«Нужно было воровать, потому что нужно было давать»

125 лет назад, в 1885 году, после многолетнего следствия было передано в суд дело о крупных хищениях казенных средств, отпущенных для ремонта дорог. История распределения господрядов, по итогам которой в числе подсудимых оказались представители весьма знатных родов.

«Тотчас же началась его неисправность»

Всегда неспешная машина русского судопроизводства в истории с подрядом на ремонт Подольско-Харьковского шоссе оказалась медлительной до полной невозможности. Начало делу положило заявление супругов Станислава и Михалины Поздняк на имя прокурора Курского окружного суда, сделанное 4 сентября 1873 года по старому стилю, о невообразимых злоупотреблениях, творящихся при поставках материала для поправления и укрепления шоссе.

Ни один русский испокон веку не любил тряской и вязкой езды. Фото: РГАКФД/Росинформ

Лишь пять лет спустя, в 1878 году, следствие дошло до возбуждения, как это тогда именовалось, уголовного преследования. А затем еще четыре года прошло до момента, когда Государственный Совет Российской империи решил отдать под суд самых высокопоставленных обвиняемых. До высшей судебной инстанции империи — Правительствующего Сената дело добралось только в 1885 году, а к слушаниям приступили только в марте следующего года. Причем по указанию Александра III процесс проходил при закрытых дверях, без публики.

Собственно, ничего странного ни в этих проволочках, ни в закрытом характере процесса не было. Ведь на скамье подсудимых кроме чиновников Министерства путей сообщения разного калибра оказались и два представителя знатных семейств. Первым в списке обвиняемых шел бывший начальник управления водных и шоссейных сообщений генерал-майор князь Александр Щербатов — один из Рюриковичей. Вторым — действительный статский советник, что соответствовало чину генерал-майора, князь Вахтанг Багратион-Мухранский из грузинского царского рода. Мало того, в ходе следствия долго и мучительно решался вопрос о степени причастности к злоупотреблениям бывшего министра путей сообщения графа Алексея Бобринского, потомка внебрачного сына Екатерины II.

Интерес не допущенной на процесс публики не могло не подогревать и то обстоятельство, что князь Щербатов считался одним из столпов русского патриотизма и славился суровым нравом в обращении с разного рода инородцами. Так, будучи губернатором Калишской губернии царства Польского, бывшего частью Российской империи, князь отличался исключительной грубостью в общении с польским дворянством и даже знатью. А отказ полякам в любой, пусть и самой незначительной, просьбе входил в число его обыкновений. И вдруг он оказался замешанным в аферу, затеянную, как считалось, купцом-евреем.

Началась она в 1869 году, когда в Министерстве путей сообщения возникла мысль изменить систему ремонта шоссейных дорог. Тогда вся империя делилась на округа путей сообщения, а ремонтом и содержанием дорог занимались их подразделения на местах. При этом гравий и прочие материалы эти участки и дистанции закупали из выделявшихся на поддержание дорог средств. В Министерстве сочли, что чиновники на местах недостаточно рачительно тратят казенные деньги, и решили отдать поставку материалов в частные руки.

Как водится, на бумаге все выглядело великолепно. Господряд выставлялся на торги, которые выигрывал тот, кто предлагал поставку за наименьшую сумму. Затем соискатель вносил треть суммы будущих годовых выплат в виде залога, чтобы при недоброкачественном исполнении поставок или неисполнении их вовсе все недоделки исправлялись другими поставщиками за его счет.

В Российской империи гладкие шоссе были только на бумаге. ФОТО: РГАКФД/Росинформ

Вот только на деле все оказалось совершенно иначе. На торги по поставке гравия и прочих материалов на Подольско-Харьковское шоссе (в документах его еще именовали Орловско-Харьковским и Курско-Харьковским) выставили все шоссе целиком, а такой огромный объем работ оказался подавляющему большинству заинтересовавшихся было предпринимателей не по силам и не по средствам. На первые торги, 8 и 12 августа 1869 года, не пришел ни один желающий. Затем участок от Орла до Курска захотел взять московский купец Крохин. А все шоссе — купец из Бахмута Пеняков.

Правда, цена, предложенная Павлом Пеняковым за поставку материалов — 281 750 руб.,— оказалась на 77 481 руб. выше той, что местные чиновники платили прежде. А в качестве залога он предлагал не треть годовых выплат, а только 20%. Но конкурентов у него не нашлось. Так что правление четвертого округа Министерства путей сообщения, в чьем ведении находилось шоссе, сочло, что следует принять его условия. Однако в столице империи подобный поворот событий сочли издевкой над министерскими указаниями и велели провести новые торги, на которые снова никто не явился. А Пеняков тем временем снизил свои требования на 4250 руб. и согласился внести залог в полном объеме. В итоге контракт на 1870-1872 годы заключили с ним.

