Командира расстреляли за название эсминца, который он взорвал

Командующий Балтийским флотом в годы войны адмирал Владимир Трибуц, отдавший под суд Юрия Афанасьева, который взорвал свой эсминец в блокированной противником военно-морской базе, только через 30 лет публично признал, что офицер действовал в соответствии с обстановкой. Правда, это откровение не потребовало от адмирала гражданского мужества. 

Как и во время расправы над сослуживцем, он следовал официальной линии — к тому времени Военная коллегия ВС СССР давно отменила приговор в отношении командира корабля и прекратила дело за отсутствием в его действиях состава преступления.

23 июня 1941 года на фок-мачте эскадренного миноносца Балтийского флота, стоящего у стенки судоремонтного завода «Тосмаре» в городе Либаве (ныне Лиепая Латвийской республики) был поднят флажный сигнал «Погибаю, но не сдаюсь». Вскоре после этого в машинном отделении корабля раздался взрыв и он начал медленно погружаться в воду.

С именем вождя революции на борту

Эскадренный миноносец под командованием капитан-лейтенанта Юрия Афанасьева прибыл на ремонт в Либавскую военно-морскую базу (ВМБ) из Кронштадта. За день до внезапного нападения Германии на СССР 22 июня 1941 года судоремонтники вывели корабль из сухого дока, чтобы продолжить работы на плаву у стенки завода. Между тем, 291-я пехотная дивизия противника вышла к окраинам Либавы к исходу первого же дня войны.

Столь стремительное продвижение немецких войск на этом направлении объяснялось тем, что Латвия, присоединенная вместе с Литвой и Эстонией к Советскому Союзу в соответствии с секретным пактом Молотова – Риббентропа, непосредственно граничила с Германией по суше и морю. 23 июня Афанасьев, решив, что существует реальная угроза захвата корабля противником, который, как стало известно позже, уже начал смыкать кольцо окружения вокруг Либавы, отдал приказ взорвать его.

Уничтожение или приведение в негодность боевой техники как последняя возможность воспрепятствовать врагу захватить ее — давний обычай войны, который нашел отражение в воинских уставах Рабоче-Крестьянской Красной Армии и Рабоче-Крестьянского Красного Флота. А статья 19320 главы 9 УК РСФСР за «непринятие начальником надлежащих мер к уничтожению или приведению в негодность <…> средств ведения войны, когда им грозит непосредственная опасность захвата неприятелем и уже использованы все способы сохранить их» предусматривала наказание в виде лишение свободы на срок не ниже трех лет, а при отягчающих обстоятельствах – высшую меру.

Прибегать к уничтожению оружия, складов с боеприпасами, горючим и другим имуществом советским войскам особенно часто приходилось в начале войны в связи со стремительным наступлением танковых и моторизированных армий вермахта. Такие действия в качестве положительного примера следования военным правилам даже попадали в приказы военачальников разного уровня вплоть до Верховного Главнокомандующего Иосифа Сталина.

Но в случае с подрывом эскадренного миноносца в Либавской ВМБ дальнейшее развитие событий приобрело для его командира трагический характер. Капитан-лейтенант Афанасьев по обвинению в совершении преступления, предусмотренного ст. 19320 п. «б» УК РСФСР (уничтожение начальником вверенного ему военного корабля), был приговорен военным трибуналом Балтийского флота к «высшей мере социальной защиты» — расстрелу. И тайной пружиной приговора, как считают некоторые исследователи этого уголовного дела, стало название корабля — «Ленин».

Недовооружен и не очень опасен

Было ли решение на затопление корабля, ставшее для командира «Ленина» роковым, единственно верным? Этим вопросом много лет назад задался военный судья в отставке полковник юстиции запаса Вячеслав Звягинцев.

На основе сохранившихся документов, и, прежде всего, материалов надзорного производства Главной военной прокуратуры (ГВП) № 8549-55 по делу Афанасьева, открытого в 1955 году, а также воспоминаний очевидцев и многочисленных косвенных данных, Звягинцев установил следующую картину событий, которую обнародовал в 2007 году (Трибунал для флагманов. – М.: ТЕРРА – Книжный клуб, 2007, с. 348-369).

