Журналист о 49-ти днях в плену у боевиков в Донецке

— Почему поехали в Донецк?

— Готовил материал для канадского журнала Peace Magazine о событиях в Украине. По слухам описывать Донецк не хотел. Поэтому взял билет на вечер 6 августа. Планировал погулять день по городу, поговорить с жителями и вечером возвращаться.

При въезде на территорию ДНР в поезде никто документов не проверял, на вокзале — тоже. Позавтракал в центре Донецка в единственной открытой кофейни. Посетителей больше не было. Вышел в город. На улицах — никого. Только третий таксист согласился подвезти в Петровский район. Говорили, в тот день там шли бои.

— Видели бои?

— Только разбомбленные помещения: разбитую больницу, обстрелянный из пулемета магазин. Почти не было людей. Изредка кто-то пройдет по улице. Удивился, когда увидел женщину с 4-летним ребенком.

— Таксист рассказывал, как выживает?

— Я не спрашивал. Говорил, что Янукович — узурпатор, он соглашался. Не скрывал, что я из Киева. Объяснил, что хочу поплавать в бассейне. Мы ездили и искали бассейн. Таксистов не останавливают — по номерам видят, что свои. Проехали мимо завода и бывший арт-пространство «Изоляция». На воротах — дырка диаметром почти метр, очевидно, от снаряда, человек с автоматом.

Водитель говорит: пруд в центре рядом с парком Щербакова. Приехали. Действительно, люди купаются. Над городом взрывы, а тут отдыхают. Таксист взял с меня гривен 200. Я искупался. С местными решил не разговаривать. Долго гулял по парку. Только что построенный — с аттракционами, с ресторанами. Все закрыто.

— Как вас задержали?

— Около 17.00 пошел в направлении вокзала. Увидел отель «Ливерпуль». Два года назад останавливался там с подругой. Только сфотографировал его, выходит боец: «Что делаешь? Документы!» Увидел киевскую прописку. Позвал двух вооруженных напарников. Просто на улице надели мешок на голову, руки — в наручники. Повели. Оказалось, в ресторан в полуподвале. Слышал, как капала вода — холодильник розмораживался.

Мешок с меня не сняли. Пришел их начальник: «Ты чего тут вы…бываешься?» Взял мой телефон: «А почему у тебя меню на украинском языке?» Спрашиваю: «Чего меня задержали?» — «Здесь война, чувак!» — «Знаю, — говорю, — но война имеет свои правила. Какие правила вашей войны я нарушил?» — «Мы — профессиональные военные». — «Военные вы, может, и профессиональные, но тюремщики — херовые. Надели наручники, из которых я уже вынул руки, потому что они у меня худые». Те рассмеялись и сняли мешок. Составили описание вещей, а было: рюкзак, полотенце, зубная щетка, паста, футболка и кепка.

На ночь отвели в номер отеля. Закрыли, предупредили, чтобы не вешался и не выбрасывался из окна. Верхний этаж — убежать сложно. Да и не было куда. Я ночь не спал.

— О чем думали?

— Смотрел телевизор. Какой-то идиотский мультфильм крутили. Мне друзья из канадской диаспоры подарили браслет — Fuck You Putin: фенечка — буквы из белого бисера. Думаю: «Утром начнется. Лучше его заныкать». Спрятал. Где — не скажу. Потому что хочу вернуться и забрать.

Утром меня подняли, закрыли глаза бумагой и скотчем. В семь машиной привезли в нечто похожее на участок милиции. Сняли с глаз скотч. В комнате четыре человека. Один с оружием. Была женщина-вамп, раскрашенная брюнетка примерно моего возраста. Начался допрос. Рассказал им прямо, что приехал писать статью. Двое или трое одновременно задавали вопросы. Я сказал, что выступаю за независимость Донбасса. Даже нашел в интернете свою статью об этом, что написал за несколько недель до того. Украинскую версию показать не рискнул. Нашел англоязычную. Английского там никто не знает.

Спрашивали: «Ты журналист. У нас тут республика. Почему не пришел к нам сразу?» — «Ну, — говорю, — вот и пришел. Аккредитует меня».

— Обыскивали?

— Ремень вынули и не вернули. Очевидно, разодрали и искали в нем радиопередатчик. Телефон Philips забрали. Удивлялись, что имел при себе только 70 гривен.

Машиной привезли в «Изоляцию». Там военная база и тюрьма. По дороге купили воды. Дали попить. Затолкали в административную комнату. Новый допрос. Та самая женщина-вамп писала протокол допроса. И еще двое следователей. Не били. Но разговаривали жестко, с угрозами. Обещали отдать донецкому «Беркуту». Спрашивали, с какими журналистами сотрудничал. «С «Аль-Джазира», — говорю. — «Вы знаете, что „Аль-Джазира“ в ДНР признана террористической организацией?» — «Не «Аль-Каида»? — уточняю.

