Бизнес за решеткой: дневник арестованного предпринимателя. Часть 5: я не жалею!

Жена арестованного: в день ареста мужа мне объявили таксу. Полтора миллиона долларов до, и столько же после. Доктор Смерть, похоже, сядет. Санкции за дневник: перевели в камеру провинившихся, забрали одеяло, потеряли телевизор. Я не жалею!

…Самый большой кошмар в жизни жены арестованного – это друзья. И твои, и его, и общие. Самые честные из них те, кто в первую же секунду отказался от тебя и от него. Сначала ты негодуешь, а потом, спустя месяцы и, наверное, годы, понимаешь – эти были лучше. Лучше, чем те, кто звонил и предлагал помощь в первый месяц. А потом тихо уходил. Уже зная досконально твои реальные проблемы. Вот этим – уходящим – ты отдашь все. И среди этих встретишь мародеров. Тех, кто без тебя залезет в твой дом и вынесет оттуда все, включая батареи отопления. «Тебе ведь это уже не нужно». 

Когда это случилось, когда мародеры – лучшие друзья – вынесли из нашего дома все, включая батареи, мне позвонил «смотрящий по Москве»: «Отбирать последнее у зека нехорошо», – сказал он мне. Я знаю. Я не дам их адрес. У них новорожденные двойняшки.

…Зато – за то, видимо – бывает и другое. Бывает, когда люди, которых ты считал приятелями, оказываются друзьями. Это главное ощущение в жизни. Вообще – главное.

Ужасно видеть жен. В смысле жен арестованных. Я два раза в месяц (если повезет, больше не положено) хожу на свидания. Везло раза два. Первые четыре месяца вообще свиданий не давали. Дали – не дали, не важно, таскаюсь в Бутырку сильно чаще, чем на работу. И всегда – ВСЕГДА, МАЛЬЧИКИ, у меня грамотная подборка респондентов – 90 процентов жен приходят в первый и в последний раз. На ком вы женитесь?

Впрочем, есть три вида жен арестованных. С первым видом понятно, тут красок не хватит. Второй вид – Мурки. Ну, не знаю, как еще живописать. Это – соратницы. Но это к блатным. Они хорошие, правильные, по возможности верные. А если и не очень верные, то как-то по-честному, в очереди на свидание первой встречной все расскажут, и ему тоже, и порыдают, и покаются, и колбасу принесут… Третий вид – железные курицы. Безмозглые дуры, которые скрывают от детей, что случилось с их отцом. Потому что им «стыдно». Это в основном жены крупных чиновников. Чиновники женились на «правильных девочках». А теперь «девочкам» стыдно. А замуж выходить не стыдно было? Тьфу на них. Я Мурок люблю.

Фиг бы с ними, с женами. Матери – из железных куриц – тоже иногда отказываются от своих сыновей, попавших в беду. Редко, но бывает.

Я – нелегально, конечно – дружу с сокамерниками мужа. Это когда его куда-то запирают, они мне звонят, предупреждают, и мы начинаем общаться. Первым делом они дают телефоны своих жен, чтобы у меня была связь «на всякий случай»: им-то они первым позвонят, а со мной может и не получится. Сколько я уже пережила таких жен – не сосчитать. Потом они перестают брать трубку, потом сокамерники (скорее всего, уже бывшие сокамерники мужа – их часто перетасовывают) начинают звонить только мне, предают приветы мужу (понимая, что он тоже сейчас позвонит), и говорят страшные слова: «Нас никто не ждет». Да знаю я, давно знаю. Да вы и сами понимаете. Какая жена крупного, или даже среднего, бизнесмена, будет вас ждать восемь лет? Так и деньги кончатся. Восемь – это как минимум, если не по «делу ЮКОСа». Если по ЮКОСу – больше. И неважно, что ваша фамилия не Ходорковский. Если по ЮКОСУ, начинайте с одиннадцати. Кинг сайз, как говорили на свободе.

Ей-богу, судьи знают это лучше меня. Во всяком случае, судя по приговорам.

…Суд и следствие – это отдельная песня. Перефразируя поэта, скажу: «Суд и следствие: кто более матери-истории ценен?». Однако, ценники одинаковые, что там, что там. Они продают надежду. Они хотят взять денег, дать взамен надежду, а потом отключить мобильники. Не верьте им, девочки.

В день ареста моего бизнесового мужа посредник – не хрен собачий, а цельный генерал-лейтенант – объявил мне таксу: полтора миллиона долларов сразу, и муж выйдет. Потом еще полтора – за закрытие уголовного дела. Я пошла с шапкой по всем знакомым и незнакомым, занимая ненадолго – как я думала. Вот муж выйдет, и все отдаст, и все получится. Дура.

Потом – сильно потом – я поняла, что «честное вымогательство» заканчивается в точке «арест». Люди в погонах – у меня где-то завалялись их визитки – относительно честно вымогают деньги за то, чтобы не арестовали. Арестовывают за отказ платить. Мой муж, как оказалось, готов был им платить, его партнеры – нет. Где-то за месяц до ареста муж сунул мне в тумбочку конверт, пусть мол, у тебя полежит, а то потеряю. И в момент ареста успел позвонить и сказать: «Конверт».