23 июня по приказу командующего Балтийским флотом вице-адмирала Владимира Трибуца все боеспособные корабли и исправные суда ВМБ ушли из Либавы в еще незанятые противником базы Балтийского флота Усть-Двинск (Латвия) и Пярну (Эстония). В Либаве остались ремонтирующиеся корабли: эсминец «Ленин» и несколько подводных лодок. Утром того же дня командир базы капитан 1 ранга Михаил Клевенский устным приказом назначил Афанасьева старшим группы кораблей, стоящих на судостроительном предприятии.

При этом Клевенский особо предупредил капитан-лейтенанта, что эсминец «Ленин» ни при каких обстоятельствах не должен попасть в руки врага. В случае возникновения такой угрозы, ему было приказано действовать по Корабельному уставу, в связи с чем надлежало заблаговременно проверить организацию и расписание подрыва надводного корабля и подводных лодок. В тот день, как и ранее, указаний по поводу прорыва эсминца из базы, блокированной немцами с моря, командир ВМБ не дал.

В надзорном деле подшито заключение Главного штаба ВМФ от 2 февраля 1956 года, подготовленное по запросу ГВП. Звягинцев приводит выдержку из этого документа, в котором отмечалось, что на море при выходе из Либавы «противником были поставлены минные заграждения, действовали торпедные катера и подводные лодки противника. Активные операции проводила немецкая авиация. С 22 по 24 июня 1941 года от воздействия противника погибло несколько боевых кораблей.

Эскадренный миноносец «Ленин» по состоянию на 23 июня 1941 года, хотя и мог дать ход [на суде Афанасьев показал: корабль мог развить скорость не более 10 узлов, что соответствует 18,52 км/час, левая турбина при запуске грелась и каждую минуту могла выйти строя, ремонт правой машины не был завершен], но практически не был боеспособен, так как на нем зенитная артиллерия отсутствовала, в строю находилось три 102-мм орудия, которые могли вести огонь только раздельно из-за неисправности приборов управления огнем [кроме того на миноносце, как сказал в суде командир, не было торпед].

Вспомогательные механизмы работали ненадежно и не могли обеспечить работу навигационных приборов и освещение на боевых постах. Средства связи на корабле отсутствовали, создать какое-либо надежное обеспечение кораблей и судов на переходе командование ВМБ не могло, так для этого не было сил и возможностей…» (Надзорное производство ГВП № 8549-55 по делу Ю.М. Афанасьева, с. 23).

Становится понятно, почему командир базы не отдал приказ на уход «Ленина» из Либавы: это означало бы взять на себя ответственность за необоснованное решение, обрекающее корабль вместе с экипажем на неминуемую гибель. Из этих же соображений, считает Звягинцев, капитан 1 ранга не издал письменного приказа и о подрыве корабля, перепоручив капитан-лейтенанту решать этот вопрос на свою ответственность по обстановке.

«Доказать не могу, приказ был дан мне лично…»

После подрыва «Ленина» экипаж корабля влился в ряды подразделений, оборонявших Либаву, а капитан-лейтенанту Афанасьеву Клевенский приказал находиться в расположении штаба базы. Как показали дальнейшие события, это было сделано отнюдь не для того, чтобы сохранить для флота одного из лучших командиров-надводников.

27 июня, когда часть города находилась уже в руках противника, командиру базы с группой офицеров, в числе которых был и Афанасьев, удалось вырваться из Либавы на трех торпедных катерах. По прибытию в штаб Балтийского флота, находившегося в Таллине, Клевенский немедленно подал на имя командующего флотом Трибуца докладную записку, в которой всю вину за уничтожение эсминца «Ленин» возложил на Афанасьева: «Командир эсминца «Ленин», приняв отходящие в беспорядке части за непосредственную угрозу кораблю, не доложив об этом на КП [командный пункт военно-морской базы] и не приняв никаких мер не только к обороне, но и по выяснению элементарной обстановки, взорвал миноносец «Ленин» и отдал приказ взорвать подводные лодки» (Из материалов ЦВМА. Ф. 22, д. 143, с. 26).

