Россия тюремная: «Раньше били, теперь политика — морально удавить»

Начальник отряда в одной из российских колоний с 20-летним стажем рассказал PublicPost о том, кто и зачем идет работать на зону, как осужденных проводили сквозь строй в 90-ые, как их морально подавляют сейчас, как стучат, как наказывают, как составляют характеристики и берут явки с повинной. А также почему у осужденных по «педофильским» статьям нет шанса на УДО — даже если начальники догадываются, что они невиновны.

Про приход в колонию

Это было в начале девяностых, когда я из армии пришел. Куда идти работать? Сокращения везде, безденежье. Погулял месяц и пошел на завод. Мастер на заводе хороший был, и он сказал: «Если ты сейчас к нам придешь, через месяц опять будут сокращения, и первыми под них попадут как раз новенькие, поэтому тебе смысла нет к нам идти». В двадцать лет подвязок мало, из профессий — водительские права да электрик третьего разряда.

Мать предлагала устроить сторожем или дворником — нах** надо! Молодой парень — и сторож или дворник! Ну, говорит, иди в милицию тогда. Пошел в милицию. Тогда как раз все друзья из армии пришли, и все пошли в милицию работать. Все те, с кем раньше бегали из магазинов все воровали и с ментами боролись (ментов-то не любили), все они в итоге пошли в милицию.

Я последним пришел туда, и мне сказали: «Если только в ППС, и то не факт, что ты там останешься». Я подумал: «Да ну, посижу пока дома». Через неделю я узнал, что в нашем городе есть колония. Ну, думаю, пойду туда попробую — в охрану. Благо, по армии был с охранной деятельностью связан — ракеты охранял. Пришел туда: «Возьмете?» Они: «Берем».

Фото: Денис Гуков/РИА НовостиТекст: Мария Эйсмонт

Как и Мара Salvatrucha, членов MS-18, зачастую легко определить по их обширным татуировкам, которые иногда охватывают все лицо. В США чиновники отреагировали на такое нательное исскусство своеобразно, лишая работы и допуска в школы для тех, на ком обнаруживали такие тату. Некоторые прошлые и нынешние члены MS-18 стали удалять свои татуировки дабы предотвратить их опознание в качестве члена банды (для этого используют специальный лазер для удаления татуировки). Новые лидеры банд, такие, как MS-13 стали отказываться от татуировок, чтобы избежать дополнительного внимания.

Мы из Гондураса  банда «La Mara 18»

Про выживание в 90-ые

На производстве деньги не платили по полгода и зарплату выдавали продукцией колонии: нарды, шахматы, шкатулки, подсвечники. Бушлаты под зарплату брали за талончики — их вместо зарплаты выдавали. Продашь — будут деньги, не продашь — не будут. На рынке стоял и продавал, предлагал кому-то. Не только я — практически половина учреждения ходили так. Рыбаки и охотники с удовольствием военные штучки брали.

В основном спросом пользовались камуфляжи. Шахматы брали, но мало — потому что у нас не было специалистов в колонии, которые бы шикарные делали. Были, но немного — в «художке» в основном, откуда мы их и пи**или. Есть официальный цех на производстве, а есть в жилой зоне маленький цешок — хозяйская «художка» называется — там зеки работали без оплаты труда и чисто на подарки для администрации.

Там уже сидели крутые специалисты, их отбирали специально и учили. За это им лишняя посылка, облегченка, поощрение или УДО. Там на статью не обращали внимания: убийца, насильник — неважно, лишь бы умел хорошо резать. Но это раньше такое было — сейчас как раз стараются обращать внимание на статьи.

Про педофилов на зоне

Сейчас по всей стране идет бум педофильный. Педофилов — никуда! Вообще никуда! Нам указявка пришла: если педофил у тебя сидит — он должен умирать. Не в прямом смысле слова, а в переносном. Независимо от того, хороший человек или плохой, он должен умирать в зоне. Этого требует Москва. Указявка как пишется — «обратите особое внимание на осужденных по статьям таким-то». Они ж не пишут конкретно — «вы их п*здите», они пишут «обратите особое внимание». Но мы научились читать между строк.

Сидит у меня зек, который просто мыл свою падчерицу шестилетнюю. Жена пришла под градусом, увидела, что он прикасается к ребенку, и заяву подала. Он у меня три года сидит и ревет. И я ничего не могу с ним сделать — я прочитал его дело, пообщался, даже запрос участковому сделал, тот подтвердил, что все так и было — никакой педофилии. А указявка такая — удавить. Имеется в виду не то, чтобы он там повесился или вздернулся, а чтобы сидели до конца и никаких облегченных условий. Чтобы сколько определили, столько отсидел, и без поблажек. И что нам делать?