В конверте была записка для меня: номер его уголовного дела, фамилия следователя и телефон генерала-посредника. Конспираторы хреновы вы, а не мужики. Дело передали другому следователю, а предыдущего отстранили по итогам какой-то там проверки. Так всегда делают, когда вымогательство переходит в другую стадию. Новая следователь, толстая истеричная бабища в звании полковника, подняла таксу в два раза. За себя и за того парня. Я дала. Полтора миллиона долларов США. Аванс. Через посредника, генерал-лейтенанта, того, из конверта. Когда мужа не выпустили, а бабища сказала, чтобы я ей больше никогда не звонила, я собралась в прокуратуру. «Не ходи, – сказали мне адвокаты, – Там был посредник, и посадят, конечно, тебя, за ложный донос. Ничего не докажешь». Зашла на сайт генеральной прокуратуры, почитала УК – и не пошла. Не хочу сидеть. Its only money.

…Ах, эти московские суды… А ну-ка, потягайте меня за ложный донос. Я не буду писать в какие-то там мифические квалификационные коллегии. Я знаю вам цену, до копейки. Я здесь напишу, с фамилиями.

Тверской суд был первым в моей жизни и жизни моего мужа. Суд должен был санкционировать его арест. Это было почти год назад. Вот в этом суде я впервые окунулась в судебную атмосферу: знатоки меня поймут. О… Ооооо. За прошедшие со дня ареста моего мужа 10 месяцев я побывала во всех судах Москвы, кроме Зюзинского и Кузьминского, и не горю желанием пополнить коллекцию, хотя, похоже, придется.

Когда нормальный человек приходит в суд, первое, что его сшибает, это запах. То есть вонь. Чемпионы по этому делу (по моему опыту, первенство присуждать не буду), это Пресненский и Тверской храмы правосудия, самую малость отстает Мещанский. Вонь – это от туалетов. Сотни людей приходят сюда каждый день, на один толчок, мужчины и женщины. Многие, я извиняюсь, ссут просто на лестнице, так гигиеничнее. Судьи имеют отдельный толчок с ключом. Не ссать же им с простыми налогоплательщиками, право слово.

Так вот, Тверской суд, первый мой опыт (наивная была, странно вспомнить). Ну, вонь – к которой я еще не привыкла, не то, что сейчас. Сижу с адвокатами, волнуюсь еще, ожидая победы здравого смысла. Тут же представитель прокуратуры – усатый мужик сверкает крупным камнем в печатке. Приходит помощник следователя, рыжая бабка в подледниках, с мокрыми подмышками, и на наших глазах, сидя за компьютером судьи, начинает печатать постановление суда. Который еще и не состоялся. До которого еще два часа. Я дергаю адвокатов.

Они смотрят на меня сочувственно, но, видя мой напор, начинают снимать процесс на камеру телефона. Бабка говорит: пошли, мол, вон отсюда, суд не дал разрешения снимать. Тут же и суд подоспел. Дело было вечером: первым делом судья сообщила, что ее ждут дома и ей некогда. Потом послушала протесты адвокатов. И – не выходя из зала – зачитала свое решение. То есть решение суда. Выданное ей бабкой. Арестовать. Протесты адвокатов в протокол не вошли. А как же они могли войти, если протокол был напечатан загодя? Ну, уж потом-то я не удивлялась.

Тут же впервые мне предложили купить свидание с мужем. Предложила следователь МВД, бабища-полковник. Деньги брали конвойные. Две тысячи рублей минута. Я была еще неопытная, у меня с собой – кроме денег, здесь иллюзий не было – случилась только вода. Девочки, берите с собой еду – не себе. Кормить надо и мужа, и конвой. Плюс деньги. Впрочем, такса Тверского суда – самая высокая (они прикреплены к Следственному комитету МВД, то есть дважды менты, поэтому дорого). В других центральных судах – вдвое ниже. В окраинных – вчетверо.

Пресненский суд почти такой же. Такса незаконного свидания – тысяча рублей минута. Вход с крыльца, который слева, если стоять лицом. Без звонка не соваться. Конвойные менты сами позвонят на мобильник, и сами предложат придти. Деньги давать сразу при входе.

Заказчик дела против моего мужа – член Совета Федерации, с неприкосновенностью – открыто сказал мне, что он «простимулировал» судью и что «за ним присматривают» представляющие его адвокаты. Сказал, через кого занесли и сколько – не стесняясь. И сколько мужу в связи с этим дадут. Заказчик обещал, что дадут 8 лет. Через несколько месяцев дали ровно 8. Пресненский судья ушел на повышение, в Мосгорсуд, как и обещал член Совета Федерации. Минута в минуту. Как дело закрыл. Думается мне, совпадение. Так и напишу, на всякий случай.

Бережёного бог бережёт, а не бережёного конвой стережёт (русская народная пословица и поговорка).

Без справки из психдиспансера в суд посетителей не пускать

Пока продолжает писать жена. При первой же возможности Александр пришлет очередной дневник – следующую синюю коленкоровую тетрадку, купленную в тюремном магазине. Мне вчера звонил его бывший сокамерник, тоже из бизнеса – Александр его упоминал, это тот человек, бизнес которого понравился генералу из МВД.

Его, генерала этого, многие арестанты – из деловой среды – поминают. Оборотистый, видать, мужик, и жадный. Сокамерник передал, что видел Александра в тюремном храме, у него все без изменений, даже относительно хорошо, насколько это вообще может быть в тюрьме. Сокамернику, кстати, дали 5,5 лет, а актив отняли – это была земля в Сочи. В тюрьме никто не знает, что дневник опубликован. Судя по всему, об этом не знают и в Пресненском суде.