Трибуц, находившийся, как пишет Звягинцев, в дружеских отношениях с Клевенским (известно, что они знали друг друга еще по учебе в военно-морском училище), дал ход докладной, и прокуратура возбудила в отношении Афанасьева уголовное дело. В основу обвинительного заключения практически легли докладная записка Клевенского и его показания на следствии. Вскоре оно было передано в военный трибунал флота.

О том, в какой обстановке он принимал решение о затоплении корабля, Афанасьев в суде рассказал так: «К восьми часам вечера [23 июня] открылась стрельба. Она все приближалась к заводу «Тосмаре», около которого мы стояли. Я увидел, что наша пехота в беспорядке отступает. Я решил все подготовить к взрыву миноносца. Стрельба все усиливалась. Танкетки противника каждую минуту могли прорваться в город. Стрелять я не мог, так как не было угла обстрела…

Рядом стоящие подводные лодки получили приказание от командира бригады [подводных лодок] подготовиться к взрыву. Я видел, что с подводных лодок люди выгружаются и готовятся к взрыву. Посоветовавшись с командирами «Спидолы» и «Рониса» [подводные лодки бывших военно-морских сил Латвии, за которыми в советском ВМФ сохранились прежние названия], я решил миноносец взорвать… Утром капитан 1 ранга Клевенский меня предупредил, что ни в коем случае миноносец не сдавать в руки немцам» (Материалы надзорного производства ГВП по делу Ю.М. Афанасьева, с. 22 – 24).

Афанасьев также утверждал в суде, что перед взрывом посылал к Клевенскому офицера Чеботарева (остался вместе с экипажем «Ленина» в окруженной Либаве и, как стало известно впоследствии, погиб) с просьбой уточнить указания по поводу уничтожения эсминца, на что командир базы снова повторил: «Действовать по обстановке».

Последним из сослуживцев Афанасьева по Либавской ВМБ, кто встречался с ним за несколько часов до начала заседания трибунала в здании штаба флота, стал Петр Грищенко, командовавший в то время на Балтике подводной лодкой Л-3, которая впоследствии стала гвардейской. Грищенко только что вернулся с моря, и не знал о предстоящем суде над его однокашником по военно-морскому училищу. Афанасьев рассказал, в чем его обвиняют, и подчеркнул: «Доказать не могу, приказ был дан мне лично: «Назначаю вас, товарищ Афанасьев, старшим по уничтожению всех кораблей, стоящих на ремонте, а также приказываю взорвать склады боеприпасов и топлива.

Срок исполнения — немедленно. По выполнении приказа – явиться в штаб базы и доложить мне лично». Грищенко также вспоминает слова Афанасьева о том, что на очной ставке Клевенский это отрицал: «Такого приказа я не давал, — заявил он следователю. — Акт уничтожения базы – это самовольство, паникерство и трусость самого Афанасьева». Словом, я оказался виновником». (Морской сборник №6, 2001, с. 76).

Почему «тянули» с исполнением приговора

Судебное разбирательство под председательством главы флотского трибунала дивизионного военного юриста Василия Колпакова открылось в 20.45 19 июля 1941 года. На основании Указа Президиума Верховного Совета СССР от 22 июня 1941 года участие народных заседателей и защиты не предусматривалось. Заседание было скоротечным: уже в 21.35 суд удалился в совещательную комнату.

На постановление приговора трибунальцам понадобилось 35 минут. В 22.10 суд объявил, что Афанасьев признан виновным в совершении преступления, предусмотренного статьей 193-20 п. «б» УК РСФСР (уничтожение начальником вверенного ему военного корабля) и приговаривается к высшей наказания — расстрелу «с лишением воинского звания «капитан-лейтенант» и конфискацией имущества».