Однако на суде обер-прокурор кассационного департамента Правительствующего Сената Анатолий Кони констатировал:

«Едва лишь Пеняков получил подряд и настало время исполнения им своих обязанностей, как тотчас же началась его неисправность».

«Порядок этот был мнимый»

«Уже в январе 1870 года,— говорил в своей обвинительной речи Кони,— по одному второму участку шоссе мы имеем 4 наряда, данных ему и неисполненных им, относительно поставки каменного материала. Когда правление IV округа путей сообщения стало настойчиво требовать от него исполнения нарядов, он донес, что им все исполнено. Правление послало инженера Мухлинского проверить это донесение, и на месте оказалось, что решительно ничего не исполнено и необходимой по ходу ремонта поставки щебня не сделано.

Тогда на месте началась борьба с подрядчиком. Борцом явился начальник участка шоссе — барон Дортезен. Его уж нет в живых, но средь вороха переписки по этому делу и сквозь отдаление лет он все-таки явственно нам рисуется как пылкое сердце, бодрая голова и энергическая воля. Шаг за шагом изобличая незаконные действия подрядчика, стоя неуклонным стражем казенного интереса на месте, Дортезен кончил требованием открытия работ на счет Пенякова, о чем 22 июня и представил правлению. Но открытие работ на счет подрядчика чрез полгода после того, как он взял подряд, вероятно, показалось в этом новом деле — а это был первый подряд на Подольско-Харьковском шоссе — правлению слишком скорым, слишком необычным, рискованным распоряжением.

Оно пошло мирным путем и, несмотря на несомненные данные, сообщенные начальником участка, потребовало от подрядчика объяснений, который и уведомил, что в течение 2 недель им было поставлено 600 куб. саж. щебня. Тогда правление потребовало, чтобы барон Дортезен снова съездил и освидетельствовал, поставлено ли то количество щебня, о недостатке которого он говорит. Барон Дортезен был человек дела, он знал, что для поставки одной кубической сажени каменного материала для шоссе потребно 28-30 подвод, а для разбития ее — 8 человек рабочих и что это стоит не менее 25 рублей. Он сознавал, что при таких условиях поставить на протяжении целого участка в течение двух недель 600 куб. саж. невозможно, и между ним и правлением начались пререкания, выразившиеся в довольно резких бумагах с обеих сторон».

Как рассказывал обер-прокурор, Пеняков в это время делал все, чтобы избавиться от докучливого барона:

«Подрядчик жаловался на действия барона Дортезена непосредственно и неоднократно в Министерство, и наконец, уже в августе 1870 года, из Министерства был прислан по важности дела вице-директор князь Дондуков-Корсаков, который, подъезжая к шоссе, нашел все в примерном порядке. Но порядок этот был мнимый… Шоссе длинною лентою тянулось пред князем, красиво обрамленное симметрически расставленными конусами щебня, вопиявшими о несправедливости притеснительного Дортезена.

Но когда он к ним приблизился, мираж рассеялся, и оказалось, что щебня почти нет, а есть маломерные конусы, одни из которых наполнены песком и мелочью, негодною для шоссе, а другие на всем пространстве от Журавлевки до Белгорода оказались из чернозема, лишь обложенного снаружи щебнем. При этой поездке сверх шоссейного миража обнаружились два явления, которые с этой поры и служат постоянным проявлением болезненного состояния этого дела на месте. Правление командировало в помощь князю Дондукову-Корсакову некоего статского советника Полибина, а сам князь Дондуков-Корсаков на месте потребовал сведений о количестве выставленного подрядчиком щебня от местного инженера Мазуркевича.

Сведения были доставлены, проверены, и оказалось, что поставлено в действительности щебня гораздо менее, чем обозначено в квитанциях Мазуркевича, по которым Пеняковым деньги уже получены. А о Полибине князь Дондуков — не забудем, что он был вице-директор, т. е. человек с большим авторитетом для местных чинов,— должен был написать правлению, прося об отозвании его, так как он слишком принимает к сердцу интересы подрядчика и не только не оказывает содействия к раскрытию его злоупотреблений, но даже старается всеми способами затруднить выяснение истины».

Только в городах с высоким качеством жизни мощение улиц выполнялось с использованием работников и материалов должного качества. ФОТО: РГАКФД/Росинформ

То, каким именно образом Пеняков заинтересовывал чиновников в сотрудничестве, выяснилось на следствии и было подтверждено во время процесса. Один из обвиняемых в злоупотреблениях — начальник дистанции Адольф Шанявский так отвечал на вопросы председательствующего, или первоприсутствующего, как он тогда именовался:

«Первоприсутствующий. Подсудимый Шанявский, не пожелаете ли вы объяснить что-либо?

