Історії

Подлинная история знаменитой операции «Трест». Кровавый театр

Published 19 Червня 2012

Начало читайте в сатье «Подлинная история знаменитой операции «Трест». Ошибка «короля шпионов»


Глава Русского общевоинского союза генерал Александр Кутепов с недоверием относился к «Тресту», но в конце концов и его бдительность удалось обмануть


Русские промышленники-эмигранты во главе с Алексеем Путиловым (на фото) стремились не допустить сговор британского правительства с большевиками


Операцию «Трест» курировал лично Феликс Дзержинский. Постоянно интересовался её ходом и Сталин


К моменту описываемых событий Ленин уже отошёл от дел и безвыездно жил в Горках. Июль 1923 года


Полпред Советской России в Лондоне Леонид Красин


Главный герой операции «Трест» Александр Якушев начинал свою советскую карьеру в качестве сотрудника Льва Троцкого (на фото)

Заманили

Окончательному решению Рейли предшествовало событие, на которое указывает в своей книге Ричард Спенс. В середине июня 1925 года в британское консульство в Ленинграде обратилась дама по имени Z. Z. Zaharoff с дочерью. Она заявила о своём британском подданстве и желании вернуться в Великобританию. В Лондоне вопрос был решён положительно; мать и дочь отбыли на Британские острова.

Доктор Спенс полагает, что дамой этой могла быть Энн Люк, одна из жён Сиднея Рейли, вступившая в брак с ним в Порт-Артуре ещё до Русско-японской войны и родившая от него сына и дочь; в дальнейшем следы её затерялись. Что касается фамилии Захарофф, то её носил давний деловой партнёр Рейли, известный торговец оружием Бэзил Захарофф, причём именно в такой, неправильной транслитерации (правильно – Zakharoff).

У Захароффа определённо не было в России ни жены, ни дочери. Зато были деловые интересы: будучи крупным акционером концерна Vikers–Armstrongs, он потерял в результате большевистского дефолта огромные средства, инвестированные в российскую экономику. Зимой 1924 года Захарофф получил полуофициальное предложение Москвы вступить в сделку, которая в итоге дала бы ему контроль над царицынскими оружейными заводами.

Предложением он заинтересовался. Но никакой возможности получить достоверную информацию о состоянии заводов и, главное, о политических рисках не существовало, за исключением единственной – послать в Россию опытного человека. Может быть, Рейли отправился в своё последнее путешествие именно с этим поручением? Захароффу не составляло труда в качестве дружеской услуги «одолжить» свою фамилию для загадочной репатриантки. Если Спенс прав и Z. Z. Zahаroff – Энн Люк, то её «репатриация» была частью тайной сделки Рейли с Ягодой. Потому и не ехал Рейли в Советский Союз, что ожидал выполнения этого условия.

3 сентября 1925 года Рейли с женой Пепитой приехал в Париж. Отослав жену к родственникам в Бельгию, он начал беспрерывные совещания с генералом Кутеповым, Александром Гучковым (председатель III Государственной думы, лидер партии октябристов), Эрнестом Бойзом (резидент британской разведки SIS в Финляндии и Эстонии, агент ОГПУ) и некоторыми другими лицами. Вскоре он ненадолго отлучился в Лондон.

В своих показаниях на Лубянке Рейли заявил, что встречался с Черчиллем, который отказался обещать какую-либо поддержку «Тресту», пока не получит «конкретное свидетельство» его дееспособности. Однако если госпожа З. З. Захарофф была действительно Энн Люк, то визит Рейли в Лондон имел, всего вероятнее, иную цель – встретиться с ней и с дочерью и обустроить им жизнь в чужой стране. Вернувшись в Париж 11 сентября, он продолжал совещаться. В тот же день в Москве было получено сообщение, что Рейли прибывает в Хельсинки 23 сентября. Как утверждает Пепита, её муж собирался встретиться с руководителями «Треста» в Финляндии. Он заверил её, что не собирается в Россию и будет в Париже к концу месяца.

