Служба в армии Беларуси: «Опускали лицом в говно. Кто вам про такое потом расскажет? »

3 октября в беларусской части, некогда известной на весь СССР дедовщиной, нашли в петле 21-летнего солдата-срочника, пинчанина Александра Коржича. Как рассказал  официальный представитель Следственного комитета Беларуси Сергей Кабакович у повешенного солдата на голове была майка, а ноги были связаны шнурком.

В истории 21-летнего Александра Коржича, погибшего в воинской части в Печах, Степан Кульченко узнал свою службу.

Степан Кульченко был в Печах в учебке, потом служил в Марьиной Горке. После службы работал в милиции, но понял: это не его. И пошел обычным рабочим на химзавод. Теперь он работает в частном бизнесе. Когда стало известно о смерти солдата Коржича в Печах, 36-летний Степан решил: надо рассказать, как его ломали в Печах, рассказать, что это не случайность, а система. «В Марьиной Горке служилось совсем иначе, как на курорте», – подчеркивает он. А в Печах был ад.

Степан Кульченко служил в Печах 6 месяцев, с середины 2000-го до начала 2001 года. Теперь ему 36 лет, призывался он в возрасте девятнадцати. Степан никогда публично не рассказывал о том, что с ним происходило во время службы под Борисовом.

Сайт Радио «Свобода» опубликовал воспоминания бывшего солдата срочной службы.

Деньги для прапорщика на мороженое

«Нас привезли в Печи из Минска еще в гражданской одежде, без формы. Распределили в казармы на ночь. Лег спать, заснул. Проснулся от того, что на шею накинули ремень, ударили под дых. Молодой сержант. Кричит: «Дай деньги прапорщику на мороженое!» А нас там таких 200 человек. Все с проводов только, при деньгах».

«Второй день в Печах у меня тоже был не очень хорошим. Выдали обувь со словами: «Чтобы тебе хорошо ходилось по советской земле». То есть, на один размер меньше. Я пошел к прапорщику жаловаться, а он мне говорит: «Хочешь митинговать? Я вот тебе сейчас дам плакат, краски. Рисуй лозунг и ходи вокруг казармы, митингуй». То же самое мне потом сказал комбат. Это все они меня переучивали, так как на моей личном деле было красным фломастером написано – БНФ. Я сам видел. Шесть месяцев я в такой обуви проходил и кроссы бегал. Когда перевелся в Марьину Горку, обувь поменяли в первый же день».

«Потом «субботники» начались. «Субботник» – это когда с полученных солдатами денег они сбрасываются сержантам на девушек. Девушек приводили прямо в казарму, нас сгоняли в один угол на несколько часов, а с девками уже во другом были они. Кто ближе оказывался, мог все видеть. Просто на глазах сержанты это делали. Множество девушек проходило там. Некоторых мы уже знали. Были и женщины. «Субботники» по ночам проходили».

«Деньги давали сержантом не все. Я не давал. Другие ребята сопротивлялись. Не могу сказать, что было полное подчинение. Были случаи, когда ребята объединялись и вместе противостояли сержантам. При мне пинские держались вместе, я даже удивился, что они так организовались сами. Но если кто-то не платил, то были «санкции».

«В туалете любили закрыть. Насыплют туда хлорки и закрывают солдата. Ночью могли поднять. Час ночи, а сержант команду «подъем» дает. Это как минимум. Кто продолжал сопротивляться, тому пряжкой по почкам били. Накрывали на кровати матрасом и били. Это чтобы следов не оставалось. Следов не видно, но у меня до сих пор после таких «процедур» спина болит. И почки больные».

«У одного парня – кажется, он из Борисова был – денег просто не было. Бедная семья, он не мог попросить. Ему доставалось больше других. Его больше обижали, отправляли на грязную работу на ферму».

«Письма все читали наши. Знали, что деньги пришли. Один ты не мог идти на почту, только с сержантом. Ну и он на месте также просил прапорщику на мороженое».

«Ритуал» дедовщины в одной из частей Борисова. Фото: nn.by

Любовь к родине в туалете

«Лично меня учили «любить Родину». Происходило это в туалете. Замыкали ночью и приказывали 12 раз подряд спеть гимн БССР. Именно БССР, а не современный. Почему-то им он больше нравился. Пока не споешь 12 раз, оттуда не выпускали. Я сопротивлялся. Тогда заходили и в г… лицом опускали».

«От настроения сержантов многое зависело. Даже возможность поесть. Мы могли обедать, только если сержанты сидят за столом. Они встали – и все, еды больше не дают. Иногда мы просто не успевали получить свою порцию. Это нормальным считалось, если человек десять не пообедали либо не поужинали».

«Бывало так, что солдаты ходили жаловаться к руководству части. Таких потом на смех поднимали. Мол, ты не мужик. А ведь это оскорбление. Вы подумайте, только в моей роте 80 человек. А никто не рассказывает. Какой мужик вам расскажет, что его лицом в г… опускали? ».

«Мстили прапорщиком и сержантом отчасти по мелочи. Прикажет сапоги почистить – ему там дырку сделают. Такое было сопротивление. А что ты сделаешь? Приходили в казармы идеологические сотрудники. Либо специалисты по воспитанию. Так они ничем не отличались от нашего комбата».

«На второй месяц службы у многих крыша ехала. Особенно у людей с высшим образованием. Им совсем тяжело было. Они морально не были готовы к издевательствам. Не могли поверить, что все это реально происходит. Представьте, что человек с высшим образованием может лезть в бак с мусором и искать там куски хлеба, которые сержанты не доели и свиньям выбросили. Слезы текут, а человек ест».

«Система действует потому, что отбор идет с самого начала. Ни один сержант или офицер не доложит вам правды о Печах. Они себе людей подбирают из числа курсантов. Выбирают наиболее наглых, оставляют в части, делают сержантами. Потом этот сержант идет в школу прапорщиков… Эти люди делают с новичками то же, через что прошли некогда сами. Они ничего не будут останавливать».

Фото Сергея Гудилина / nn.by

Мы жили мыслями о переводе в другую часть

«У меня не было мыслей о самоубийстве. Возможно, потому, что я сразу настраивался на худшее. Но я видел, как физически крепкие парни в Печах падали духом. Слышал, что люди обсуждали возможность отрубить палец топором или желудок перцем сжечь. Чтобы из армии комиссовали».

«Я не могу точно cказать, что произошло с Александром Коржичем.Убийство это, самоубийство или доведение до самоубийства. Знаете, здесь все может быть. У сержантов в Печах крыша едет, они богами себя чувствуют, не могут остановиться. Довести кого-то там до самоубийства – это очень просто».

«Я решил рассказать обо всем, потому что боюсь, что дело Коржича спишут на нескольких сержантов, возможно прапорщика, и все. Найдут кого-то. Но в казарме ночью должен быть также офицер. У нас было так, что через стену от туалета была комната офицера. И они заходили в туалет по своим делам прямо во время издевательств, справляли нужду и уходили. Часто пьяные были… Я видел также, что комбат бил сержанта за то, что он слабо на нас давит».

«Мы жили тем, что нас переведут в другие части. Когда я из Печей попал в Марьину Горку, то это была как Турция, курорт. Офицеры другие. Криков не было, давления. Меня комбат в первый день к себе позвал, попросил, чтобы было «без политики», и все. Никаких проблем больше не было. Солдаты могли что-то между собой начать, какой-то конфликт. Но командование части их сразу прекращало».