Жизнь и «подвиги»… Обнародован дневник самого знаменитого израильского уголовника

Герцль Авитан и в самом деле был самым опасным и самым знаменитым преступником за всю историю Израиля, а после своей внезапной смерти в 2001 году окончательно превратился в легенду криминального мира. И в этой легенде нашлось место для всего – для нелегкого детства, жестоких убийств, любви и предательства, мести и благородства. Однако лишь недавно адвокат Авитана Ави Амирам передал журналисту Талю Ариэлю-Амиру дневник, который его бывший подзащитный начало вести в тюрьме в 1996 году.Этот дневник позволяет многое понять в личности Герцля Авитана и, по меньшей мере, приоткрывает некоторые его тайны. И потому мы решили познакомить нашего читателя с некоторыми страницами этого уникального документа.

Раз пошли на дело я и Рабинович…

Герцлю Авитану посвящены сотни очерков и несколько книг израильских криминальных репортеров. Нашлось ему место и среди героев популярной книги Владимира Фромера “Хроники Израиля”. Выросший в тель-авивском квартале бедноты, Авитан практически никогда не учился в школе, а с 14 лет вместе со своим сверстником и близким другом, “мальчиком из хорошей семьи” Ури Вульфом занимался квартирными кражами и грабежами. В 20 лет оба попались на ограблении киоска спортлото в Неве-Шарете, и в ходе следствия Вульф согласился “сдать” Авитана, став государственным свидетелем. Правда, следователям государственный свидетель не понадобился, и оба приятеля получили по полной программе, но, узнав о предательстве друга, Авитан решил отомстить ему по-своему. Выйдя на свободу на год раньше Ури, Авитан соблазнил его подругу Орит Арвив, ставшую затем на многие годы его гражданской женой и матерью его сына.

Ури Вульф вроде бы смирился с изменой любимой, но тоже решил не оставаться в долгу. И тоже по-своему.

В апреле 1979 года Авитан и Вульф вышли на очередное дело: вооруженные автоматами и гранатами, они ворвались в отделение банка “Леуми” в Рамат-Авиве и взяли всю имевшуюся там наличность – 2 миллиона лир. Служащие банка успели вызвать полицию, и отступая, преступники приняли бой с полицейскими, применив все имевшееся у них оружие. Только чудом обошлось без жертв, но вскоре грабители были арестованы, и на допросе Вульф согласился сдать напарника в обмен на предоставление ему статуса государственного свидетеля. Так Вульф оказался на свободе и, сделав пластическую операцию, покинул Израиль, а Авитан был осужден на 15 лет тюремного заключения.

В тюрьме в Рамле Авитан столкнулся с новым ее начальником – Рони Ницаном, открыто заявлявшим, что он сломает главарей преступного мира. Спустя год после посадки Авитан вышел в свой первый отпуск, направился в дом Орит Арвив и… сбежал из него через заранее выломанную решетку, закрывавшую окно в туалете.

Оказавшись на свободе, Авитан подстерег и расстрелял в упор из автомата Рони Ницана, показав всему Израилю, что бывает с теми, кто пытается его сломать. Затем вместе с Орит Арвив, Моше Коэном и Яаковом Шемешем Герцль Авитан ограбил ювелирную фабрику “Керен-Ор” в Рамат-Гане, хладнокровно убив ее хозяина Давида Ашури. После этого убийства Орит Арвив с помощью нехитрой уловки спроворила в МВД своему любимому документы на имя Ицхака Коэна, что позволило Авитану бежать в Париж, где его с воодушевлением встретили израильские уголовники, промышлявшие в этом городе. Однако сама Арвив, находившаяся на пятом месяце беременности, была задержана в аэропорту имени Бен-Гуриона в тот самый момент, когда регистрировалась на парижский рейс. В кармане у нее был найден адрес Авитана, после чего Израиль потребовал от Франции выдачи убийцы.

Суд осудил Авитана на два пожизненных заключения, но вскоре к нему прибавилось третье – в 1984 году вместе с другим королем преступного мира Шмайей Анджелом (Ангелом) и Яаковом Шемешем Авитан “на глазах” видеокамер хладнокровно прирезал одного из заключенных тюрьмы за стукачество.

