Криминальный авторитет «Тайванчик» говорит, что Сталина не хватает. Часть 2
Знаменитый меценат Алимжан Тохтахунов по кличке Тайванчик: «С покойным Славой Япончиком, Вячеславом Кирилловичем Иваньковым, я был знаком 43 года. Хороший был человек — честный, порядочный, умный»… Так кто ж тогда сволочь?
(Продолжение. Начало в «Интервью с честнейшим человеком: «Тайванчик»-Тохтахунов о картишках, времени и о себе»)
Часть II
— Мы русской мафии с вами коснулись… Скажите, сегодня в России авторитетные люди, которые в состоянии решить между бизнесменами споры, еще остались?
— Для этого не обязательно какие-то особые люди нужны. Вот вы в прессе работаете, на телевидении — у вас же есть наверняка авторитетный коллега, который имеет большой опыт и стаж в профессии? Если у вас с кем-либо возник спор, вы обратитесь к нему за советом, и он скажет: «Дима, ты не прав» — или, напротив: «Ты прав», вот и все, что от него надо, и ничего тут такого нет. Это журналисты на ровном месте проблему какую-то раздувают и нагнетают страсти.
— Александр Розенбаум написал когда-то:
А воры законные —
люди очень милые.
Ну все мои знакомые
(а многие — любимые)
вспоминают молодость
да ночами маются —
вера их ломается…
Действительно ломается сейчас вера и все по-другому уже — не так, как было раньше?
— Ну, я же не вор и расписываться за них — что ломается, а что нет — не могу: не моя это тема. Честно говоря, не особо я в этом разбираюсь сегодня, потому что сейчас больше в бизнесе и занимаюсь другим.
— Понятия чести тем не менее за последние 20 лет снивелировались? Раньше вот высоко слово ценилось, порядочность, репутация — вы согласны, что это теперь не в почете? Говорят даже, что сейчас вообще никто ни на кого внимания не обращает…
— Порядочный человек всегда остается порядочным, просто, может, многие понятия минус поменяли на плюс. Раньше, допустим, слова «бизнесмен» в обиходе не было — говорили «спекулянт»…
— …или «барыга»…
— …и это как бы плохой оттенок несло, а сегодня бизнесмены — уважаемое сословие, хотя занятие у них то же: только название поменялось.
— Мне, если честно, очень нравится слово «понятия» и выражение «жить по понятиям» — только не в нынешнем, искаженном, а в хорошем смысле…
— И мне нравится, хотя понятия бывают разные. Многие журналисты, к сожалению, разницы между ними не понимают и начинают нормальные понятия превращать в блатные — еще и остальных под них подгоняют.
— Я как раз о нормальных человеческих понятиях, которые должны быть у каждого, и говорю, — как вы считаете, сегодня по ним больше людей, чем раньше, живет?
— Конечно же, меньше.
— А с чем это связано?
Филипп Киркоров, Анзори Аксентьев, дочь Тохтахунова Лола Кочеткова, Алимжан Турсунович, Валентин Юдашкин с дочерью Галей и Алла Пугачева в знаменитом парижском «Лидо», конец 90-х
— С тем, что в последние годы в России очень много денег шальных появилось, которые — это мое мнение! — развратили народ, испортили. Миллионам людей блеск монет и принципы, и понятия затмил — вот они и пошли по бездорожью, сбились с пути.
— Много личных драм разворачивалось на ваших глазах, когда вроде бы нормальные ребята из-за денег сходили с ума и теряли голову?
— Это и сейчас происходит — деньги, увы, портят.
— Думаю, повидав столько разных проявлений характеров, вы стали прекрасным психологом…
— Ну, конечно, я человек опытный. Все-таки 62 года уже, и на своем веку видел немало. И в тюрьме побывал, и за границей пожил, и с разными людьми столько общался…
«С СОНЕЙ РОТАРУ МЫ ДРУЖИМ УЖЕ ОЧЕНЬ ДАВНО, А МЕЖДУ ДРУЗЬЯМИ КАКИЕ МОГУТ БЫТЬ СЧЕТЫ?»
— Вы жили во Франции и в Италии, где демократия, пусть и не без изъяна, но торжествует…
— Да, это так, но они к этой демократии сколько шли — другого-то и не знают. Мы в отличие от них сначала социализм строили, потом коммунизм (нам обещали, что вот-вот он наступит), а они тем временем потихонечку жизнь налаживали — и наладили. У наших людей от этих метаний, шараханий из стороны в сторону: коммунизм-перекоммунизм, социализм-капитализм — уже мозги набекрень: не понимают они, что, как и для чего.