Он уехал из Парижа вместе с Пепитой 15 сентября, из предосторожности купив билеты на берлинский поезд в последнюю минуту. В Кёльне супруги расстались: Пепита отправилась в Гамбург навестить друзей, Сидней поехал в Хельсинки. До Хельсинки он добрался морем вечером 22-го. Бойз отсутствовал; заменявший его молодой сотрудник представил Рейли членов «Треста» – Бунакова и Радкевичей. Рейли телеграфировал жене, что задерживается в Хельсинки минимум до 26-го и что всё будет прекрасно.

Он заранее сообщил «трестовцам» имя, под которым желал отправиться в Россию, а также свои рост, вес и особые приметы. Паспорт следовало выписать на имя коммерсанта Николая Николаевича Штейнберга.

Дальнейшие события известны в нескольких вариантах, но ни одному из них нельзя верить полностью. Согласно документам ОГПУ (рапорт заместителя Артузова Владимира Стырне), 24 сентября Рейли приехал в Выборг, где его встретил «сексот А» (cекретный сотрудник; А – Якушев). Якушев передал ему письмо представителя британской разведки, чей почерк Рейли знал. Автором письма был, по-видимому, Джордж Хилл.

Он подтверждал существование «антикремлёвской группы», которую «следует воспринимать серьёзно». Однако в послании не было ничего такого, чего бы Рейли уже не знал. Якушев сопроводил Рейли в дом другого агента ОГПУ, Карпинена, стоявший возле самой границы. В этом доме Рейли ждал посланец с той стороны, довольно значительное должностное лицо, представляющее лицо ещё более высокое. По информации знаменитого перебежчика Александра Орлова (резидент иностранного отдела в Испании, остался на Западе в 1938 году), этим посланцем был Терентий Дерибас – глава Секретного отдела ГПУ–ОГПУ СССР, непосредственный начальник Артузова и непосредственный подчинённый Ягоды. Дерибас якобы вручил Рейли письмо Троцкого: тот гарантировал, если ему помогут вернуться к власти, неограниченные концессии предпринимателям тех стран, которые окажут такую поддержку, и полную амнистию эмигрантам.

Рейли, согласно рапорту Стырне, заявил встречавшим, что обратные билеты в Нью-Йорк заказаны на 30 сентября, поэтому на поездку в Россию у него просто нет времени. Возможно, он сможет предпринять такое путешествие в ближайшие два-три месяца. Стырне пишет, что один из «сотрудников», которого он не называет по имени, стал так «умно» уговаривать Рейли, что тот в конце концов согласился.

По мнению Орлова, этим сотрудником была Мария Радкевич. Но в другом месте он же говорит, что это был Дерибас, посуливший нечто такое, от чего у Рейли «загорелись глаза». Американский историк Натали Грант, посвятившая изучению «Треста» десятилетия, не верит ни в одну из версий. Она считает, что близ границы Рейли опоили наркотиком и перевезли на советскую территорию в беспомощном состоянии.

На следующий день, 25-го, Пепита получила от мужа телеграмму. Он извещал её, что выезжает из Хельсинки 30-го и двумя днями позже будет в Гамбурге. Однако в тот же день он написал ей, что едет ненадолго в Ленинград и Москву, но дата отъезда из Финляндии остаётся без изменений. «Я бы не предпринял это путешествие, если бы это не было абсолютно необходимо, – писал он, – и если бы я не был убеждён в том, что оно не сопряжено практически ни с каким риском». Если же всё-таки что-то случится, «ты не должна предпринимать никаких шагов». Он всегда приказывал своим женщинам одно и то же: сиди тише воды, ниже травы и жди.

Около полуночи группа нарушителей границы в сопровождении финских пограничников углубилась в болотистый лес и, перейдя вброд реку Сестру, оказалась на советском берегу. Здесь экспедицию ждали двое: пограничник Тойво Вяхя и сотрудник ОГПУ Щукин, выдавший Рейли его новый паспорт на имя Штейнберга. Натали Грант отмечает странную деталь. Когда Рейли пересёк реку, он обернулся и нарочито крикнул оставшимся на том берегу финнам и русским: «Good-bye!» – будто хотел дать понять, что он англичанин. В ночном путешествии по болоту не было никакой необходимости. Всесильный «Трест» вполне мог устроить Рейли комфортабельный переезд в Ленинград по железной дороге.

