Королевство общего режима. Фоторепортаж из женской колонии
Если верить блатному шансону, одна из двух вещей, от которых не стоит зарекаться в России, – удел сугубо мужской. Но у реальной тюрьмы есть и второе, женское, лицо. И оно все отчетливей: женская преступность растет. Можно сокрушаться о падении нравов, однако немало женщин сегодня отправляется в тюрьму за то, что еще несколько лет назад не сочли бы уголовным преступлением. Меняется контингент зоны – а кое-где и она сама. И задает визитеру с воли непростые вопросы. Например: конкурс красоты в женской колонии – это циничное издевательство или проявление гуманности?
Перед зеркалом в гримерке Мэрилин Монро густо румянит щеки. Краем глаза замечает фотографа — тут же бросает косметику и лезет позировать перед камерой. Она здесь явно самая разбитная: кокетливо кривляется, извивается под фотовспышками, расплывается в белоснежной улыбке — а глаза злые, твердые.
Остальные участницы конкурса красоты держатся скромнее. Худенькая блондинка, съежившись в углу, повязывает на ноги блестящие ленточки; ноги тонкие, бледные и все в синяках. Усталая брюнетка закрашивает ярко-красной помадой язвочки на губах, потом маскирует пудрой темные круги под глазами — и становится моложе лет на семь-восемь. Еще одна девушка, юная и нарядная, точно невеста, прикрывает татуированное плечо кружевным рукавом… Все они здесь юные и нарядные — и у всех в глазах либо злость, либо тоска.
Екатерина Вторая — сирота, отбывающая срок в Новосибирской женской колонии, — не победила в тюремном конкурсе, несмотря на прекрасный костюм, который она сшила сама
А гримерка у них вроде обыкновенная — как любая другая гримерка. Но что-то все же не так… Запах. Спертый запах зверя, содержащегося в вольере, запах неволи и безысходности, к которому примешиваются ароматы лака для волос и дешевых дезодорантов.
— Оксана! Клеопатра! Подойди к маме! Оксана, ты где там?
Девушка в костюме Клеопатры прислушивается к крикам из зала, раздувая ноздри, как породистая лошадь.
— Быстрее подойди к маме! Сейчас уже конкурс начнется!
Клеопатра выныривает из гримерки, раздвигает кулису и, шелестя платьем, спускается в скудно освещенный зрительный зал: сейчас полдень, но все окна изнутри задрапированы черной тканью — то ли чтобы создавалось ощущение вечера, то ли чтобы не видно было решеток. Зрительницы — разновозрастные тетки в темно-синих рубахах и шерстяных платках, накинутых на плечи, — надсадно кашляя, провожают Клеопатру слезящимися глазами. В центре зала — стайка растерянных людей, одетых в обычную одежду: родственники конкурсанток. Девушка подходит к маме, строгой печальной женщине лет шестидесяти. Садится рядом на краешек стула. С полминуты они тихо беседуют о чем-то, потом Клеопатра встает и уходит обратно за кулисы. У нее очень прямая спина и решительная походка. Мама смотрит ей вслед, съежившись в кресле. Ее дочь — одна из десяти претенденток на звание самой красивой заключенной в женской колонии ИК-9 общего режима под Новосибирском.
Попасть в ИК-9 оказалось на удивление просто: администрация колонии сама пригласила кое-кого из местной прессы на конкурс красоты, у меня же, пришедшей без приглашения, изъяли на входе паспорт, проверили журналистское удостоверение — и без лишних вопросов запустили внутрь вместе с фотографом.
После КПП нас проводили («отдохнете немного») в комнату воспитательной работы с осужденными, украшенную транспарантом с невозможной надписью «Мы рады вам» и оснащенную множеством стендов с инструкциями для работников тюрьмы.