Сегодня я провела там полдня. И чуть не угодила в обезьянник. Для меня даже судебного пристава с двумя конвойными вызвали, дабы те препроводили меня из храма правосудия в соответствующее место. Но пристав попался сообразительный – и вообще, похоже, хороший человек. Он помог получить мне разрешение на свидание с мужем – это вместо того, чтобы препроводить – а я не спросила, как его зовут. Ты уж извини, парень, я даже не поблагодарила. Это от неожиданности. Я уж было в обезьянник собралась.

Вообще получение разрешения на свидание – процедура изуверская. Мужа арестовали в июле, а первое разрешение на свидание я получила только в феврале, когда начался суд. Когда дело находится в стадии следствия, разрешение дает следователь, в моем случае бабища-полковник. Не дала ни разу. Хотя в первый месяц, когда я через посредника генерал-лейтенанта занесла деньги, она провожала меня из своего кабинета до выхода на улицу лично, и жарко шептала в ухо: да, заходил тут генерал, какой ужас, какая роковая ошибка получилась с Вашим прекрасным мужем, сейчас разберемся и выпустим быстренько, я ж не зверь. Потом уже, из разговоров с женами, выяснила, что это классика жанра. Не давайте им ничего, девочки. Вы будете надеяться до последнего, и после этого последнего все равно будете. А когда все сроки выйдут, следователь начнет орать, кидать телефонную трубку и не давать никаких разрешений ни на что. Моя бабища после передачи мною денег посреднику хотя бы обыски прекратила. В ту же секунду. Я видела потом в деле бумагу, что запланированные обыски в квартире и на даче не состоятся, потому что «нецелесообразно», хотя ордера – вот они, приложены. И дата стоит на бумаге: ровно тот день, когда посредник получил деньги. Вот я и поверила тогда, что за деньги все обойдется. Да, а посредник сменил мобильник примерно через месяц.

Когда следствие закончено, дело поступает в суд. И разрешения на свидания выдает уже судья. Ему тяжело мотивировать отказ в разрешении. Не то, что следователю: бабища всегда могла сказать, что, мол, в интересах дела и следствия нельзя. А тут всё, дело закрыто. Поэтому мне дали разрешение на первом же судебном заседании. Суд длился месяц. После приговора, если есть кассация и надзорная жалоба (а в нашем случае есть), заключенный получает статус: осужден, но приговор в силу не вступил. Это до решения Мосгорсуда. И разрешения на свидание выдает осудивший арестованного суд. Тот судья, который его осудил. Одно разрешение – одно свидание. Положено два раза в месяц.

Но наш-то судья на следующий день после приговора отъехал на месяц в отпуск, после чего, загорелый и неожиданно белозубый, сразу перешел в Мосгорсуд. В таком случае разрешение на свидания должен давать любой другой судья по уголовным делам соответствующего суда. Ага, сейчас. Сейчас он все бросит и даст. Нас много, а он один.

До сегодняшнего дня у меня работала следующая тактика: я приходила к помощнику и.о. председателя суда, заходила в кабинет и плотно садилась на лавку (стулья в суде не положены). На меня орали, меня гнали – я сидела, как гвоздь: мол, никуда не пойду, пока не получу положенного мне законом разрешения. Вызубрила все законы о судьях и сыпала цитатами. В итоге помощник и.о. председателя суда плевалась в мою сторону и лично отводила меня за руку к какой-нибудь сердобольной судьице. И та, не глядя, подмахивала бумажку с разрешением. Однажды мне выдали разрешение на черной бумаге. Что-то там у них с принтером случилось. В тюрьме, получив черную бумагу, не удивились.

Сегодня я допустила ошибку: меня отправили к судье, но не за руку. То есть сначала за руку, но как-то все судьи и судьицы куда-то подевались в разгар рабочего дня. С полчаса искали хоть кого-нибудь. И в итоге меня отправили к судье через три этажа. Ладно, думаю, справлюсь. Вот тут-то и началось.

Первым делом помощница федерального судьи сказала, чтобы я вышла и не мешала ей работать. Потому как у нее здесь сверхсекретные документы повсюду раскиданы. Душенька, говорю, я ж выйду немедленно и навсегда, только паспорт у меня возьмите и бумажку, положенную мне законом, дайте. И – цитату ей, цитату про свидания, из постановления Пленума Верховного суда. Это я зря ей сказала. В общем, помощник федерального судьи мне сообщила, что без справки из психдиспансера о состоянии посетителя в суд никого пускать нельзя.

А мне такую справку точно не дадут. И вызвала приставов (они внизу при входе суд охраняют) для препровождения. Прибывший с конвоем пристав послушал ее и попросил бумажку мне таки выдать. Тут как раз на шум-гам и судья подоспел. И тут – вы не поверите – они хором выдали мне чужие документы. Дескать, надо заявление написать, вот отсюда перепишите (до сих пор только один раз такое заявление писала, больше не требовали).

Я говорю, это же чужое дело. Тут пристав меня плечом аккуратно пихнул и пошли мы с ним в коридор с чужими документами. Так я их сфотографировать могу, говорю я всем присутствующим, включая судейских. А пофиг. Так я и сфотографировала, на телефон, в разных ракурсах, не прячась. А пристав мне помогал: и подсветить пытался, и книжку держал, чтобы удобнее было заявление писать, и диктовал, и всячески деликатно ухаживал.

