Генпрокурор Виктор Пшонка: «Господь всесилен, но Господь не в силе, а в правде»

«Я особо предупредил подчиненных, что не стану защищать тех, кто будет уличен в получении взяток, злоупотреблениях — наоборот, стану добиваться привлечения виновных к ответственности. Но в то же время мы не допустим провокаций ни в отношении наших сотрудников… Это очень тонкий вопрос — можно ведь принципиального, неугодного человека замарать, что самое страшное».

В самом «главном» коридоре Генпрокуратуры царила рабочая атмосфера: готовился к приему нового хозяина кабинет Генерального. Пока же Виктор Пшонка работал в своем прежнем кабинете первого зама. И хотя я попал в ГПУ утром в субботу, в коридоре уже было не протолкнуться от жаждущих аудиенции.

Повышенная активность ведущих сотрудников ГПУ в субботу вызвана желанием первыми поздравить шефа. Ведь Виктору Пшонке накануне президент присвоил очередной (и самый высший) классный чин — государственного советника юстиции Украины (в армии ему соответствует звание генерала).

С вопроса об этом присвоении мы и начали разговор: благо, Виктор Павлович быстро и с шутками разогнал подчиненных по рабочим местам, скромно приняв знаки их почтения.

— Медведько получил чин государственного советника юстиции в конце 2008-го, хотя Генпрокурором стал в 2005-м. Что означает новая звезда на ваших погонах: это признание прошлых заслуг или знак того, что вам дан карт-бланш на серьезные реформы?

— Это обычная закономерность. Государственным советником юстиции 1 класса я стал 9 лет назад, в 2001 г. Выслуга лет позволяет получить классный чин государственного советника юстиции Украины по назначению. Эта процедура проведена в соответствии со всеми нормами, уставами и правилами. Александр Иванович Медведько на должности Генпрокурора стал сначала государственным советником юстиции 1 класса, а затем получил государственного советника Украины.

— Присвоение чина с возможными реформами в прокуратуре молва связывает недаром. Всех интересует: как далеко вы зайдете в деле перестройки структуры и перекраивании полномочий органов ГПУ.

— Самое первое, что нужно сделать, — это реформировать центральный аппарат. Я уже на третий свой день в должности Генпрокурора (времени на раскачку нет) провел широкое совещание, где подробно говорил о проблемах в работе.

Имеются совершенно удручающие факты. Так, по результатам работы Главного управления надзора за соблюдением законов в отношении прав и свобод и защиты интересов государства в этом году в суд не направлено ни одно из 14 возбужденных уголовных дел. Данной структуре поднадзорны около 90 министерств и ведомств — и не думаю, что в них все так благополучно с соблюдением законности.

Трудится в данном управлении 80 оперативных работников — и по результатам деятельности этой структуры в государственный бюджет возвращено лишь 2,7 млн. грн. Это в четыре раза меньше, чем прокурор Севастополя.

К сожалению, такие примеры не единичны, а это значит, что не все правонарушения в этой сфере выявляются и получают должную оценку. Конечно, есть еще проблемы в центральном аппарате. Но жизнь не стоит на месте. Будем наводить порядок, в том числе и изменяя структуру ГПУ.

Например, мы создали в структуре одного из управлений отдел надзора за соблюдением земельного законодательства. Это очень важно — в Генпрокуратуре не было отдельной структуры, которая занималась бы исключительно землей.

— В «2000» по вопросам земельных конфликтов пишут тысячи читателей. И из этих грустных историй видно, как у людей посредством хитроумных комбинаций отнимают наделы. Но вот парадокс, «конечный» собственник чужой земли владеет ею вроде бы законно. Видите ли вы правовое решение данного вопроса?

— Решение возможно лишь с усовершенствованием законодательства. И нужно понимать, что действующий мораторий на продажу сельхозземель оттягивает решение проблемы. Нарушения в земельной сфере сегодня многогранны: их допускают граждане, юридические лица, государственные, контролирующие органы.

Нужны новые законы. Поэтому мы и создали отдельную структуру — чтобы способствовать решению проблемы. Прокуратура должна не просто проводить проверки, но анализировать и инициировать внесение изменений в земельное законодательство.

— Появятся ли «земельные» отделы в региональных прокуратурах?

— Конечно. Разве в Киевской области в этой сфере нет серьезнейшей проблемы? А в Крыму? Архипроблема. Может, в Черновцах и не нужен такой отдел, но в тех регионах, где в нем есть потребность, — он будет создан.

— Где вы возьмете ресурсы, кадры для этих реформ?

— Будем использовать внутренние ресурсы, резерв кадров. Раздувать штат не станем.