У нас просто выбора нет — мы обкладываем их нарушениями, чтобы они не смогли подать на улучшенные условия. У нас выхода другого нет: если я это не сделаю, там вплоть до уголовного дела будет за халатное отношение — предупредили нас даже официально. Но этот конкретный живет лучше многих мужиков — там тоже про него узнали, что он ничего не делал, ну и я его где-то прикрываю.

Если уйдет педофил по УДО — сразу идет проверка, даже если он пока не ушел, но материалы поступят на УДО с положительной характеристикой — там понаедут все. И вплоть до увольнения. Там не разбираются. Указявки идут в основном на статьи с 105 по 109 и 131-135: убийцы и насильники.

Процент невиновных есть, но маленький. На мой взгляд, один, два, ну, максимум три процента. Для меня, как начальника отряда, зэки — они все одинаковы. Я стараюсь их равнять и спрашиваю с них одинаково, независимо от того, убийца, насильник или вор. Но если внутреннее есть ощущение, что сидит ни за что — скащуху делаю: лишнее поощрение, например, или подстраховываю, чтобы не трогали, потому что он мне нужен где-то.

Про войну между отделами

В нашей колонии идет война между отделами. У нас три отдела: воспитательный (начальники отрядов), отдел безопасности и оперотдел.

У нас идет рейтинг начальников отрядов. Оценивается, сколько ушло по УДО, сколько на поселок, сколько перевелось на облегченку, сколько получили помилование — за это даются баллы, и если ты занял призовые места — у тебя за это премия идет. Чем у тебя в отряде будет лучше — тем лучше тебе.

А у оперов и безопасников баллы идут так: чем больше наказано, чем больше в изоляторе, чем больше выявлено нарушений — тем больше баллов им идет.

Если я отпустил по УДО много — мне плюс, а если они этому не воспротивились — им сразу минус. Вот такая катавасия у нас идет очень давно. И в управлении прекрасно все понимают, но ничего сделать не могут. Им выгодно: разделяй и властвуй. Мы кого-то можем прикрыть, а кому-то видим, что уже ничем не поможем, потому что его все равно съедят опера и безопасники или сверху придет указявка кого-то съесть.

Приходит на кого-то ориентировка, и человек попадает под колпак, как будто мишень у него. «Не промахнись, товарищ чекист!» это называется. И начинается на него охота. И опера, и люди из отдела безопасности как увидят его, сразу: «Ком цу мир! Чего не поздоровался?» «Так я здоровался». «Значит, плохо здоровался!» И — взыскание. А начальник отряда сидит и понимает, что вроде надо выгородить, вроде нормальный парень, для тебя что-то делает. Но когда идет указявка сверху — тут у меня уже руки связаны, и я ничего не могу сделать. Вроде нарушение есть — наказать надо, а не хочется. А не накажешь — тебе сразу рапорт .

Про явки с повинной

Очень большой плюс для оперативника, если он с осужденного возьмет явку с повинной. Если они возьмут две-три явки с повинной в год, им можно целый год ничего не делать, а премии идут. Явки добывают по-разному.

Я явки с повинной брал, но я брал по-чесноку. Осужденный пришел ко мне сам, и дал шесть явок с повинной: он признался, что давно-давно чего-то у кого-то украл, давно-давно на улице у кого-то что-то забрал . Он прямо так и сказал: «Я хочу облегчить душу». Я говорю: «Ну давай!» И он ка-а-ак пошел! Я говорю: «Стой, подожди, я хоть успею записать». А знаете, почему? Из-за того, что в характеристике на УДО будет сказано, что он раскаялся и дал явку с повинной. А 158-ая статья (кража) — там срок давности истекает моментально.

Ну даже если ему добавят месяц-два — все сжирает срок, который он сидит. Он ничем не рискует, но у него в характеристике будет указано, что он дал явку с повинной сам. Ну и начальнику отряда плюс. Я после этих шести явок год сидел курил, ничего не делал.

Бывает, придумывают, но это все же проверяется: было такое дело или нет, и если нет — то за ложные показания, за то, что мы свое время тратим, а ничего не подтверждается, им достается.

Я слышал, что иногда выбивают явки. Но с начальников отрядов выбивать явки не требуют. У нас надо, чтобы в отрядах было спокойно и тихо, нам конфликт с зэками не нужен.

