Наркотики в Британии. Часть 6: наркомания, поп и рок

Казалось, что поп-музыка насквозь пропитана аллюзиями на наркотики. Примерами могут служить Боб Дилан (Bob Dylan) – песня «Женщина дождливого дня» (Rainy Day Woman) (1966) с припевом «Все должны быть обкурены» и намеком на героин в названии альбома «Кровь на следах» (Bloodon the tracks) (1975), Rolling Stones – песни «Маленький помощник матери» (Mother’s Little Helper) (1966) и «Связь» (Connection) (1975), Beatles – песни «Люси в небе с бриллиантами» (Lucy in the Sky with Diamonds) (1967)…

1967 год стал критическим для наркотической картины в Британии. В феврале этого года по наводке журнала «Новости мира» (News of the World) полиция совершила налет на вечеринку, которую собрал в своем доме музыкант из Rolling Stones Кейт Ричард. Ранее судебный иск к журналу подал солист той же группы Мик Джеггер (род. 1943). Против канадского наркоторговца, поставившего ЛСД и каннабис для вечеринки и присутствовавшего на ней, не было выдвинуто никаких обвинений.

Однако Джеггера, у которого нашли четыре таблетки амфетамина, легально купленных в Италии, отдали под суд. Правонарушение Джеггера было таким же незначительным, как и любое другое, связанное с наркотиками, и тем не менее, на показательном процессе он получил слишком суровый приговор – три месяца тюрьмы (отмененный после апелляции). «Таймс» назвала суд над Джеггером олицетворением конфликта между прочными традициями Британии и новым гедонизмом.

«Козлом отпущения» сделали единственного героинового наркомана, присутствовавшего на вечеринке – торговца произведениями искусства, Роберта Фрейзера (1937-1986). Он начал с курения индийской конопли, а примерно в 1965 году перешел на кокаин. Сэр Поль Маккартни (род. 1942) вспоминал: «Мне очень повезло, потому что он познакомил меня с этим наркотиком за год до того, как его стали нюхать большинство людей. Это было самое начало 1966-го.

Я немного нюхал кокаин вместе с Робертом, носил с собой небольшой запас, а остальные Битлз предостерегали меня. Я говорил им: «Не волнуйтесь. Джонни Кэш 5 даже написал о нем песню»… Первую пару месяцев я чувствовал себя прекрасно, а потом начал думать: «Нет, это слишком хорошо. Я в него влюбился». Вот так я очень быстро привык и отвык от кокаина». Летом 1966 года Фрейзер также познакомил своих друзей с ЛСД. Затем он стал употреблять героин.

Во время рейда на вечеринку Rolling Stones при нем обнаружили шесть таблеток героина и приговорили к двадцати четырем месяцам тюрьмы. После освобождения Фрейзер вновь начал принимать наркотик. Немецкая актриса, которая жила у него в конце 1960-х годов, вспоминала: «Самым важным местом в квартире была ванная. Вначале ты колешься, потом тебя тошнит, зато потом чувствуешь себя прекрасно. Однако мне не удавалось как следует «побалдеть», потому что утром нужно было идти на работу». Большинство друзей, которых Фрейзер приобщил к героину, предпочли более спокойную жизнь.

По словам Джима Дайна (род. 1935) – одного из художников, которых опекал торговец произведениями искусства – наркотики разрушили личность Фрейзера. «Когда он начал колоться, ему наступил конец. После этого он перестал быть интересен для окружающих. В конце концов Роберта сгубила ограниченность. Он мог стать выдающимся человеком, но образ жизни оказался сильнее его». Эпитафия Дайна была достаточно резкой: «Он имел исключительную способность выживать, но не выжил».

За процессом Rolling Stones последовали другие сенсационные дела поп-звезд, которые широко освещались в прессе. В 1967 году министр внутренних дел, лорд Стонхем, пожаловался, что злоупотребление наркотиками нередко начинается с того, что молодежь начинает брать неудачный пример со своих поп-идолов. Он полагал, что шумная гласность в отношении наркомании среди молодежи не только создает ложное впечатление о широком распространении этой проблемы, но и содействует ее углублению. Казалось, что поп-музыка насквозь пропитана аллюзиями на наркотики.

