Генерал Петр Григоренко: цена правды

7 сентября 1961 года генерал Петр Григоренко совершил Поступок, который не только полностью изменил его жизнь, но и во многом повлиял на диссидентское движение в СССР. Что именно и почему произошло, как этот день навсегда разделил жизнь Григоренко на «до» и «после»?

 История — это факты, события, поступки людей. Поступки прагматичные, компромиссные, когда приходится считаться с «непреодолимыми обстоятельствами», поступки обычные, рутинные, будничные — и Поступки, которые внезапно ломают всю жизнь человека и его родных и близких, когда внутренняя (именно внутренняя!) потребность освободиться от отвратительной лжи, тошнотворной тотальной фальши преодолевает все прочие стремления, все чувства, все практические калькуляции. Надо постоять за Правду, пробиться к ней — чего бы это ни стоило.

Именно такой Поступок совершил 7 сентября 1961 года один из самых выдающихся украинцев ХХ века генерал Петр Григорьевич Григоренко. Сегодня, когда ко всемирной славе Петра Григоренко, правозащитника, диссидента, общественного деятеля, писателя, доблестного воина, до 1961 года — казалось бы, «человека системы», уважаемого генерал-майора, кажется, добавить нечего (но удивительно: многие из молодых украинцев очень мало знают о генерале, время исправить это) — крайне важно увидеть тот Рубикон, тот его Поступок, который изменил полностью его предыдущую жизнь.

В дождливый, прохладный осенний день генерал Григоренко попросил слово на партконференции Ленинского района г. Москвы (приближался ХХІІ съезд КПСС и нужно было «единодушно поддержать» новую Программу партии и лично товарища Н. С. Хрущева). Попросил в момент, когда председательствующий, районный партруководитель Гришанов, измученный, как и вся аудитория, четырехчасовыми казенными выступлениями, уже хотел «подвести черту» под обсуждением («Есть, товарищи, мнение: прекратить обсуждение. Ставлю на голосование: кто за?»). И здесь Григоренко поднял руку: «Я прошу слова!».

ПАМЯТНИК ГЕНЕРАЛУ И РЯДОМ — НАЦИОНАЛЬНЫЙ ФЛАГ КРЫМСКОТАТАРСКОГО НАРОДА. ЭТО СИМВОЛИЧНО, ВЕДЬ ПЕТР ГРИГОРЬЕВИЧ МНОГО ЛЕТ ЖИЗНИ ОТДАЛ БОРЬБЕ ЗА ЕГО НЕОТЪЕМЛЕМЫЕ ПРАВА / ФОТО C САЙТА SVITUA.ORG

Что именно и почему произошло, как этот день навсегда разделил жизнь Григоренко на «до» и «после», — об этом лучше всего рассказал сам Петр Григорьевич в поражающей книге-исповеди о своем пути. «В подполье можно встретить только крыс» (издана в 1980 году в Париже и Нью-Йорке, уже после лишения Генерала советского гражданства и его высылки из СССР).

Читателю, надеемся, будут интересны те фрагменты воспоминаний генерала Григоренко, которые непосредственно касаются его выступления на партконференции (его, в то время коммуниста с 34-летним стажем!). Но, прежде чем обратиться непосредственно к мемуарам Петра Григорьевича, коротко вспомним основные вехи его жизни.

На момент Поступка генералу было почти 54 года (родился в украинском селе Борисовка Приморского района Запорожской области 16 октября 1907 года). Генерал-майор был награжден орденом Ленина, двумя орденами Красного Знамени, орденом Красной Звезды, орденом Отечественной войны и шестью медалями. Участник Второй мировой войны, дважды был ранен.

Закончил войну в звании полковника на должности начальника штаба дивизии. Кандидат военных наук (1948 год), многолетний руководитель Научно-исследовательского отдела Военной академии имени Фрунзе в Москве, один из основателей военной кибернетики в СССР. Летом 1961 года подал к защите диссертацию на получение степени доктора военных наук.