Так мне дали разрешение на свидание (не факт, что оно состоится – там еще тюрьма должна одобрить). А в телефоне у меня остались интимные подробности чужой жизни: некий гражданин грузинской национальности, сидит по такой-то статье, в Бутырке же, вот номер паспорта, вот прописка и проживание, вот ходатайства от родственников и их данные – все, дата обновления – 15 мая сего года. Это выдали мне сегодня федеральный судья Пресненского суда и его помощник. Поэтому с удовольствием назову фамилии: судья Шипиков А.И. и его помощник девушка Семитко О.А.

А про грузинского сидельца ничего не скажу. Я ж не судья. Документы из телефона отсканировала.

Ротация: Доктор Смерть, похоже, сядет

Дневник жены.

А у нас в Бутырке перемены. Посадили главврача по прозвищу Доктор Смерть. Сегодня была премьера у новенького доктора. Тоже неплох.

Вообще бутырский доктор принимает у родственников лекарства для заключенных по четвергам, с 10 до 12.00. Чтобы попасть к нему с лекарствами, нужно записываться часов с 6 – 7 утра. Очередь – живая. Список начинает вести самый первый, прибывший на место. В Бутырке всегда, везде и на все дикие очереди. Никогда, ни разу не видела склоки среди многонациональных посетителей, хотя они представляют собой полный срез всего российского общества. Здесь железный порядок и взаимное уважение, сочувствие и желание помочь друг другу.

Здесь много старушек, инвалидов и беременных женщин – их как-то стараются опекать, особенно старушек, которые всё путают. Смуту вносят либо сами работники Бутырки, либо менты, которые пришли с передачей или еще с какой нуждой для своих посаженных, и первым делом предъявляют очереди свои корочки: мол, мы менты, мы первые пойдем. Ага. Нашли, кому предъявлять: очередь обычно молча начинает аккуратно оттеснять ментов, а к заветной двери мирно подходят два – три мужичка из очереди же, и следят, чтобы все прошли строго по списку. Забавно, что менты, поначалу наглые, начинают чувствовать звериную силу очереди и отходят. Впрочем, и не встают в хвост никогда: идут каким-то своим путем.

Каждый раз, сколько бы я ни ходила в Бутырку, я встречаю Сумасшедшего Адвоката. Он всегда среди нас. У него наметанный глаз и он выбирает новеньких, чтобы предложить им свою копеечную помощь. При мне ни разу еще никто не согласился. Да он особо и не навязывается. Он всегда в центре внимания – и одет ярко, и коммуникабельный запредельно, и политически грамотный: любит рассуждать про текущую ситуацию, в стиле Голоса Америки. Он всё знает про то, где мы все оказались. Он дает советы, причем всегда полезные, особенно в бытовом (тюремном) плане; не найдя клиентов, он делает это совершенно бесплатно. И он всегда в курсе событий в тюрьме. Вот и сегодня – захожу, а он уже собрал вокруг себя кружок и рассказывает, что сегодня с лекарствами у всех будет облом. Даже и не пытайтесь.

Да, действительно, на облом очень похоже: очередь не движется, и часам к 11 становится окончательно понятно, что сегодня многие страждущие не получат своего валидола. Обычно примерно из 100 человек к доктору успевают попасть человек 20. А сейчас – ну никак не движется дело. Поднимается небольшой, но внятный ропот. На ропот выходит новый доктор: в синем форменном кителе, лысоватый такой дядечка в довольно дорогих очках.

Майор, что ли – никогда я не научусь звезды считать. Объявляет: не буду ничего принимать, пока не покажете мне таких и таких бумажек вот с такими и такими подписями и печатями. И порошков никаких не приму. Это что-то новенькое, правила резко поменялись: раньше нужны были другие бумажки, и порошки было можно в фабричной ненарушенной упаковке, хотя и в ограниченном количестве.

Девушка в офисном костюме спросила про витамины: мол, аскорбинку она принесла. «А вдруг Вы туда подмешали чего, а мне потом сидеть, как предыдущему доктору, вон в апреле его уволили и дело там теперь уголовное. Я в тюрьму не хочу». Да ты и так в тюрьме, Гиппократ.

Похоже, это в связи с историей про передоз у сокамерника, о которой писал мой муж. Запалил-таки положенец свой канал доставки наркотиков.

Пока моталась по очередям, рассмотрела внимательно объявление о приеме на работу в Бутырку. Воспроизвожу с сохранением орфографии: «Бутырка приглашает на работу мужчин и женщин в возрасте от 18 до 37 лет. Полный социальный пакет. Возможность получения бесплатного высшего и среднее-специального образования. Иногородним предоставляется общежитие. Зарплата от 15 000 до 27 000 руб в месяц. Тел. (495) 251-89-80».

И адрес сайта Бутырки имени известной деревни Потемкина. Вот он: www.butyrka-sizo.ru

Там на одной из фотографий есть мой муж. Далеко, правда, в архиве. Давно сидит

Последнее свидание

Дневник жены

Была на свидании в Бутырке. Наверное, оно последнее в Москве. На неделе у нас Мосгорсуд, от которого никто ничего не ждет, потом будем подавать документы в Верховный суд. Параллельно уже можно заниматься Страсбургом. В Мосгорсуд мужа наверняка не повезут: это заведение у нас модное, там по видеосвязи судят. И туалеты там в порядке, и чистота, и тишина, и электроника: на Счетную палату похоже, по размеру инвестиций и по общему стилю. Конечно, туда никто арестантов и не возит. Суд – он для судей. А я поеду обязательно.

