Ночью убивают бесшумно
За день до перемирия. На границе. Ростовская область. Равнина заканчивается у горизонта. Ее делит надвое коричневая дорога, уходящая вверх. На правой стороне от дороги пасется гнедой конь. На левой – одинокие деревья круглыми кронами задевают облака. Двое мужчин и женщина стоят у деревянных построек, одна из которых служит домом, другая – сараем.
– Аж земля дрожит, – произносит женщина, реагируя на выстрелы, гремящие за горизонтом.
– Я ездил на днях на таможню мариупольскую, – говорит мужчина, – там тоже бабахало.
– Это так они воюют – ба-бах, ба-бах, – отзывается второй. – Но нам что? Лишь бы нашу скотину не пугало и не убивало, – добавляет он, хотя конь, вопреки его словам, продолжает жевать траву, не обращая внимания на оружейные раскаты.
Группа еще недолго стоит, прислушиваясь, и уходит в дом. В перерывах между выстрелам поют птицы, да в выгоревшей траве равнины жужжат насекомые.
Стемнело. Перед движущейся на медленной скорости машиной мелькает тень. Она выбегает на дорогу, быстро взмахивает руками и убирается снова на обочину, когда расстояние между ней и машиной становится катастрофичным.
– Подберем? – спрашивает сидящий за рулем молодой мужчина в камуфляже – Петя – другого, одетого с ним в один цвет – Алексея.
– Давай, – соглашается тот.
Машина тормозит. Тень снова выходит на дорогу. Дверца машины открывается, приглашая ее сесть. Тень впархивает внутрь. В свете салона видно: это – худощавый мужчина лет тридцати, с уже определившимися залысинами на светлой голове, с выпуклыми голубыми глазами. Он оглядывает пассажиров машины.
– Мне надо до Ростова, – выдыхает.
– Ты откуда? – спрашивают его.
– Оттуда, – отвечает он.
После первых приветствий, выясняется: все трое – россияне, добровольцы, принимавшие участие в боевых действиях на стороне ДНР и ЛНР. Попутчик рассказывает – он из Екатеринбурга, где работал администратором в магазине сантехники.
– В Ростове на базе десять дней отдохну, – говорит он, – и вернусь, уже не в свой отряд, а к луганским пацанам. У луганских там «мух» столько, они залпами х*****и (стреляли). Конечно, к ним и подходить боялись. А у нашего отряда – че? У нас на всю позицию два калаша и шесть магазинов на двоих. Ну, б**дь, дебилизм же!
– Деньги есть? – коротко спрашивает Петя.
– Не, нам же не платили. Мне командир военной части дал двести гривен, и все, я поехал.
– Долго ты там был? – спрашивает Алексей.
– Две недели в окопах сидел.
– А срочку служил?
– Нет… Там нас е*****и (обстреливали) из минометов, из гаубиц, – быстро продолжает он. – Бывало, бэтээр вылезет, плюнет в нас парой выстрелов и с******я (скроется). Нет такого, чтобы укры шли, а мы бы их видели. Очень редко удавалось выцепить их.
– Пленные были? – продолжает задавать вопросы Алексей.
– Пленных у нас был приказ не брать.
– А что с ними делать?
– Расстрел. Если даже с белыми флагами выходят – расстрел.
– Тех, кого с белыми флагами выходили, тоже расстреливали? – уточняет Алексей.
– Даже тех… – отвечает он.
– Зачем? – спрашиваю я.
– А там населению есть нечего. Ну, ты просто не знаешь, что они сами делают, – обращается ко мне. – Я не хочу тебе рассказывать, что нацики делают. У тебя психика не выдержит.
– Вы тоже расстреливали? – спрашиваю его.
– Лично я – нет.
– А вы кого-то убили на этой войне?
– Лично я – да.
– И как же вы теперь будете?
– Буду – что?
– Работать в магазине сантехники.
– В смысле? Я отдохну десять дней и вернусь в Луганскую область. Я хочу вернуться… Слушай, у меня за эти две недели ценности уже поменялись. Я могу сейчас выйти из машины и тупо в поле спать. Но я хочу в Ростов – на базу, на ту, с которой меня отправили.