А в 1988 году, раздобыв пистолет, Авитан вновь бежал и был схвачен лишь на третьи сутки. Но, как свидетельствуют сами тюремщики, с ним явно что-то произошло во время побега. В тюремную камеру вернулся другой Герцль Авитан – неожиданно он начал читать книги, писать лирические стихи, а с 1996 года и постоянно делать какие-то записи в блокноте.

Все это было тем более удивительно, что до того Авитан постоянно утверждал, что не умеет читать и писать, так как всегда страдал сильной дислексией – она и помешала его нормальной учебе в первом классе. Когда 18 июня 2001 года Герцль Авитан, направленный в больницу “Ихилов” с болями в спине неожиданно скончался от сердечного приступа, его адвокату Ави Амираму отдали вместе с другими вещами “короля” и эти записки – большой блокнот, больше сотни листов которого были заполнены его размашистым почерком.

В сущности, “дневником” эти записки назвать трудно – ведь Авитан на его страницах не фиксировал то, что происходило с ним в настоящем, а о прошлом, вспоминая подробности своей богатой событиями биографии. По всей видимости, он мечтал написать что-то вроде мемуаров, но книга у него так и не сложилась. Да и стиль этих записей крайне неровен, отражая всю противоречивость личности Герцля Авитана – совершенно примитивный, полудетский язык в них вдруг сменяется высоким литературным ивритом, чтобы затем снова сбиться на примитив…

Но самое главное – этот дневник приоткрывает подробности многих событий, которые полиция хотела бы сохранить в тайне. И прежде всего – обстоятельства его побега из самого охраняемого блока тюрьмы в 1988 году. На протяжении многих лет полиция засекречивала эти факты, мотивируя необходимость этого тем, что опытом Авитана могут воспользоваться другие уголовники. Сейчас, после обнародования его “дневника” стало ясно, что дело не в этом.

По меньшей мере, не только в этом…

…замыслил я побег

Как следует из записок Герцля Авитана, мысли об организации нового побега возникли у него уже в 1982 году, сразу после того, как он вновь оказался в тюрьме осужденный на два пожизненных заключения, и уже не оставляли его на протяжении всех последующих шести лет.

Оказавшись поначалу в ашкелонской тюрьме, Авитан сдружился с находившимися там палестинскими террористами и вскоре, как он сам пишет, стал работать у них кем-то вроде курьера, так как сидящим в разных блоках тюрьмы палестинцам не давали возможности общаться друг с другом. Получив письмо от самого авторитетного заключенного одного блока (то есть самого матерого из сидевших в нем террористов), Авитан во время прогулки заходил в располагавшуюся прямо в прогулочном дворе небольшую кухоньку для заключенных и в условленном месте оставлял там это послание. Затем, когда на прогулку в этот же дворик выводили палестинцев, “авторитет” из другого блока забирал письмо из кухни.

Авитан утверждает, что передавая письма, он не испытывал никаких угрызений совести, так как в тюрьме, по его словам, “нет политики и нет идеологии”. Однако нет никакого сомнения, что эта его деятельность способствовала налаживанию связей между террористами внутри тюрьмы. Впрочем, стоит признать, что, в отличие, скажем, от российского, израильский криминальный мир никогда не отличался особым патриотизмом, и израильские “короли” часто сотрудничали с арабами.

Спустя какое-то время Герцль Авитан попросил своих арабских друзей об ответной услуге – достать ему пистолет, без которого он просто не мыслил организацию побега. Первоначально его план основывался на том, что палестинским заключенным разрешалось, в отличие от евреев, относительно свободно перемещаться по территории своего блока. Таким образом, находившиеся на воле друзья Авитана должны были перебросить пистолет через стену тюрьмы на территорию арабского блока, а от палестинцев требовалось лишь подобрать его, затолкать внутрь буханки хлеба и оставить ее на все той же кухне. То, что может случиться, если террористы сами захотят воспользоваться оказавшимся в их руках оружием, Авитана явно не волновало.

Однако этот план сорвался – брошенный пистолет… запутался в колючей проволоке, протянутой над тюремной стеной, где и был замечен надзирателями, после чего охрану тюрьмы резко усилили.