Про характеристики

Это цирк. Был у нас один насильник — его посадили за четыре эпизода по 131-132 (изнасилование). Вдвоем с другом или даже втроем они на праздник сняли девчонок, пошли с ними в квартиру, и там все вытворяли так, что девки от них с четвертого этажа прыгали — было резонансное дело. И по этому зэку сразу пришла бумага: если по нему хоть что-то хорошее напишете в характеристике, то вам жопа.

А парень оказался умный — хотя образования никакого нет, но так получилось — и он с первого дня вступил в «краснополосники» — это люди, которые сотрудничают с администрацией, так называемые «козлы». Он вступил туда с первого дня, потому что если ты «козел» — тебя не трогают, рапорты на тебя не пишут, а только поощрения тебе объявляют. Чего ему ни скажешь — все делает, форма одежды в идеале — не докопаться.

Так он подавал шесть раз на УДО, и все шесть раз я сидел и мучился: что бы придумать ему в характеристике отрицательное? Он же весь положительный. Даже оперативники им довольны были, он выдавал им явки с повинной — выбивал из других осужденных, и нарушения других осужденных фиксировал, и доносил, они же — оперативники — сами выписывали ему поощрения, у него 14 поощрений было за восемь лет, и пришлось подписать ему облегченные условия содержания. А указявка сверху такая: дела по 131-135 — не дай бог будет положительная характеристика!

Иду к психологу, говорю: так и так, понапиши что-нибудь отрицательное, фигню какую-нибудь, мне лишь бы зацепиться и отказать ему. Психолог сел, херню какую-то придумал, а я на этом основании написал характеристику, плюс приписал, что он вину не признал, официальных извинений потерпевшим не принес. На основании психологических тестов администрация считает, что нельзя его рекомендовать. Он еще подозревался в одном преступлении — девчонку изнасиловали и убили за два дня до свадьбы — дело висяк, но многие на него думали.

Про сук

Раньше это называлось СДП — «секция дисциплины и правопорядка», теперь их упразднили, но неофициально они все равно остались. Обычно в СДП приходит всякая мразь — убийцы, насильники, причем те, кто реально все совершил. Но управлять с их помощью легче. Я всего знать не могу, что у меня в отряде происходит, мне по-любому нужны информаторы, ведь с меня спрашивать будут, а если я ничего не знаю, то мне грош цена. И я ищу таких людей. Как правило, они сами приходят, заставлять быть суками не надо никого, суками сами становятся. Они понимают: чтобы раньше свинтить, им надо сотрудничать с администрацией.

Кайфа никакого от того, что стучат, нету. Я информацию сам стараюсь выуживать. А эти козлы — на*** они мне нужны? Им веры никакой. Они хоть и работают на администрацию, но каждое слово их надо проверить. Я один раз обжегся, и мне неудобно потом было перед зэком: я его в изолятор водворил, а он был ни при чем. Он просто не поделился с красноповязочником посылкой своей, и тот начал его подставлять, а я повелся на это, но это было давно, я тогда только начинал работать. Я перед зэком потом извинился: «Извини, — говорю, — бывают в жизни неудачи». Зэк все понял: мы до сих пор общаемся, я его потом на бесконвойку перевел.

Про избиения

Сейчас уже давно такого не бывает, а раньше, в девяностые, зэков по прибытии проводили сквозь строй. Когда я первый раз это увидел, для меня это было шоком.

Автозак приезжает, зэков оттуда выгружают — буквально выпинывают, и они падают. И стоит строй офицеров и инспекторов с дубинками. И чтобы зэки поняли, куда они попали, их сквозь строй пропускают. Там стояли люди с палками, а сзади еще и собачки: с такими укусами потом были люди — ой-ой-ой! Такое ощущение по рассказам, что это было тогда в каждой колонии.

Я тогда стоял на вышке, и я офигел. Я не любитель драки, я в основном драки стороной обхожу, пытаюсь мирно решить проблему, и только когда некуда деваться — дерусь. А тут видишь, как ни за что бьют — только за то, что спрыгнул и упал. «Ах ты сука, на ногах стоять не можешь?!» И десять палок в спину. Я думаю, пойду-ка лучше чай попью, не могу на это смотреть, там брызги крови были.

А потом несколько лет спустя развозили одну колонию, к нам привозили многих оттуда. Я тогда был уже офицером, и мне дали палку и приказали: «Сейчас привезут, ты должен махнуть палкой один-два раза». Я не махал, я просто стоял, ничего не делал. Я не могу человека за просто так ударить. Если б он мне что-то плохое сделал, я бы его ударил, а так он сидит на земле закрывшись, и даже тебя не видит, чего его бить-то?