Примерами могут служить Боб Дилан (Bob Dylan) (род. 1941) – песня «Женщина дождливого дня» (Rainy Day Woman) (1966) с припевом «Все должны быть обкурены» и намеком на героин в названии альбома «Кровь на следах» (Bloodon the tracks) (1975), Rolling Stones – песни «Маленький помощник матери» (Mother’s Little Helper) (1966) и «Связь» (Connection) (1975), Beatles – песни «Люси в небе с бриллиантами» (Lucy in the Sky with Diamonds) (1967) и «Маленькая помощь от друзей» (With a Little Help From My Friends) (1967), Фрэнк Заппа (FrankZappa) (1940-1993) и Mothers of Invention – песни «Голодные наркоманы, папа» (Hungry Freaks, Daddy) (1966) и «Я скала» (Help I’m a Rock) (1966), Jefferson Airplane – песня «Белый кролик» (White Rabbit) (1968),Procol Harum – «Белее белого» (A Whiter Shade of Pale) (1967), Velvet Underground – «Героин» (Heroin) и так далее. Вероятно на одного ребенка, родившегося в год выступления Стонхема, действительно повлияла подобная гласность.

Им был Курт Кобейн (1967-1994) – солист рок-группы «Нирвана» (Nirvana), одного из самых известных коллективов 1990-х годов. Кобейн олицетворял собой стиль грандж6 и стал законченным героиновым наркоманом. После смерти Курта его скорбящая мать сказала: «Теперь он умер и стал членом «клуба». Я говорила, чтобы он не смел этого делать». Все понимали, какой «клуб» она имела в виду – его членами были умершие в раннем возрасте музыканты. Смертельную передозировку получил Брайан Джонс (Brian Jones) (1942-1969) из Rolling Stones, гитарист Джимми Хендрикс (Jimi Hendrix) (1942-1970), Дженис Джоплин, Джим Моррисон (Jim Morrison) (1943-1971), музыкант, игравший в силе кантри-рок, Грем Парсонс (Gram Parsons) (1946-1973), входивший в состав групп Byrds и Fallen Angels, Кейт Мун (Keith Moon) (1946-1978) из The Who и Сид Вишес (Sid Vicious) (1957-1979) из Sex Pistols.

Преподобный Кеннет Лич был умным, неутомимым, бескорыстным и безукоризненно честным комментатором беспрестанно менявшейся моды на наркотики. Для него 1967 год был не только годом «наркошиных докторов» и скандалом с Rolling Stones, но и «наркотическое» лето, когда на вершину хит-парада поднялась песня Скотта Макензи «Сан-Франциско», когда Карнаби-Стрит зазвенела колокольчиками хиппи, когда это слово стало общеупотребительным, а вполне консервативные капиталисты от текстильного бизнеса стали немедленно эксплуатировать психоделическое движение.

В том же году Сан-Франциско начали представлять как райское место, идеализировать «кротких молодых людей с цветами в волосах», пропагандировать рост употребления ЛСД и возникновение «кислотной культуры». Джон Петро, который взял пациентов леди Франкау, с неодобрением относился к кокаину и переводил своих наркоманов на метедрин в ампулах.

В ожидании более строгих анти-наркотических мер, которые должны были вступить в силу по закону 1967 года, Кристофер Свон также начал переводить своих пациентов на метедрин. Один из врачей ежедневно прописывал каждому наркоману дозу, эквивалентную 46 ампулам метедрина, что привело к распространению внутривенных вливаний наркотиков в Сохо. Более того, как только в апреле 1968 года открылись новые клиники, их врачи стали снижать дозы кокаина для героиновых наркоманов и в течение года почти прекратили выписывать кокаин для внутривенных вливаний.

До 1967 года лондонские потребители наркотиков кололи героин и кокаин, затем быстро перешли на метедрин с героином, а потом – на внутривенные инъекции метадона и барбитуратов. Другими словами, сами инъекции стали для наркоманов более важными, чем вводимое вещество. До этого времени существовало лишь внешнее сходство между Хейт-Эшбери и Сохо. Однако, по словам Лича, секретаря анти-наркотического движения в Сохо в период 1967-1971 годов и автора «Практического справочника по распространению наркотиков», амфетамины в Сохо – как и в Хейт-Эшбери – принимали склонные к правонарушениям, психически неуравновешенные представители молодежи, а наступление метедрина ознаменовал наступление эры таблеток. Лич был убежден, что метедрин сыграл роль катализатора в росте наркомании – роль, которую так часто (и ошибочно) приписывали индийской конопле.