Поэт Сергей Михалков с женой Юлией регулярно гостил у своего сына Андрона Кончаловского в Форте-дей-Марми, где часто бывал и Алимжан Тохтахунов
— Когда же вы лично лучше себя ощущали — при советской власти или теперь?
— Сложный вопрос…
— Сейчас просто многие ностальгию по Советскому Союзу испытывают…
— Я тоже иной раз ностальгирую, но где было лучше, сказать не могу. Там я был моложе, были живы родители, и воспринимал все иначе, потому что чище была душа. Сегодня уже в другом живу мире, где за себя, за свое положение нужно бороться, но к этому я привык, и у меня получается.
— Когда рассматриваете свои старые фотографии, где запечатлены совсем маленьким и чуть старше, в форме ташкентского «Пахтакора», какие у вас ощущения возникают?
— Ну, не знаю… Ностальгические, конечно же. Грустно, тоскливо, что уже постарел — в детстве так хорошо было…
— Вы известный меценат не только спорта, но и культуры, искусства, и многие выдающиеся артисты говорили мне, что без вас какой-то части своей жизни просто не представляют. Мы вот Софию Михайловну Ротару упоминали — она тоже рассказывала мне, что вы много в свое время ей помогали, а в чем это выражалось?
— С Соней мы дружим уже очень давно, а между друзьями какие могут быть счеты? Не помню я, где и в чем ее поддержал, — просто внимания на это не обращаю. Она мне помогает, я ей — это само собой разумеется.
Юрий Башмет, Алимжан Тохтахунов, Владимир Винокур и Владимир Спиваков, Париж, 1999 год. «Когда я в Париже жил, мне очень там нравилось…»
— Это правда, что когда при советской власти вас прессовать пытались, Иосиф Кобзон хлопотал за вас перед руководством МВД СССР?
— Правда, и Соня тоже просила.
— Она мне рассказывала, что разговаривала тогда с всесильным министром внутренних дел Союза Федорчуком…
— …было такое…
— …который сказал ей: «Ваша связь с Тайванчиком настораживает», а она ответила ему: «Не знаю, что о нем говорят, но я очень его уважаю, и все, что он зарабатывает якобы левым путем, тут же вечером отдает государству. У него просто такая душа: что днем выиграл — вечером уже оставил». Рискованно было противоречить столь могущественному и жесткому человеку?
— Конечно, к тому же время было такое: если команда сверху дана — все! Опять-таки имя Тайванчик громкое было, а они, чтобы показать, как успешно идет борьба с преступностью, именно таких именитых и старались сажать.
«МЕШАЛИ НЕ КАЗИНО — ВСЕ ИГРОВЫЕ АВТОМАТЫ ИСПОРТИЛИ»
— В разные периоды вы видели множество неординарных людей, которые добились в своей сфере выдающихся результатов, — кто самое большое впечатление на вас произвел?
— Таких друзей и знакомых у меня очень много, поэтому кого-то сейчас выделить сложно.
С Людмилой Гурченко. «Мы дружили, Новый год вместе справляли, я оказывал Люсе какие-то дружеские услуги…». Алимжан Тохтахунов оплатил поминки Людмилы Марковны, но распространяться об этом не любит
— Без них ваша жизнь была бы другой, правда?
— Наверное, да, потому что я с сильных людей брал пример, учился у них.
— Меня очень тронуло, что вы похороны Людмилы Марковны Гурченко оплатили…
— Ну что значит — оплатил? Государство предоставило место на Новодевичьем кладбище, а я рассчитался лишь за поминки.
— Я на прощании с великой актрисой был и за вами внимательно наблюдал: вы стояли скромно под стеночкой. Другой бы на вашем месте рассказывал всем, какой он щедрый и великодушный…
— Что вы, мне и сейчас стыдно об этом говорить. Мы дружили, Новый год вместе справляли, я оказывал Люсе какие-то дружеские услуги.
— Первыми вашими машинами были «жигули» и «волги», а на чем теперь ездите?
— Сейчас меня возит на BMW водитель, а вообще-то, у меня машин пять в гараже, включая джипы. Этого достаточно, много мне ни к чему.
— Сами за руль не садитесь?
— Нет, водить умею, но не хочу: на дороге то пробки, то аварийные ситуации — нервотрепка сплошная…
С Иосифом Кобзоном Алимжан Турсунович дружит более 30 лет
— Снова усесться за руль «жигулей» или «волги» не тянет?
— Что вы — зачем себе жизнь усложнять? Такие хорошие есть машины…
— Я знаю, что вы были совладельцем ряда московских казино. Когда игорный бизнес в России все-таки запретили, вас это сильно задело?
— Ну, естественно. Все время был заработок (и, надо признать, хороший), я привык жить шикарно, а тут хлоп — и источник дохода иссяк. Сложно, конечно, пришлось, долго в себя приходил…
— Этот закон будет, на ваш взгляд, изменен?
— Думаю, что пока нет.
— Почему же ополчились вдруг на казино — кому-то они мешали?
— Мешали не казино — все игровые автоматы испортили. Их же наставили везде, вплоть до булочных — люди шли хлеб покупать, а тут соблазн такой. Бросали туда деньги, надеялись выиграть, а сами проигрывали и домой возвращались без хлеба и жаловались. Вот руководство страны и запретило из-за автоматов все, что с игрой связано.
«ДОЧЬ РОДИЛА И ЖИВЕТ В АМЕРИКЕ»
— Ваша дочь Лола — балерина Большого театра: на спектаклях с ее участием вы бываете, переживаете за нее?
С дочерью Лолой в Монте-Карло
— Переживаю, конечно, — она же моя дочь, но сейчас Лола уже родила и живет в Америке.
— Когда она танцевала, ходили смотреть?
— Разумеется.
— А часто вообще в театрах бываете, на концертах?
— Бываю. Люблю послушать, как Иосиф Давыдович поет, на какие-то творческие вечера хожу постоянно. Даже если и не тянет туда, идешь, потому что близкие люди там выступают.
Из книги Алимжана Тохтахунова «Мой Шелковый путь».
«С детства моя дочь Лола мечтала о танцах и, оказавшись в балетном училище, в балете нашла себя. Наблюдая за ней, я стал понимать, что такое творческий человек: когда звал ее к себе в Париж, она соглашалась приезжать лишь на каникулы — ее жизнью была балетная школа.
— Лола, но ведь во Франции тоже существует балет, — настаивал я. — Здесь тоже есть хореографическое училище, и в Англии также — почему ты не хочешь приехать?
— Папа, ты не понимаешь: настоящий балет только в России. Европа сделала танец механическим, а танцевать нужно с душой, поэтому учиться и работать я буду только в России — Европа хороша для отдыха, но не для жизни…
Она считала: чтобы отшлифовать что-то в техническом плане, хороших учителей можно найти всюду, поэтому позже с удовольствием брала уроки у Мессерер и у Мориса Бежара. Лола готова была принять совет от любого мастера, потому что творчество, по ее мнению, включает не только одухотворенность, но и ремесло, а ремеслу надо учиться, его надо оттачивать ежедневно и ежечасно.
Алимжан Турсунович на даче с дочерью Лолой, сыном Дмитрием, внуками Максимом и Антоном
Лола — моя гордость, она воплотила в себе все то, чего не смог воплотить я и о чем в значительной мере даже не догадывался. Вкус жизни для нее заключен в творчестве, ей интересно все: танец, драматический театр, кино, журналистика, она уже опробовала свои силы в качестве драматической актрисы, руководит журналом «Sport fashion style», ведет телевизионную передачу, снялась в кино.
Еще она очень любящая и благодарная дочь — возможно, Бог послал ее мне, чтобы в минуты горечи я всегда мог ощутить нежную руку Лолы на моей руке и услышать ее мягкий, успокаивающий голос: «Папа, все будет хорошо».
Она всегда верит в лучшее, хотя пришлось ей не так уж и сладко. Из-за маленького роста, несмотря на красный диплом, несмотря на все ходатайства, ее не брали в Большой театр. Владимир Васильев категорически отказался ее принять, и она поступила в Музыкальный театр Станиславского и Немировича-Данченко. Впрочем, через некоторое время ее зачислили в труппу Большого театра.
Позже она закончила МГИМО и ГИТИС, затем аспирантуру и защитила кандидатскую… Ей, конечно, значительно легче идти по жизни, чем многим другим, потому что я ей во всем помогаю (по крайней мере, материально). Это с одной стороны, а с другой — мое присутствие нередко мешает ей грязными сплетнями и пересудами, как мешает любому ребенку, чьи родители носят громкое имя, которое склоняется средствами массовой информации на все лады. С ситуацией Лола, однако, справляется, и никто по ее лицу не скажет, что сильно она устает, хотя у нее практически нет свободного времени. Многие считают, что дети богатых родителей непременно живут легко и беззаботно, всегда окружены уютом и вниманием, но это не так.
Помимо Лолы, у меня есть сын Миша, который делает карьеру в медицине, а кроме того, есть еще Дима, чья судьба разительно отличается от судьбы Лолы. Во-первых, он мой внебрачный ребенок, но для нормального отца это принципиального значения не имеет — сын есть сын, плоть от плоти, а во-вторых, поначалу находился далеко от меня — я был молод и не очень осознавал, что такое родительская забота.
С Григорием Лепсом
Дима жил в Ташкенте, и там с ним случилась беда — настоящая. Играя с мальчишками на железной дороге, он прыгал, бегал, цеплялся за проходившие поезда, и ему отрезало ногу. Отрезало в прямом смысле слова: вагон проволок его метров 100, а нога осталась лежать далеко в стороне.
В то время я был в Москве. Узнав о случившемся, сразу же позвонил Иосифу Кобзону, который гастролировал в Ташкенте, и попросил помочь.
— Алик, сделаю все, что в моих силах, — заверил Иосиф.
Он не стал говорить, какие есть возможности и есть ли они вообще, — он просто начал действовать, и в результате Диме ногу пришили. Не знаю, как все бы закончилось, если бы не вмешательство Кобзона, но полагаю, что мой сын остался бы одноногим (скажу прямо: не всем так везет, как повезло Диме, если к данному случаю вообще можно применить слово «везение»).
Итак, ногу пришили, но она прижилась плохо, и в 1991 году, когда я, живя в Германии, собирался наведаться в Москву, Дима мне позвонил — он был грустен.
— Пап, можно к тебе в гости?
— Куда?
— В Кельн — я очень хочу выбраться отсюда.
По его голосу чувствовалось, что ему плохо.
С Вилли Токаревым в Москве, 1988 год
— Дима, я собираюсь в Москву. В Германию ты сейчас не сможешь, потому что у тебя нет паспорта. В Ташкенте быстро его не оформишь, а через пару недель я буду в Москве, приезжай туда.
— Ладно…
И сын приехал — маленький, чахлый, запущенный, как бездомная собачонка. Он сильно хромал — даже не хромал, а передвигался, как сломанная кукла. Причиной была покалеченная нога — она оказалась на 18 сантиметров короче здоровой!
— Папа, а когда мне сделают паспорт, ты меня в Германию заберешь?
Я не знал, что ему ответить. Он был инвалид и чувствовал свою ущербность, он был жалок и просто хотел убежать из страны, где над ним смеялись и где никому не был нужен, но хорошим выходом бегство никогда не бывает.
— Дима, ну как я повезу тебя такого в Германию?
— Ты стесняешься меня, папа? — печально спросил он.
— Нет, но что ты там будешь делать?
Он пожал плечами, подумал и бросил на меня умоляющий взгляд.
«Алик, мне всегда приятно опереться на твое крепкое плечо», — говорила Любовь Успенская
— Тогда положи в больницу — пусть мне вылечат ногу.
— В какую больницу?
— В ЦИТО. Я все выяснил — там по методу Илизарова наращивают кость.
Прямых контактов с ЦИТО у меня не было, и я решил обратиться к Отари Квантришвили, который в этом мог посодействовать. В тот же день я объяснил ему по телефону мою беду, и Отари Витальевич позвонил руководителю ЦИТО Миронову. Тот принял Диму и обнадежил: через два дня можно делать операцию. Лечение началось, и оно оказалось малоприятным — несколько раз моему сыну ломали ногу, наращивали хрящ…
Так Дима провел два года, мужественно перенося боль и живя с надеждой на то, что ему все-таки удастся стать нормальным, и чудо свершилось! Когда в 1993 году Дима приехал ко мне в Париж, он едва заметно прихрамывал, но ноги были одинаковой длины — посторонний человек даже внимания на его легкую хромоту не обратит.
— Поздравляю, — сказал я ему.
Он улыбнулся и произнес: «Спасибо, папа!». Глядя на него, я радовался — у меня был красивый сын, полный жизни и энергии.
— Ну, а теперь займемся делом, — предложил я ему.
Прежде всего имел я в виду учебу. В Ташкенте он совсем не учился, а для жизни в Европе, о которой, похоже, мечтал, Диме требовалось знание иностранного языка. Я на себе познал, что такое жить за границей и разговаривать только через переводчика, и устроил Диму в престижную школу — четыре месяца он по шесть часов в день учил английский. Увы, тут случилась история, когда меня выдворили из Франции, обвинив в том, что на один день просрочил там пребывание, и мне пришлось улететь в Израиль, а Дима не мог оставаться один во Франции, потому вернулся в Ташкент.
Пожив некоторое время в Израиле, я переехал в Лондон и стал подготавливать почву для дальнейшей учебы Димы. Я предполагал, что мой сын для начала будет посещать подготовительные шестимесячные курсы при Оксфордском университете, потом поступит в него, а затем…
Евгений Кафельников, Алимжан Тохтахунов, Илья Ковальчук, Анзори Аксентьев, Марат Сафин и Егор Титов на церемонии вручения премии Муз-ТВ
Все, однако, пошло не так, как я планировал.
Дима приехал в Лондон какой-то странный — худой, дерганый, высокомерный. Курил каждые пять минут и как-то нарочито, будто сигаретами хотел подчеркнуть свое какое-то особое положение. Я никак не мог догадаться, что с ним произошло, но вскоре понял: Дима вернулся в Ташкент другим человеком. Во-первых, все знали его калекой, а он стал ходить легко и прямо, словно по мановению волшебной палочки. Во-вторых, он прилетел в Ташкент из Парижа и в глазах своих давних знакомых был чуть ли не иностранцем. Внезапно возникшее острое внимание к нему вскружило парню голову, много лести и лжи быстро подточили его еще неокрепшую душу.
— Что с тобой? — вопрошал я.
— Со мной все в порядке.
— Но я же вижу, что ты изменился.
— Все меняются, папа. — И он закурил, хотя прекрасно знал, что я не курю и не люблю, когда дымят в моем присутствии.
— Ты так говоришь, будто гордишься переменами в себе, а они, между прочим, не в лучшую сторону.
— А разве все люди — ангелы?
— Почему ты куришь?
— Привычка.
— Дима, тебе предстоит жить в оксфордском общежитии вместе с детьми президентов и королей — там надо вести себя подобающе.
— Хочешь сказать, что мои сигареты кому-то мешают?
И совсем Майк Тайсон не страшный…
— Именно так.
— Да совсем не мешают! Почему я не должен курить, если мне хочется?
— Надо считаться с людьми, надо уметь соответствовать здешним нормам. Если ты так будешь себя вести, здесь не уживешься.
— Значит, не уживусь, — раздраженно сказал мой сын. — Клином, что ли, на Оксфорде свет сошелся?
— Дима, что ты себе позволяешь? Ты с отцом разговариваешь! Брось сигарету!
— Да что ты на меня давишь?!
Тут я вспылил и указал на дверь:
— Раз так, собирай вещи и двигай отсюда! Кому ты такой нужен?
Дима сделал вид, что ему все равно, и уехал.
Мне показалось, что небо во время нашей ссоры почернело. Сын и отец разошлись, между нами пролегла пропасть, но гнев мой был столь велик, что о Диме я и слышать ничего не хотел. Если ему наплевать на мое мнение, то наплевать и на меня. Я пытался наладить его жизнь, а он по-хамски растоптал мои планы: в этом случае ничто нас не может связывать, но как это жутко, как больно — отвернуться от родного сына!
После этого я не разговаривал с ним 10 лет, и хотя Дима присылал письма и извинялся, я упорствовал…
Он, конечно, натерпелся за эти годы горя, жизнь его похлестала изрядно. Женитьба счастья не принесла: супруга бросила, потому что он не мог содержать семью, и мне кажется, я физически ощущаю сейчас терзания, которые он в те годы испытывал. Сын пытался вернуться ко мне, завязать хоть какие-то нити отношений, однако я принципиально не шел на контакт, и вот, вернувшись в Москву, получил от него очередное письмо. Дима просил прощения, и я вызвал его к себе. Он сильно изменился, взгляды стали другими, бессмысленное упрямство исчезло. Сейчас он учится, женился, родил мне внуков, и я рад видеть его рядом».
«МОЙ КИНОПЕРСОНАЖ, ВОР, ГОВОРИТ: «МЫ ПРЕСТУПНИКИ, НО НЕ ПРЕДАТЕЛИ РОДИНЫ»
— Вы мемуары издали с романтическим названием «Мой Шелковый путь»…
Со знаменитым российско-австралийским боксером Костей Цзю
— …а недавно еще две книги написал.
— О чем?
— Одна, «Ангел от кутюр», — про девушку-модель и вообще модельную жизнь, а вторая, «Красавчик», еще не вышла — сейчас ее редактируют.
— Вы часто Ташкент навещаете, места, где прошло ваше детство?
— Уже 20 лет там не был.
— Почему?
— Не знаю. Пока не тянет…
— Какой уголок на свете всего дороже вам и милее?