— Еженедельник «2000» недавно публиковал перевод сентябрьского доклада Мониторингового комитета по вопросам соблюдения обязанностей и обязательств государствами — членами Совета Европы. В нем говорится и о реформе украинской прокуратуры. Члены комитета считают, что «функция общего надзора, присущая украинской прокуратуре, противоречит европейским стандартам», потому что благодаря ей прокуратура «обладает полномочиями, существенно превосходящими полномочия, необходимые в демократическом государстве». Кстати, наша страна после присоединения к Совету Европы обязалась трансформировать эту функцию. Что вы думаете по этому поводу? Нужен ли прокуратуре общий надзор?

— Так ведь фактически общего надзора у нас уже и нет! Мы сами против тотальных проверок всего и вся.

Согласно Конституции функцию надзора за исполнением прокуратура осуществляет до завершения переходного периода, до ее полной передачи контролирующим ведомствам. Ну, создали мы в государстве такие ведомства. Готовы ли уже эти структуры к тому, чтобы прокуратура перестала надзирать за соблюдением законов? Нет.

Мы получаем сотни тысяч обращений наших граждан о возможных нарушениях. И действующее законодательство позволяет нам уже сегодня отписать: обращайтесь в суд. Но мы же так не делаем: мы стоим на страже законных интересов граждан.

Главной функцией прокуратуры должна остаться правозащитная деятельность в отношении людей и интересов государства. И мы ее ведем. Например, решение земельных вопросов, о которых сказано выше, — разве это не правозащитная деятельность?

— То есть эту работу вы и считаете аналогом «бесплатной юридической помощи», которую предлагает украинской прокуратуре ввести Совет Европы вместо функции общего надзора?

— Конечно. Мы же рассматриваем обращения, разбираемся в ситуации. Даем ответы. То есть помогаем.

Отдельные эксперты говорят: отнесите прокуратуру либо к судебной ветви, либо к исполнительной (подчините Минюсту).

Возникает вопрос — сможет ли сейчас «бесплатный» адвокат или омбудсмен так же эффективно защищать права граждан, как это делает прокуратура?

Прокуратура фактически — это единственный надзорный орган за исполнением закона. Сегодня, кроме нас, этот надзор никто не осуществляет.

Следует признать — реформировать прокуратуру нужно. Это понятно всем. Давно пора менять закон о прокуратуре, которому уже 20 лет.

Правовые интересы державы и национальные традиции требуют, чтобы прокуратура в Украине оставалась со своими полномочиями — пусть и реформированными. Именно такой подход, по нашему мнению, наиболее отвечает интересам граждан и государства.

— Что значит реформированными? Усиленными или урезанными по сравнению с нынешними? Вот Венецианская комиссия считает, что за украинской прокуратурой не должна быть сохранена функция следствия…

— Я согласен, пусть в будущем не будет следствия в органах прокуратуры в его нынешнем объеме. Но прокурорский надзор в этой сфере необходимо сохранить. В защиту прав всех: и потерпевших, и обвиняемых, и ради строгого соблюдения законности.

За нами должно остаться право возбудить уголовное дело; право истребовать любое уголовное дело и передать его от одного следственного органа другому; право давать указания по ведению следствия…

Именно прокуроры должны расследовать дела, связанные с должностными преступлениями работников правоохранительных органов. Иначе кто это будет делать?

Мы не «монополисты», не стараемся подмять под себя любые сферы и отрасли. Отдали в свое время милиции расследование дел о преступлениях несовершеннолетних, совсем недавно передали преступления против жизни и здоровья. Также установлена альтернативная подследственность должностных хищений. Давайте расширять этот список и дальше! Взятки, например, могут расследовать те органы, которые выявили преступление, — но под нашим надзором и строго в соответствии с законом!

В стране более 50 тыс. человек имеют право заводить оперативно-разыскные дела. А прокурорских работников, имеющих право надзора за ОРД, и пятисот не наберется — на всю Украину.

Что нам предлагают как альтернативу работающей сегодня модели?

Например, поставить прокурора руководить следствием. Все оперативные службы несут материалы прокурору, но прокурор проводит следственные действия, утверждает обвинительное заключение, направляет дело в суд и поддерживает там обвинение. Все вроде бы хорошо — но нет надзора! Единственная из стран СНГ, которая ввела у себя эту модель, — Молдова. С 2003 г. оперативные службы там не заинтересованы в работе над сбором доказательств. Мы посылали в Молдову рабочую группу, изучали опыт: он интересен, но в чистом виде едва ли может быть внедрен.

Также был тщательно изучен опыт российских коллег. К этой работе я задействовал научный потенциал Академии прокуратуры Украины.