«…Помоги говорящему раскрепоститься. Эмоционально поддерживай его: “Да, да, я вас слушаю”, “Понимаю” и т. п. Создай ощущение свободы. Твоя поддержка не означает согласие, а означает лишь готовность понять другого…»
«…Постарайся не терять тему разговора. Не отвлекайся на специфические качества говорящего. Отдели человека от интересующей его проблемы. Слушай внимательно, даже если человек тебе неприятен…»
«…Попробуй эмоционально настроиться ближе к состоянию говорящего. Это наводит мост доверия. Он чувствует, что его состояние от вас не ускользнуло…»
«…Смотрите на собеседника. Если есть возможность, можно смотреть в глаза, однако подобное поведение слушающего не всем по душе: люди застенчивые, а их среди нас где-то 40%, не выносят прямого взгляда. Некоторые лица, выходцы из Юго-Восточной Азии, вообще стараются не смотреть в глаза других людей…»
«…Однако терпеливое слушание не должно означать пассивности. Терпение — это прием активного наступательного воздействия…»
На столе гипотетического терпеливого слушателя обнаружилось одиноко лежащее «Заявление», написанное круглым старательным почерком. Я как раз начала читать его («Прошу разрешить Вас мне телефонные переговоры с моими детьми и сестрой на июнь месяц…»), когда в дверях возникла дородная женщина в форме:
— Заключенные уже почти готовы к выступлению, можете ненадолго зайти в гримерку.
Внимание!
Осужденная по статье 228 Марина Иванова (по слухам, бывшая балерина) — Мисс Весна, королева красоты ИК-9 общего режима
Зрительницы в темных рубахах вскакивают и вытягиваются по струнке. Даже кашлять перестают. Приглашенные родственники, помявшись, поднимаются тоже. В зал торжественно-строевым шагом входит жюри: начальник по работе с осужденными, замначальника колонии по кадрам и воспитательной работе, главный бухгалтер, еще какой-то важный начальник, восторженно улыбающаяся дама, которую представили неразборчиво; замыкает шествие почему-то президент бард-клуба «Гитара по кругу».
Зрительный зал становится неуловимо похож на зал суда. «Судьи» усаживаются, зрители с облегчением следуют их примеру.
Замначальника колонии по кадрам и воспитательной работе Наталья Баулина зычным голосом сообщает, что ежегодный майский конкурс красоты «Мисс Весна» проводится в исправительной колонии № 9 уже в восьмой раз, что осужденные выступят в нарядах, которые они сшили сами, что в первом туре конкурса осужденные предстанут «в образах великих женщин-легенд», во втором — «в образах драгоценных камней», а третий тур станет чем-то вроде карнавального шествия.
К кафедре у сцены выходят ведущие: осужденная в красном платье и на высоких шпильках и осужденная во фраке и мужских ботинках. Осужденная на шпильках читает текст по бумажке:
— Женщины-легенды… Их жизнь — это не только пример для подражания. След, который они оставили в истории, столь ярок и многогранен, что даже в наши дни они как магнит притягивают воображение. Участница под номером один, Лутошнева Анна, предстанет перед нами в образе
Эсмеральды. Эта трогательная история любви не оставила равнодушным ни одно поколение романтиков…
Звучит музыка, на сцену выходит Эсмеральда — курносая девочка с густыми шоколадными кудрями и мешками под глазами. На вид ей лет восемнадцать (да и на самом деле едва ли больше — женщины здесь имеют обыкновение выглядеть старше, а не моложе своих лет). Она медленно покачивается под печальную французскую песню; детская талия затянута в бордовый шелк. Зал напряженно безмолвствует. Родственники пытаются улыбаться.
Следом за Эсмеральдой появляется Валентина Терешкова в костюме космонавта, затем Майя Плисецкая (девушка действительно выполняет на сцене несколько профессиональных балетных па), Клеопатра (та самая Оксана, которую звала мама), потом Ева — девочка в белом платье с действительно библейским каким-то лицом.