Допрос длился час. Когда прочитал протокол, удивился, что женщина записала мою историю с «Ливерпулем» в романистическом стиле: «Движимый чувствами, не смог не сфотографировать…»

Посадили в подвал, там уже были пятеро. Все местные, кроме еще ​​одного киевлянина — алкоголик, антимайдановец ярый. Приехал воевать за ДНР. Его загребли, потому решили, что он — агент.

— Какой быт был в камере?

— Карты, нарисованные на картоне. Самодельный кипятильник-водолаз из лезвия. Не успел перезнакомиться, как меня подняли. Дали подписать распечатанный протокол допроса и вывели во двор. Там стояли трое с камерами и фотоаппаратом, очевидно, российские журналисты. Сказали, что они — аналитики. Спрашивали, как отношусь к Майдану, называли Порошенко нелегитимным. Доказывал им, что нелегитимным был Янукович с 2010 года, а Порошенко избрали на честных выборах.

В первые дни посадили в так называемую кассу — камеру в бывшей кассе завода. Воду давали в пластиковых бутылках. Мы выпивали и мочились в них. Ежедневно выпускали в туалет. Там можно было вылить мочу и набрать воды. Были стульчики, столы. Кровати сделали из перевернутых шкафов и сдвинутых столов.

— Кто с вами сидел?

— Семейная пара — бухгалтер и водитель. Их посадили за то, что дочь работает журналисткой в Киеве и имеет проукраинскую позицию. Была молодая мама: ссорились с мужем о личном возле больницы, врачам что-то послышалось не то — позвонили и сдали их.

Рядом было фойе. Слышали, как привозили людей, как били. Был бельгийский журналист. Журналист из Ивано-Франковска разговаривал по-украински. Его не били.

— К журналистам относились менее жестоко, чем к военным?

— Да. Меня тоже не били. Чувствовал себя привилегированным.

— Почему?

— Возможно, хотели завербовать. А избить человека — это увеличить ненависть и воспитать себе врага.

— Как вербовали?

— Через две недели вернули вещи, паспорт, посадили в машину. Отвезли в помещение СБУ. «Будет с тобой говорить офицер ФСБ». Тот вышел, мы поболтали возле машины. Общие вопросы, недолгая беседа о политике. Поехали обратно. В машине мне сказали: «ФСБ тебя не хочет брать. Украинская сторона тебя тоже не хочет ни на кого менять.» — «Не надо меня менять, — говорю. — просто отпустите». — «Не хочешь поработать на LIFE NEWS? Дадим тебя ноутбук, зарплату». — «Не хочу. Мне никто не поверит». Больше не пытались завербовать. Только из камеры в камеру переводили.

— За что переводили?

— К нам в «кассу» переселили женщину Майю. Она местный мини-олигарх — металл перепродавала. Ее не выпускали в туалет. На третий день попросил за нее. Пустили. А меня за это перевели в так называемый люкс — худшую камеру в «Изоляция». 2 на 3 метра и десять — в высоту. Из вентиляции только щель под дверью. Советские плакаты о безопасности труда и вреде алкоголизма. Полумрак. Помещение забито людьми, пять ярусов полок, на которых спят. Занял пятую ярус. Там были в основном наркоманы. В туалет не выпускали совсем. Мы делали из плакатов кулечки. Упаковывали в них дерьмо. Договорились о режиме использования воды, так 10 человек, а воды в баклажке — на дне. Пили по очереди.

В «люкс» подсадили Диму — типичный местный титушка, организатор протестов за ДНР. Украл у ополчения 20 тысяч гривен, на собственной машине поехал домой в Красноармейск. Там его схватили наши из батальона «Днепр». Рассказывал, что поломали ребра, сломали челюсть. Его обменяли потом. Но знакомые в Донецке в первый день сдали его в МГБ. Ибо был у украинцев — значит, может оказаться агентом. Дискутировали о Майдане. Он говорил: «Янукович — мудак. Надо было разогнать Майдан».

— Воспринимал вас агрессивно?

— В тюрьме понимаешь, что есть много времени, и никуда твой оппонент с подводной лодки не свалит. Ты спать с ним должен в одном помещении. Если боишься за свою жизнь, очень агрессивным не будешь. Можешь не соглашаться, но должен доказывать, объяснять.

— Тюрьма не изменили отношения донетчан к событиям в Украине?