«Единственный, кто на основании статьи 15 Указа [Президиума Верховного Совета СССР от 22.06.1941 г.] наделялся правом приостановить исполнение приговора, — пишет в своей книге Звягинцев, — был командующий Балтийским флотом В.Ф. Трибуц. Но он не воспользовался правом «вето». Тем не менее, Ю.Афанасьева все же расстреляли не сразу.

Ждали еще десять дней. А вот чего ждали и кто ждал, — остается пока одной из загадок этой трагической истории». Автор высказал по этому поводу свое предположение, что «и у судей, и у командующего флотом были серьезные сомнения в виновности командира корабля. Ведь в те дни пришлось взрывать немало кораблей и судов. Но этот был особый, он носил имя вождя революции. Поэтому, доложив о расстрельном приговоре по команде, ждали, возможно, окончательного решения другого вождя. Не дождались…»…

29 июля 1941 года 33-летний Афанасьев, один из лучших командиров-надводников довоенного периода был расстрелян.

«Такой приказ не мог исходить от капитан-лейтенанта»

Об абсурдности обвинения младшего офицера в единоличном решении взорвать корабли и склады Либавской ВМБ писал, спустя 50 лет после казни командира эсминца, кандидат военно-морских наук профессор контр-адмирал Георгий Костев: «Когда гитлеровские части прорвались к заводу, старший в группе ремонтирующихся кораблей командир эскадренного миноносца «Ленин» Ю.М. Афанасьев приказал экипажам сойти на берег и защищать город. А корабли, склады с боеприпасом и топливом Афанасьев приказал взорвать.

Разумеется, такой приказ не мог исходить от капитан-лейтенанта. Он выполнял приказ командира Либавской военно-морской базы — не оставлять корабли врагу. К сожалению, приказ был отдан в устной форме… То было нелегкое, но правильное единственное решение в сложившейся обстановке. Однако, увы — командир базы отказался от него при расследовании дела, а командование флота в ту тяжелую и сложную пору не признало это решение правильным». (Г.Г. Костев. Герой Балтики. М.: Воениздат. 1991, с.55).

Адмирал Трибуц после войны все же признал публично, что капитан-лейтенант Афанасьев действовал в соответствии с уставом, военными правилами и складывающейся обстановкой. «Это единственно правильное решение, — писал адмирал, ставший автором нескольких мемуарных произведений. — Можно сожалеть, что Афанасьева обвинили в панике, и хорошо, что позже это обвинение сняли» (В.Ф. Трибуц. Балтийцы вступают в бой. Калининград, 1972, с. 57).

Автор книги «Трибунал для флагманов» пытается понять разительную перемену во взгляде флотоводца на расстрельное дело командира «Ленина», которому сам же и дал ход в годы войны. «В 1941 году, вознесенный на волне репрессивных чисток командного состава ВМФ на самый верх, он [Трибуц] думал и просчитывал свои решения совсем через другую призму, преследовал иную цель: как бы самому избежать участи предшественников — командиров кораблей и командующих флотами, сгинувших в лагерях или расстрелянных по надуманным обвинениям и приговорам. Впрочем, в то время так думали многие военачальники. Практически над каждым висел дамоклов меч репрессий <…> А многие на себе испытали ужасы гулаговских лагерей», — пишет военный юрист.

Кстати, не избежал все же ареста и суда и руководитель обороны Либавской ВМБ в июне 1941 года капитан 1 ранга Клевенский, которого пытался «прикрыть» Трибуц. 12 августа 1941 года выездной сессией Военной коллегии ВС СССР он был осужден по статьям 19317 п. «б» (злоупотребление властью, превышение власти, бездействие власти, а также халатное отношение к службе лица начальствующего состава Рабоче-Крестьянской Красной Армии при наличии особо отягчающих обстоятельств) и 19320 п. «б» УК РФ к лишению свободы на 8 лет.

Однако в соответствии с примечанием 2 к статье 28 УК к нему была применена отсрочка исполнения наказания с направлением в действующую армию (в 1954 году, уже будучи помощником командующего Тихоокеанским флотом контр-адмирал Клевенский скончался на борту корабля от инфаркта и стал первым советским адмиралом, окончившим жизнь на корабле).