— Мой грех был ошибкой моей, — говорит она, обращаясь к жюри. — Как всякий неискушенный, я искушению поддалась…
Зрительный зал в ИК-9 слишком мал, чтобы туда могли прийти все осужденные: на конкурс были приглашены лишь самые примерные
Зал взрывается рукоплесканиями; мокрый кашель с первых рядов заглушает голос ведущей, объявляющей следующую участницу — Екатерину Вторую. После царицы на сцену выходит Софи Лорен в компании двух женщин, переодетых мужчинами (они разыгрывают короткую сценку с вручением «Оскара»), Жанна д’Арк (тоже с двумя ряжеными, изображающими рыцарей). Наконец появляется Мэрилин Монро — та самая, разбитная… Она лихо крутит бедрами и посылает жюри воздушные поцелуи. Зал свистит.
— Настька, красавица! — хрипло кричит с третьего ряда заключенная лет сорока с рябой кожей.
— Давай-давай-давай! — басит женщина с пятого.
Настька здесь явно пользуется авторитетом. У нее — кажется, единственной из всех выступающих — совсем нет этой звериной тоски в глазах, а только решимость и злость. Она ведет себя так, будто участвует в конкурсе «Мисс Вселенная», будто из зала на нее смотрят тысячи поверженных мужчин, а не горстка отбывающих срок товарок и компания надзирателей, — и этим как-то умудряется задать тон всем последующим выступлениям. Завершающая первый тур Индира Ганди явно чувствует себя раскованно, во втором и третьем турах девушки в разноцветных нарядах напрочь забывают о том, где на самом деле находятся; дожидаясь решения жюри, они так волнуются, точно от этого решения действительно что-то в их жизни зависит…
В соответствии с законами шоу-бизнеса, действующими даже здесь, оглашение результатов голосования максимально оттягивается — объявлена музыкальная пауза. По сцене скачут танцовщицы из тюремного ансамбля (половина переодета в мужчин), из динамиков гремит оглушительное «Хоп на-на-най!»; запах зверя, запах немытых тел и неволи усиливается, но это никого уже не смущает: зал аплодирует, аплодируют заключенные и повеселевшие родственники. И когда на сцену выходит президент бард-клуба «Гитара по кругу» Владимир Аникеев и просит конкурсанток и зрительниц «нести их любовь и доброту через всю жизнь», аплодируют и ему. Президент «дарит прекрасным дамам» песню Визбора «Зайка». После строчек «Ты мой лагерь, дружок, ты мой лагерь, ты мой лагерь, я твой арестант» в зале воцаряется гробовая тишина — но через пару секунд прекрасные дамы оценивают юмор и разражаются смехом и кашлем…
— Я зачитаю приказ начальника колонии, — звучит металлический женский голос из динамиков. — Согласно итогов комиссии, приказываю: присудить звание «Мисс Оригинальность» и выплатить денежную премию в сумме две тысячи рублей осужденной Матусевич Ирине…
Матусевич Ирина — Индира Ганди счастливо улыбается.
Настька — Мэрилин Монро — самая разбитная из осужденных красавиц
— …присудить звание «Мисс Очарование» и выплатить денежную премию в сумме две тысячи рублей осужденной Богатыревой Ирине…
Богатырева — Софи Лорен с достоинством выступает вперед.
— …присудить звание «Мисс Грация» и выплатить денежную премию в сумме две тысячи рублей осужденной Мальцевой Анастасии…
По залу проносится разочарованный вздох. Настька — Мэрилин Монро в костюме дьяволицы плотно сжимает губы: она явно рассчитывала на первое место (да и, по справедливости, заслуживала его — просто, как мне потом уже объяснили члены жюри, участницы оцениваются не только за красоту и артистичность: важно также, чтобы у главной победительницы не было ни одного нарушения и чтобы она была «положительно характеризующейся»).
— …присудить звание «Мисс Весна» и выплатить денежную премию в сумме десять тысяч рублей осужденной Ивановой Марине.