— Когда я в Париже жил, мне очень там нравилось, хорошо было в Лондоне, в Италии, так что трудно какой-то выделить город, хотя, наверное, милее всего Москва.
— Она не раздражает вас шумом, пробками, суетой?
— Я здесь живу и даже не обращаю на это внимания. А что делать? Позлюсь и тут же все забываю: все равно ничего не изменишь.
— Вы когда-нибудь думали над тем, где бы хотели жить, когда придет старость и уже ни нынешней мобильности, ни публичного образа жизни не будет?
— Живя в Париже, уверен был, что осяду там навсегда…
«С некоторыми дружу по 30, 40, 50 лет. Кто-то отсеялся, но таких совсем мало — большинство все-таки осталось». С Анзори Аксентьевым (второй слева) и Шамилем Тарпищевым (справа)
— Все-таки?
— Да, а сейчас уже не представляю себя нигде, кроме Москвы.
— На 50-летие Давид Тухманов посвятил вам прекрасную песню «Когда над Москвою метут метели…», которую исполняет Иосиф Кобзон…
— …и Буйнов Саша.
— В прессе проскочило, что слова этой песни сочинила бывшая ваша супруга…
— (Смеется). Это не так.
— Вот и верь после этого журналистам!
— Это точно! Написала эти стихи Анна Саед-Шах, но мне она не супруга.
— Сквозь вашу жизнь прошло много друзей — они теми же остались или многие все же отсеялись?
— Сложно сказать… Кто-то отсеялся, но таких совсем мало — большинство все-таки осталось. С некоторыми дружу по 30, 40, 50 лет, многие, к сожалению, умерли.
— Приходилось ли вам сильно разочаровываться в ком-то из тех, кого считали своим другом?
— Разочарования, наверное, были, но легко прошли…
— …и следа не оставили?
— Да, и сейчас даже не могу конкретные случаи вспомнить.
— У вас, на мой взгляд, очень киногеничная внешность, и думаю, вы могли бы с успехом сниматься в кино…
«Живите честно, и все у вас будет хорошо!». С Дмитрием Гордоном. Фото Феликса РОЗЕНШТЕЙНА
— А я уже снялся — буквально недавно. Скоро премьера: на телеэкраны выйдет 20-серийный фильм Эльера Ишмухамедова «МУР» — «Московский уголовный розыск», где я играю вора в законе.
— Легко на такую роль согласились?
— Там была фраза, которая мне очень понравилась, — из-за нее-то на это пошел. Представьте: сходка воров, им предлагают помочь немцам, и тут мой персонаж говорит: «Мы преступники, но не предатели Родины» (смеется).
— Что ж, ради такой фразы можно и вора сыграть, а с прототипами своего героя, настоящими ворами в законе, когда-нибудь вы общались, вам было с кого образ лепить?
— Конечно, я много видел воров.
— Это были интересные люди, каждый со своей философией?
— Разные были… Я вот с покойным Славой Япончиком, Вячеславом Кирилловичем Иваньковым, был знаком 43 года. С ним так приятно было беседовать, он столько интересного рассказывал! Его можно было слушать часами, так много он знал: хороший был человек — честный, порядочный, начитанный, умный.
«ИЗ РОССИИ УЕХАЛ ВОВРЕМЯ — ПРЕДСТАВЛЯЕТЕ, ЕСЛИ БЫ ОСТАЛСЯ, ВО ЧТО БЫ ВВЯЗЫВАТЬСЯ ПРИШЛОСЬ?»
— Сейчас воры в законе остались?
— Конечно.
— Но это уже не те воры, что раньше были?
— Ну почему же не те? Вор, он и есть вор, просто жизнь их чуть-чуть изменилась — сегодняшние богаче. Раньше, когда победнее были, жили они все-таки по-другому.
— Нынешние не всегда к тому же сидят, правда?
— Наверное, не всегда.
— Возвращаюсь к кино: мне кажется, интересно могло бы получиться, если бы вы сами написали сценарий, по которому сняли бы картину о вас…
— Не думаю, что получится интересно, потому что о многих подробностях моей жизни никогда говорить не буду. Вот если бы нарушил обет молчания, фильм мог бы и вправду быть увлекательным, но я не вправе рассказывать о том, где проявлял характер, совершал какие-то смелые, решительные поступки.
— Такие, которыми до сих пор гордитесь, есть?
— Их много: ну, например, то, что в 89-м году все оставил и за границу уехал, — это разве не поступок?
— Все бросили?
