«Ходоки» и адвокаты — «пофигисты», «дельцы», «манипуляторы»

По официальной статистике, в России более 763 тысяч заключенных. Но эту цифру надо увеличить вчетверо или впятеро, тогда получится общее количество людей, по чьей судьбе тяжелым катком проехалась тюрьма. Потому что придется посчитать и наших родственников, «отбывающих» весь срок вместе с нами. При этом, выйдя из заключения, окончательно освободиться от него невозможно. Страх повторения пережитого кошмара остается тяжелейшим комплексом на всю, похоже, оставшуюся жизнь. Какова в этом роль адвокатов?И прежде всего даже не у «сидельца», а у того, кто переживал за него по эту сторону решетки, оплачивал адвоката и выстаивал длинные очереди к окну передач.

Стены около приемных всех следственных изоляторов Москвы в несколько слоев обклеены предложениями адвокатских услуг. И это как раз тот случай, когда минимальные рекламные расходы дают самый большой эффект. Оглушенные тяжестью свалившейся катастрофы родственники арестованного, как правило, не читают в деловых газетах рассуждения о том, что рекламируемый адвокат – плохой адвокат. Потому что хороший адвокат в рекламе не нуждается, и клиенты к нему приходят по рекомендации. Правда, в отношении адвокатов чисто «уголовников» это правило все равно не действует, поскольку за помощью к ним приходят не клиенты, а их родственники или знакомые. А клиенты, как правило, уже сидят в тюрьме. По рекомендации можно найти хорошего «хозяйственника», но при этом в СИЗО он будет приходить разве что к клиентам ранга руководителей известной нефтяной компании. А для остальной «шелупони», попавшей в тюрьму по недомыслию или по плану правоохранительных органов, сойдет и отрекомендованный на заборе Иван Петрович Иванов. За которого родственники обвиняемого готовы ухватиться как за единственно доступную спасательную соломинку. Поскольку просто не знают, откуда еще можно взять столь необходимого, как представляется им, защитника для дорогого им человека.

Тем более, что этот, «заборный» вариант кажется почему-то, вопреки всякому здравому смыслу, самым объективным и независимым. Ведь такой адвокат не навязан следствием, как бесплатный «государственный» защитник, а стало быть, будет заинтересован в том, чтобы, ради своей репутации, отработать заплаченный ему гонорар.

По крайней мере, так представляется родственникам и знакомым арестанта. Увы, профессия адвоката, менее всего предполагает такую вот независимость, объективность, а зачастую – и следование моральным принципам.

Забавно, что адвокаты, это, пожалуй, представители единственной профессии, кроме врачей и журналистов, которые сочли необходимым принятие специального Кодекса адвокатской этики. Кто-нибудь слышал о специальном кодексе этики, скажем, разведчиков, художников-карикатуристов, или пожарных? Создание такого кодекса более свидетельствует не о признании какой-то особой этики, а скорее, наоборот, о серьезных проблемах с ней. И мне, увы, пришлось убедиться в этом на собственном опыте.

Так что такое адвокат с пресловутой тюремной стены? Это, как правило, небольшое, расположенное где-нибудь поблизости бюро с одним – двумя партнерами, практикантом из юридического ВУЗа и секретаршей, более озабоченной красотой своих ногтей чем аккуратным подшиванием документов в папку. Если объявление этого бюро безнаказанно висит на стенке изолятора с неделю, то можете быть уверены, что это в обмен на массу услуг, оказываемых адвокатом руководству СИЗО. Как правило, они заключаются в помощи в «разработке» заключенного. «Разрабатывать» сидельца могут не только на предмет причастности к отрицаемому им деянию, или признанию, куда он дел сокровища убиенной тещи, или вообще, для «предпродажной» подготовки. То есть доведения до «чистосердечного признания» и «деятельного раскаяния» в суде, приятно улучшающего показатели качества работы следствия. Этими показателями, следователь, конечно, делится с оперативниками СИЗО. «Палочную» систему, от которой зависит и премия, и надбавки, и выслуга лет, никто не отменял.