– Вы не жалеете, что поехали на войну?
– Хватит мне выкать! …Психологический барьер какой-то был, но его уже нет… Нет, я не жалею, что поехал. Я не могу этого тебе объяснить двумя словами. Я не могу даже сейчас формулировать. Ты спрашиваешь – приходилось ли мне убивать? Есть приказ командира, и если ты его ослушаешься, ты – труп. А командир – он умный очень человек, кадровый офицер, и он вещи говорит правильные. Кого нам было брать в плен? Польских наемников? Они бабки получают за то, что убивают славян. А я славянский мир пошел защищать, я пошел воевать за славян.
– Где вы стояли? – спрашивает Алексей.
– Между Дмитровкой и российской границей. А четыре дня назад с той стороны пришли луганские пацаны. И соединили нас с остальным ополчением. Они тоже – приколисты такие. На тракторе заехали. А мы подумали, танк едет и чуть им не в*****и (выстрелили по ним).
– Укропы сильно вас утюжили артиллерией? – задает вопрос Алексей.
– Между нами был котел, и у них в этом котле ни х** (совсем) оружия не было. Они даже минометами не обстреливали. Были у них диверсионные группы, но мы их отслеживали. А я сам видел – в зеленке двое на дереве болтались. То ли обкуренные были, то ли другое с ними че – не знаю.
– У них, наверное, снарядов не было, – вставляет Петя.
– А нас поливали будь здоров, – отзывается Алексей.
– Мы когда смену сменили, – говорит попутчик, – пришли и увидели – там бой о***ть был какой. Деревья повалены. А у нас только один боевой был поход… Там нет ни интернета, ни ютюба, и хрен дозвонишься. Там все глушится. Потому что представьте – в лесопосадке включается пятьдесят российских симок одновременно, через десять минут ракетный удар, и все… Вкопались мы там, о***ть как! У нас был хороший командир. Он дал приказ арестовать, я арестовал. Не дал, я не арестовал…
– Чеченцев встречал? – продолжает Алексей.
– Нет. Говорят они пленным кишки через рот достают. И ходят по зеленке бесшумно, как кошки.
– Вы сами видели? – спрашиваю его.
– Хватит мне выкать! – снова прикрикивает он и сразу смеется. – Нет, сам не видел… А, знаешь, как боишься ночью? П****ц как (очень)!
– Почему? – спрашиваю его, а за окном в это время проплывает степная ночь.
– Потому что ночью убивают бесшумно… – понизив голос, говорит он и снова смеется.
– Бухать в таких случаях надо, – советует Алексей. – Ты в окопах от страха ссался или спал?
– Я не ссался.
– Тогда спал?
– Нет, но не ссался.
– Есть только два варианта – либо ссышься, либо спишь. Смелые впадают в адреналиновый сон, трусы – ссутся.
– Мы у укров такую х***ю (вещь) натовскую взяли, туда консерву фигачишь, и она нагревается!
– Это термохимическая реакция. Там карбид, – говорит Алексей. – У немцев тоже такие были.
– Ночью убивают бесшумно… – повторяет попутчик, глядя в окно. Он произносит эту фразу несколько раз, а потом, оторвавшись от окна, серьезно добавляет. – Все х***я (ерунда) – кроме пчел. Но и пчелы – тоже х***я.
В Ростове он выходит. Достает из кармана двести гривен – несколько мятых бумажек по пятьдесят, двадцать и десять. Изучает их под светом фонаря. Пересаживается на такси и едет на базу. Алексей на прощание хлопает его по плечу со словами – «Мужик, больше туда не езди. Ты там уже побывал. Не твое это».
– Он ссался под себя, – говорит Алексей о случайном попутчике, возвращаясь в машину. – Он ушел из подразделения, потому что посчитал, что он – не пушечное мясо, чтобы сидеть в степи и ждать, когда подползет враг и перережет глотку.
– Откуда ты это знаешь? – спрашиваю его.
– Я видел на фронтах героев и видел трусов. Слушая его рассказы, я сопоставлял их с тем, что видел сам. Я знаю, что они от страха стреляли в ночи. Они настолько скованны страхом, что готовы убить любого, кто приближается к ним. Он недоволен тем, что ему выдали всего три магазина, и он готов был бежать с позиции после первых двух выстрелов.