Последний монолог

Рейли, Щукин и Вяхя прибыли на Финляндский вокзал Ленинграда около семи часов утра. Их встречал Якушев, добравшийся от Выборга поездом. Все четверо погрузились в автомобиль и направились на «конспиративную квартиру». Позднее к ним присоединился Стырне. Несмотря на бессонную ночь и скитания по болотам, Рейли не проявлял ни малейших признаков усталости.

Он увлёк всю честную компанию на прогулку в «город, знакомый до слёз» (как, однако, подходит к этому сюжету мольба Мандельштама: «Петербург! Я ещё не хочу умирать!»), дважды обедал в лучших ресторанах, открывшихся заново после революции, пошёл даже в церковь к вечерне и во все глаза смотрел на разгул нового, невиданного класса советских буржуа – нэпманов.

Тем временем Стырне отправился в Москву, дабы подготовиться к встрече заморского гостя. Поздним вечером группа в составе Рейли, Якушева и члена «Треста» Мукалова-Михайлова заняла свои места в международном вагоне поезда, следующего в Москву. Рейли и тут не проявил ни малейшего желания отойти ко сну. Напротив, он впервые, и весьма оживлённо, заговорил о деле. Разумеется, организация ждёт от него обещаний финансовой поддержки.

Такие обещания в данный момент невозможны, разочаровал он попутчиков. Организация должна помочь себе сама. Если большевики распродают на Западе художественные ценности ограбленной ими России, то почему бы «Тресту» не заняться тем же самым? Кроме того, британская – и не только британская – разведка готова оплачивать информацию, которой, без сомнения, располагает «Трест». Сам Рейли, правда, прервал связи с SIS в 1922 году вследствие дискуссии о методах и причинах неудачи некоторых операций.

Однако он продолжает поддерживать «тесные» контакты с Черчиллем и другими влиятельными лицами в Лондоне в приватном порядке. Западные спецслужбы, в частности, чрезвычайно интересуют сведения о Коминтерне. Было бы весьма желательно, чтобы «Трест» смог внедрить своих агентов в руководящие органы этого рассадника международной большевистской заразы и обратить его против кремлёвской клики. На замечание, что сделать это будет трудно, Рейли возразил, что в руководстве Коммунистической партии уже есть британские агенты, причём даже среди её самых твердокаменных приверженцев.

Гость поделился также своими более общими воззрениями на судьбы постбольшевистской России. По его мнению, новый режим должен в течение некоторого времени оставаться диктатурой, дабы контролировать положение. Особенно строгому контролю следует подвергнуть церковь. Вполне очевидно, что падение большевиков спровоцирует стихийную волну еврейских погромов. Это понятно, однако новое правительство должно избегать прямого участия в этом изъявлении «народных чувств» – в противном случае оно рискует лишить себя поддержки Запада, ведь британский и французский капитал находятся «всецело в руках евреев», а американский контролируется ими «на треть, если не больше».

Далее Рейли перешёл к характеристикам отдельных обитателей большевистского Олимпа. Как на наиболее «отвратительный» пример он сослался на Николая Крыленко – в прошлом немецкого шпиона, а ныне прокурора; по мнению Рейли, это не кто иной, как «дегенерат и садист». Зиновьева он назвал «посредственностью», чья политическая карьера закончена. Дзержинского охарактеризовал как «очень хитрого», а ОГПУ – как «омерзительное» учреждение.

Стырне, прочитавший составленный по горячим следам подробный рапорт Якушева, пишет, что на него произвело глубокое впечатление знание Сиднеем Рейли советских реалий; он был прекрасно осведомлён о составе ЦК, Политбюро и любых других центральных органов власти, о политике большевистского руководства по любому вопросу; казалось, он не пропустил ни одного номера «Известий» и готов вести полемику на любую тему.

Утром 27 сентября на Ленинградском вокзале Москвы прибывших встречали Стырне и два других агента, а именно Шатковский и Кокушин-Дорожинский. Последний, в прошлом жандармский офицер, значился владельцем дачи в Малаховке, где предполагалось провести главное совещание.

Здесь группа разделилась вопреки первоначальному плану. Рейли должен был ехать с Якушевым и руководителем военной секции «Треста» генералом Потаповым в машине Опперпута – члена «Треста» и одновременно агента ОГПУ. Однако Стырне приказал всем троим ехать на квартиру Опперпута на Маросейку и дожидаться его там. Сам Стырне отправился с докладом о ходе операции на Лубянку, а Рейли сел в машину с Шатковским и Кокушиным.