— Обсуждали с ними правосеков, нацизм. Обычно дискуссии заканчивались на моем вопросе: «Так вас сюда правосеки разве посадили?» Их отношение к Киеву не изменилось. Это солидарность заключенных с системой, которая их угнетает. Не исключаю, что истинное отношение могли мне и не показывать. Скрывали. У нех не было уверенности, что я — не стукач.

— Сколько еще допросов было?

— Всего — пять. На одном показывали альбом с фото Донецка: «Такое бомбить разве можно?» — «Нет, — говорю. — нельзя».

Спрашивать меня уже было не о чем. Просто держали. Последние недели — в бомбоубежище. Старое помещение 5 на 12 метров. Полутемное, очень влажное, мало кислорода. Две двери. Спасало то, что они проржавели. Поэтому через щели можно было дышать.

Работал там, как в исправительно-трудовой колонии. Грузили тяжелые вещи. В том числе — взрывчатку.

— Вы начали голодать…

— Да. 7 сентября, через месяц заключения, понял: надо что-то делать. В конце концов, это был едва ли не единственный метод доступного мне сопротивления. Солдаты и заключенные ели то же — каши, супы, иногда их давали горячими. Больше всего сухого печенья, у которого истек срок хранения.

— Перешли на воду?

— На чай с водой, иногда — с медом.

За две недели до освобождения вывели во двор грузить на платформы новые машины, украденные из «Тойота Центр». Было трудно, потому что у них заблокированы колеса. Затем нас четырех повели на обед в столовку. Один из нас был милиционер. У столовки группа военных остановила его и начала бить. Я встал и смотрю. Единственное, что можно сделать в этой ситуации — это быть свидетелем. Тот, кто бил, крикнул мне: «Что уставился? Иди жрать!» Нас затолкали в столовку. Сели есть. Заходит этот, что бил мента, и дает мне подзатыльник: «Жри давай». Я начал есть. Понял, что их мое голодание зацепило. Тюремщики низшего звена зауважали меня. Начали здороваться за руку.

— О побеге не думали?

— Неоднократно. В бомбоубежище нашли почти до конца вырытый подкоп. Можно было дорыть и убежать. Но не знал, что делать дальше. Люди, которых выпускали, оставляли свои донецкие адреса. Не был уверен, что они не уехали из города — менялись постоянно. Дольше всех сидели я и глава отдела политики Донецкой облгосадминистрации Андрей Халецкий.

— Информацию извне получали?

— Только от новых заключенных. Но она была в их интерпретациях. Например, что войска ДНР окружили Мариуполь и выдвинули ультиматум украинской власти. Других послушаешь — они чуть ли не под Киевом уже. А на вопрос: когда нас выпустят, тюремщики отвечали: «Когда Львов возьмем».

— Какое впечатление сложилось от структур, управляющих ДНР?

— МГБ — это министерство госбезопасности. Карательный орган. «Оплот» — одно из подразделений их минобороны. И те, и другие выживают за счет краденых автомобилей и денег, что отбирают у заключенных.

— Вы были свидетелем столкновений между карательными группировками?

— Пару раз. Впервые — с применением зениток. Из-за двух фур шампанского, которые привезли в МГБ. А кто-то из «Оплота» тоже приехал за ними. Второй раз — задержали «оплотовцев», которые приехали отбивать на грузовике с пулеметом. Все перепугались, забегали. Но, вроде, договорились без оружия.

— Как вас освободили?

— Людей отпускали постоянно. Там сидели обычные работяги, сталевары, наркоманы, девушки, которые ночью громко включали музыку, и их за это сдали бабушки. Таких освобождали через несколько дней. А я якобы был шпионом. Хоть они и понимали, что липовым.

Все книги там перечитал — в основном детективы были, даже хорошие, британские. Начал к тюремщикам приставать. Убираю двор, подхожу к начальнику тюрьмы: «Или допрашивайте, или отпустите». Через несколько дней нас с Андреем Халецким вывезли. Мужчина, который когда-то допрашивал, протянул мне 200 гривен на дорогу.

Я переночевал в квартире у знакомых, на следующее утро договорился о конвое с иностранными журналистами. Также принял и конвой, который предлагали в МГБ. Мы выехали через два блокпоста. Через 15 минут были на украинской территории. Я зашел в аптечный ларек и впервые за 49 дней обратился по-украински: попросил активированный уголь. В Днепропетровске переночевал в гостинице. На следующий день поездом выехал в Киев. Очень здесь необычно. Люди ходят без автоматов, украинский язык… Родители уже и не верили, что вернусь.

Автор: Валерия Радзиевская,  журнал  «Країна» / gеревод: Аргумент