Круги чистилища

«Осужденка» – это камера, куда переводят из «подследа» (камеры подследственных) после вынесения приговора, или же попадают после взятия под стражу в зале суда, после того же приговора. «Осужденка» – это последний круг тюремного чистилища, перед отъездом на зону, и последний же этап крушения всех иллюзий на тему как правосудия, так и роли в нем и компетентности адвоката.

Эти круги можно разделить достаточно четко. Первый, шоковый после ареста, – это или тупая головная боль от непонимания, как все произошло, или навязчивое желание сотрудничать со следствием, чтобы помочь доказать, разобраться, нарисовать правильную картину и проставить все точки. Но следствие не собирается разделять это ваше горячее желание, и назойливые обращения расценивает как помеху в работе. Понимание, что в правоохранительной системе тормоза не предусмотрены конструкцией, приходит к вам на последующих стадиях. Например, при возвращении с первой «продленки» – выезда на суд для решения о продлении срока вашего содержания под стражей на время следствия. По моим наблюдениям, мало кто из адвокатов удерживается от соблазна намекнуть своему подзащитному, что при определенных условиях (финансовых, или иных), его статус арестованного при этом может быть изменен на подписку о невыезде. Мне об этом также «доверительно» сообщали те адвокаты, у которых в моем уголовном деле была особая задача. (Забегая вперед, отмечу, что к защите моих интересов она отношения не имела.) При этом, прекрасно понимая, как сладка такая надежда для заключенного, адвокаты также осознают, что это абсолютно нереально. Я не видела ни одного, кого бы реально отпустили «на продленке». Сказки об этом, которые рассказывают всякие помощники правоохранительных органов, в том числе и те, которых присылали мне «для контакта» уже после моего выхода на свободу, не в счет.

Следующий шок – это чтение обвинительного заключения, подготовленного прокуратурой. В этот момент хорошо понимаешь всю смехотворность своего общения со следствием в попытках что-то доказать. Например, в моем случае: следователь СЧ ГСУ при ГУВД г. Москвы Роман Булысов мило проигнорировал все мои попытки (довольно сдержанные на стадии следствия) противопоставить мои доводы назначенному мне обвинению. Ни одного из свидетелей защиты он не вызвал и не допросил. Потом этих свидетелей так же непринужденно «не заметила» судья Тверского суда, что впоследствии стало причиной отмены первого вынесенного мне приговора.

Так, складывается впечатление, что на этапе судебного следствия суд основную свою задачу видит в том, чтобы отмести все доказательства защиты и оставить в силе все даже самые невероятные доказательства вины. Обвинительное заключение, прочитанное и выученное уже наизусть, повторяется иной раз в приговоре слово в слово. Даже становится жалко прокурора и судью, которые затратили столько процессуальных усилий для того, чтобы перенести текст из одного компьютера (прокурорского) в другой (судебного секретаря), порой даже не исправив опечатки. И вот тут-то в действе, которое именуется судебным процессом, декоративная роль адвоката становится так же очевидна, как нагота короля в известной сказке.

«Что делать?» – переспросил адвокат подзащитную, когда за торговлю наркотиками ей определили пять лет реального срока. До процесса она ходила под подпиской о невыезде, и во время следствия защитник уверял, что она отделается условным наказанием. – «Что делать? Беги!»

Как вы понимаете, историю эту мне довелось услышать все в той же «осужденке».

«Манипуляторы», «пофигисты» и другие

Адвокатов, предающих интересы своих клиентов, по моим наблюдениям, можно условно разделить на три основные категории: адвокаты-«пофигисты», адвокаты-«дельцы», и адвокаты-«манипуляторы». Бывают еще адвокаты-вымогатели, но они примыкают к одной из вышеперечисленных групп. С горькой гордостью могу похвастаться, что в моем уголовном деле отметились все три категории.