Мне интересно: все дело против Александра построено – сфальсифицировано, уж если называть вещи своими именами – на основании ксерокса с факса документа, которое следствие «случайно нашло» на полу у адвоката «потерпевшей стороны», у адвоката заказчика. Причем следствие даже поленилось отрезать номер факса – это номер приемной заказчика в Совете Федерации. А один том дела, который в какой-то краткий миг вел нормальный следователь, по фамилии Кмедь (у нас сменилось три или четыре следователя), вообще куда-то делся. Испарился, как не было. Пресненский суд и ухом не повел. Ну, ладно, пресненского судью заказчик «опекал» – по его же словам. А эти-то что? Просто хочу в глаза посмотреть.

После Мосгорсуда муж отправится на зону. В какую, куда, когда – неизвестно. Его какое-то время подержат в Пресненской пересыльной тюрьме, она одна на Москву, и он уедет. Мы с ним оба думаем, что увидимся теперь нескоро. Впрочем, бывший сокамерник мужа (тот, у которого генерал отобрал актив в Сочи) уже дал кое-какие наводки. Скорее всего, буду коррумпировать зону: говорят, в любой зоне все дешевле, чем в той же Бутырке – а может, и по правилам что-то удастся сделать.

О последнем – наверное – свидании. Я сказала мужу, что его дневник опубликован в интернете. И что люди читают. Попросила что-то сказать для читателей. Он, по-моему, не поверил до конца, что так оно и есть, что опубликовано: может, решил, что я просто хочу его морально поддержать. Я записала, что он сказал: «Многие в тюрьме знают, что я веду дневник. Все спрашивают, будет ли он опубликован. Вот недавно спрашивал С., (который занимал важный пост в «Томскнефти»). Мы все ждем этого. Для многих моих знакомых по тюрьме очень важно, чтобы о них знали. Важно знать, что о нас знают».

Александр обещал, что попробует передать еще одну свою тетрадку на неделе. На свидании это сделать невозможно: общение идет по телефонным трубкам, мы сидим друг напротив друга в двух стеклянных кабинках, отделенных друг от друга и относительно звукоизолированных. Кабинок 18, так что одновременно к двум десяткам родственников (можно приходить по двое и втискиваться в одну кабинку) приходят 18 арестантов.

В пятницу, когда пришедшие на свидание стояли в «накопителе» одновременно с теми, кто пришел за разрешением на свидание (день в день свидание получить нельзя – сначала разрешение, потом его рассмотрят, потом, быть может, свидание), пришла милая молодая женщина с мальчиком лет четырех, может.

Оставить, видимо, не с кем было – она за разрешением как раз пришла. Мальчик вцепился в решетку, коей обильно украшен накопитель, и, в общем, поначалу почувствовал себя как в зоопарке. Все время говорил слово «клетка». Ему было забавно и непонятно, почему мы тут в очереди по одну сторону решетки, а в клетке – дядя в форме (лейтенант, выдающий разрешение). И вдруг неожиданно до мальчика дошло: это ж тюрьма. Боже, как он рыдал. Он боялся, что его сейчас тоже посадят. Вся очередь, как по команде, отвернулась к стене и тоже завсхлипывала. Подрасти сначала, мальчик. А там уж как повезет.

Мосгорсуд взял тайм-аут

Дневник жены.

Мосгорсуд у нас сегодня был, вторая инстанция. Странная какая-то вышла история.

В Мосгорсуде я была третий раз в жизни. И третий раз вышла с высоко поднятыми бровями. Каждый раз страшно удивляюсь и развожу руками. Впервые я там была почти год назад, когда рассматривали кассацию по поводу решения Тверского суда об аресте мужа.

Районный суд был безобразным – как мне тогда казалось, сейчас-то я понимаю, что других и не бывает – и я была уверена, что уж Мосгорсуд-то все увидит, мы обнимемся со справедливыми судьями, пожмем друг другу руки и будем жить долго и счастливо подальше от тюрьмы. Поначалу вроде к тому и шло: судьи смотрели на дело, наклонялись друг к другу, на что-то показывали пальчиком в строчках, потом переносили слушания недели на две. И в итоге решили минуты за три: во всем отказать, пусть сидит.

Сегодня, несмотря на большое количество дел, в списке которых наше первым не значилось, моих адвокатов вызвали первыми. Сразу стало понятно: будут откладывать. В зале суда установлен большой плазменный монитор (видеосвязь с тюрьмой), и арестантов нам видно (им нас – нет); мужа в телевизоре не было. Председательствующий – а здесь всегда трое судей – говорит: мол, дело большое, сложное, объемное, нужно внимательно изучить. Ну да, 19 томов. В прошлом году было 17. Ничего там с тех пор нового не появилось: как не были опрошены ключевые свидетели, так и нет; как не было подлинников документов, так и нет; как не было экспертиз, так и нет. Изучать-то нечего. Кроме того, что пресненский судья назвал «а следствие догадалось…»

Мой адвокат (бывший следователь, так часто бывает) рассказал, что встретил недавно кого-то из следственной группы по делу мужа. Тот спросил, мол, сколько дали. Дали восемь, отвечает адвокат, причем в суде прошло даже «покушение на легализацию» (есть такое извращение: как будто следствие провело трепанацию и обнаружило в черепной коробке затаенные мысли). «Как прошло, эта хрень прошла? Во дают!», – хохотал следователь. Ага, прокурор 11 лет просил, обхохочешься.