Осужденная Марина в костюме шахматной королевы (Майя Плисецкая в первом туре — и, говорят, настоящая балерина с десятилетним стажем, у которой, видимо, не было в тюрьме ни одного нарушения) плачет от радости. Как это обычно делают королевы красоты. Как это обычно делают на свободе. А надеть на нее корону выходит прошлогодняя «Мисс Весна», которая год назад тоже, возможно, плакала от счастья — и которая по-прежнему здесь: красота не спасла.
Девушкам вручают букеты и наборы для душа (деньги переведут им на счет: наличка на зоне запрещена), они радостно улыбаются; к микрофону выходит папа Ирины Богатыревой — растерянный худощавый мужчина — и с дрожью в голосе благодарит администрацию тюрьмы «за предоставленную возможность».
— Конкурс «Мисс Весна» — это совместный труд и сотрудников, и осужденных, — говорит напоследок замначальника колонии по воспитательной работе Наталья Баулина. — Желающие могут уже сейчас подавать заявки на 2009 год.
— Не могли бы вы мне сказать, за что сидят победительницы? — спрашиваю я Баулину шепотом.
— За что осуждены победительницы? — зычно повторяет мой вопрос Баулина: голос у нее профессионально «включен» на максимальную мощность. — Не знаю.
— Как не знаете? Вы же ведь…
Гримерка у осужденных — почти такая же, как бывает у артистов на свободе. Есть только одно маленькое отличие…
— Знаете, их тут сколько? Я всех не упомню, кто и за что. Но ничего — сейчас мы прямо у них и спросим. Так, девочки! — выкрикивает замначальника: ее голосовой диапазон оказывается поистине фантастическим. — Быстренько подходим ко мне!
— Может, не стоит, — бормочу я, хотя уже понимаю, что исправлять ситуацию поздно.
Четыре девочки с букетами — все еще такие счастливые, такие красивые, такие нарядные в этих вечерних платьях, которые они сшили сами, — направляются к нам, и вот сейчас она спросит их…
— Давайте-ка, сообщите представителю СМИ, за что вы отбываете срок.
Улыбки сползают с их лиц: сначала перестают улыбаться глаза, потом губы. Но самообладание у девочек потрясающее: вместо улыбок появляется смиренно-каменное выражение, одно на всех.
— Осужденная Иванова Марина, — тарабанит Мисс Весна, глядя мне в переносицу. — Статья двести двадцать восьмая, пункт один…
— Двести двадцать восьмая — это?..
— Наркотики, — балерина вежливо улыбается уголками губ.
— И какой у вас… срок?
— Пять с половиной лет. Три с половиной я уже отсидела. Два осталось.
— У вас очень красивое платье, — говорю я, потому что мне стыдно за предыдущий вопрос.
— Да, спасибо. Здесь я получила профессию швеи. Я сшила это платье сама, в свободное от работы время из личных материалов, — она говорит механическим голосом, без всякого выражения. — Когда я выйду отсюда, я хочу стать модельером и открыть свое ателье.
Отбарабанив текст, Мисс Весна уступает место Мисс Очарованию, рыжей и зеленоглазой.
— Ирина Богатырева, статья двести двадцать восьмая, — говорит Очарование. — Наркомания. Я осуждена на три года, большую часть срока уже отсидела…
СТАТЬЯ 228 Уголовного кодекса РФ:
«Незаконные приобретение, хранение, перевозка, изготовление, переработка наркотических средств, психотропных веществ или их аналогов.
…в крупном размере — наказываются штрафом в размере до сорока тысяч рублей или в размере заработной платы или иного дохода осужденного за период до трех месяцев, либо исправительными работами на срок до двух лет, либо лишением свободы на срок до трех лет.