Среди них самая многочисленная – первая. Уголовное право, как утверждают юристы, – не самый большой раздел во всей юриспруденции. Но этим адвокатам тянет порой подарить экземпляр УК и УПК с комментариями. Такое желание возникает, когда видишь, например, поданную после всех мыслимых сроков кассационную жалобу, в которой адвокат предлагает восстановить пропущенный срок, мотивируя это тем, что она живет в другом городе, и до Москвы ему было некогда добраться. Полагаю, что судьям кассационной инстанции, читавшим это, было даже не смешно. Или же другой вариант «кассатки», в котором адвокат, описывая невиновность своей подзащитной, не приводит в подтверждение этого ни одной статьи Уголовного, или Уголовно-процессуального кодексов. И вообще ни одна статья УК и УПК в этом документе не упоминается. Или текст кассационной жалобы, в которой адвокат буквально признает, что да, дескать, моя подзащитная виновата (при этом сама она от этого отказывается), но вы уж, господа судьи, не наказывайте ее, поскольку человек она хороший. Тут можно вспомнить, что тот же Кодекс адвокатской этики, да и другие законы, регулирующие деятельность адвоката, прямо предписывают ему занимать всегда позицию подзащитного, за исключением тех случаев, когда имеет место самооговор.

Свою задачу «пофигист» видит исключительно в получении денег в обмен на предоставление минимума услуг. Ну коль уж роль адвоката ритуально-декоративная, от него мало что реально зависит, так что уж суетиться. У меня таким «пофигистом» выступил адвокат Московской городской коллегии адвокатов Николай Илюшко, не зря, наверное, присланный для этого моей якобы «потерпевшей». Получив от моей мамы значительную сумму за свое разовое появление рядом со мной в первые сорок восемь часов после задержания и покрасовавшись перед журналистами, описывающим мой арест, он счел свою задачу по моей защите выполненной, и пропал почти на два месяца, несмотря на мои отчаянные призывы появиться.

Другой встреченный мне в моем деле «пофигист» представлял интересы противной стороны. Как рассказывали, адвокат «потерпевшей» Леонид Зметный прятался порой от своей клиентки как от ревнивой жены, поскольку та все время норовила загрузить его новыми задачами.

Но при этом «пофигисты» не так опасны, как остальные две категории. Пользы от них мало, но и осознанного вреда тоже.

Хуже с «дельцами». К ним можно отнести тех, для кого подзащитный и его уголовное дело служит только одной цели – извлечения дохода в любом виде. Как правило, это высокооплачиваемые адвокаты, как, к примеру, представители той фирмы, где служат два других моих защитника, нанятых не мною, а кем-то, кто хотел быть в курсе следствия и суда. Руководство фирмы еще лет пять назад оценивало их работу по западным расценкам – 200 долларов в час, даже если этот час они занимались перелистыванием Уголовного кодекса. (Впрочем, за такие деньги можно было бы выучить его наизусть.) Доход этот «дельцам» можете обеспечить и вы сами, если ваши заработки «на воле» были значительными. Если нет, то будьте готовы к тому, что «дельцы» с удовольствием возьмутся работать на того, кто заплатит им больше.

Мои доходы не позволяли оплатить работу новых адвокатов, поэтому появление их меня удивило. Ведь договора с ними ни я, ни мои родственники не заключали. Но в условиях СИЗО, когда арестованный, как я уже писала, превращается в легкий объект для манипуляций, не поверить в их исключительно дружеские чувства по отношению ко мне было затруднительно. Однако, даже такая вера была вскоре сильно поколеблена призывами этих адвокатов к совершению некоторых действий, причину и смысл которых они объяснять отказывались. Кстати, такое всегда и является первым признаком того, что адвокат в вашем деле работает не на вас. Остатков моего здравого смысла мне хватило, чтоб удалить «дельцов» из дела на самом первом судебном заседании, выразив опасение, что они работают на сторону обвинения. Потом уже, после моего выхода на волю, мне не составило труда узнать, какая из финансовых структур оплатила их участие в моем деле. И главное, с какой целью. Полагаю, что сочинявший мое дело в ГСУ следователь тоже знает, кому он обязан своим новым рабочим местом на юридической службе в одной из структур крупнейшей отечественной госмонополии.