Когда я узнала, что мой адвокат – бывший следователь по особо важным делам, я спросила, почему ушел. «Ты понимаешь, в нашем деле всегда есть выбор: расследовать, судить или в адвокаты. Насмотрелся, плюнул и ушел, зато в глаза могу смотреть». Тот, что хохотал, тоже может смотреть: как говорится, плюй в глаза…

Этот блог читают: во всяком случае, на суд пришли журналисты, сложив, видимо, некоторые вещи в какую-то картинку с фамилиями. Девочка из ИТАР-ТАСС подошла к моим адвокатам, стала спрашивать про дневник. Они и правда впервые слышат, поверь. Дневники я получаю из того же места, куда заношу запрещенные к передаче яйца, творог и котлеты. Это не адвокатские, конечно, руки, о чем ты. Есть много других возможностей в нашем строгом государстве, где можно все и всем, но не всегда и не везде, и очень дорого.

Кстати, я час сидела с ИТАР-ТАСС в судебном коридоре на одной лавочке. И девочка меня не вычислила. Как говорил по аналогичному поводу товарищ Саахов, «плохо мы еще воспитываем нашу молодежь…»

Письмо из женской тюрьмы

Встречалась с Яной Яковлевой. Она тоже бывший сиделец («дело химиков»), тоже по бизнесу: сильный, мощный человек – и очень красивая женщина. Ей удалось выйти – после 8 месяцев тюрьмы – и удалось отстоять бизнес. И она ничего не забыла. Она организовала некоммерческое партнерство «Бизнес Солидарность» (ссылки вот и вот, например) и пытается помочь тем, кто попал под раздачу – или еще попадет.

Она сказала: «Мы натолкнулись на систему, которая массово уничтожает страну». Я спросила Яну: Как ты думаешь, почему бы российскому правосудию ни надеть на арестованных бизнесменов электронные браслеты и не дать им возможность продолжать заниматься бизнесом хотя бы на период следствия – чтобы сохранились рабочие места, чтобы выплачивались кредиты? Почему нужно обязательно сажать всех подряд? Яна ответила: «Чтобы иметь электронные браслеты, даже изготовленные за счет бизнесмена, надо иметь нормальную спутниковую систему слежения, то есть не ГЛОНАСС.»

И еще сказала: «Знаешь, почему никто не вступается за бизнес? Народ-то думает: подумаешь, коммерс поганый, посадили – не жалко… А ведь никто богаче не станет от того, что кого-то посадили, потому что цель посадки – не возмещение ущерба, если даже он и был. Цель посадки – посадка. То есть уничтожение».

Яна сидела в тюрьме и тоже много чего там повидала. Она отдала мне письма из тюрьмы. Не свои – свои она опубликовала в книге «Неэлектронные письма».

Вот, например, письмо Саши Белоус – оно было адресовано маме Яны, Татьяне Николаевне, и публикуется с согласия всех сторон. На каждой странице письма стоит штамп учреждения: учр.ИЗ-77/6, это женская тюрьма на Шоссейной.

Саше Белоус сейчас 27 лет. Почти четыре года она сидит в тюрьме по самой любимой статье, прилагаемой для бизнесменов и бизнесвумен: ст. 159, часть 4 (как и мой муж): мошенничество в особо крупных размерах. Под эту статью подпадают любые бизнес-заработки свыше 1 млн рублей. Саша Белоус вместе с сестрой Ириной занимались туристическим бизнесом. Имели офис на Остоженке. Крышевали их, как и положено, менты. Менты подняли ставки – сестры не смогли платить. Обе сели. Не берусь судить о наполнении их уголовного дела: на суде не была, да и не об этом речь. Две молодые девчонки, у одной из них – дочь, сели в тюрьму. Причем арестовали их обеих в день рождения младшей сестры, Саши, прямо в ресторане… Поймали бандиток. С телекамерами, при гостях и родственниках, да с показом по телевизору на всю страну – задолго до суда…

Сашину сестру зовут Ирина, дочку Ирины зовут Анечка. Сидят и Саша, и Ирина. Я сначала хотела изменить имена, хотя об этом никто и не просил. А потом оставила: из-за мужчины, из-за бывшего уже мужа Саши, Алексея, и из-за общего их друга Сергея, хорошего, похоже, человека. Не только бабы – жены арестованных – бывают подлы. Арестантки говорят, что мужики линяют гораздо быстрее…

Отец сестер не пережил суда и ареста. Он умер. Мужья отказались от них. У них теперь есть мама и Анечка. Анечка одной дочь, другой племянница. Саша первое время сидела с несовершеннолетними и была их воспитательницей. Еще раз: автору письма 27 лет, из них четыре года она сидит в тюрьме, обеим сестрам дали по шесть с половиной лет. Что ж такого страшного мог сделать человек в 23 года по 159-й «бизнесовой»? – не убил ведь никого, не покалечил (со мной в Бутырке в очереди стояла женщина: ее муж покалечил пасынка, дали 10 месяцев). Автор письма, Саша, окончила экономфак МГУ, знает два языка, и, в общем, только начала жить. Письмо прошло цензуру следственного изолятора. Там кое-что вычеркнуто и замарано – не разобрать.
…………………………

Здравствуйте, дорогая Татьяна Николаевна! Получила от Вас на прошлой неделе письмо, которое стало для меня настоящим подарком. Я сразу узнала Тициана, теперь он висит у меня на работе. Спасибо за такой чудесный подарок. Извините, что долго не писала. Времени действительно не хватает, но при желании можно выкроить. Я недавно написала письмо домой, на которое ушло два обеда. Еще одна причина моего молчания – это абсолютная оторванность от внешнего мира. И чем дольше я здесь нахожусь, тем сильнее это ощущаю. В голове пустота. Я собираюсь писать письмо, а писать не о чем. Рассказывать о том, где я сейчас, никакого желания нет, а другого тоже нет.