— Да, представляете? Все-таки я был в России уважаемым человеком (пусть и как картежник), у меня здесь все было, и вот с одной сумочкой рванул за рубеж и там начал с нуля.
— Почему же уехали?
— Потому что такое время настало — в стране большие произошли перемены, и я не знал, как мне быть. Понятия, с которыми советские люди за многие годы свыклись: скажем, спекулянт, — у меня в голове тоже прочно сидели. До сих пор ты жил по одним правилам и законам, а тут к другим привыкать надо — это была ломка привычных устоев, и я не представлял, куда же податься, за что взяться… На Западе подучился бизнесу, немножко сознание изменил.
— Когда, оказавшись на чужбине, поняли, что жить предстоит там, тоска не заела?
— Все было: и тоска, и разочарование… Понимаете, люди, которых встречал здесь десятки лет, когда они приезжали в Союз из-за границы, кому оказывал множество услуг, помогал в бизнесе, просто с кем-то полезным знакомил, звали меня всегда: «Приезжай, приезжай!», но когда я оказался там, не хотели со мной даже здороваться. Все это так тяжело, непонятно было, а помогали, подсказывали уже совсем другие — те, с кем познакомился за кордоном.
— Здесь в то время много убийств было — отстреливали, взрывали и уважаемых, авторитетных людей, прежние правила уже совершенно не действовали. Вы наблюдали за этой жизнью оттуда?
— Да, разумеется.
— И что же об этом думали?
— Ну что я мог думать? Во-первых, какой ужас, а во-вторых, вовремя я уехал. Вы представляете, если бы остался, во что бы пришлось ввязываться? Мне, уважаемому, порядочному человеку надо было бы за себя стоять. Если бы какие-то хулиганы подходили, с ними пришлось бы беседовать, а там уже как повезет: или тебя убьют, или кого-нибудь ты.
— А что, разве до этого к уважаемым людям хулиганы не подходили?
— Конечно же, нет — одно слово «уважаемый» работало.
— Разве тогда молодой поросли, отморозков, которые отрицали любые авторитеты, не было?
— Нет, они появились потом, в 90-е.
— Сегодня вы не сожалеете о том, что за рубежом не задержались, или слава Богу, что так получилось?
— Вы знаете, сложно говорить, потому что я собирался остаться там навсегда. В Европе мне нравилось, я уже сознание свое перевернул, менталитет изменил, то есть жил, как западный человек, и мог остаться там даже после скандала вокруг фигуристов, но в полиции, во время одного из арестов, мне прямо сказали: «Мы сделаем так, чтобы тебя от заграницы тошнило, чтоб ты сам захотел отсюда уехать», и свою угрозу они выполнили.
Когда меня выпустили из итальянской тюрьмы (после того, как Кассационный суд Италии, не увидев никаких доказательств того, что Тохтахунов кого-то на Олимпиаде подкупал, отказал в его экстрадиции в США. — Д. Г.), я еще месяц там жил и все время думал: «Что делать — остаться или нет?». Я же бороться мог, у меня были легальные документы, вид на жительство в Италии, а потом сказал себе: «Ну что я мучаюсь, зачем мне все это? Поеду в Россию, нормально там буду жить, к тому же друзья говорили: «Алик, давай приезжай». Так я и сделал. Приняли они меня хорошо, с их помощью я влился в большой бизнес, и все у меня теперь нормально.
«ЧТО Я О СТАЛИНЕ ДУМАЮ? ЧТО ЕГО СЕЙЧАС НЕ ХВАТАЕТ»
— Что, если не секрет, для вас Украина?
— Ее я как чужую страну не ощущаю и свыкнуться с новыми реалиями не могу. Для меня все осталось, как при Советском Союзе, у меня друзей пол-Киева, пол-Донецка — в общем, пол-Украины, и как это можно заграницей считать, даже представления не имею.
— Когда приезжаете в Киев, у вас есть в этом городе любимые уголки?
— В Киеве мне нравится все: мои друзья везде меня возят, так что я не могу сказать: вот здесь с удовольствием бываю, а там — нет. Каждый раз в разных ресторанах меня угощают, приглашают на футбол.
— Из чего состоит ваш обычный день? Сколько времени вы уделяете работе, встречам с друзьями?
— Ну, часов 15 в день, пожалуй, работаю, а встречи с друзьями у меня целый день, и с ними же бизнес делаю — они ведь мои партнеры.
— Не надоедает вам столько трудиться?
— Наоборот, пока есть охота…
— В свои 62 года вы замечательно выглядите, а на сколько лет себя чувствуете?