Но, пожалуй, самые опасные среди адвокатов – это манипуляторы. Их роль часто стыкуется с работой «дельцов». Но те без хорошего заработка и шевелиться не станут, а эти могут ввязаться в интриги если не из чистой любви к искусству, то за сущие копейки. Такой способ самореализации описан во многих учебниках психологии. Сами манипуляторы, заигравшись во всякие «войнушки» очень часто становятся, в свою очередь, предметом манипуляции в руках более серьезных сил. Если таковые в вас заинтересованы. А зачем еще, скажите, упекать вас в тюрьму по заказному делу, если вы ни для кого серьезного опасности не представляете? Ведь это сколько надо трудов – найти потерпевшего, подготовить свидетелей, договориться со следствием и прокуратурой… Да мало ли что еще. Вы же, понятно, тоже сидеть молча не будете.

Так вот, опытных манипуляторов распознать труднее всего. Хотя бы потому, что они редко когда играют против вас в одиночку. Не секрет, что договоренности между адвокатами разных сторон о перспективах сдачи, или минимального выигрыша (чтобы только заткнуть вас) явление столь распространенное, что из адвокатов образуются уже целые творческие коллективы, слаженно играющие в «процессуальных противников». В эти же коллективы могут входить, кроме адвокатов, еще и прокуроры с судьями. Темой для манипуляций может быть не только получений от вас каких-то материальных выгод, но и установление бартерных отношений между следствием и судом, когда в обмен на сдачу одного дела, позволяется подвести к нужному знаменателю другое, более выгодное, или же просто «творческое» выполнить административный заказ.

Такого «манипулятора» в моем деле я не смогла разглядеть до самого конца, как оно и требовалось. Только некоторые аудио- и видеозаписи, и другие неопровержимые доказательства заставили смириться с еще одной гнусной и болезненной истиной: адвокат Александр Т., которому я доверяла с отчаянностью загнанного в угол, предавал меня, не моргнув глазом и не испытывая особых угрызений совести. Потом выяснилось, ему отводилась лишь роль исполнителя, грамотными «разводками» толкавшего меня на совершение определенных действий. Своей адвокатской помощью Т. едва не обеспечил мне, в дополнение к имеющейся уголовной статье, еще парочку уголовных дел. Но тут, вопреки законам жанра, мне неожиданно повезло: совестливая следователь Западной прокуратуры Ольга Подгорная не стала повышать себе процент раскрываемости за счет моей слепоты.

Среди заказчиков же этих манипуляций просматривалась как та самая финансовая структура (пользовавшаяся в этот раз такими «услугами» адвоката совершенно бесплатно), так и хорошо знакомые мне фигуры из числа силовых «оборотней в погонах».

Впрочем, участие «манипуляторов» у вас в деле может быть и за очень хорошие деньги, если адвокат заинтересован в доступе к вашим активам. Он может стать вашим партнером по бизнесу либо до возбуждения уголовного дела (что реже), или в ходе него. Такие случаи я знаю. А что? Не на малолетнего племянника же вам переписывать спорный свечной заводик. Лучше – на опытного доверенного советчика, знающего все ходы и выходы не только в уголовном но и в арбитражном процессе. Понятно теперь, почему иногда и у адвокатов проводятся, в рамках процессуальных действий, обыски и выемки документов, арест имущества и прочие, нарушающие их профессиональные права, действия?