– Может быть, не стоит так жестко судить человека, который не имеет боевого опыта?
– В июне от моей роты осталось всего двадцать шесть человек. Их оружие мы закопали с Сергеем, подчиненным Пети, – кивает на сидящего у руля, – в зеленке. С этими двадцатью шестью, которые, как вы с этим трусом утверждаете – «не пушечное мясо» – мы продержались под обстрелами неделю. Потому что надо было держаться. Мы должны были дать возможность пройти танкам и новым батальонам ополчения.
– Эти двадцать шесть тоже были добровольцами из России?
– Да, в основном – казаки… А этот сантехник представлял себе войну пафосно – тупые враги бегут по полю, а ты из пулемета по ним – тра-та-та-та. Вот когда пехота идет по полю с закатанными рукавами, это означает одно – командир этой пехоты на все сто уверен, что те, кто сидят в окопах почти все уже мертвы. А те, кто живы, поднимут руки вверх. И это – хороший командир, он знает, что сделал все, чтобы не было потерь. Но, прежде всего, он хорошо выучился военному делу.
– И ты этим летом ходил по полю с закатанными рукавами?
– Я не ходил с закатанными рукавами, но мне нужно было сделать так, чтобы ко мне в окопы противник так не пошел. Хороший командир пустит своих солдат в атаку, только после того, как убедится – девяносто процентов личного состава обороняющихся погибло. Вот тогда можно идти по полю… Но этот человек, – снова возвращается к попутчику, – он вызвался быть солдатом, и он должен был выполнять свой солдатский долг, переносить все тяготы и лишения, а также приказы командиров мужественно. Тем более, что он – доброволец из России.
– Он – прежде всего, житель мегаполиса, – напоминаю я.
– А этими чеченами все бредят, – продолжает он. – Даже женщины в Гуково (Ростовская область) рассказывают друг другу, что, непонятно откуда взявшиеся, приходят туда чечены. Переходят границу, вырезают украинских солдат, а потом под утро возвращаются через границу, приходят в Гуково, и этими же ножами режут баранов, едят, танцуют лезгинку.
– Но это же неправда?
– Неправда. Но все в нее верят. Как и в то, что чечены ходят по лесу бесшумно, и достают кишки спящих украинских солдат через рот. А знаешь, почему живут эти страшилки про чеченов? Потому что все привыкли ночью в окопах спать!
– Ночью убивают бесшумно, – произношу я, глядя в окно, на Ростов-на-Дону, который еще не спит.
Ростов-на-Дону. Кофейня. Казачий атаман собирается возвращаться в Луганск. Сегодня у меня есть время задать ему только два вопроса – о чеченцах и о добровольцах. На первый он отвечает коротко – чеченских бойцов распиарили сверх меры. Они хороши в горной местности, но Донбасс – плоскость. Слава сыграла против них – узнав, что в составе группы есть чеченцы, украинская армия применяет к ним удвоенную силу.
– Что касается «баз» ополченцев, – говорит он, – это не тренировочные базы. Тут много туристических баз – отсюда название. Недавно какое-то ваше СМИ писало о базах, где тренируют добровольцев. «Минплита» – это полудохлая турбаза на левом берегу, достаточно дешевая. Ее оккупировали ополченцы. Там перевалочная точка для них. Но не лагерь подготовки! Они живут там дня по три, и уже с нашей помощью двигаются дальше. У них там сейчас охрана, и теперь они ни с кем из журналистов общаться не хотят! Но добровольцы едут со всей страны, а все дороги ведут в Ростов. Часть ополченцев по утрам устраивают пробежки и занимаются тактикой по кустам. Что для аборигенов иногда выглядит довольно странным, – смеется. – Остальное расскажу при новой встрече, не сейчас.
Он уходит. Уезжает в Луганск. Через несколько дней вернется – с потерей. Один казак из пятидесяти добровольцев погибнет. Но только при новой встрече я смогу спросить – погиб он днем или ночью.
Автор: МАРИНА АХМЕДОВА, "Спектр" при поддержке портала Delfi
Tweet