Один из первых комсомольцев в родном селе (1922 г.). Член партии с 1927 года. Член ЦК Комсомола Украины (1929-1931 г.г.). В юности работал слесарем, сцепщиком вагонов, кочегаром, машинистом паровоза. Потерял мать в четырехлетнем возрасте. Сам Григоренко писал: «Я прожил долгую и сложную жизнь, пережил времена тревожные, бурные и ужасающие, смотрел смерти в глаза. Был свидетелем разрушений и пробуждения. Встречался со множеством людей, искал, увлекался, ошибался и прозревал, жил среди людей и для людей». Эти слова — сущая правда.

Итак, «успешный человек» («состоявшийся человек», используя употребляемое ныне выражение), 54 года, генеральское звание, престижная работа, уважение, неплохие карьерные перспективы, без пяти минут — доктор наук. Все замечательно! Зачем бунтовать, откуда вообще этот бунт, не является ли он сумасшедшим? Предоставим слово Петру Григорьевичу Григоренко («В подполье можно встретить только крыс»).

ПОЧЕМУ ОН ВЫСТУПИЛ: ТОЛЧКИ, МОТИВЫ, СОМНЕНИЯ

«Последние годы (1958—1961. — И. С.) были у меня чрезвычайно напряженные и в служебном, и в гражданском смысле. Я все больше познавал жизнь, все критичнее относился к деятельности власти. Каждый раз сложнее мне становилось не реагировать на беззаконие и дурость властей предержащих.

Состоялась вторая послевоенная (хрущевская) девальвация. Но если первая, откровенно грабительская, не вызывала у меня протеста, то заявление Хрущева о том, что в результате второй девальвации никто ничего не выиграл и не проиграл, отозвалось во мне возмущением. Я понимал, что не так все просто, как говорит Хрущев. Его уверения, мол, дело только в том, что уменьшилась масса денег в десять раз, а покупательная способность не изменилась, потому что в десять раз подешевели и товары, — лживые. Неправдивый и пример, который привел Хрущев (хотя внешне убедительный): коробка спичек стоила 10 копеек, а теперь — 1 копейка. Но я обращаю внимание не на эту, показную, сторону, а на то, что обеспечение новых денег золотом уменьшилось вдвое.

К 100-ЛЕТИЮ ПЕТРА ГРИГОРЕНКО БЫЛА ВЫПУЩЕНА СПЕЦИАЛЬНАЯ ЮБИЛЕЙНАЯ МОНЕТА / ФОТО C САЙТА AVITO.RU

Пишу в журнал «Коммунист», прошу объяснить. В ответ что-то запутанное и с главным мотивом: «В социалистическом обществе золотое обеспечение не суть важно. Деньги обеспечиваются всей собственностью Советского Союза». Пишу в ответ на это: «Если золотое обеспечение не суть важно, зачем его уменьшать. Оставили бы предыдущее или, наоборот, — увеличили бы». На это не отвечают. Напоминаю несколько раз — молчат».

***

«Жизнь преподносила и другие факты. На научной конференции военно-воздушных сил выступает главный конструктор Туполевского бюро. И о чем же он говорит — человек, вхожий во все бюрократические инстанции? Чтобы помогли внедрить новинки в промышленное производство. Говорит о крайней необходимости иметь компьютер, который был запроектирован, разработан и построен на опытном производстве; он даже проверен в эксплуатации, его надо пускать в серию, но нельзя. Чтобы запустить, необходимо решение Совета Министров, а чтобы поставить этот вопрос на Совете Министров, нужен не только заказчик, нужен исполнитель, который бы в письменном виде подтвердил, что он согласен принять такой заказ. Но кто же согласится добровольно взять на себя хлопоты производить новое, необычное!

А вот еще пример. Знакомлюсь с образцами новой боевой техники. Среди этих образцов средства связи. Спрашиваю генерала, который обслуживает показ:

— А как относительно этой техники в США?

— Но вы же знаете, что мы по крайней мере на 15 лет отстаем от них во всех планах.

— Что же тогда мы засекречиваем?

— Именно это и засекречиваем. Кому же есть смысл показывать свою отсталость?

— Но американцы, наверное, знают, как неладно у нас с новой техникой…

Американцы, конечно, знают, а засекречиваем мы не от них, а от своих… А еще для содержания огромной армии тех, кто охраняет секреты. Куда бы они делись, если бы мы не держали все это в тайне? Но они только на то и способны, чтобы охранять, потому что ничего другого делать не умеют».