И есть еще отдельная категория адвокатов, которую, кстати, все более-менее серьезные профессионалы в этой профессии даже за своих коллег признавать отказываются. Это так называемые «ходоки», в задачи которых входит только посредничество при передаче взятки кому надо. У них, как утверждают, существует даже нечто вроде своего мощного профсоюза, руководство которого хорошо знает порядок выплат и способы расчета при «решении» того или иного дела, и централизованно распределяет денежные потоки. Попасть в этот «профсоюз» со стороны весьма затруднительно. Арестованный недавно за взятку зампрокурора Перовской межрайонной прокуратуры Руслан Федосенко в силу своей профессии явно неплохо знаком с правилами этой игры. Его отец, один из бывших руководителей магаданской милиции, нашел для него опытного адвоката. НО Федосенко отказался от этих услуг. «Мне все равно сидеть, а беременной жене деньги понадобятся».

Демократия или дубинка?

Не могу удержаться от цитирования упоминания недавно вышедшего «бестселлера» – книги Ю.П.Гармаева «Незаконная деятельность адвокатов в уголовном судопроизводстве». Это издание, несмотря на свою, казалось бы, узкую специализацию, уже стало бестселлером. Что само по себе наводит на определенные размышления. Так вот, автор ее считает что получение денег за услуги без намерений их отказывать соответствует составу статьи 159 (мошенничество). Этот очень распространенный случай незаконной деятельности адвокатов

«Так, многие недобросовестные адвокаты из числа «вовлеченных», «скандальных», низкоквалифицированных, а также некоторые из тех, кто имеет специфический предшествующий опыт работы, внутренне бывают недовольны тем насколько, по их мнению, ограничены и неэффективны процессуальные средства и методы защиты. Часто они просто не способны научиться защищать законными способами, а потому их так и тянет пополнить свой арсенал наиболее аморальными преступными методами, которые практикуют их процессуальные противники.

Так, бывшие следователи и уполномоченные, и по прежнему месту работы не гнушавшиеся незаконными методами расследования и оперативно-розыскной деятельности, став адвокатами, используют близкий их моральному и профессиональному облику шантаж, вымогательство, сбор и использование компрометирующих материалов и т.д.».

В этих словах забавно вот что. Нападающий со всей яростью прокурорского работника на чуждых его классовому созданию защитников автор книги, сознательно или нет, приводит читателя к выводу, что планку такой вот незаконной работы задают сами работники правоохранительных структур. Которые, став адвокатами, переносят потом в эту деятельность весь свой специфический опыт. Вот и получается, что приехали. К чему? К объяснению некоторых причин чудовищной искореженности всей судебно-правоохранительной машины, которая, захватив кого-то в жернова, выпускает только полностью перемолов.

По мнению моего друга, известного адвоката Константина Ривкина, причина всех этих, мягко говоря, перекосов, лежит в судебной основе всей нашей правоохранительной системы.

По утверждению Ривкина, в царской России доля оправдательных приговоров по отдельным видам преступлений, вплоть до убийства, доходила до сорока процентов. В известное своей судебной свирепостью сталинское время оправдывали десять процентов, при этом даже по делам о государственной измене.

«Согласно озвученной недавно, – рассказывает Ривкин, – «председателем Московского городского суда госпожой Егоровой статистика оправдательных приговоров в судах общей юрисдикции – ноль целых, тридцать пять сотых процента. Это жуткая цифра».

Тридцать пять сотых процента – это отнюдь не свидетельство качества работы следствия и прокуратуры. Наоборот. Это причина того, что любая макулатура, названная уголовным делом, и направленная в суд с обвинительным заключением, будет легализована однозначно обвинительным приговором.

Поэтому в частных беседах судьи оправдывают свою кровожадность при выискивании в деле любых доказательств виновности того, кто попал под каток российского правосудия. Даже если доказательства эти самые бредовые и незаконные, это все же лучше, чем, при сложившейся практике, быть заподозренным в получении взятки за оправдательный приговор.