Надзорное производство по делу Афанасьева и «приключения» следственно-судебного дела

Надзорное производство по делу Афанасьева было заведено ГВП в феврале 1955 года. Основанием стали письма его вдовы, переадресованные в прокуратуру из приемной ГК ВМФ.

«Дело [следственно-судебное] искали долго. Подозрительно долго, — пишет по этому поводу Звягинцев. — Первый спецотдел МВД СССР сообщил, что сведениями о его местонахождении не располагает. Запросили Управление военных трибуналов [при Минюсте СССР]. Там, перелопатив собственную картотеку, нашли, наконец, архивно-следственные материалы по делу Юрия Михайловича Афанасьева и направили их в Главную военную прокуратуру. Когда разобрались, оказалось, что это однофамилец. Тогда обратились в военный трибунал 8-го Военно-морского флота [с 1946 по декабрь 1955 года Балфлот был разделен на два флота: Юго-Балтийский — 4-й флот и Северо-Балтийский — 8-й флот].

Трибунал по-прежнему возглавлял Колпаков, теперь уже генерал-майор юстиции. Он, конечно же, помнил дело командира «Ленина», но проявил, как пишет Звягинцев, «забывчивость» по поводу его возможного местонахождения. На запрос ГВП он коротко ответил, что по данным учетно-архивного отдела КГБ Эстонской ССР дело может храниться в аналогичном отделе при Совмине СССР.

Проверили – его там не было. Только в августе 1955-го подлинное следственно-судебное дело Афанасьева нашлось неожиданно в архиве трибунала Западно-Сибирского военного округа. «Почему оно там оказалось? Кто его туда «запрятал» подальше от «надзирающего ока»? Остается только догадываться», — пишет Звягинцев, добавив, что на этом странности с архивными документами не закончились, и его следы снова [на момент написания им книги] затерялись.

Спустя три месяца после того, как дело отыскалось в Сибири, помощник военного прокурора 8-го ВМФ полковник юстиции Ладыженский вынес заключение по результатам надзорной проверки: приговор по делу Афанасьева предлагается оставить в силе, а жалобы его жены о посмертной реабилитации мужа – без удовлетворения.

«Анализируя обстоятельства дела, — мотивировал свои выводы помощник военного прокурора, — следует считать установленным, что миноносец «Ленин» был взорван преждевременно, так как 23 июня 1941 г. кораблю ни с моря, ни с суши никакой опасности не угрожало, и с 23 по 27 июня 1941 г. войска противника в Либаву не вступали, и, следовательно, реальная обстановка не давала оснований к взрыву миноносца <…> Преступные действия Ю. Афанасьева квалифицированны правильно, а мера наказания определена с учетом тяжести содеянного» (надзорное производство ГВП №8549-55, с.22-24).

Выводы балтийских прокуроров показались в Москве неубедительными. И ГВП переслала дело в Главный штаб ВМФ с просьбой «с учетом имеющихся в Главном штабе ВМФ материалов об обстановке на театре военных действий и других данных дать заключение, правильным ли было решение Афанасьева о взрыве эсминца». Тогда и появилось на свет заключение ГШ ВМФ от 2 февраля 1956 года, о котором писалось выше. Анализ сложной обстановки в районе Либавской военно-морской базы в первые дни войны, из которого следовало о невозможности вывода в открытое море эсминца «Ленин», на котором не был завершен ремонт, заканчивалось следующим выводом: »… Действия командира эскадренного миноносца «Ленин» в сложившейся обстановке следует признать правильными».

На основании заключения морских специалистов ГВП составила новое заключение, которое в свою очередь легло в основу определения Военной коллегии ВС СССР от 19 мая 1956 года. Высшая судебная инстанция отменила приговор в отношении Афанасьева и прекратила дело за отсутствием в его действиях состава преступления.

Автор: Александр Пилипчук, ПРАВО