Другая, так называемая англо-саксонская модель: прокурор руководит следствием, но дела возбуждаются через суд, и все следственные действия выполняются через суд. Но с существующей нагрузкой нашим судам уже сегодня тяжело справляются! Поспешное принятие такого решения, по моему мнению, может существенно усложнить правосудие.

Работать нужно со всеми участниками совершенствования процессуального законодательства и принимать коллегиальные, взвешенные решения в интересах граждан, государства, равенства всех перед законом и правосудием.

— Вы, похоже, к рекомендациям зарубежных экспертов относитесь весьма критично?

— Я и коллектив органов прокуратуры готовы к реформам. Отстаивая нашу точку зрения, мы остаемся открытыми и готовы воспринимать аргументы других участников этого процесса. В том числе и европейских экспертов.

— На работу прокуратуры может оказать серьезное влияние и реформирование судебной сферы. Как, например, вы относитесь к институту суда присяжных — особенно в контексте того, что последний по сравнению с «обычным» судом — это очень серьезная нагрузка на прокурора как на гос-обвинителя? Готовы ли современные украинские прокуроры к «неправильным» вопросам присяжных?

— А чего нам бояться? По тяжким преступлениям, где предусмотрено пожизненное, — давайте введем суд присяжных!

Поймите, я не против реформ. Я, например, за то, чтобы отменить практику доследования. Пусть у суда будет только два выбора: оправдать или обвинить. Разве это не серьезное нововведение? Да мою позицию в самой прокуратуре многие следователи не воспринимают! И в МВД не все следователи это поддерживают.

Но тут тоже нужно все правильно, тонко выписать. Если вдруг в суде обнаружится, что не Иванов совершил преступление, а Иванов с Петровым! Что же, одного Иванова посадить? Должен существовать такой механизм, который не позволит преступнику избежать наказания.

Многое нужно изменить в уголовном законодательстве. Сроки следствия, сроки содержания под стражей — все это нужно ограничить, подтянуть, чтобы не было постоянных продлений и затягиваний. Тогда мы выйдем на новый качественный уровень расследования, дисциплинируем следователей.

— ГПУ возобновила уголовное дело о смерти Вячеслава Черновола. Предлагает Виктору Ющенко заново «сдавать кровь». Означает ли это, что Генпрокуратура возьмет новый вектор в расследовании «политических» и резонансных дел?

— Я не хочу комментировать обстоятельства расследований. Но знаю одно: по всем «резонансным» делам нужно принять решение. Пора дать обстоятельствам правовую, а не политическую оценку. Во всех резонансных делах — Гонгадзе, Черновола, Ющенко и других — мне выпал прокурорский крест поставить правдивую процессуальную точку.

Семь назначений Генеральных прокуроров было с начала расследования исчезновения Гонгадзе. Семь! В том числе трижды Святослав Михайлович Пискун назначался… Отпечаток политизации лег на работу следователей — и теперь я надеюсь, что это в прошлом. Как Генпрокурор буду настоятельно требовать, чтобы следователи завершили свою работу и дали правовую оценку собранным материалам.

— Прокуратура, с точки зрения обывателя, часто выглядит «государством в государстве». Видите ли вы необходимость в создании структур независимого общественного контроля над ней?

— Разве мало над нами общественного контроля? Мы абсолютно прозрачны, за нами наблюдают со всех сторон: Верховная Рада, временные комиссии, комитеты — например, Комитет ВРУ по вопросам борьбы с организованной преступностью и коррупцией.

— Рядовой обыватель вряд ли посчитает контроль со стороны Верховной Рады общественным…

— Почему? Депутатов ведь народ избрал, это народный контроль. А еще есть вы, журналисты, общественные и правозащитные организации, в том числе и международные. Сегодня они уже участвуют в проводимых нами проверках. Так что не думаю, что прокуратура совсем уж в вакууме.

Да ни в одном ведомстве нет такого жесткого контроля над сотрудниками, как в ГПУ!

— Наверное, этим можно объяснить, что в 2009 г. в местах лишения свободы отбывали наказание всего двое бывших прокурорских работников. Органы прокуратуры не подвержены коррупции?

— У нас не идеальная структура. За два последних года против работников прокуратуры возбуждены 32 уголовных дела. Есть вопиющие случаи того, как прокуроры злоупотребляют служебным положением: недавно пришлось снять с должности Васильковского межрайонного прокурора Киевской области, который откровенно «работал» в пользу приближенных коммерческих структур.

5 ноября я подписал приказ о создании управления внутренней безопасности — вот еще один шаг в реформировании прокуратуры. Это подразделение будет подчиняться непосредственно Генпрокурору и получит право доступа ко всем материалам оперативно-разыскных дел, которые касаются работников прокуратуры.

Я особо предупредил подчиненных, что не стану защищать тех, кто будет уличен в получении взяток, злоупотреблениях — наоборот, стану добиваться привлечения виновных к ответственности.

Но в то же время мы не допустим провокаций ни в отношении наших сотрудников, ни каких либо других граждан. Это очень тонкий вопрос — можно ведь принципиального, неугодного человека замарать, что самое страшное.

— Создавая управление внутренней безопасности, вы себе статистику не боитесь испортить? Скажут потом — при Пшонке, мол, коррупционеров в ГПУ стало больше.

— Это не страшно. Но замалчивать коррупционные истории мы не станем ни в прокуратуре, ни в СБУ, милиции и других правоохранительных органах.

— Сев в кресло Генпрокурора, вы себя словно под лупу поместили. Вот теперь все вашу декларацию пристально изучают и удивляются: у вас в семье нет автотранспорта — хотя есть парковки.

— Да, машины ни у меня, ни у супруги нет. А парковка автомашины есть.

— Разве вам не нравится водить самому?

— Раньше нравилось, теперь равнодушен стал. Из «мужских» развлечений люблю охоту. Вот рыбалку не очень: не хватает терпения, да и тишина требуется. А я поговорить люблю, пообщаться.

— Ваш сын Артем, ныне депутат Верховной Рады, сделал в свое время карьеру в прокуратуре. Сегодня к династиям прокуроров в обществе относятся настороженно, и эту настороженность некоторые ваши недоброжелатели используют в своих целях. Например, говорят, что Артем получил чин «полковника» в 28 лет — так трактуется присвоение ему классного чина советника юстиции (хотя этот чин, как известно, соответствует подполковнику). Как вы сами оцениваете карьеру сына — она, по-вашему, была стремительной?

— «Полковника» Артем получил в 32, и это отнюдь не выдающееся достижение — в его годы у нас есть и генералы. А ведь Артем более 10 лет проработал в органах прокураторы в разных городах— и этого времени вполне достаточно, чтобы сделать такую карьеру. Тем более что он ушел с должности первого заместителя прокурора крупного города, ему по должности соответствующий классный чин был положен. Вообще он у меня очень самостоятельный — с 14 лет вне семьи рос. Артем ведь в Суворовском учился… Хотел быть военным, но в тот период развалился Союз с огромной Армией.

Что касается династии юристов, то она у нас с моего старшего брата Николая началась: он сегодня судья Высшего специализированного суда Украины по рассмотрению гражданских и уголовных дел. А папа водителем в селе работал…

Что же касается обвинений со стороны недоброжелателей — то сколько их было! Историю с кумовством вот придумали… Впрочем, я всегда себе повторяю: Господь всесилен, но Господь не в силе, а в правде.

Надуманное всегда лопается, как мыльный пузырь, а правда побеждает ложь. Вот только обидно бывает за фантазеров и лжецов. Но это их грех.

— Кстати, о Боге, о религии. Ваше имя связывают с восстановлением храма у вас на родине. Можно ли за зарплату госслужащего отстроить церковь?

— Тут такая история… Очень личная. Однажды вечером в разговоре со мной очень больная мама вспомнила почему-то старую церковь, которую еще в начале 30-х взорвали у нас в Сергеевке. А на утро мамы не стало… У меня вообще родители умерли в течение одного года — я это очень тяжело перенес. Так и пришло решение восстановить храм с одноклассниками.

А храм восстанавливали многие. Помогали друзья, местные власти, предприятия: шахта Засядько, Новокраматорский машзавод, СКМЗ. «Стирол» и другие предприятия. Активное участие в этом богоугодном деле принимал председатель сельсовета, брат моего школьного товарища Валентин Турбин.

Мы с братом родительский дом подарили церкви — под жилище священника. И когда стали писать: «Пшонка что, за зарплату церковь построил?» — я даже оправдываться не стал. И сейчас не стал бы об этом говорить.

Кстати, задекларированные мной «гектары» угодий — это доставшиеся по наследству от родителей крестьянские паи в Донецкой степи.

Честно говоря, мне не нравится быть публичной фигурой. Хотелось бы остаться прежним. Но теперь, увы, не могу себе этого позволить. Многие личные слабости и предпочтения придется отставить. Ведь столько работы предстоит! Необходимо придать новый импульс работе центрального аппарата, реформировать структуру и при этом не дать втянуть 11-тысячный коллектив органов прокуратуры в политику — пахать придется с утра до вечера.

Автор: Иван ПЕТРОВ, газета 2000