Результаты? Вторая отмена оправдательного приговора по так называемому «делу врачей-трансплантологов». На юридическом сленге это называется «досудить».

«Российская Федерация», – смеялся в разговоре со мной Ривкин, – «позабавила все мировое сообщество, тем, что назвала себя в одной из статей Конституции правовым государством. А на самом деле и сейчас, и в советские времена, адвокат был номинальной фигурой, который служила некоторым декоративным прикрытием лжедемократического судебного процесса».

По его словам, сегодня в суде можно наблюдать трогательное единство государственного обвинения и судей. Поскольку и те и другие считают себя представителями государства, коль уж оно платит им зарплату, и они стоят, от имени этого государства, на страже борьбы с преступностью. Адвокат же – это так, частная лавочка, служащая мелким частным или узкокорпоративным интересам. Времена построения коммунизма и развитого социализма прошли, а классовый юридический подход не изменился.

Интересно, а чем, кроме поголовного расстрела носителей юридического социализма, можно переломить такой вот «совок» в правовой ситуации? Ведь именно так, по некоторым данным поступил славящийся своим радикализмом Саакашвили, который, поголовно уволив всех коррумпированных гаишников, заменил их на неиспорченных курсантов силовых ВУЗов.

Ривкин предлагает, в противовес этой высказанной мною абсурдной идее (не дай Бог, ее всерьез начнет рассматривать кто-то из власть имущих!) заменить всех судей на зарубежных специалистов с хорошей зарплатой, руки которых не будут связаны ни корпоративными интересами, ни кумовством или компроматом.

А еще лучше – предложить законодателям ввести жесткую квоту на оправдательные приговоры, скажем, десять процентов от числа всех выносимых. А что? Тогда бы любой судья, в обязанности которого входило бы обязательное усмотрение в некоторых случая отсутствия состава или события преступления, гораздо серьезнее рассматривал бы законность, допустимость, или относимость доказательств обвинения. То есть, собственно и делать то, что ему предписывает наш, как утверждают, один из самых прогрессивных в мире Уголовно-процессуальных кодексов.

Но самым удивительным для меня, после такого навязчиво-углубленного знакомства с особенностями нашей правоохранительной системы, где процессуальные стороны подчас меняются ролями с легкостью масок в итальянской комедии-буфф, было то, почему насильники и убийцы все-таки попадают за решетку? Хотя не без исключений. Оправдали же присяжные Иванькова – «Япончика». И отказалась прокуратура от обвинений в адрес Иванниковой, разгуливающей, в ожидании возможного насильника, с ножичком по ночной Москве. Старый афоризм о том, что несовершенство российских законов компенсируется только необязательностью их исполнения, родился не на голом месте. Демократия, которая как раз и предполагает возможность, скажем, адвокатского выигрыша процесса по серийному убийце исключительно только по процессуальным нарушениям в ходе сбора доказательств – это слишком нежное и тепличное растение для выживания в наших суровых условиях. Рискуя быть обвиненной в ксенофобии, могу признать, что, в случае вольготного отпускания вожжей правоохранительной системы, большая часть оправдательных приговоров в той же Москве будет попросту перекуплена (ну уж коли судьям за это, по квоте, ничего не будет) теми, кто имеет на это достаточно средств. Угадайте, какие это будут торговые мафии. Даже не олигархи – им своих соплеменников от обвинения в изнасиловании отмазывать не приходится.

И увы, переломить ситуацию топорного силового решения откровенно вставшей в последнее время проблемы с разгулом преступности – в ближайшее время вряд ли удастся. Подумайте сами, какая сила сейчас может быть противопоставлена раскачиваемому маятнику агрессии, взрыв которой еще, увы, только предстоит. Не обратили внимание, какой урок преподала та же Франция со своими студенческими и расовыми беспорядками всей остальной Европе и расцветшим там демократиям?

Юлия Пелехова, «Совершенно секретно»