Шанявский. Меня принуждали подписывать квитанции и все ведомости…

Первоприсутствующий. Как же вас принуждали?

Шанявский. Если, говорят, не подпишете, то вас выгонят со службы, и вы останетесь без средств.

Первоприсутствующий. Что же, вы за это получали подарки?

Шанявский. Получал. Но я не вынуждал денег, а мне вроде подарка дали. Я получал всего 18 рублей жалованья по должности инженер-кондуктора. Сами посудите, разве можно было на это содержаться?

Первоприсутствующий. Сколько вы получили в подарок?

Шанявский. Раз 200 рублей и в другой такую же сумму».

Однако на подкуп министерских чиновников у Пенякова сначала не хватало то ли денег, то ли понимания ситуации. Так что принятые к нему меры оказались суровыми, хотя и не вполне достигшими цели.

«На основании донесения князя Дондукова-Корсакова,— говорил обер-прокурор Кони,— состоялся 9 октября 1870 года доклад Министру главного начальника шоссейных и водяных сообщений князя Щербатова. Разбирая донесение князя Дондукова-Корсакова, князь Щербатов указывал на необходимость строгих взысканий с местных чиновников, предлагая немедленно потребовать от Полибина подачи в отставку, уволить вовсе от службы Мазуркевича, сделав начальнику округа замечание, и указывал на необходимость отобрать от подрядчика Пенякова подписку, что он считает выданные ему Мазуркевичем квитанции недействительными и допоставит недостающий материал, так как в противном случае Министерство вынуждено будет предать виновных уголовному суду. Подрядчику оставалось выбрать одно из двух: или подвергнуться уголовной ответственности, или выдать требуемую подписку. Он избрал последнее. Дело казалось на время исправленным».

В следующем, 1871 году правление четвертого округа, казалось, ввело над Пеняковым неусыпный контроль. Помощник начальника округа князь Багратион-Мухранский шесть раз выезжал для инспекции дел на шоссе. И в пяти случаях из-за неисполнения поставок после докладов князя поставки проводились другими лицами, но за счет Пенякова.

Подрядчик, правда, не унывал и придумал новый способ сокращения издержек. Чтобы не путаться, гравий, поставленный в 1870 году, складывали по одну сторону дороги, а гравий новой поставки подрядчика обязали выкладывать в конусы с противоположной стороны. Вдруг полиция обнаружила, что работники Пенякова перевозят камень с одной стороны дороги на другую. Полицейское начальство, правда, не слишком разбиралось в тонкостях отношений подрядчика с дорожными властями и потому удовлетворилось объяснением Пенякова, что это делается ради удобства проведения дорожных работ, и преследование за мошенничество возбуждать не стали.

«Князь был всегда в крайне стесненном положении»

Заготовка твердого щебня приносила подрядчикам твердую прибыль. А его хищение — просто немыслимую. ФОТО: РГАКФД/Росинформ

Тем временем срок действия контракта подходил к концу, и мало кто сомневался в том, что нерадивого подрядчика заменят другим купцом либо вернут прежнюю систему. Но Пеняков отправился в Санкт-Петербург, и ситуация изменилась самым удивительным образом. Подрядчик заключил новый контракт непосредственно с Департаментом водных и шоссейных сообщений Министерства путей сообщения.

Причем на тех условиях, которые, как Пеняков хвастался по возвращении, он и продиктовал. Поверить в это было трудно, но факт оставался фактом. Один из чиновников министерства — действительный статский советник Головачев перед очередной проверкой поставок Пенякова писал в сентябре 1872 года секретарю князя Щербатова Федору Каширину:

«Я сейчас еду в Харьков по поручению начальства осмотреть Харьковское шоссе. По собрании сведений оказывается, что Пеняков большой плут и там в течение нескольких лет он ничего не делает, так что порядочные офицеры от этого шоссе бегут как от чумы. Но худо то, что Пеняков рассчитывает сильно на свой контракт и в особенности на какую-то протекцию в Петербурге. Контракт действительно составлен до крайности безобразно…

Вследствие этого Пеняков вместо щебня выставляет или песок в четверть дюйма в поперечнике, или камни в 2 вершка в поперечнике, почему его материалом нельзя ремонтировать шоссе, что поведет к окончательному его расстройству. Потом по контракту подрядчик, сдавши ремонтный щебень в казну, уже за целость его не отвечает. Вследствие этого, как никому нет надобности воровать щебень, кроме подрядчика, а он не отвечает за это, то на основании этого он ворует его, и перевозит на другие версты шоссе, и, пользуясь тем, что ему контракт позволяет сдавать щебень по частям, во второй раз сдает этот щебень в казну. Кроме того, пользуясь тем, что по контракту за счет Пенякова можно действовать только с разрешения Министерства, он самовольничает на шоссе…

Очевидно, что все эти безобразия, нетерпимые на казенных шоссе, я должен выяснить и донести Министру. Но как Пеняков говорит всем, что его поддерживают люди сильные, то я желал бы воспользоваться вашими советами, чтобы узнать, насколько можно откровенно выяснять беспорядки этого ремонта и упущения контракта, который заключен в департаменте. Будьте добры, напишите мне в письме».

Тем же вопросом интересовались и дорожные инженеры. Но вскоре оказалось, что тех, кто смеет возражать Пенякову или отказывать в подтверждении выполнения невыполненных поставок, ожидает одна и та же участь — отставка.

Причиной же всесилия подрядчика, как выяснилось на следствии и в суде, оказались денежные дела князя Щербатова. Его бывший секретарь Каширин свидетельствовал:

«В денежных обстоятельствах князь Щербатов, как во время бытности его Калишским губернатором, так и во время служения в Министерстве путей сообщения, до моего отъезда из С.-Петербурга в 1876 году был всегда в крайне стесненном положении, имея много долгов, сколько я помню, по его словам, до 60 000 рублей серебром, чему доказательством служит переписка по департаменту шоссейных и водяных сообщений (по 4-му делопроизводству) о вычете из его жалованья».

Каширин рассказывал, что князь, видимо небескорыстно, способствовал назначению на должности. А другие свидетели говорили о том, что Пеняков был не единственным подрядчиком, которому протежировали князь Щербатов и его ближайший помощник статский советник Феликс Россет. Один из бывших сотрудников министерства рассказывал на следствии: 

«Зовут меня Иван Иванов Зефиров, коллежский советник. Состою я на службе в Святейшем Синоде, а до марта месяца 1872 года состоял я помощником делопроизводителя департамента шоссейных и водяных сообщений. Я помню, что в последнее время моего служения в департаменте шоссейных и водяных сообщений производилось в моем столе дело о заподряде ремонта шоссе, кажется, Рижско-Таурогенского. Заподряд этот принял на себя инженер Эвальд. Я действительно заявлял делопроизводителю Россету, что представленные Эвальдом на торги залоги недостаточно обеспечивают подряд. Это заявление мое вызвало неудовольствие начальства. Россет, видимо, протежировал Эвальда… После того как я заявил Россету о недостаточности залогов, представленных Эвальдом, он объявил мне, что я иду против начальства, что мы не можем вместе служить, так как не сходимся в взглядах… Россет настаивал на том, чтобы я подал прошение об отставке, и при этом объявил мне, что князь Щербатов требует, чтобы я немедленно подал прошение. Я отправился после сего к князю Щербатову, пришел в его кабинет, где уже находился Россет, и князь Щербатов объявил мне, чтобы я немедленно подал прошение об отставке, не позже часа. Щербатов отказывался выслушать мои объяснения».

Понятно, что Эвальд получил столь же выгодный договор с департаментом водных и шоссейных сообщений, что и Пеняков.

А вскоре оказалось, что принципиальный и неподкупный князь Багратион-Мухранский, которого перевели руководить участком шоссе, тоже нашел общий язык с подрядчиком Пеняковым. А свидетели указывали, что в момент раздачи Пеняковым денежных подарков чиновникам князь Багратион-Мухранский получал свою долю в первую очередь и затем отрабатывал взятки в полном объеме.

«Сущность злоупотреблений князя Мухранскаго,— указывалось в обвинительном акте,— заключалась в том, что князь Мухранский во время заведывания 2 участком в конце 1872 г. выдал подрядчику квитанции на поставленный щебень в общем количестве 2074 куб. саж. Из этого количества показал в расход 1495 куб. саж., между тем как все обстоятельства дела приводят к полному убеждению, что князь Мухранский щебня не рассыпал и его в действительности было только 864 куб. саж. Притом же подрядчик одно и то же количество снова предъявил к сдаче, а князь Мухранский принял его как вновь поставленный щебень, так что в действительности Орловско-Харьковское шоссе в течение последних двух лет оставалось почти без всякой поддержки щебнем».

А Пеняков не особенно скрывал, почему ворует. В стенограмме процесса говорилось:

«Свидетель Б. Мериакри, делопроизводитель работ по 2 участку Подольско-Харьковского шоссе, показал, что подрядчик Пеняков, будучи в ноябре 1873 года у инженера Строльмана и оправдываясь в своих злоупотреблениях, говорил, что «нужно было воровать, потому что нужно было давать»».

Обзаведясь связями в столице, Пеняков наезжал оттуда на шоссе крайне редко, передав управление всем хозяйством брату Григорию. Тот, как руководитель работ, и попал в тюрьму после открытия уголовного преследования и отсидел во время следствия полтора года. А Павел Пеняков не вошел в число подсудимых.

«Шоссе страдает какою-то изнурительной болезнью»
Обер-прокурор Кони в своей речи так описывал итоги трудов Пеняковых на Подольско-Харьковском шоссе:

«Каким оно было потом, далее, в конце контрактного срока, когда оно готовилось перейти из рук подрядчика в руки казны, мы знаем из показания и рапорта инженера Стабровского. Он свидетельствует, что шоссе в марте 1874 года было приведено в состояние невообразимое. Не только что обозы должны были сворачивать с него и ехать целиной, не только нужно было прорубать ледяную кору, чтобы двигаться, не только канавы оказались не прочищенными на расстоянии 254 верст, но даже сам ревизор, пред проездом которого были на скорую руку выставлены рабочие, снятые тотчас по его проезде, должен был постоянно выходить из экипажа и идти пешком, потому что ехать в экипаже по шоссе было невозможно. При этом Стабровский производил проверку толщины профиля шоссе, и оказалось, что оно страдает какою-то изнурительной болезнью, так как слой шоссе, будучи пред подрядом Пенякова осенью 1871 г. толщиною в 4,79 дюйма, после годичного ремонта, получив в сентябре 1872 г., согласно отчетам Пенякова с лишком 2000 куб. саж. щебня, оказалось имеющим в 1872 году профиль всего в 4,27 дюйма». 

На следствии и суде остался только один так и не выясненный до конца вопрос — в какой мере был осведомлен о противозаконных делах князя Щербатова министр граф Бобринский. Всех интересовал вопрос о том, давал или не давал граф разрешение на подписание противоречащего всем нормативным документам контракта департамента с Пеняковым. На докладе о заключении контракта пометка о разрешении была сделана рукой князя Щербатова. Но он утверждал, что сделал надпись после разрешения министра. Тот же в свою очередь то не помнил обстоятельств дела, то говорил, что имел замечания и приказал доложить об этом деле еще раз. В суде зачитывались письма князя Щербатова к графу Бобринскому. В них князь намекал, что огласит содержание своих конфиденциальных разговоров с министром, если будет предан суду. Но никаких громких разоблачений во время процесса так и не последовало. Щербатов только повторял, что находится на скамье подсудимых только и исключительно из-за показаний Бобринского.

Затем наступила очередь прений сторон, и обер-прокурор метал громы и молнии в разложившихся и предавших интересы службы подсудимых. А адвокаты пытались поставить под сомнение показания свидетелей. К примеру, об одном из них рассказывали, что тот во время очередного запоя попросил принять на службу вместо себя жену.

А вскоре закончилось и все громкое дело о дорожных злоупотреблениях. Причем самым неожиданным образом. Присяжные, в число которых по большей части входили высокопоставленные чиновники, признали подсудимых невиновными. Особенно забавными оказались их ответы о князе Багратион-Мухранском:

«Доказано ли, что за время заведывания в конце 1872 года князем Багратион-Мухранским 2-м участком Подольско-Харьковского шоссе были выданы подрядчику Пенякову квитанции на сумму свыше 300 рублей на не существовавшие поставки каменного материала и ремонт шоссе, по которым из казны были выданы деньги?

Да, доказано.

Если доказано, то виновен ли действительный статский советник князь Вахтанг Багратион-Мухранский в том, что выдавал подрядчику Пенякову означенные в предыдущем вопросе квитанции на заведомо для него не существовавшие поставки каменного материала и ремонт шоссе для получения Пеняковым из казны денег?

Нет, не виновен».

И все же все подсудимые оказались наказанными и без приговора. Все они лишились службы и главного источника доходов. Россет, например, говорил на суде, что он теперь измученный и голодный. А Шанявский — что ждет приговора 13 лет, измучившись физически и морально. Как вспоминали мемуаристы, князь Щербатов по-прежнему нуждался в деньгах и страдал оттого, что император не желает его знать. Но те, кто не знал о деле Харьковского шоссе, полагали, что он в опале из-за своего исключительного патриотизма.

Автор: ЕВГЕНИЙ ЖИРНОВ, журнал «Власть»