Тогда Авитан передал просьбу о пистолете своей возлюбленной Орит Арвив, которая должна была явиться к нему в тюрьму на свидание. Орит выполнила эту просьбу, но когда она вошла в тюремные ворота, одна из надзирательниц потребовала, чтобы посетительница вошла в специальную комнату и разделась там донага – для самого тщательного досмотра. Заявив, что она никогда не согласится пройти через подобное унижение, Арвив отказалась от свидания с любимым и поспешила покинуть тюрьму…

Вскоре после этого Герцля Авитана перевели из ашкелонской тюрьмы в тюрьму “Ницан”, начальником которой был близкий друг убитого им Рони Ницана. По всей видимости, он, с одной стороны, горел желанием отомстить за друга, а с другой, как и Ницан, мечтал сломать Авитана. И в качестве повода для сведения счетов с “королем” этот начальник тюрьмы решил использовать стычку, вспыхнувшую между Герцлем Авитаном и другим заключенным во время прогулки.

“Шмайя Анджел погасил ссору, мы помирились, но примерно спустя час после этого в тюремный двор вошли четыре надзирателя и сковав меня по рукам и ногам, заявили, что я должен пойти с ними. Шмайя встал между мной и ними и заявил, что не даст им просто так меня забрать. Однако они сказали, что я нужен им исключительно для того, чтобы выяснить обстоятельствам ссоры и что они не сделают мне ничего плохого. Они завели меня в какой-то угол, где меня ждали 10 надзирателей. Внезапно они набросились на меня все вместе и стали избивать. Думаю, били они меня минут 15 – пока я окончательно не потерял сознание.

Потом я пришел в себя – истекающий кровью и скованный по рукам и ногам – и увидел, что меня окружают другие тюремщики, а рядом с ними стоит сам начальник тюрьмы. Один из тюремщиков протянул мне стакан с водой, и тут начальник тюрьмы с улыбкой спросил: “С тобой случилась какая-то неприятность?” – словно он оказался в этом месте случайно и не знает, что происходит. Я решил не отвечать на его вопрос, и тогда он велел отправить меня в карцер.

В карцере я снова потерял сознание и, когда часа через два пришел в себя, ко мне явился врач и тоже спросил: “Что случилось?” И тогда я плюнул ему в лицо…”

Следующий начальник тюрьмы, с которым судьба свела Герцля Авитана, был, по его словам, “очень хороший человек”. Этот “очень хороший человек” заключил с Авитаном, Анджелом и Шемешем “джентльменское соглашение”, по которому они получали различные привилегии вроде неограниченных встреч с подругами, права на телефонные звонки в любое время суток, телевизор в камере (в 80-х годах он был еще далеко не у всех израильских семей!) и т.д. в обмен на хорошее поведение, отказ от попыток устроить какие-либо беспорядки или организовать побег из тюрьмы.

Однако, заключив это соглашение, Герцль Авитан настойчиво продолжал искать пути, которые позволили бы ему добыть пистолет и выйти на свободу. И вскоре один из заключенных тюрьмы выполнил его “заказ” и принес ему “пушку”. Причем добыл он пистолет предельно просто: подкупил одного из надзирателей тюрьмы, и тот приобрел оружие и пронес его в тюрьму.

“Так как я дал обещание начальнику тюрьмы и не мог его нарушить, – писал Авитан в своем заветном блокноте, – то у меня родился другой план побега. Я решил бежать не из тюрьмы, а по дороге в нее или из здания суда. Для этого с помощью пистолета я собирался подчинить своим требованиям полицейских, а затем – и судей. И таким образом я не нарушал данного мной слова.

Утром нас собрали в комнате охраны для того, чтобы везти в суд. Выяснилось, что в качестве наших конвоиров прислали ЯМАМ (спецназ израильской полиции. – Б.Р.) и что всего нас будут сопровождать в суд 50 полицейских. Пистолет я спрятал внутрь ночника. Тут выяснилось, что командир ЯМАМа настаивает на том, чтобы прежде, чем проводить нас к машине, нас тщательно обыскали и, кроме того, он категорически запретил мне брать с собой ночную лампу. Я начал с ним спорить, говорить, что хочу в суде передать этот ночник своему родственнику, но он снова отказал.

Я понял, что сделал все, что мог, и решил оказаться от претворения этих своих планов в тот день – в конце концов, впереди были другие заседания суда, и можно было подождать, пока притупится их бдительность. Я попросил разрешения отнести ночник в камеру и вернулся, чтобы ехать в суд.

Не взял я с собой ночник и на следующий день, и еще через несколько дней, когда нас повезли на очередное заседание. Когда же я вернулся в свою камеру, то увидел, что за время моего отсутствия в ней явно привели обыск. У меня стало темно в глазах, я бросился к ночнику и увидел, что внутри него уже нет пистолета…

Спустя какое-то время меня вызвали к начальнику тюрьмы, и я уже знал, по какому поводу. Кроме него, в его кабинете сидело еще несколько офицеров. Начальник обратился ко мне по имени и сказал: “Это твое слово чести? Сколько же стоили те обещания, которые ты мне дал?!”

Я опустил голову по двум причинам. Во-первых, потому что я не мог рассказать начальнику тюрьмы о своем плане, чтобы он понял, что я вовсе не собирался его подставлять; а во-вторых, потому что увидел на его столе свой пистолет…

Дальше меня начали уговаривать признаться, кто именно достал мне пистолет, обещая в обмен 21 день уединения с женщиной, которые я смогу использовать, когда захочу. Но, понятное дело, я от этих предложений решительно отказался. Я никого в своей жизни не выдал. К тому же, я и в самом деле этого не знал, так как никогда не вел никаких дел с надзирателями и не знал, кто именно из заключенных передавал ему взятку за то, чтобы он принес пистолет…”

“С этого времени, – пишет Авитан чуть ниже, – мне окончательно запретили общаться с другими заключенными, начали постоянно перевозить из одной тюрьмы в другую, чтобы я не сумел ничего затеять. Таким образом, я не мог рассчитывать ни на чью помощь, и мне оставалось полагаться только на самого себя. Но я привык к этому и вскоре разработал новый план. Затем у меня появился пистолет. Правда, старый и неисправный, но с ним тоже можно было осуществить мой план. Я рассказал о нем только одному человеку – моей маме, да продлит Г-сподь ее годы, ибо она для меня в жизни на первом месте, чуть выше Б-га. Она пришла ко мне на свидание за два дня до побега, в четверг. Когда я поделился с ней своим планом, она попросила меня только об одном – никого не лишать жизни даже ценой моей свободы”.

И нужно сказать, что данное тогда матери слово Герцль Авитан действительно сдержал…

Глоток свободы

Это был действительно гениальный, продуманный до мелочей и основанный на точном знании психологии надзирателей план побега, который Авитан решил осуществить, оказавшись в беэр-шевской тюрьме “Эшель”.

“В субботу, когда меня вывели на прогулку во двор и начальник конвоя уже попрощался со мной и хотел было закрыть за мной несколько дверей на несколько замков, я сказал, что забыл в камере белье, которое хотел бы пока повесить сушиться во дворике и попросил снова отвести меня в камеру, чтобы я мог взять свои вещи. В тот самый момент, когда конвоиры ввели меня обратно в блок, я вытащил пистолет и велел им лечь на пол. Они безропотно подчинились этому приказу. Пока они лежали, я связал каждого из них, засунув их руки в карманы брюк и привязав их к ногам. Дальше я им объяснил, что если они будут выполнять все мои указания, то я не причиню им никакого вреда. В ответ они лишь молили меня даровать им жизнь…”

Уже по этой части “дневника” Герцля Авиталя становится понятно, почему Управление тюрем на протяжении стольких лет скрывало обстоятельства его второго побега: иначе как трусостью поведение надзирателей не назовешь. Будь у них хоть капля решительности и отваги, они смогли бы легко скрутить Авитана в тот момент, когда он связывал первого из их товарищей…

Но вчитаемся в записки “короля” дальше:

“Успокоив их, я велел начальнику конвоя позвать в блок санитара, что он и сделал. Войдя в блок, санитар тоже оказался в ловушке, и я его быстренько связал. Санитар начал жаловаться на то, что я слишком сильно стянул ему руки веревкой. “Как тебе не стыдно?! – сказал я ему. – Я десять лет терпел на своих руках наручники! Ничего с тобой не случится, если ты потерпишь десять минут…”

Время от времени я давал им попить и помогал курить. Это было в моих интересах – чтобы они были целы и здоровы. Неожиданно в динамике раздался голос, вызывающий к начальству одного из тех тюремщиков, который был со мной. Я велел ему никак не отвечать на вызов, снял с одного из надзирателей форменную одежду и переоделся в нее. На мое счастье, наши размеры почти совпадали. После этого я перевязал себе голову бинтом и вылил на бинт йод из сумки санитара – чтобы возникло ощущение, что я получил травму…

Так как была суббота, почти все служебные помещения тюрьмы были закрыты. Вместе с начальником конвоя, которого я взял в заложники, мы пересекли двор тюрьмы и добрались до главных внутренних ворот. Здесь я направил пистолет на сторожившего эти ворота одного охранника и велел ему открыть их. Он выполнил это указание.

Оказавшись во дворе за этим воротами, я увидел машину, в которой сидел водитель. Мы с начальником конвоя сели в машину через задние дверцы, после чего я наставил на водителя пистолет и велел ехать. Я прижал голову заложника книзу, а водителю велел ехать к выезду из тюрьмы – последним воротам, которые открывал только часовой, сидящий на башне. Когда мы подъехали к воротам, я высунулся из окна машины и закричал: “Слушай. Открой ворота – у меня травма, мне нужно срочно в больницу!” И ворота открылись. Мы поехали в сторону Беэр-Шевы”.

Далее Авитан подробно рассказывает о том, что одна дверца в машине не закрывалась и ему приходилось, с одной стороны, угрожать пистолетом водителю и требовать, чтобы он ехал дальше, а с другой, держать дверь и прижимать книзу голову заложника, который то и дело норовил ее поднять и посмотреть, куда же они едут. В какой-то момент, прижимая голову этого офицера тюремной охраны, Авитан случайно нажал на спусковой крючок – и пистолет выстрелил. После этого начальник конвоя поднимать голову уже не пытался. Когда они отъехали достаточно далеко от тюрьмы, Герцль Авитан отпустил тюремщика, оставив в заложниках только водителя.

В сущности, что делать дальше он не знал – продумав все детали побега из тюрьмы, он совершенно упустил из виду то, что мало просто оказаться на свободе – нужно еще уметь этой свободой распорядиться.

Беэр-Шева была для него совершенно незнакомым городом, Авитан был здесь впервые в жизни. Поэтому он велел водителю просто ехать вперед, и когда они оказались в каком-то глухом переулке, отпустил и его. Проехав еще несколько сот метров, беглец побрел по улице. Понимая, что в самое ближайшее время на его поиски будет поднята вся полиция страны, он зашел в первый попавшийся дом, поднялся на второй этаж и постучал в первую попавшуюся дверь.

– Открыто! – услышал он из-за двери.

Авитан открыл дверь, вошел внутрь и оказался в гостиной небольшой квартиры, хозяином которой был водитель автобуса Шимон Альмакиас.

“Я увидел женщину и маленькую девочку, лежавших на диване и смотревших телевизор, – продолжает Авитан свои воспоминания о побеге. – Направив на них пистолет, я очень вежливо и в то же время с угрозой в голосе спросил, кто еще находится в доме? Женщина ответила, что в спальне отдыхает ее муж, и в этот момент он сам появился. Я пытался успокоить их – сказал, что я только что сбежал из тюрьмы, но не собираюсь делать им ничего плохого. Увидев, что девочка все-таки напугана, я спрятал пистолет в карман и попросил дать мне что-нибудь поесть и принести радио. Вскоре в “новостях” сообщили о моем побеге, и они поняли, кто я такой. Затем из бассейна вернулся их 10-летний сын, и они представили меня ему как полицейского, который ищет преступника, но мальчик, похоже, оказался смышленым и не очень поверил этой выдумке…”

Дальше в дневнике идет речь о том, что уже известно: между этим матерым уголовником и семьей Альмакиас установились вполне нормальные отношения. Авитан уложил спать маленькую дочь Альмакиасов, рассказав ей на ночь сказку, а затем принял душ, и они все вместе поужинали.

В полдень следующего дня Авитан велел Шимону Альмакиасу проводить его из дома и взять с собой сына или дочь. Услышав это, Эти Альмакиас начала рыдая умолять его оставить ребенка в покое.

“Я сказал ей, что беру ребенка не как заложника, а для того, чтобы обмануть полицейских: они ищут одного меня, а не двух мужчин с ребенком, – пишет Авитан. – Но она все равно продолжала плакать, хотя, думаю, делала это по инерции – на самом деле Эти поняла, что я не представляю никакой угрозы для их семьи.

Мы вышли из дома, и тут возле нас остановился автобус. Его водитель спросил у Шимона, почему тот не вышел на работу. Шимон ответил, что неважно себя чувствует. Затем мы остановили такси. Шимон спросил у водителя, сколько он возьмет за то, чтобы довезти нас до Тель-Авива, и тот ответил: 100 шекелей. Я дал ему 100 долларов, и мы поехали. Я сидел с девочкой на заднем сидении и одной рукой сжимал пистолет. Все шло гладко, мы миновали несколько полицейских постов…

В Раанане у меня появилась идея оглушить таксиста, выкинуть его из машины, заехать куда-то, а затем бросить ее и пересесть в другое такси. Но очень быстро я передумал – водитель был настроен по отношению к нам дружелюбно и не заслужил такого отношения. На полпути я попросил водителя остановиться возле цитрусовой рощи. Мы с девочкой и Шимоном обнялись на прощание, поцеловались, и я бегом направился к роще и через нее стал пробираться в дом сестры.

Затем мой племянник отвез меня в Ариэль, в квартиру своего друга. Я чувствовал себя там не очень уверенно и попросил переправить меня в более безопасное место. Я перебрался в Од а-Шарон, в квартиру сестры моего близкого друга. И только там я сообразил, что наверняка за всеми моими родственниками сразу же после моего побега было установлено наблюдение. Но было уже поздно: я услышал за окнами полицейские сирены и понял, что дом со всех сторон оцеплен полицией. Вскоре весь дом был объят пламенем, а в мою сторону летели газовые и шоковые гранаты.

Я понял, что это – конец моей большой прогулки.

Так я был схвачен – будучи уже уставшим и обессиленным…”

Возвращение на нары

В заключительной части своего “мемуара” Герцль Авитан признается, что совершил побег… ради побега – у него не было никаких планов, никаких идей по поводу того, что он станет делать оказавшись на свободе. Он просто сделал один жадный глоток свободы – и все.

Как уже было сказано, в камеру Авитан вернулся другим человеком, с иными взглядами на жизнь. Он много размышлял, писал стихи, мечтал о том, чтобы его сын, которого они с Орит назвали Гораль-Адам (Судьба Человека) не пошел по стопам своих родителей.

В 1991 году, когда на Израиль начали падать иракские “скады” и в разрушенных ракетами домах стали хозяйничать мародеры, Герцль Авитан позвонил из тюрьмы в редакции газет и предупредил мародеров, что осудил их на смерть. И мародерство прекратилось начисто!

“Это был эффектный жест, прибавивший королю популярности, – писал о тех, теперь уже давних событиях Владимир Фромер. – Но ведь и “крысятники” принадлежали к миру, из которого вышел король. И требуется изрядная доля воображения, чтобы сравнить Авитана с бабелевским королем, изворотливым и веселым хозяином декоративно-красочной Молдаванки. Беня Крик – опоэтизированная легенда, а Герцль Авитан со всем его бандитским шиком – всего лишь порождение мира, в котором любовь к ближнему выражена в формулировке: “Умри ты сегодня, а я завтра”. Блатари всюду одинаковы, ибо их порождает мир, в котором действуют законы крысиного царства, а подлая жестокость причудливо сочетается с сопливой сентиментальностью.

И Авитан, как бы себя ни оправдывал, стрелял, не задумываясь, когда человеческая жизнь стояла между ним и добычей. Волк разбойничает, пока не настигают, не вгрызаются в бока…”

Что ж, во многом Владимир Фромер, вне сомнения, прав. Во многом, но не во всем. Не так уж романтически безобиден Беня Крик у Бабеля, и потому сходство между ним и Герцлем Авитаном действительно просматривается. И, кстати, знаете, когда Авитан окончательно стал “королем”? Нет, не тогда, когда метнул гранату в полицейских в Рамат-Авиве. И не тогда, когда он преградил путь машине начальника тюрьмы Рони Ницана, и тот взмолился:

– Возьми все, что хочешь, Герцль, но оставь мне жизнь!

– Но мне нужна только твоя жизнь! – ответил Авитан и изрешетил его из “узи”…

И, конечно же, не тогда, когда он хладнокровно застрелил ювелира Давида Ашури…

Нет, подлинным “королем преступного мира” Герцль Авитан стал после того, как к нему на свидание в тюрьму приехала в полном составе семья Альмакиас, членов которой он держал в заложниках.

Согласитесь, такое случается нечасто. Точнее, такое, в принципе, может произойти только в одной, совершенно сумасшедшей точке планеты – в Израиле.

Б.Розин, впервые эта статья опубликована в газете “Новости недели” (Израиль)