— Да лет на 40… Каждый день плаваю, пешком хожу — правда, не очень быстро, не утруждая себя.
— Где вы в Москве душой отдыхаете?
— В основном в центре.
— По Красной площади гуляете иногда?
— Преимущественно вокруг.
— Когда в последний раз в Мавзолее Ленина были?
— Ой, очень давно.
— Помните свои впечатления от первого посещения?
— Вы знаете, я как-то не впечатлился — просто поставил себе мысленно галочку, что был в Мавзолее, и все.
— Вы размышляете на темы, которые вновь сейчас на слуху: о Сталине, о его роли в Победе?
— Конечно.
— Что вы о Сталине думаете?
— Думаю, что его сейчас не хватает.
— Вы так считаете даже после того, как вскрылась масса преступлений с его стороны против личности, против человека?
— Ну кто сейчас утверждать может, что это его преступления? Наверное, в то время там, наверху, не было тех, чьи руки совсем не замараны, а разве сегодня преступления не совершаются? А вчера или позавчера? А до него что, беззакония не творились? Это Россия, в ней так было всегда!
— Страшная Россия страна?
— Нет, но менталитет русского человека особый, на самом деле особый. Помните, как Тютчев сказал: «Умом Россию не понять…» — так и есть. Действительно, того, что здесь делается и как, не поймешь никогда…
— …но это же страшно…
— Не страшно, а обидно, очень обидно! Такой народ хороший, но… Поэтому-то и думаю: крепкая рука необходима. Вы же в курсе: когда все-таки она была, как выросла мощь страны, сколько заводов построили, фабрик, да просто жилья. Какая держава — именно держава — была!
«У МЕНЯ МИЛЛИОН РУБЛЕЙ СОВЕТСКИХ ПРОПАЛ, НО ОБИДЫ НА СВОЮ РОДИНУ Я НЕ ДЕРЖУ»
— Вы видели образ жизни простых людей и во Франции, и в Италии, и в других европейских странах — может простой россиянин теоретически когда-нибудь так зажить?
— Ну, наверное, хотя сложно сравнивать… Как я уже говорил, они другой жизни не знают, а бедный народ российский, что при царизме хорошего ничего не видел, что при социализме. Сначала всем голову заморочили, что коммунизм будет, потом объявили капитализм, открыли границы, и все так резко стало меняться… Простые люди не знали, куда им деваться, они собирали деньги, и те, у кого 100 тысяч рублей на книжке скопилось, думали, что этого на всю жизнь, на три жизни хватит… Чтобы квартиру получить и оставить детям в наследство, где-то на Севере вкалывали, и все это в один миг исчезло.
— Преступление, правда?
— Конечно!
— У вас тогда много денег пропало?
— Много.
— Сколько, сказать можете?
— Миллион рублей.
— Ничего себе! Плакали?
— Да нет, какое там плакал? Друзья говорили: «Давай мы на них что-то купим тебе, давай поменяем на что-нибудь» — как раз инфляция началась, а я отвечал: «Да нет, оставьте, может, у меня за границей жить не получится и вернусь»… За три-четыре месяца все это превратилось в пшик: только чаю попить и букет цветов купить.
— После этого обиду на свою Родину держите?
— Нет.
— Простили ей миллион?
— Даже об этом не думал… Понимаете, к деньгам я легко отношусь, особенно из-за них не переживаю, оттого что привык проигрывать, выигрывать… Считаю, что проиграл…
— Кстати, редкое для людей состоятельных качество — как правило, чем богаче они, тем жаднее. У вас все наоборот — почему?
— Наверное, это от карт идет, от привычки проигрывать — все-таки человек в этом плане я битый: я же игрок.
— Ну что ж, Алимжан, я благодарен вам за беседу. Мне сегодня хотелось отойти от штампа, стереотипа, который у некоторых наших читателей с именем Тайванчик связан, и показать нормального, умного, щедрого, талантливого, душевного человека, которому есть что сказать и что вспомнить, а в заключение последний вопрос: вы ощущаете себя счастливым, состоявшимся?
— Думаю, да. Прожив жизнь с такими катаклизмами, о которых мы говорили, считаю себя, безусловно, счастливым. У меня есть для этого все: дети и внуки, друзья, которых люблю и которые любят меня…
— …и ощущение того, что никого вы не предали…
— Да, совершенно верно. Никого не предал, дожил до 62 лет, неплохо выгляжу, чего и читателям всем желаю. Живите честно, и все у вас будет хорошо!
Автор: Дмитрий ГОРДОН, Киев — Москва — Киев, «Бульвар Гордона»
Tweet