Стырне отсутствовал больше часа, и Опперпут стал тревожиться, не претерпел ли план более радикальных изменений. Наконец, появился Стырне, и вся троица поехала в Малаховку. По дороге Якушев спросил чекиста, не меняется ли план, на что Стырне ответил «твёрдым и категорическим» отрицанием. На полпути к даче они встретились с машиной Шатковского, направлявшегося в Москву. На виду у Якушева и Опперпута Стырне вручил Шатковскому деньги на билеты в Ленинград для Рейли и для самого Шатковского. Эта сцена несколько успокоила Опперпута, но по прибытии в Малаховку сомнения начали терзать его с новой силой. Местность, вспоминает Опперпут, кишела агентами ОГПУ, весьма неубедительно изображающими прогуливающихся дачников.

Рейли между тем уселся за обеденный стол с исполнительным комитетом «Треста». После обильного обеда общество переместилось на свежий воздух, дабы под сенью деревьев выслушать иностранного гостя. Рейли практически слово в слово повторил свой давешний монолог в вагоне. Опперпут вспоминает, что посреди совещания Стырне вдруг спросил его, узнаёт ли он Рейли. Вопрос показался Опперпуту странным. Неужто человек, выступавший перед «трестовцами», был подставным лицом? Был ли в таком случае «настоящим» тот Рейли, что ехал из Ленинграда в Москву в одном купе с Якушевым?

Между тем Опперпут заметил, что Стырне начинает нервничать. Совещание закончилось с наступлением темноты, но машина, которая должна была отвезти гостя на вокзал, задерживалась. Прогуливаясь по саду, Опперпут обнаружил, что мнимые дачники подтянулись к участку и полностью окружили его. Опперпут бросился в дом и потребовал от Стырне объяснений.

Тот ответил, что его подозрения совершенно справедливы: Рейли будет арестован, но, в силу некоторых соображений, не на даче. В разговор вмешался Якушев; вместе с Опперпутом он попытался отговорить Стырне от этого шага – арест Рейли поставит крест на всех их усилиях. Стырне ответил, что он лично был против ареста, как и Пиляр (другой заместитель Артузова), и что они спорили битых два часа. Однако все усилия пропали втуне, поскольку решение, по его словам, принято Политбюро «и отменить его ни в чьей власти». В операцию, объяснил он, сунул свой нос Сталин, который требует докладывать ему каждые полчаса.

Кровавый театр

Вскоре прибыли две машины, одна из них – персональный автомобиль Дзержинского. За рулём сидел помощник начальника контрразведывательного отдела ОГПУ Сергей Пузицкий. Рядом с ним – агент по кличке Сводник, известный своей необычайной физической силой и жестокостью. На заднем сиденье – лучший стрелок ОГПУ Ибрагим. По словам Опперпута, он опять бросился уговаривать Стырне и в конце концов добился от него согласия вместе ехать на Лубянку и попытаться отменить приказ об аресте. Опперпут предложил на время переговоров поместить Рейли в свою квартиру. Стырне согласился и с этим, но приказал Своднику и Ибрагиму остаться с англичанином.

Стырне описывает эпизод совершенно иначе. Он ничего не говорит о своей дискуссии с Якушевым и Опперпутом. По его словам, Рейли отправился в Москву в машине вместе с Пузицким и двумя агентами ОГПУ, а Якушев и генерал Потапов – следом за ними на второй машине. Первоначальная идея заключалась в том, чтобы доставить Рейли напрямик на Лубянку.

Однако по дороге тот изъявил желание отправить из Москвы письмо за границу как доказательство того, что он действительно был в советской столице. Стырне и Пузицкому идея понравилась, и вся команда приехала на квартиру Опперпута. Оттуда Стырне помчался на Лубянку для экстренного совещания с Пиляром и Ягодой. Рейли тем временем написал открытку Пепите, расслабился и, казалось, совершенно не замечал подозрительной суеты вокруг. Вернувшись, Стырне сообщил Пузицкому последние инструкции: посадить Рейли в машину якобы для поездки на вокзал, арестовать его в пути и доставить в лубянский кабинет Пиляра. Опять-таки: почему Рейли нельзя было арестовать в квартире, наполненной чекистами? Боялись, что Якушев и Опперпут устроят «сцену»?

