандируются призывы «к полному отделению партии от государства», к возврату ЧССР к буржуазной республике Масарика и Бенеша, превращению ЧССР в «открытое общество» и другие…»

Советскую партийную номенклатуру подспудно готовили к тому, что Дубчек и его соратники — это враги Советского Союза, хотя Чехословакия по-прежнему считалась частью социалистического содружества, а с Дубчеком поддерживались отношения по партийной линии. Но постепенно, по мере продвижения вперед чехословацких реформ, набирала обороты античехословацкая кампания в советской печати. В мае эта кампания уже выражалась в открытой критике происходящего в Чехословакии. Поскольку в стране была отменена цензура,

Москва была этим очень обеспокоена, видя здесь дурной пример для советской либеральной интеллигенции. В неподцензурных чехословацких газетах и журналах критиковали теперь не только собственные власти, но и политику СССР, направленную на подчинение Восточной Европы. В ответ советская «Литературная газета» опубликовала несколько статей с критикой политической позиции ряда популярных чешских писателей. И именно с мая началась подготовка к возможному вводу в Чехословакию советских войск. 6 мая, выступая на заседании Политбюро ЦК КПСС, Леонид Брежнев заявил: «Мы социалистическую Чехословакию не отдадим».

СОБЫТИЯ 20—21 АВГУСТА 1968 СТАЛИ ПЕРЕЛОМНЫМИ ДЛЯ ВОСПРИЯТИЯ БОЛЬШИНСТВОМ ЧЕХОВ И СЛОВАКОВ СОВЕТСКОГО СОЮЗА И СОЦИАЛИЗМА

Помимо отмены цензуры, в Кремле очень не нравилось, что в Чехословакии была введена свобода собраний и свободный выезд граждан за границу, без всяких тебе райкомовских выездных комиссий. Не нравилась и попытка превратить Чехословакию в реальную федерацию Чехии и Словакии, в отличие от СССР, где федеративная форма государства лишь прикрывала его унитарную сущность, выражавшуюся во всевластии КПСС. Не нравились и экономические преобразования: введение экономической самостоятельности государственных предприятий и разрешение индивидуальной трудовой деятельности.

Все это слишком напоминало опыт «югославских ревизионистов». Обо всех этих подлинных достижениях «Пражской весны» (достижениях, с точки зрения любого нормального человека и нормального общества) в советской прессе ничего не говорилось. Упор делался на «контрреволюционные проявления» в виде критики руководства, а также критического подхода к новейшей истории Чехословакии и советско-чехословацким отношениям.

Да и понимание демократии в Чехословакии совершенно не совпадало с тем, как понимали «социалистическую демократию» советские руководители. В конце июня генерал Александр Майоров с тревогой докладывал о своем посещении одного из вертолетных полков чехословацкой армии: «Многие офицеры этой части понимают под демократизацией возможность говорить и писать что хочешь. Большинство офицеров… выразили удовлетворение изменениями в стране… Процесс так называемой «демократизации» привел к ухудшению воинской дисциплины. Командир полка… заявил, что для него не важна дисциплина в казарме, главное — как летают летчики. Политической наглядной агитации в полку нет. А в кабинете командира висит фотография обнаженной женщины». Вот про разгул «порнографии» в Чехословакии советские газеты тогда писали, пытаясь таким образом убедить своих читателей в пагубности «буржуазной» свободы слова.

27 июня в Чехословакии в ряде изданий был опубликован манифест «Две тысячи слов, обращенных к рабочим, крестьянам, служащим, ученым, работникам искусства и всем прочим», составленный писателем Людвигом Вацуликом и подписанный 70 представителями интеллигенции, среди которых было много членов партии, а также известных всей стране писателей, художников, композиторов, путешественников и спортсменов. Там содержался призыв к ликвидации однопартийной системы и введению подлинной демократии. И были совсем уж крамольные слова: «Надо требовать отставки лиц, которые злоупотребляют своей властью, нанесли ущерб общественному имуществу, действовали нечестно и жестоко.  