Положение лондонских уличных наркоманов стало ухудшаться зимой 1968-1969 годов. Наркологические центры в 1967-1970-х годах были беспокойным местом вследствие распространения метедрина. «Потоки ругани от пропитанных метедрином чучел с одной стороны, и неуместные советы от невежественных всезнаек с другой, мало помогали поднятию морального состояния», вспоминал Джеймс Уиллис. «Было много слишком возбужденных пациентов, принимавших большие дозы героина и метиламфетамина. Значительный процент составляли люди с серьезными нарушениями психики, которые часто осложнялись психозами на почве злоупотребления наркотиками».

За метедриновым кризисом зимой 1968-1969 года последовал контрабандный ввоз героина из Гонконга, который продавали в районе Джеррард-Стрит в Сохо примерно за 1,5 фунта за гран. Это было время, когда фармацевты Гонконга, получавшие сырье от вождей племен из Бирмы, Лаоса и Таиланда, открывали лаборатории по производству героина. Всю операцию проводило ЦРУ, она являлась составной частью анти-вьетнамской стратегии.

В министерстве внутренних дел полагали, что дальневосточный героин первоначально ввозили для китайских иммигрантов, а местные наркоманы просто пополняли им запас наркотиков, который предоставляли им клиники. Это был первый в истории Британии случай контрабандного ввоза наркотиков, который организовали преступные синдикаты (если не принимать в расчет мелкие партии наркотиков, ввозившиеся наркоманами из Парижа в 1930-х годах). Героин из Гонконга получил все более расширявшийся рынок сбыта среди наркоманов, отвергнутых клиниками, либо (после 1979 года) встретивших в наркологических отделениях неприязненное отношение к поддерживающему лечению. В 1970-х годах на лондонском черном рынке героина господствовали гонконгские триады. После 1979 года черный рынок стали завоевывать поставщики из Ирана, а в 1980-х годах – из Пакистана.

В критически важном 1967 году наркотическая картина в Уэст-Энде изменилась и в других отношениях. В 1969 году, как отметил некий работник с молодежью, Уэст-Энду пришел конец. Начиная с 1967 года, торговля наркотиками переместилась в пригороды Лондона и окружающие его новые города. В том же году взлет продаж наркотиков наблюдался в Уэлвин-Гарден-Сити в Хертфордшире. В 1969 году лорд Сэндфорд (род. 1920) из Института изучения наркозависимости заявил, что печально известные врачи Петро и Свон причинили невосполнимый вред и что центр его графства опустошен из-за деятельности Петро.

С 1967 года употребление каннабиса и амфетаминов, а после 1969 года – ЛСД, стало достоянием низших классов общества и городской бедноты. Распространение курения индийской конопли имело свои преимущества в том, что отдаляло пользователей от более разрушительного мира героина, метедрина и внутривенных вливаний барбитуратов.

Как показал в 1970 году опрос 1093 школьников района Большого Лондона (из которых лишь 5,4 процента принимали наркотики), курение каннабиса было еще одним проявлением поведения подростка, который хочет быстро стать взрослым, начинает курить сигареты с раннего возраста и всеми правдами и неправдами стремится попасть в паб. Как и двадцатью годами ранее, курильщики каннабиса и героиновые наркоманы не смешивались между собой, у них не было почти ничего общего. «Быть наркоманом – это дело, требующее полной занятости, у него мало общего с реальной жизнью», говорил в 1970 году Ричард Невилл (род. 1942), австралийский основатель подпольной газеты «Оз». «Это один из многих способов уничтожить себя, если вы того желаете». Опрос 200 наркоманов в Челтенхеме (1970-1972) показал следующее.

 

«В то время, когда одновременное использование нескольких наркотиков было повсеместным, наблюдалась общая тенденция его снижения после начального периода экспериментов с разнообразными наркотиками… большая часть выбирала каннабис, время от времени употребляя галлюциногены или такие вещества, как кокаин или опиум, которые встречались достаточно редко. В общем и целом, студенты и богема из среднего класса контролировали свою зависимость так, что она не влияла на учебу и работу. Только один респондент из данных двух групп вводил наркотик внутривенно, и то – в чисто экспериментальных целях.

Подавляющее большинство из этих двух подгрупп отрицательно относились к инъекциям, которые они рассматривали как признак болезни или недальновидности. Наиболее неразборчивыми в употреблении наркотиков были безработные и чернорабочие, имеющие низкий общественный статус, они использовали самый широкий ассортимент психотропных веществ, как легальных, так и нелегальных. Эти люди наиболее безответственно относились к традиционным жизненным целям и были глубже всех вовлечены в наркотическую среду».

Наркоманы, употреблявшие опиаты как правило самостоятельно приобретали зависимость в результате лечения или, работая врачами либо медсестрами, имели доступ к наркотикам. Но к концу 1950-х годов все больше опиатных наркоманов или людей, сочетавших героин с кокаином, получали зависимость вследствие личных контактов. Примером может служить исследование в Кроули-Нью-Таун, который в 1947 году стал городом-спутником Лондона. В 1962-1964 годах в Кроули были зарегистрированы шесть новых случаев внутривенного употребления героина или метадона. Эти цифры были явно занижены, однако количество новых наркоманов после 1965 года несомненно завышалось.

В 1965 году было отмечено пять новых случаев, 24 – в 1966 и 32 – в 1967. В 1969 году это количество снова упало до четырех. Новые наркоманы знакомились в школе, клубах, при мелких правонарушениях и в нескольких случаях на работе. Маленькие группы с тесными отношениями связывал интерес к наркотикам. Приобщение к наркотикам происходило в дружеской компании – наркоманы хотели, чтобы их товарищи познали то же наслаждение, которое испытывали они, а те, кто не был наркоманом, желали удовлетворить любопытство или не хотели отличаться от своих друзей.

Они покупали друг другу наркотики, что подразумевало доверие при передаче денег и защиту товарищей от ареста. Беккетт лечил нескольких пациентов из Кроули. Он узнал, что когда город построили, в нем было три танцевальных зала, которые по вечерам посещала молодежь. Однако по рекомендации полиции городской совет закрыл вначале один танцзал, затем – другой. Местная молодежь осталась без вечерних развлечений. Один или двое молодых людей начали ездить в Лондон за героином и привозили его в город. Наркотик употребляли в последнем оставшемся танцевальном зале, но полиция закрыла и его. Молодым людям ничего не осталось, как ездить в Лондон за героином. Это было неслыханно. Полиция и городской совет сослужили плохую услугу своему населению.

Другим зловещим фактором стала ассоциация героина с городскими изгоями, безработными, а также с проявлениями социальной несправедливости. Эта ассоциация наблюдалась в Чикаго 1930-х годов, а также в других американских гетто, начиная с конца 1940-х годов. Некоторые из подобных тенденций можно проследить в Шотландии, где к 1970-м годам возникла серьезная проблема с героином, на которую должное внимание обратили лишь в конце 1980-х годов после того, как групповое употребление наркотика привело к заражению вирусом иммунодефицита.

Согласно отчету 1972 года, проблемы с наркотиками в Глазго начались, когда в 1963 году молодой человек с зависимостью от героина и кокаина, приехавший из Лондона, оказался без наркотиков и попал в больницу. Небольшая группа закоренелых наркоманов стала расширяться путем социальных контактов. В 1966 году крупное ограбление большой аптеки привело к тому, что в Глазго стали известны несколько наркоманов, вводивших наркотики внутривенно.

С 1965 года их количество с 1965 года возросло с пяти до примерно двадцати в 1967 году. Героин и кокаин использовались, пока не истощились украденные запасы. В 1967 году наркоманы перешли на внутривенные инъекции барбитуратов, пероральное применение снотворных, ЛСД и каннабис. Медперсонал наркотических отделений Глазго – по крайней мере, четырех клиник, открытых в 1968 году – сократили, когда наркоманы покинули этот район. Последующие мелкие группы наркоманов не соглашались на лечение и уезжали в Лондон.

Многие пациенты в Центре лечения наркозависимости, который открылся в Эдинбурге в 1968 году, были безработными. В отчете о первых ста пациентах Центра, опубликованном в 1973 году, говорилось: «Отягощенные, как и многие наркоманы, преступным прошлым, без профессий, без рекомендаций, с внешностью хиппи, у них не было шансов получить работу, кроме временной. Эмиграция была им запрещена, в армию не брали, о свадьбе и детях, которых пришлось бы содержать на пособие по безработице, можно было только мечтать. В таких обстоятельствах вполне понятно стремление к фармакологическому забвению от смутно сознаваемого отчаяния». Чтобы предотвратить стечение наркоманов в город,

Эдинбургский центр отказался назначать опиаты. Тот факт, что с мая 1971 по март 1972 года в клинику было направлено всего семнадцать наркоманов, приписывали работе эдинбургского отдела по борьбе с наркотиками, возросшим мерам безопасности со стороны аптекарей и менее снисходительным отношением судей. Непонятно, включала ли работа отдела наблюдение за клиниками из полицейских машин, чтобы не допускать в них наркоманов – как случалось в 1980-х годах. Ясно одно: такая политика привела к тому, что клиники потеряли контакт со своими местными клиентами.

Опыт Шотландии показал, что социальные лишения становились все более значимой причиной злоупотребления наркотиками и что нищета и нецивилизованное окружение делали наркоманию трудноизлечимой. В целом политика клиник Эдинбурга и Глазго в 1960-х годах была близорукой и ограниченной. Как и намеревалось, она устранила проблему лишь в своих городах. Ранним и хмурым лондонским утром Маргарет Трипп наблюдала за группой барбитуратовых наркоманов у статуи Эроса на Пикадилли, напичканных наркотиками, покрытых язвами и решавшими свои внутренние разногласия. Эта группа состояла, главным образом из шотландцев и ирландцев. Ее особенностью было странное сочетание неконтролируемой агрессивности и раболепия, которое делало равноправные любящие отношения практически невозможными. Эти наркоманы были оторваны от своих друзей и семей, Пикадилли стала их конечным пунктом, больше им некуда было идти.

В политическом отношении такое развитие событий прошло незамеченным. Гораздо большее внимание уделялось докладу подкомитета Консультативного комитета по наркозависимости, переданному в 1968 году под начало министра внутренних дел, Джеймса Каллагэна. В этом комитете председательствовала известный социолог, баронесса Вуттон из Абинджера (1897-1988). Его членами были не менее известные Филип Коннелл, Томас Бьюли, сэр Эдвард Уэйн, психиатр сэр Обри Льюис (1900-1975) и один из руководителей лондонского городского совета.

В докладе говорилось: «Нельзя обойти вниманием вредное воздействие, которое у некоторых людей вызывает употребление каннабиса – даже в небольших количествах. У нас нет сомнений в том, что не следует поощрять более широкое использование индийской конопли. С другой стороны, мы полагаем, что вред от ее курения, как было признано в прошлом, и риск перехода от каннабиса к опиатам преувеличен. Мы также считаем, что существующие уголовные наказания, направленные на ограничение использования конопли, неоправданно строги».

В то время по обвинению в нарушении законодательства о каннабисе семнадцать процентов молодежи приговаривали к тюремному заключению. В пункте 29 Вуттон также утверждала, что долгосрочное умеренное потребление конопли в умеренных дозах не имеет побочных эффектов. Эти выводы противоречили ортодоксальной политике и вызвали потоки брани, внушавшей, что члены комитета, уединившиеся в «башнях из слоновой кости», сами были одурманены наркотиками.

Сдержанный и тщательный анализ доклада, опубликованный в «Дейли Телеграф» был озаглавлен «Хартия для наркоманов» (9 января 1969 года). «Новости мира» утверждали, что иностранные наркодельцы вылетели в Лондон в то же утро, как был напечатан доклад Вуттон, и что за несколько часов столицы Великобритании стала местом, где легче всего можно было купить каннабис (12 января). Шапка одного из номеров «Дейли экспресс» гласила: «Русская рулетка с полностью заряженным револьвером – вот что такое конопля» (13 января 1969 года).