Те же деяния, совершенные в особо крупном размере, наказываются лишением свободы на срок от трех до десяти лет со штрафом в размере до пятисот тысяч рублей…»
Три года — это значит «приобретение и хранение» либо в крупном, либо в особо крупном размере. Не знаю, в каком размере и что хранила и приобретала Ирина Богатырева, но вот — просто для примера — небольшая выдержка из постановления Правительства РФ от 7 февраля 2006 года «Об утверждении крупного и особо крупного размеров наркотических средств…»:
героин (диацетилморфин): крупный размер — от 0,5 г, особо крупный — от 2,5 г;
d-Лизергид (ЛСД, ЛСД-25): крупный — от 0,0001 г, особо крупный — от 0,005 г;
плодовое тело (любая часть) любого вида грибов, содержащих псилоцибин и (или) псилоцин: крупный — от 10 г, особо крупный — от 100 г;
гашиш (анаша, смола каннабиса): крупный — от 2 г, особо крупный — от 25 г;
каннабис (марихуана): крупный — от 6 г, особо крупный — от 100 г.
Для тех, кто не в курсе: в стандартном спичечном коробке умещается около 16–17 г гашиша. В одном косяке его содержится около 1 г; два косяка — это соответственно уже крупный размер. В Голландии за два косяка в кофешопе покупатель абсолютно легально отдаст около 16 евро. В России — 3 года жизни… А полграмма героина — это около пяти доз. Героиновый наркоман (не будучи драгдилером) вполне может хранить такое — и даже куда большее — количество наркотика дома для личных нужд. В Европе такого героинового наркомана (не дилера!) отправят лечиться в клинику. В России — в тюрьму.
Когда я выйду, буду учиться на бухгалтера. И больше никогда сюда не вернусь.
У всех выступающих в глазах — либо злость, либо тоска
Мисс Очарование смотрит в пол. Она говорит заученный текст. Мне хочется задать ей глупый вопрос — что-то вроде «Насколько вам здесь плохо живется?»
— Насколько здесь строгие правила?
Она быстро оглядывается и снова опускает глаза:
— Настолько строгие, чтобы их соблюдать.
— А свидания?
— Ко мне приезжают родители.
— Ваш молодой человек может к вам приходить?
— Если бы он со мной расписался, то мог бы.
Я прошу у замначальника колонии разрешения осмотреть жилую часть тюрьмы — и, к большому моему изумлению, это разрешение получаю. Со мной и фотографом отправляют майора в ярко-красном свитере, с пронзительно-синими глазами. Майора зовут Елизавета Волкова, она начальник шестого отряда осужденных.
— Внимание, шесто-о-о-й! — пронзительно кричит девушка на входе в жилой корпус, как только нас замечает.
— Что это значит? — шепотом спрашиваю я Волкову.
— Это дежурная осужденная. Одна из ее обязанностей — предупреждать отряд о приближении начальства… Так, вот это их секция.
— Секция?
— Ну, помещение, где они спят.
В секции (размером около 60 кв. м) стоят белые двухэтажные железные койки — двумя рядами, плотно, встык…
— Сколько человек спит в этой ком… секции?
— Шестьдесят.
Кроме кроватей и крохотных прикроватных тумбочек в секции нет ничего. К каждой койке — к белой железной решетке — прикручена табличка с именем осужденной и номером ее статьи.
— Стелим всегда по-белому, — говорит начальница. — Независимо от того, праздники, не праздники…
— А что, можно еще по-черному?
— Нет, ну заправка по-белому — в смысле, что никаких там цветных одеял… Только по-белому стелим.
Иду вдоль кроватей, застеленных по-белому: «статья 228», «статья 228», «статья 228»…
— Они здесь что, все за наркотики сидят?
Серый шерстяной платок — часто встречающийся в ИК-9 атрибут дамского туалета
— Ну, не все. Процентов семьдесят в колонии.
Мы выходим. В коридоре человек пять осужденных драят полы. Мы проходим мимо них в «комнату для чаепитий», где еще человек пять пьют чай с сушками. При виде нас они судорожно вскакивают.
— Можете садиться, — командует Волкова. — Это представители прессы.