После моего суда я уже сменила три рабочих участка. В феврале я работала в прачечной, в марте была дежурной по коридору, сейчас я опять работаю в магазине. Работы много, ухожу в 7 утра, прихожу в 10 вечера. Но уже нет усталости, улыбаюсь, смеюсь. У меня хорошие отношения в отряде. Хотя понимаю, что улыбаюсь только для того, чтобы не сорваться. Каждый день искусственно создаю себе хорошее настроение. Просыпаюсь, и заставляю себя думать, что все сегодня будет хорошо. Каждый день борьба. Спать не хочу, хотя сплю мало. Не считаю дни, не замечаю времени. Нет, аморфного состояния тоже нет: просто все неинтересно, одинаково. Старого уже не помню, а нового нет ничего. Как будто все остановилось вокруг: день сурка.

Конечно, нарушают все это периодические звонки маме и свидания. Мама ждет, держится. Я об этом стараюсь даже и не думать, поскольку очень болезненно дается любая мысль о маме. И об отце, которого уже никогда больше не увижу. О том, как все это долго длится. Стараюсь не думать об этом, живу тем, что вокруг, не даю ни на минуту себе расслабиться. В марте на свидание приходил Сергей. Помните, я писала Вам, что он мой друг? Он ни с того, ни с сего вдруг начал рассказывать мне про Алексея, что очень меня разозлило. Я резко его прервала, сказала, что все это прошлое и мне неинтересно. Конечно, солгала. Не могу смириться с тем, что Алексей женился, что в прошлом году у него родился ребенок. Это так, потому что нет другого, потому что я застряла в прошлом… Любой разговор о нем вызывает у меня агрессию. Так и в разговоре с Сергеем получилось. Сергей сказал, что я зря делаю поспешные выводы, и что сначала нужно выйти, а потом решать, что мне нужно, а что нет. А вот я так не думаю.

Сейчас я в ожидании УДО (условно-досрочное освобождение) Ирины. Она идет на комиссию в мае. Надеюсь, что в мае ее поддержит администрация. Но опять все будет решать суд. В суде тоже не все просто. Некоторых и при поддержке администрации не отпускают. При этом находят какие-то причины странные – но согласно уголовно-исполнительному кодексу – или еще что-нибудь, какую-нибудь откровенную ерунду. Ирина настроена на отказ. Я не разделяю ее пессимизма, так как по искам мы все выплачиваем из нашей никчемной зарплаты, и Анечка тоже гасит выплаты по искам. Я думаю, дело не в иске, а в судах и правосудии – они такие же, как люди, общая масса в России. В государстве кризис, тюрьмы переполнены, преступность растет. Все одно и то же.

Но я рассчитываю, что результат будет положительный. Суд у нее в июне, если она пройдет комиссию – без поддержки изолятора она не хочет ехать в суд.

Мое второе УДО наступает 28 июля. Я надеюсь, что в августе тоже поеду в суд.

Могу похвалиться тем, что уже получила девять благодарностей. Играю в местном театре, состою в трех секциях (трудовой адаптации, психологической помощи и досуга).

У нас тут тоже чувствуется весна. Раздражает этот воздух, теплый ветер. Хочется достать где-нибудь два крыла и улететь. Одним словом, весна дает о себе знать во всей своей красе.

Татьяна Николаевна, я получила от Вас все Ваши бандероли. Спасибо. Кофе, как всегда, был отличный. Из Вашего письма поняла, что от Ани Вы толком информации не добились. Поэтому расскажу сама. По поводу приговора: все остановилось на надзорной жалобе в Президиум Мосгорсуда. Я ее написала, но не отправила. Жду второе УДО. Ирина подавала на УДО вместе со мной, но отозвала ходатайство и в суд не пошла. Потом подавала в марте, но опять отозвала, так как не была переведена на облегченные условия. Сейчас и я, и Ира ждем перевода на облегченные условия. Ждем, надеемся, что это скоро произойдет. Здесь так много всяких формальностей. Наш начальник отряда говорит, что торопиться не надо.

Мама в Москву пока приезжать не хочет, ее держит наш дом, и я понимаю ее: ей труднее всех, но голос бодрый. Жизнь продолжается. Сейчас и она, и Анечка замерли в ожидании того, что мы будем дома. Все ждут.

Очень хочется встретиться с Яной. Я не сомневаюсь, что она идет вперед и только вперед. Искренне радуюсь, что она боец, сражается и в бизнесе, и в политике. Я уверена, что и в личной жизни все наладится. По-другому нельзя. Яна, передаю тебе привет, очень часто тебя вспоминаю. Хочется так много тебе рассказать, но, видимо, надо еще подождать. Время придет.

Татьяна Николаевна, Вы спрашиваете, что нужно. Из продуктов вроде бы ничего, так как Анечка раз в месяц делает большой магазин, а все остальное получаем в передаче и в бандеролях. Мне тут рассказали, что я «живая легенда» для малолетних. Смешно, правда?

Единственное, чего мне сейчас не хватает – это туфли, так как мне быть здесь все лето. Я Анечке написала, надеюсь, что она передаст. Туфли черные, на небольшом и не тонком, устойчивом каблучке. Обувь здесь изнашивается мгновенно.