Доклад комитета был представлен, как требующий немедленной легализации каннабиса и таким образом способствующий дальнейшему разложению молодежи, хотя об этом не было сказано ни слова. К бесчестью министра внутренних дел Каллагэна, он сделал лицемерный вывод, что на подкомитет Вуттон оказали огромное влияние лоббисты легализации конопли. Он заявил, что само существование подобных взглядов потрясло многих людей и что общественное мнение должно бороться против этого шага, как борется он. Каллагэн представил свое отрицательное отношение к докладу как попытку остановить надвигающуюся волну «так называемой вседозволенности».

В Палате общин была популярна поговорка Каллагэна об антиинтеллектуализме простого человека. В дебатах о докладе Вуттон один член консервативной партии взывал: «Упаси нас Господь от правления умного дурака. Никто, находящийся в здравом уме, и думать не будет о его рекомендациях».

Он назвал доклад «научной чушью». У Каллагэна существовало тесное взаимопонимание по наркотикам с Квентином Хоггом, теневым министром внутренних дел, не терпящим точности определений. «Если привычка порочна… нам нет дела до семантических дискуссий о том, вызывает ли наркотик зависимость или привычку», говорил Хогг. Он обсуждал этот вопрос со своими друзьями, чьи взгляды доводил до сведения сэра Эдварда Уэйна и сэра Обри Льюиса. Хогг объяснял, что хотя его друзья не могут привести цифры, которые доказывали бы эти факты, но они связывали каннабис с преступностью, насилием и анормальным поведением.

Эти неприятные сплетни Хогг представлял как несокрушимые доказательства «ужасающих результатов зависимости от гашиша». Он был активным патриотом, который оправдывал анти-наркотическое законодательство международными обязательствами и глобальным статусом Британии – тем, что он высокопарно называл «важным вопросом международной учтивости» – с презрением относясь к «сентиментальным штучкам». Учитывая провал политики, по отношению к которой существовало такое показное единодушие, самодовольство политиков в 1969 году не могло не вызывать отвращения.

«Это действительно самый значительный день для Палаты общин, когда и действующие, и теневые члены кабинета министров… могут продемонстрировать народу страны, что идут в ногу», торжествовал сэр Патрик Макнейр-Уилсон (род. 1929). Он сравнил доклад Вуттон с угрозой со стороны нацистской Германии – если бы британские парламентарии согласились с рекомендациями доклада, то могли бы войти в историю как уступчивые умиротворители, из-за бездействия которых был бы уничтожен социальный порядок в стране. Политика Макнейр-Уилсон была такой же пустой по содержанию, как его сравнения. Он считал, что хранение каннабиса и ее употребление являлись серьезными преступлениями. Любой молодой человек, которому предложили попробовать ее, должен был покинуть компанию и доложить в полицию о человеке, который пытался его совратить.

Примерно в это же время отец одного наркомана из Уэлвин-Гарден-Сити пояснял причины увлечения молодежи наркотиками. Он говорил, что молодежи скучно, нужна война, чтобы у молодого поколения появилась стойкость духа. Это высказывание не было таким уж глупым – молодым людям нужно рисковать, чтобы утвердиться в жизни. Если они полностью защищены от опасности или принятия трудных решений, они не смогут повзрослеть. Если внешняя среда достаточно беспокойна, молодежь легче справляется с внутренним эмоциональным страданием. Вероятно, отец наркомана из Уэлвин-Гарден-Сити уловил это шестым чувством. Как бы то ни было, президент США Ричард Никсон, который вел войну с Вьетнамом, скоро был вынужден объявить другую войну – с наркотиками.

1 Центральный уголовный суд (по названию улицы в Лондоне, где он размещен).

2 Жан Поль Сартр (1905-1890), французский писатель, философ и публицист, глава французского экзистенциализма.

3 Иден Антони (1897-1977), премьер-министр Великобритании в 1955-1957 гг.

4 Государственный орган, который ведет реестр дипломов и выдает разрешение на врачебную практику. Контролирует соблюдение медицинской этики. Учрежден в 1858 году.

5 Американский певец стиля «кантри».

6 направление в хард-роке 90-х годов, синтезировавшее элементы металлического рока и эстетику панк-рока; наиболее яркий представитель – группа Nirvana.

Источник: navoine.ru 

You may also like...