Надо придумывать способы заставить их уйти». А уж историческую часть манифеста советские руководители вообще могли принять на свой счет: «Вначале жизнь нашего народа поставила под угрозу война. Потом пришли другие тяжелые времена и события, которые угрожали его душевному здоровью и характеру. Большинство народа с надеждой восприняло программу социализма. Ее осуществление, однако, взяли в свои руки неподходящие люди. Не так уж важно то, что у них было мало государственного опыта, конкретных знаний или философского образования, если бы при этом они обладали обыкновенной порядочностью и мудростью, умели выслушать мнение других и не противились своей постепенной замене более способными людьми».

Неудивительно, что в Кремле оценили «Две тысячи слов» как «идеологическую диверсию», и после ввода войск и свержения Дубчека все подписанты манифеста подверглись преследованиям. В советской прессе «Две тысячи слов» были объявлены контрреволюционным манифестом, в котором, по мнению советских идеологов, содержался призыв к свержению коммунистического правительства Чехословакии и уничтожению всех завоеваний социализма.

При этом у советской аудитории должно было создаться впечатление, что «контрреволюционеры» то ли уже пришли, то ли вот-вот придут к власти в Чехословакии. Авторы «Двух тысяч слов», который, благодаря западным радиоголосам, стал достаточно хорошо известен в Советском Союзе, а позднее распространялся в самиздате, объявлялись «реакционерами» и «подрывными элементами». В то же время, руководство КПЧ, чувствуя по тону советской прессы нарастающую угрозу принятия советской стороной самых радикальных мер, предложило провести переговоры на высшем партийном уровне.

С 28 июля по 1 августа такие переговоры состоялись в пограничном словацком городке Чиерне-над-Тисой. В них участвовали полные составы Политбюро ЦК КПСС и Президиума ЦК КПЧ. В коммюнике говорилось, что «состоялся широкий товарищеский обмен мнениями по вопросам, интересующим обе стороны», но при этом встреча происходила «в обстановке полной откровенности и взаимопонимания и была направлена на поиски путей дальнейшего развития и укрепления традиционных дружеских отношений между нашими народами и партиями». Для умеющего читать между строк это означало, что между сторонами выявились острые разногласия, и ни о чем конкретном договориться не удалось. 3-5 августа встреча продолжилась уже в Братиславе и с участием других компартий советского блока. На этот раз она завершилась совместным заявлением о «творческом решении» каждой партией проблем социалистического развития, «дальнейшем развитии социалистической демократии», а также «об уважении суверенитета и национальной независимости всех социалистических стран».

Оно призвано было усыпить бдительность чехословацкого руководства, поскольку принципиальное решение о военной интервенции было уже принято. Оставалось лишь назначить точную дату. И на десять дней, вплоть до 15 августа, в советской прессе почти не было критических материалов о положении в Чехословакии. Новая кампания против «Пражской весны» стартовала 16 августа, когда ввод войск уже был назначен на вечер 20-го августа. Она призвана была подготовить советскую и мировую общественность к последующей советской военной интервенции.

Главной пропагандистской мотивировкой ввода войск стало утверждение, будто бы в Чехословакию вот-вот готовы были вторгнуться войска НАТО, прежде всего американские и западногерманские. Это была откровенная ложь, поскольку перед вводом войск Леонид Брежнев проконсультировался с президентом США Линдоном Джонсоном и получил от него заверения, что никакого военного ответа на советскую интервенцию в Чехословакии со стороны Америки и НАТО не будет. Но многие советские люди, не имевшие доступа к альтернативным источникам информации, верили этому бреду. Конечно, интеллигенция, причем не только из числа оппозиционеров, понимала всю фантастичность тезиса об угрозе Чехословакии со стороны Североатлантического альянса. Однако большинство советских граждан были убеждены, что Советский Союз еще раз показал свою силу и не дал уйти из-под своего контроля одному из важнейших государств в центре Европы.

На самом деле события 20-21 августа 1968 года стали переломными для восприятия большинством чехов и словаков Советского Союза, да и социализма в целом. Если раньше в СССР они видели друга, то теперь враждебное или, как минимум, весьма настороженное отношение ко всему советскому и русскому было гарантировано на много десятилетий вперед.

Автор: Борис СОКОЛОВ, профессор, ДЕНЬ