Но больше всего мне хочется иметь саше (sachet). Здесь это можно. Я попросила Сергея, но он ничего не может найти. Татьяна Николаевна, если Вы увидите sachet, буду очень Вам благодарна за этот подарок. Так хочется, чтобы одежда пахла духами… Наверное, можно и парфюмированный крем.

Я коротко подстриглась, каждое утро пытаюсь уложить волосы маленькими заколочками и иду на работу. Выгляжу хорошо. Не хожу в грязном, делаю маникюр, слежу за собой. Матом не ругаюсь, не грублю, слежу за речью. Тренирую память за счет того, что учу стихи и молитвы. Я пишу себе на листочек и хожу целый день, читаю – то есть подглядываю. Так я за пару дней чего-нибудь да выучу. Потом хожу, и все, что знаю, повторяю. За счет постоянной физической нагрузки не полнею, а потому нахожусь в хорошей физической форме. Недавно сдавала анализ крови, так мне сказали, что таких здоровых людей на свободе надо поискать.

Я не даю себе зачахнуть, рук не опускаю. Держусь, правда, на одном оптимизме. Но жизнь продолжается, и ее надо любить во всех ее проявлениях и событиях. «Все проходит, и это пройдет». На этом заканчиваю, буду ждать от Вас письма, и сама постараюсь писать чаще. Еще раз спасибо за Тициана.

Уже очень поздно, и давно погасили свет. Поэтому извините за плохой почерк. Берегите себя, дорогая Татьяна Николаевна.

Обнимаю и целую, Саша.

Санкции за дневник: перевели в камеру провинившихся, забрали одеяло, потеряли телевизор

Дневник жены & мужа

Была в Бутырке. Вообще я там бываю практически каждый день: то передачи, то заявления какие-нибудь надо написать – хоть и без толку. В связи с тем, что отложили рассмотрение наших жалоб в Мосгорсуде, неожиданно появилась возможность свиданий. И – вот она, Волшебная Сила Печатного Слова: в Пресненском суде встретили примерно как Сергей Сергеича Паратова, разве только чарку не поднесли.

Разрешение на свидание дали за 5 минут. Да и в тюрьме перемены: дурацкое объявление о приеме на работу сняли, в окошках приема передач больше не требуют 500 рублей за передачу каких-нибудь сушек с маком (нельзя ничего с начинкой, например, а уж тем более с маком). Зато и не берут, с маком-то, или с кунжутом, или с повидлом. Там вообще все странно: лимоны и апельсины можно передавать, а вот мандарины – нет. Ни за что. Передо мной сегодня стояла пожилая, очень отекшая женщина на больных ногах – я уже ее знаю, часто вместе попадаем в очереди, она только после операции из больницы вышла. Ее сын уже осужден и его отправляют на этап, ему сумку нужно передать.

Она два дня с этой сумкой ходила: сначала не приняли, сказали, иди к начальнику на прием, на приеме офицер сказал – не моя компетенция, я могу только справку в ЖЭК дать, что сидит твой сын, – а сегодня другая смена в окошечке взяла сумку без проблем. Там как повезет – правил вообще-то нет, только настроения. Лейтенант Миша, который свиданиями заведует, как-то раз не пустил к сыну приезжую бабушку: бабушка сказала, что она издалека, денег нет, нет справки из гостиницы и ночует она в машине – так Миша ПТС потребовал, и без ПТС не пустил. А сегодня добрый был, веселый. Просто отличник бытового обслуживания. Так что удалось поговорить с мужем. Записала за ним вот такой пост:

«Как только начальство в Бутырке ознакомилось с моими дневниками, тут же начались перемены. Сначала был очень тщательный обыск, с пристрастием. Ребята из шмон-команды не знали, что ищут, и прямо спросили: «Чего натворил-то?». Забрали в итоге одеяло, переданное нелегально зимой, когда можно было околеть. Перевели на Малый спец, в камеру провинившихся. Старая, грязная камера, с тараканами и клопами.

Сокамерники – три человека, люди кавказские и бывалые. Они научили меня, как использовать по назначению 19 томов моего уголовного дела: надо их равномерно разложить на шконке, сверху матрас, так спать теплее и приятней. Хоть здесь пригодилось. А еще уголовное дело может пригодиться в карцере: там кровать откидная, ее можно использовать только в часы отбоя, и ничего с собой брать нельзя, только документы. Уголовное дело – это как раз документы. На 19-ти томах можно и днем прекрасно разместиться. Правда, у меня до карцера пока дело не дошло.

Пока перемещали в камеру провинившихся, по дороге «потеряли» мой телевизор. Тоже, видимо, мера пресечения. Но у меня еще есть недочитанные книги: Даниил Хармс из серии ЖЗЛ и «Государь» Макиавелли на английском. Хармс здесь особенно хорошо идет.

В своей новой камере я обнаружил и несколько плюсов: во-первых, здесь не так жарко, как было на Большом спецу. Окна моей новой камеры упираются в соседнюю стену и в жару это комфортно. Во-вторых, прогулки сидельцев с Малого спеца проходят в больших двориках, что тоже приятно: хоть небо видно. Исписал уже несколько тетрадей дневника – рано или поздно передам.

Подходил ко мне тут недавно дежурный офицер. Говорит: «Я читал, это ж всё правда. А ты, наверное, жалеешь, что сделал это?».

Конечно, я не жалею».

(Продолжение возможно…)

Бутырка-блог

You may also like...