Все присутствующие погрузились в машины. Как только свернули в Златоустинский переулок, Пузицкий обернулся к Рейли и шёпотом сказал: «Ни слова – вы арестованы». На запястьях арестованного тотчас защёлкнулись наручники. Автомобиль въехал в ворота Лубянки. Увидев это, Опперпут развернулся и поехал в обратном направлении.

Спустя час или около того в квартире Опперпута появились Стырне, Пиляр, Артузов, Якушев, Потапов и другие вожди «Треста». Артузов и его коллеги объяснили, что ими приняты меры, дабы не допустить краха. Пока они тут спорят, объяснил Артузов, Пузицкий с группой агентов уже едут в Ленинград. Им предстоит повторить ночной переход границы, теперь с советского на финский берег. На сей раз, однако, их обнаружит советский пограничный патруль. В завязавшейся перестрелке человек, переодетый и загримированный под Рейли, будет убит. Его смерть будет выглядеть трагической случайностью, и репутация «Треста» не пострадает.

Точных сведений о том, что произошло на границе в ночь с 28 на 29 сентября, не существует. В приблизительном изложении события развивались так. Группа из четырёх человек направилась сквозь лес и туман к берегу реки. Проводником был Вяхя; вместе с ним шли Щукин, другой «трестовец» из числа сотрудников ОГПУ, Баконин и безымянный оперативник ленинградского КРО, изображающий Рейли. Когда они приблизились к «окну», появились, как и было условлено, пограничники под предводительством Пузицкого, которые открыли огонь поверх голов своих товарищей. Щукину вдруг показалось, что в него стреляют всерьёз (вполне возможно, что так оно и было), и он ответил. Щукинская пуля едва не убила одного из пограничников, стрельба в ту же секунду прекратилась.

Щукина, Баконина и их безымянного товарища измазали красной краской и доставили в Ленинград в качестве убитых. Позднее «трупы» Щукина и Баконина привезли в московский морг. Что сталось с третьим – «трупом Рейли», – нигде не упоминается. Вяхя, Щукин и Баконин в дальнейшем продолжали службу под другими именами. Интересно, чьи же в таком случае «трупы» были доставлены в московский морг? Загадочный ленинградский оперативник, «фальшивый Рейли», попросту исчез.

Диалога не получилось

Почему Рейли отправился в Россию, зная, что приговорён к смерти заочно за участие в «заговоре послов», да ещё после того, как там был схвачен его друг Борис Савинков? В своём ли уме был Савинков, сидя во внутренней тюрьме ОГПУ и при этом требуя от большевистских вождей назначить его на ответственный пост в советском правительстве? Почему, заманив Рейли в Россию, его не арестовали тут же на границе, а повезли сначала в Ленинград, потом в Москву, ломали комедию, устроив фальшивое заседание «Треста»? Все эти вопросы остаются без ответов. Вернёмся, однако, к прямому ходу событий.

«Настоящего» Рейли доставили, как и было велено, в кабинет Пиляра, где, кроме хозяина кабинета, находились Ягода, Стырне, член Коллегии ОГПУ Станислав Мессинг и начальник Иностранного отдела ГПУ Михаил Трилиссер. Первый допрос, продолжавшийся около часа, принёс мало результатов. Рейли назвал своё подлинное имя и заявил, что прибыл нелегально в Советский Союз для совещания с членами контрреволюционной организации. На все прочие вопросы он отвечал молчанием.

Его поместили в ту же камеру-люкс, где прежде сидел его друг Савинков. Примерно 12 октября Стырне предъявил ему ультиматум. Он напомнил о смертном приговоре 1918 года, для исполнения которого не требуются какие бы то ни было дополнительные процедуры и формальности. Фактически Рейли уже покойник, сказал Стырне, имея в виду инцидент на границе; однако никаких официальных сообщений о гибели Рейли пока не опубликовано.