Фотограф щелкает камерой. Женщины явно нервничают.
— Нам что, улыбаться, то что у нас все хорошо? — в панике спрашивает одна.
— Зачем? Можете плакать, если у вас все плохо.
— Лучше улыбаться, — решают женщины и старательно улыбаются во весь рот.
Дальше направляемся в «видеозал» — комнату с телевизором. В комнате душно и потно, розовые и синие резиновые тапки свалены горой, несколько десятков босых заключенных, затаив дыхание, смотрят по ящику сериал про ментов. Когда мы заходим, все снова вскакивают.
— Садитесь. К вам пришли представители прессы.
Взавершение культурной программы администрация колонии приглашает представителей прессы и членов жюри на чай с тортиком. Чай сервируют в комнате воспитательной работы с осужденными. Начальник и замначальника, прихлебывая из чашек, отвечают на вопросы гостей. Я записываю вопросы и ответы в блокнотик. Бард Аникеев усаживается рядом со мной и зачем-то подглядывает.
— А в чем все-таки смысл этого вашего конкурса? — спрашивает коллега-корреспондент.
— Смысл конкурса, — Баулина дожевывает кусок торта, — занять руки и головы осужденных. Чтобы они сидели и думали не о наркотиках, а о платьях.
— Да, кстати о платьях, — восклицает дама, которую представили неразборчиво. — Они потрясающие, они просто прекрасные! — дама машет в воздухе чайной ложкой, как бы обрисовывая формы прекрасных платьев. — Может быть, это как-то использовать? Может, открыть такой бизнес? Ну, чтобы они шили такие вот замечательные платья, а администрация тюрьмы их бы потом продавала, или там сдавала в аренду, ну, или…
— Это вряд ли, — отвечает даме Баулина. — Во-первых, все платья шьются только из личных, довольно дорогих материалов — эти материалы приносят родственники осужденных, поэтому произведенный продукт является собственностью осужденных. Родственники обычно забирают платья после конкурса.
— Ну, тогда, — не успокаивается дама, — этим девушкам нужно заняться шитьем платьев профессионально, когда они выйдут из тюрьмы.
«Гитара по кругу» практически залезает носом в мой блокнотик. Я захлопываю его и аккуратно, под столом, включаю свой диктофон.
— Мы, конечно же, надеемся, что девушки так и сделают, — говорит начальник тюрьмы. — Есть, правда, небольшая проблема: бывших заключенных не всегда охотно берут на работу…
— А у вас диктофончик включен, — шепчет мне на ухо бард. — Это разве хорошо?
Я не знаю, хорошо это или плохо. Я точно не собираюсь уличать или обличать здешнее начальство. ИК-9 — по-видимому, хорошая тюрьма (если эпитет «хороший» вообще применим к подобному месту), коль скоро сюда приглашают журналистов и отвечают на их вопросы. Тюремщики ИК-9 — по-видимому, хорошие тюремщики, коль скоро они устраивают для своих заключенных конкурсы красоты. Вероятно, они делают это не из циничных соображений, а из гуманных… Но девушки, принимающие эту гуманность, девушки, шьющие к конкурсу красивые платья, чтобы занять руки и не думать о наркотиках, — должны ли они быть здесь, в ИК-9?
— А девушкам дается какое-то дополнительное время на шитье платьев к конкурсу? — спрашивает коллега-корреспондент.
— Дополнительное? — Баулина удивленно вскидывает бровь.
— Ну, в смысле, может быть, у них позже отбой, или там, их чуть раньше отпускают с работы?
— Ну что вы! Конечно же нет. Они шьют платья только в официально разрешенное свободное время. Режим есть режим. А правила есть правила.
— Но как же они успевают?
— Успевают, поверьте. Времени у них здесь предостаточно.
Анна Старобинец; фото: Дмитрий Азаров («Коммерсант); Валерий Титиевский; Россия, Русский репортер