***

«Я любил нынешнюю свою работу, как любил всякое дело, за которое приходилось браться. Но Академию я любил еще и по-особому. Однако после ХХ съезда партии, после всех лицемерных разговоров о культе Сталина с одновременным творением нового культа в моей душе царил разлад. Мне трудно было молча терпеть лицемерие правителей, но вместе с тем я понимал, что выступление обойдется мне катастрофой всего, что устоялось, и того уклада, который меня полностью устраивал. Поэтому я старался утолять свои протестные настроения усилием воли и трудом. В последних числах августа 1961 года я передал совету Академии свою докторскую диссертацию — и почувствовал себя свободнее.

И здесь с особой силой свалилась на меня та мысль, которая давно уже преследовала: надо выступать! Молчать хватит. Но я же имею трибуну, с которой далеко услышат. Меня позже, уже в диссидентские времена, очень часто спрашивали о кошмарах, пережитых в тюрьмах и психушках, а я самые большие кошмары пережил в академии и дома в августе 1961 года. Я прощался с академией… И с людьми, которых любил, прощался… С семьей прощался, с женой любимой. Не обойдется мне такое выступление, не простится; а как они останутся без меня, без привычной среды? Страха не было.

Но было что-то больше страха. Жалость к близким людям. Жалость опустошающая, когда стоишь рядом с любимым человеком, видишь его муки и помочь не в состоянии. И отчаяние тебя берет: «Нет, долой все, никаких выступлений, простите меня, родненькие, за то, что я намеревался вам причинить такую беду». Но время проходит, и новые не менее тяжелые думы начинаю с иронией: «Да, правильно. Зачем это тебе? Генеральские погоны надоели, высокие ставки, специальные буфеты и магазины? Что тебе до каких-то там колхозников, рабочих, которые гниют в тюрьмах и лагерях? Живи сам, упивайся сладостями жизни. Отброс ты, такой-сякой Петр Григорьевич!» От одной к другой крайности. Все ищу ответ — что должен делать. И ответ не приходит — вплоть до конференции».

ВЗРЫВ

«Конференция открылась в десять часов утра. Первый доклад — «О программе партии». Только что объявили повестку дня конференции, я подал записку с просьбой предоставить мне слово после первого доклада. Пока еще это не вызвало никаких эмоций, потому что подача записки еще ничего не означает. Списки тех, кто выступает, составляются предварительно, а такие, как моя, «дикие» фамилии, записываются после списка. Выступать дают возможность только тем, кто есть в списке. Чтобы предоставили слово «дикарю», за это еще надо побороться. Я еще не решил, буду ли бороться. Поэтому и думать не хотелось. Звучание доклада убаюкивало. Ни одной оригинальной мысли.

ПЕТР ГРИГОРЕНКО С ЖЕНОЙ ЗИНАИДОЙ МИХАЙЛОВНОЙ. США. НАЧАЛО 80-Х ГОДОВ / ФОТО C САЙТА DIC.ACADEMIC.RU

Думаю о жене и сыне Андрее. За этими мыслями я и не заметил, как закончился доклад, хотя вместе со всеми похлопал докладчику за то, что закончил. Начались дебаты. И чем дальше они подвигались, тем тревожнее стучало мое сердце. Надо было решать. В это время, если бы кто-то знал о моем намерении, ему бы не составило труда сдержать меня от выступления. Проходит час. Кончается второй. Сердце бьется у самого горла, а решения еще нет.

Наконец подступает решающий момент. Председатель президиума объявил очередное выступление, не упоминая, кому следует подготовиться. Мне ясно: после этого выступления президиум предложит прекратить дебаты. Огромный зал, до отказа заполненный безликой (для меня в данном случае) и враждебной массой, сковывает мою волю. В голову лезет самый простой вывод: молчать. Как собрание решит, так и будет. Прекратят дебаты, значит — не судилось мне выступать сегодня. А предложат — выступлю. Однако такие размышления — лицемерие.

Поднялся председатель: «Товарищи! Поскольку все основные вопросы программы выступлениями охвачены, есть предложение — дебаты прекратить». И в это мгновение меня кто-то подхватил и поставил на ноги. Хотя и не было никакого решения, я громко и четко промолвил: «Прошу слова по этому поводу!» — «Да, говорите, товарищ Григоренко, — указал карандашом в мою сторону председатель. — Вам предоставляется слово. 10 минут».

Я встал и пошел. Что творилось со мной тогда, я никогда рассказать не смогу. Я себя не чувствовал. Такое, по-видимому, происходит с теми, кто идет на казнь. Страшнее этого я никогда не переживал. Это был самый ужасный момент моей жизни. Но это был и мой звездный час. До самой трибуны я дошел, сосредоточенный на том, чтобы дойти. Заговорил, никого и ничего не видя. Как и что я говорил, описывать не буду, лучше приведу стенограмму».

(Отрывки из выступления Петра Григоренко на партконференции Ленинского района Москвы)

«Товарищи! Я долго думал, говорить или не говорить и не нарушать спокойный ход конференции, а затем подумал, как Ленин, если бы он захотел что-то сказать, — он бы поднялся.

Я лично считаю, что в проекте программы не совсем полно проработан вопрос о путях отмирания государства, вопросы о возможностях появления нового культа личности. Сталин стал над партией: это ЦК доказал. Появляется вопрос: значит, есть какие-то неурядицы в самой организации состояния всего дела партии, которые делают возможным это. Что произошло в нашей партии? Представьте себе, что смогли бы Хрущева уничтожить, как многих других. Ведь это чистая случайность, что в ЦК к моменту смерти Сталина нашлись сильные люди, способные вознести партию с ленинской силой. Чистая случайность, что Сталин умер, он мог жить и до девяноста лет (Большой шум в зале).

Мои конкретные предложения таковы: усилить демократизацию выборов и широкую сменяемость, ответственность перед избирателями. Надо прямо записать в программу о борьбе с карьеризмом, беспринципностью в партии, взяточничеством, обманом партии и государства ради личной выгоды, что несовместимо с пребыванием в партии. Если коммунист, который пребывает на какой-либо должности, допускает бюрократизм, волокиту, подхалимаж, кумовство и в какой-либо форме зажимает критику, его следует подвергать суровому наказанию и, безусловно, устранять с занимаемой должности, отсылать на место, связанное с физическим трудом в промышленности или сельском хозяйстве (Аплодисменты, шум в зале).

Мы одобряем проект программы, в котором осуждается культ личности, но появляется вопрос: делается ли все, чтобы культ личности не повторился. А личность, может статься, появится» (Шум в зале).

***

Дальнейшую эволюцию взглядов Григоренко, глубину его прозрения можно понять, представив себе, что было потом. Ведь это говорил тот человек, который впоследствии за свои убеждения отбудет шесть лет в советских спецпсихушках, который, отбросив устаревшие и кровавые партийные догмы, выдержал многолетнюю травлю и преследование гэбистов — предтеч Путина (сначала десятки раз поступали предложения «покаяться — а то вам же хуже будет» — однако гэбисты не знали Григоренко-воина!), который станет национальным героем крымскотатарского народа, возглавив его борьбу за свои права, в итоге станет одним из известных во всем мире лидеров диссидентского и правозащитного движения в СССР.

И будет всегда помнить о своих украинских корнях. Вот строки из его статьи «Дорога во Вселенную» (1982 год): «Стремление к государственности в течение веков овладевало украинским народом. Пламя борьбы за свободное, самостоятельное соборное Украинское Государство то ярко полыхало во всей Украине, то погасало под жестокой стопой и только теплилось в глубинах народных. Но никогда не было того, чтобы оно погасло совсем. С какой силой ни подавлялось бы это стремление, как бы ни топтали искорку затушенного костра, он снова и снова разгорался и обретал новую силу».

Поистине так! И 7 сентября 1961 года Генерал предпринял первый (только первый, но решающий) шаг на путь к Правде, к защите национальных интересов и права на свободу как украинского, так и всех остальных народов бывшего СССР.

Автор: Игорь СЮНДЮКОВ, «День»

You may also like...