Иными словами, Рейли может с равным успехом быть и живым, и мёртвым, и это в конечном счёте зависит от его желания сотрудничать с ОГПУ. Более того. Он может не только остаться в живых, но и на определённых условиях покинуть Россию. Во-первых, он должен дать правдивые и точные показания о высокопоставленных лицах в Англии и Америке, с которыми он лично знаком. Во-вторых, оказавшись на свободе, он должен будет снабжать Москву информацией на регулярной основе. И наконец, он должен молчать о том, что с ним произошло в Москве, и всячески поддерживать «Трест».

13 октября Рейли передал Стырне свои контрпредложения. В обмен на свободу он согласен всячески содействовать советским агентам на Западе. Он использует все свои связи, дабы убедить деловые и политические круги Америки и Европы в необходимости тесного взаимодействия с большевистским режимом. Он употребит всё своё влияние на эмигрантские организации, чтобы добиться их отказа от враждебных антисоветских действий. Проблема, однако, с предоставлением информации частного характера, касающейся других лиц. Имея Рейли на своей стороне, Лубянка и не нуждается в этих подробностях – он сам найдёт им применение. Попытки же агентов ОГПУ использовать их приведут лишь к тому, что скомпрометирован будет он сам.

Понимая, что его предложения не приняты, 17 октября Рейли пишет Стырне второе, гораздо более длинное послание. Совершенно очевидно, что ему не удалось убедить руководство ОГПУ в своей искренности. Остаётся попытаться прояснить свои чувства и позиции ещё раз. Советские власти вряд ли приложили столько сил только затем, чтобы пристрелить его. Будь это так, он был бы уже мёртв. Они хотят использовать его, и это совпадает с его желанием быть полезным. Однако он не может предоставить «полную, точную и детальную информацию», которую от него требуют, не компрометируя себя и других.

Он готов к роли секретного сотрудника и агента влияния Москвы, если ОГПУ пообещает воздерживаться от каких-либо карательных мер или провокаций в отношении лиц, с которыми он знаком. Он предлагает себя в качестве «неофициального посредника» между советским правительством и заинтересованными сторонами на Западе.

Он не считает отказ от политической борьбы чрезмерно высокой ценой свободы. Он рад отойти от деятельности, которая в последние несколько лет не дала ему ничего, кроме разочарований и неприятностей. Его неколебимое убеждение состоит в том, что в исторической перспективе большевизм обречён на поражение. Но пока он укоренился в Москве, и он, Рейли, считает контрпродуктивными любые попытки силового переворота.

И на это послание Рейли получил в ответ однозначное «нет» – от него по-прежнему ждали не политических проектов, а показаний. И Рейли, в конце концов, сдался. 30 октября он написал заявление на имя Дзержинского. «Я выражаю своё согласие, – говорится в нём, – дать вам вполне откровенные показания по вопросам, интересующим ОГПУ относительно организации и состава великобританской разведки и, насколько мне известно, американской разведки, а также тех лиц в русской эмиграции, с которыми мне пришлось иметь дело. Москва. Внутренняя тюрьма. 30 октября 1925 г. Сидней Рейли».

Дорога в Сокольники

Мучимый кошмарами арестант провёл ужасную бессонную ночь. Наутро, около 11 часов, Стырне привёл в камеру врача. Доктор нашёл здоровье заключённого серьёзно пошатнувшимся и снабдил его вероналом в качестве снотворного средства. Вечером Рейли совер-

шил прогулку на машине «по сельской местности», причём для этой цели его переодели в форму сотрудника ОГПУ. По возвращении в город его доставили в «красивую квартиру», где его ждали Стырне и Ибрагим. Состоялся ужин, после чего Стырне, оставшись наедине с Рейли, составил протокол о согласии последнего дать показания по всем интересующим Лубянку вопросам. После

того как Рейли подписал бумагу, Стырне удалился, чтобы доставить её Дзержинскому. Вернувшись через полчаса, он сообщил, что исполнение приговора остановлено.

На следующее утро Стырне и Рейли взялись за работу по составленному ими плану. Сначала Рейли диктовал стенографистке, затем Стырне являлся с уточняющими вопросами. Так продолжалось несколько дней, вплоть до 4 ноября. Рейли сообщил ОГПУ много ложной информации. Так, например, он указал неверные имена шефа SIS и начальника русского отдела (в то время не только эти имена, но и само существование SIS составляло государственную тайну). Рейли рисковал: ОГПУ могло знать эти имена. Могло, но не знало. Но главное, на чём твёрдо настаивал Рейли, – что в Советском Союзе нет британских шпионов. Такие шпионы – прекрасно законспирированные, вхожие в самые высокие кремлёвские кабинеты – у британской разведки были. И Рейли знал об их существовании.