Били не все: те, кто был с жизненными понятиями — они не били, а те, кому было все до фени и пофигу — они били. И тогда я увидел одного начальника отряда, он был с двумя палками. То, что там потом было — предыдущие разы показались цветочками.

В голове было такое: «Че творите, нах****?» Одному по пьянке рассказал — он тоже работал и тоже это видел, даже больше меня видел, потому что дольше на четыре года работал. И он говорит: «Ну и куда ты пойдешь? Ну скажешь ты им — так больше работать не будешь».

Раньше политика такая была — бить на приеме, чтобы они боялись администрацию. А потом уже пошла другая политика: у людей, которые видели, как это происходило в девяностые, когда крови было море, сработало что-то, что так нельзя. И теперь эти люди — уже «старички» — сами объясняют молодым: бить-то не надо, их надо морально удавить, словами. Не пустить в баню, например, не пустить в магазин — зэки сами станут послушными. Не пустишь в магазин — зэк уже понимает, что он что-то не так сделал, сам придет и скажет: «Я больше так не буду, пустите меня в магазин».

Были моменты — сам бил, но там был уже край. Зэк просто ходил всех нах** посылал, к другим зэкам приставал, все на него жаловались. Я с ним долго разговаривал, но он опять за свое. Ну и вызвал его к себе, спрашиваю: «Было такое?» Он: «Было». «Ну вставай». И он к стене встает, я беру такую тоненькую палочку… Почему тоненькую? Потому что она не бьет, а жжет, я это по себе знаю, я в армии на себе такую испытал — меня в чибиса переводили так: восемь ударов.

И вот после моей воспитательной беседы зэк в корне изменился. Потому что они знают, что воспитатели — начальники отрядов — не бьют, и если тебя избил начальник отряда — это значит, ты уже дошел до края.

А еще недавно зэк зэка побил. Сотрудники тут вообще были ни при чем — ну разве что не уследили. Такое бывает у нас в колонии с периодичностью раз в год. В других колониях, может, чаще или реже. Как правило, такая мелочь затаивается: скажут, он упал. Споткнулся. Как начальник решит, так и будет: если он решит — будет уголовное дело, решит, нечаянно — просто будет акт Н1 — производственная травма. Начальнику это выгодно — замолчать, чтобы рейтинг был выше, чтобы его не журили. Даже если этот зэк будет жаловаться, он ничего не сделает — будут взяты пояснения у сотни зэков, они скажут, шел, шел, нечаянно споткнулся и упал. И никак не доказать.

Про будущее зэков

По моим наблюдениям, процентов 80 из тех, кто сидел, вернулись обратно. Все зависит от социалки. Они выходят — работы ноль, никто не берет, куда деваться? Один зэк освободился в 2004, потом обратно пришел в 2005. Я его увидел, удивился. Спрашиваю: «Чего ты тут делаешь?» Он говорит: «А куда мне деваться было?»

Ну, бывают и те, кто не возвращается. Один у меня освободился по УДО, потом устроился на работу, образование получил высшее, двое детей у него, и мы с ним до сих пор общаемся. Но вообще, как я вижу, если человек отсидел в тюрьме — он обязательно попадет второй раз. Нечаянно где-то попадет невзначай в историю какую-то. И ему сразу, не придавая значения, виноват — не виноват, скажут: «Сидел? Давай второй раз!» Есть один бывший зэк — убийца, из породы беспредельщиков 90-х, так он теперь каждую неделю звонит — за жизнь общаемся, житейские проблемы обсуждаем. Этот уже никуда не пойдет — возраст, во-первых, и потом, он сидел 15 лет, в том числе в 90-ые, когда сильно били, он вышел инвалидом второй группы. Из дома почти не выходит.

Про мотивацию

Хочется поменять работу. Надоело все. Я не люблю подчиняться, но когда жизненная ситуация такая, то что делать? Куда идти?

Мы шли на работу от безысходности. Некуда было идти, и мы устраивались туда, где платили. Сейчас, наверно, во многом то же самое. Варианты такие: на заводе в**бывать за 10 тысяч, или тут за 14 тысяч ничего не делать, ходить по кругу. Когда устраиваешься, в голове такое: отработаю три-пять лет, а потом другое место найду, более оплачиваемое. Я тоже когда устраивался, думал, что на три года. В мозгу сидело: не люблю ментов, военных, отработаю три года и уйду. Потом пошло повышение, офицерская должность, а потом смотришь — до минимальной пенсии осталось 5 лет. Куда уже увольняться? Доработаю до пенсии.

Текст: Мария Эйсмонт, publicpost