5 ноября 1925 года наступила развязка. В этот день около восьми часов вечера чекисты Иван Федулеев, Карл Дукис, Ибрагим и Григорий Сыроежкин (Сыроежкин и Щукин – одно лицо; Сыроежкин известен также как оперативник, который «не сумел спасти» Савинкова) отправились с «заключённым номер 73» на привычную уже прогулку за город. Далее следует рапорт Федулеева с сохранением орфографии и пунктуации оригинала.

«Довожу до Вашего сведения, что согласно полученного от Вас распоряжения со двора ГПУ выехали совместно с №73 тт. Дукис Сыроежкин я и Ибрагим ровно в 8 час. вечера 5/Х1-25 г. Направились в Богородск. Дорогой очень оживлённо разговаривали… На место приехали в 8 1/2 – 8 3/4 ч. Как было условлено чтобы шофёр когда подъехали к мосту продемонстрировал поломку машины что им и было сделано. Когда машина остановилась я спросил шофёра – что случилось?

Он ответил, что-то засорилось и простоим минут 5-10. Тогда я №73 предложил прогуляться. Вышедши из машины я шёл по правую а Ибрагим по левую сторону №73, т. Сыроежкин шёл с правой стороны шагах в 10 от нас. Отойдя от машины шагов на 30-40 Ибрагим отстав от нас произвёл выстрел в №73 каковой глубоко вздохнув повалился не издав крика; ввиду того что пульс ещё бился т. Сыроежкин произвёл выстрел ему в грудь. Подождав ещё немного, минут 10-15 когда окончательно перестал биться пульс внесли его в машину и поехали прямо в Санчасть где уже ждали т. Кушнер (тот самый врач, который осматривал узника и прописал ему веронал. –

В. А.) и фотограф. Подъехав к Санчасти мы вчетвером – я Дукис Ибрагим и санитар – внесли №73 в указанное т. Кушнером помещение (санитару сказали, что этого человека задавило трамваем да и лица не было видно т. к. голова была в мешке) и положили на прозекторский стол затем приступили к съёмке. Сняли в шинели по пояс затем голого во весь рост. После этого положили его в мешок и снесли в морг при Санчасти где положили в гроб и разошлись по домам. Всю операцию закончили в 11 часов вечера 5Х1-25г.».

Отметим, что Федулеев нигде не называет свою жертву по имени – только по номеру камеры. Обратим также внимание на надетый на голову мешок и на объяснение, что пострадавший попал под трамвай. Кого увезли из лубянской тюрьмы и чей труп привезли? Был ли безымянный «№ 73» Сиднеем Рейли, и был ли покойник тем же человеком, кто отправился в компании чекистов на автомобильную прогулку?

Почему Сиднея Рейли не пристрелили в подвале, а повезли с этой целью в Сокольники? Была ли заключительная фаза «операции «Трест» неудавшейся попыткой внутрипартийной оппозиции заручиться поддержкой Запада – попыткой, которую пресёк заподозривший неладное Сталин? Этого мы, возможно, никогда не узнаем.

P.S. Москва впервые сообщила об аресте Сиднея Рейли в июне 1927 года в «Известиях», причём в статье говорилось о его ранении и аресте летом 1925 года во время перехода границы, но не о казни. И лишь в сентябре та же газета предала гласности факт его смерти «этим летом», то есть летом 1927 года.

Это и последовавшие разночтения породили множество версий о дальнейшей судьбе Рейли, согласно которым он ещё долгие годы работал на советскую разведку и принимал участие в разработке множества операций – от похищения в Париже генерала Кутепова до атомного шпионажа. Есть авторы, которые утверждают, что Рейли бежал из советского узилища и через Шанхай и Гонконг добрался до Палестины, где и жил вплоть до конца 60-х годов, сотрудничая с израильской разведкой «Моссад»…

Автор: Владимир Абаринов, СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО