«Мокруха»… (продолжение). Капитан-забулдыга
…Попав из школы милиции в Заводской РОВД, я быстро обнаружил, что учиться мастерству здесь, по сути, не у кого. Самых лучших работников из милиции попёрли ещё при Андропове. Менее лучших, но всё-таки достаточно толковых – вытолкали при Горбачёве (повод: и взяточники-де, и садисты, и пьяницы). Но пришедшие им на смену обладали теми же большущими минусами, что и ушедшие, однако – без их столь же обширного набора плюсов. Так и получилось в итоге, что работают в милиции нынче не головой, а ногами и задницей. Глава 3. СНОВА ВОЗВРАЩАЮСЬ К СЕБЕ, ТОГДАШНЕМУ
Осмотревшись, чуть поодаль от основной группы заметил нескольких пареньков примерно моего возраста и внешности, с одинаково решительными физиономиями и с прикреплёнными сзади к поясу наручниками. Они стояли кучкой, окружив мрачноватого ханурика в стареньком трёпанном пальтишке.
Мутно моргая и жалобно озираясь, этот многократно ужаленный зелёным змием ханыга что-то тихонечко лепетал тем решительным мальчикам. Не иначе – пытался оправдаться, доказать им, что он хоть и пьянь подзаборная, окончательная и полнейшая, но к приключившемуся здесь душегубству решительно никакого отношения не имеет. А потому убедительно просит отпустить его на волю без длительных допросов и практически неизбежных в подобных случаях пинков под рёбра и по почкам…
Причём шансов быть отпущенным у него не было ни малейших – слишком уж подходящим на роль «мокрушника» он смотрелся. Особенно – если его биография ещё и отягощена ранее имевшими место судимостями. И не окажись только у следствия под рукою ещё более подходящего кандидата – идти этой ряшке скоро вновь по этапу, да и сгинуть бесследно где-нибудь в сумрачных закоулках современного ГУЛага…
За одну только подобную рожу, соединенную с подмоченной биографией, наш гуманный суд обычно вкатывает пять лет «автоматом», даже не вникая в обстоятельства дела… А начни подсудимый ещё и оправдываться, вякать нахально, что хоть и смотрится гадом ползучим, но в данном разе никого не обирал, и уж тем более – не «мочил», – к первой «пятилетке» железно добавится и вторая, «за неуважительные пререкания с правосудием»! Наша Фемида возражений на дух не выносит.
Решил суд, что виновен ты, только ты и никто иной – всё, сложи лапки на груди, и – смирись, прими кару как должное… Не в этот – так в какой -либо предыдущий раз, но и ты хоть разок, да гадил на Закон… Однако в тот раз тебе всё сошло с рук! Чего доброго – ещё и другие из-за тебя тогда пострадали… Ну а теперь – ты сам за кого-то другого помучаешься… Согласитесь, это – справедливо!
…Так что хреновым казалось положение окружённого ментами со всех сторон пьянталыжки… Но это именно что – «казалось»!
Потому как на деле никак не могли обвинить в произошедшем здесь смертоубийстве оного подзаборного гражданина, ибо был это никто иной, как непосредственный начальник этих самых молоденьких оперят – старший оперуполномоченный уголовного розыска капитан милиции Харитонов Алексей Ильич!
Дядя Лёша (так его все наши любовно называли) был чуть старше сорока, хотя смотрелся много старше (с бодуна – так и на все сто!).
Опытнейший и ценнейший розыскник, зверская интуиция, редкостный талант распознавать сущность людей, осознавать потаённое – способен ли данный индивидуум на инкриминируемое ему злодеяние или – нет, стоит ли давить на него до упора, имея в перспективе шанс выжать «явку с повинной», или же «порожняк», «пустышку тянем», – хоть и смотрится версия оправданной и обоснованной, но при первой же проверке лопнет, как мыльный пузырь, а потому и не стоит особо напрягаться…
Такое умение отделять полновесное зерно истины от пустопорожней половы домыслов и предположений в уголовном розыске ценится как нигде!
По сути, дядя Лёша был моим первым наставником и учителем.
Попав из школы милиции в Заводской РОВД, я быстро обнаружил, что учиться мастерству здесь, по сути, не у кого. Самых лучших работников из милиции попёрли в шею ещё при Андропове… Менее лучших, но всё-таки достаточно толковых – вытолкали при Горбачёве, причем повод был вполне весом: и взяточники-де, и садисты, и пьяницы… Но весь фокус в том, что пришедшие им на смену обладали теми же большущими минусами, что и ушедшие, однако – без их столь же обширного набора плюсов. Так и получилось в итоге, что работают в милиции нынче – не головой, а ногами и задницей. Из оставшихся от прежних времён немногочисленных профи многие ударились в администрирование, и быстро задолбо…дятствовали…
Непосредственно же в угрозыске, на «земле», толковых профессионалов – с гулькин нос… Дядя Лёша был одним из них.
Мне ещё чертовски повезло: из-за беспробудного пьянства он застрял на нынешней «негромкой» должности старшего опера, не поднявшись выше, и только благодаря этому – не выпал из поля моего зрения. Было за кем наблюдать, и на чьём примере набираться розыскного умельства. А что при этом твой старший товарищ не просыхает практически ни на минуту, так это ж – тоже урок. Вроде молчаливого предупреждения: «Видишь, сынок, к чему приводит неумеренное бухло в служебное время? Всему знай своё время, место и меру. А иначе и ты встретишь старость забулдыжным капитанишкой!» …Вот кем был этот окружённый молоденьким оперьём «синяк» в куцем пальто.
И вовсе не жалкие оправдания лепетал он в их внимающие уши, а наоборот – давал им последние указания перед тем, как они ринутся по квартирам и этажам опрашивать жильцов, искать очевидцев и свидетелей.
Подойдя поближе, расслышал самое окончание дяди-лёшиного сдавленного хрипа: «…И насчёт жёлтой куртки не забудьте – у кого в доме есть такая, кто из приходящих в гости подобные носит… Может – кто-то купил недавно такую, или – продал. Всё!.. За дело!»
Дружно кивнув, пареньки в штатском разбежались в разные стороны.
Заметив меня, дядя Лёша радостно осклабился изреженными кариесом и жёлтыми от «Примы» клыками: «А, гаврик, и тебя сюда занесло…»
Слово «гаврик» в его устах было немалой похвалой.
Меня он с самого начала моего пребывания в Заводском РОВД почему-то привечал. И не хочется думать, что только из-за той бутылки виски, которую я поставил ему в первый же день нашего с ним знакомства. (Хотел подарить тестю на именины, но случилось так, что с тестем мы малость поцапались, и на его именины я не пошёл, – не пропадать же импортному «пузырю»! А самому вылакать дорогое пойло – как бы и не по чину… Вот своему непосредственному начальнику бутылку и поставил!)
Нет, каким алкашом мой непосредственный шеф ни смотрелся, но только из-за дарённых градусов уважать меня не стал бы… А просто приятным я показался его душе, вот, пожалуй, и всё. Приятный же – потому, что не забываю вовремя оказывать маленькие знаки внимания, и подчеркнуть всячески, что уважаю, вижу и чту его заслуги…
Старший опер – птичка небольшая, но и от такого «куцего воробья» порою зависит вся твоя последующая судьба. Тем более, если он – в авторитете, и к его голосу прислушиваются во многих начальственных кабинетах.
Скажет он: «Дерьмо – Снежко этот!», – и всё, начальник угрозыска всерьёз меня после этого уже не воспримет. А вот ежели Харитонов буркнет где-нибудь про меня: «В этом гаврике что-то есть…», то и спустя долгие годы, когда уж и самого дяди Лёши в райотделе следов не останется, а данная им оценка будет таиться в памяти у многих, и – работать на мой имидж… И тот же начальник угрозыска когда-нибудь, подумав обо мне: «Это же его в своё время так выделял дядя Лёша!..», – недрогнувшей рукой впишет меня в резерв на повышение…
Но, кстати, я и в самом деле искренно уважал капитана Харитонова. Вот только зря вы думаете, что это было так уж легко…
Все в милиции пьют (кроме язвенников и идиотов), и очень многие – спиваются, но мало у кого порочная страсть к выпивке отразилась на образе жизни столь зримо, как у капитана Харитонова.
С того дня, когда несколько лет назад умерла его жена, и он окончательно сошёл с тормозов, его лицо и фигура могли служить моделью для малевания плакатов под рубрикой «Распад личности и полнейшая моральная деградация под воздействием длительной, интенсивной алкоголизации человеческого организма»…
Всевозможное начальство Заводского РОВД к его экзотическому «прикиду» уже привыкло, и внимания на него не обращало. Главное – чтобы работник тянул показатели и результаты давал, а дядя Лёша – и давал, и тянул…
Но вот наведывающиеся к нам то и дело со всевозможными инспекциями проверяльщики иногда бывали шокированы, внезапно обнаружив на каком-нибудь закрытом для посторонних служебном совещании сидящего в одном ряду с господами розыскниками живописного хануря в грязных лохмотьях! Ещё и этот убийственный водочный перегар…
«Кто разрешил?!. Как могли впустить сюда – ТАКОГО?!» – кипятились проверяющие. И стоило большого труда объяснить им, что вовсе не просочившийся сюда по чьему-то недосмотру алкашистый бомж маячит в зале, и не опустившийся «синяк» там благоухает сивухой и варнякает, порыгивая себе под ноги. А совсем напротив – один из опытнейших сотрудников угрозыска, на счету которого больше пойманных и изобличённых бандюганов, чем то или иное проверяющее чмо вообще просто видело за всю свою жизнь. А что смотрится странно – ну так маскировка же… Боевой опер, постоянно крутится в криминальной среде – вот и косит под запойного… Гм… Не приводить же ему себя в божеский вид перед каждым официальным мероприятием – тогда никакого времени на поимку преступного элемента не останется!
«Ну, не знаю… Как-то это – не того…» – хмурился не совсем уж пальцем деланный проверяльщик. И лишь длительные уговоры вынуждали его не коситься изобличающее в сторону космато-пучеглазого Аса районного уголовки.
После одного из таких скандальчиков однажды начальник райотдела провёл с дядей Лёшей воспитательную беседу: не мог бы он… ну, не то, чтоб завязать совсем с бухлом (о таком искушённый жизнью и сам активно киряющий подполковник не решился бы и заикнуться)… Но, при том же количестве выпитого – нельзя ли хоть смотреться поприличнее, что ли?.. «Мы же с тобою – сотрудники правоохранительных органов, понимаешь ли… Обязаны блюсти и соответствовать… А то к нам и мирные граждане захаживают – что ж прикажешь им думать про нашу милицию?!» – страдальчески морщился начРОВД. В ответ на это, смачно рыгнув и высморкавшись в бумажку с грифом «секретно», дядя Лёша немедля оповестил окружающих, что для приличного вида надо ж и приличные «бабки» тратить – на одежду, баню. качественную жрачку, ту же стрижку, маникюр и педикюр, гы-гы… Но где ж взяться таким денежкам у него, честного мента? Ведь он, в отличие от некоторых, не имеет такой супруги, которая, числясь соучредителем в ряде коммерческих фирм, обеспечивает своему муженьку-офицеру приличный месячный доходец, позволяющий ему выглядеть на все сто, педикюриться каждый божий день и блюсти высокое звание свежо и рьяно!
«Постой-постой… Какая супруга? Ты на что, собственно, намекаешь?!» – всполошился подполковник, багровея и суетливо заерзав глазками. «Да ни на что… Просто конкретно отвечаю на поставленные мне вопросы!» – пожал плечами дядя Лёша. На этом воспитательная беседа и закончилась.
…Поздоровавшись со старшим оперуполномоченным, я спросил негромко: «Что, уж есть подозреваемые?..»
Вопрос не праздный. Если кандидатура на роль «мокрушника» уже обозначилась, то и тянуть надо в сторону этой версии, ориентируясь при опросе свидетелей на нужное толкование картины произошедшего. Обычно ведь только по горячим следам и удаётся должным образом подтасовать свидетельскую колоду…
Допустим, в совершении убийства подозревается некий обладатель басистого голоса, а обнаружившийся свидетель незадолго до момента убийства слышал из-за закрытой двери обрывок разговора, но не разобрал ни шиша, и даже голос опознать не может. Так вот, если потолковать с таким свидетелем пару часов, то постепенно он подводится хитроумно задаваемым тобою вопросиками к убеждению, что слышал он именно бас, причём бас этот громко пообещал: «Сейчас я убью тебя!». На что будущий убиенный ответил: «Я не боюсь твоих угроз, Тимофеев!» (перед разговором со свидетелем надо только уточнить фамилию заподозренного баса, чтобы не перепутать ненароком)… (Причём заметьте: делается это без балды – свидетель и впрямь будет убеждён, что слышал именно это, и ничего другого, а опер – лишь помог ему вспомнить…)
Хотя на самом деле, прояви ты ту же активность, но уже в каком-нибудь ином направлении, и тот же свидетель вскорости столь же уверенно «вспомнил» бы, что голос был не мужской, а женский, этакий противный фальцет, и будущий терпила отвечал этому голосу следующее: «Я не боюсь ваших угроз, моя дорогая тёща Владлена Михайловна!»
Но удаётся такая «корректировка памяти» лишь по горячим следам, пока свидетель и сам толком не знает, что же именно он помнит о произошедшем. Потом, спустя некоторое время, многое из увиденного и услышанного он попросту забывает, а остальное – оседает в его памяти уже как окончательная версия, поколебать которую трудно.
Но при отсутствии конкретного подозреваемого на этом, самом первом этапе расследования, работать со свидетелями приходится вслепую, без увязки с какими-либо удобными для розыска версиями произошедшего. А это сильно снижает эффективность такой работы.
В ответ на мой вопрос капитан хмыкнул, покосился в сторону болтающихся в другом конце коридора начальничков, дёрнул хилым плечиком. Отрицательно покачал головой, буркнул раздражённо: «Болтается тут слишком много всяких… И – мешают!» Последние слова он выговорил подчёркнуто громко, чтобы все расслышали. Но имел неосторожность услышать его и оглянуться на голос лишь круглолицый и плотненький 1-й замначальника городского УВД.
Будучи завзятым буквоедом, он обожал строгую субординацию. Скажи подобное кто угодно другой из нижестоящих – одним «строгачом» не закончилось бы. Закончись бы лишь «строгим выговором с занесением в личное дело», и обязательно – ещё и с многочасовыми занудными попрёками в адрес ляпнувшего подобное. Долго бы тому икалось и дёргалось, и уж никогда после не осмелился бы он вякать в адрес вышестоящих!
Но – дядя Лёша же! А ему сходило и не такое. Совершенно невменяемый человек! Говорит, что думает, и делает, что говорит! Такого распекать и наказывать – что метать бисер перед колхозной
свинофермой… Такого – только выгнать! Но гнать нельзя – нужен, тянет чуть ли не половину всех показателей районной уголовки… Требуемая
цифирь в отчётности важнее любых начальственных амбиций! Вот почему дядя Лёша чувствовал себя неприкасаемым, и клал на всех с прибором.
Вспомнив это печальное обстоятельство, круглолицый полковник во избежание скандала изобразил приступ глухоты и деловито отвернулся. Даже и не просто отвернулся, а как бы сократился в размерах, стремительно усох, съёжился, стал совсем малозаметным. А потом и вовсе – шмыг-шмыг-шмыг – нырнул в гущу своих руководящих коллег, и тихо затаился среди них, словно его здесь и не было вовсе.
Теперь, чтоб ни ляпнул Харитонов-алкаш, круглолицый полковник имел моральное право не реагировать, не теряя при этом чувства собственного достоинства. Дескать – далековато-с находился… Не расслышал-с!
Довольный дядя Лёша мне подмигнул. Лишний раз самоутвердившись за счёт наглядной оплеухи спесивому начальничку, доказал и себе самому, и мне: ещё значу что-то в этом мире!
Но ведь – дешёвая победа, ничего не решающая и не определяющая… И сам дядя Лёша прекрасно понимает. что давно вышёл в тираж, держась на поверхности лишь за счёт не до конца пропитого профессионализма и остатков былого авторитета. А как пропьёт всё окончательно – ничто не удержит его от окончательного падения.
Мы ещё немного потолковали о произошедшем. Старший опер в общих чертах ввёл меня в курс дела. И всучил мне клочок бумажки с номерами квартир, жильцов которых мне следовало немедленно опросить.
Это были все квартиры на 8-м и 9-м этажах, общим количеством – тридцать шесть. Я должен был посетить каждую, и узнать у проживающих там, кто на тех адресах прописан и присутствует, не видели ли они что-либо в момент совершения преступления, не знают ли что-нибудь интересующее угрозыск по этому поводу, и что могут сообщить как про убитого, так и про жильцов 68-й квартиры…
Кроме того (это было очень важно, и, пожалуй, самое важное), надо было абсолютно точно установить, где сами опрашиваемые находились в момент совершения убийства, и кто может это подтвердить?
Те же самые вопросы – во всех прочих квартирах подъезда 14-го дома и всех окрестных домов задаются сейчас или будут вскоре заданы другими операми. Полученные и записанные ими данные позднее многократно проверят и перепроверят, а затем они войдут в так называемую «сводную папку». Сопоставление показаний различных лиц позволит выявить возможные противоречия и недомолвки, и в целом покажут подлинную, не искажённую какими-либо субъективными факторами картину произошедшего.
«Иди и работай!» – резюмировал капитан. И я двинулся к лестнице.
Уже поднимаясь по ступенькам, заметил, глянув вниз через лестничный проём, что дядя Лёша по той же лестнице спускается вниз. Должно быть, счёл свою часть работы исполненной, а долго находиться в одном помещении с руководящими барбосами ему показалось западло, вот и рванул в какую-нибудь забегаловку – халявно заквасить у знакомой буфетчицы…
Несколько забегая вперёд, скажу, что в тот день нашего старшего опера я больше уже не видел…
Глава 4. ПОКВАРТИРНЫЙ ОПРОС
…Нет в работе опера уголовного розыска никакой романтики, говорю вам это абсолютно точно! Всё слышанное вами в этом духе раньше –
это красивое и удобное «верхам» враньё подкармливаемых МВД журналистов, литераторов и киношников-телевизионщиков.
В реальности же работа опера на 99% – это тупая и однообразная писанина, постоянная и оскорбительная брань начальства, бессмысленная беготня, суетня со «свежими» или уже разложившимися трупешниками. И ещё более неприятная возня с пока ещё живыми гражданами – ворьём, жульём, алкашами, наркоманами, вшивыми бомжами и скандальными проститутками…
Прибавьте к этому ещё и назойливых посетителей с их вонючими заявами о совершенных и требующих расследования преступлениях, вспомните ещё и про сующих во все свои любопытствующие носы проверяльщиков, примите во внимание и много-много чего другого, столь же неинтересного, неприятного, отвратительного, гнусного, ужасающего и страшненького… Чтобы в этом разглядеть какую-то романтику – надо через телескоп смотреть! Или – получать за это разглядывание конкретные «бабки»…
Иногда, конечно, бывает и так: тяпнул сверх нормы без подходящей закуси, и как окосеешь – вдруг начинает мерещиться про себя, что – достойнейший член общества, всеми уважаемый и любимый служитель закона, чуть ли не краса и гордость родного народа! Но назавтра, протрезвев, глянул в зеркало – ё-моё, да ты ж не член достойный, а хрен вонючий! Крутишься с утра до вечера в сплошном дерьме, такую отвратную лажу толкаешь, и во имя чего?! И всё – за эту грошовую зарплату?! И такая муть в такие минуты на душе!.. Но – нитштяк… С досадой плюнув в зеркало, идёшь на службу, и работаешь, вкалываешь потом, как проклятый. Привык, втянулся, стерпелся… Надо ж как-то на хлеб зарабатывать, а ничего другого в принципе и не умеешь!..
Взять тот же опрос свидетелей, к примеру… Только сказать легко: «Обойди 36 квартир и опроси жильцов!» А тебя что – ждут там? Да на фиг ты кому-то сдался! И ты, и вся ментура в целом. Так – везде. И уж тем более – здесь, в «малосемейке», где каждый второй (если не каждый первый!) когда-либо в прошлом хоть раз, но был унижен, гоним, обижен или даже побит человеком с милицейской ксивой в кармане… Слово «мент» в этих закопчено-обшарпанных стенах звучит столь же
грязным оскорблением, как и – «пидор», «петух» или, скажем, «налоговый инспектор»… В гробу они тебя все видали, в белых тапках!
И вот являюсь я к их дверям, нахально звоню и требую впустить для якобы «важного разговора»! Причём смысл этой навязываемой им совместной беседы – туманен и подозрителен… Скажем, как отнестись к вопросу: «Где вы находились в момент убийства?..» Уж спрашивали бы прямо: «Да уж не ты ли, голубок, «смокрушничал» только что в родном подъезде?!» Вот хозяева очередного адреса и взовьются, почуяв, как падлючие менты пытаются навесить им тяжёлую, как валун, статью… Самые безмозглые – подымут шум, кто поумнее – оставят свои мысли при себе, но и от таких откровенности не жди – «отмажутся» грудой бессмысленного вранья. А ты – слушай!
Вот и приходилось всячески маневрировать, рисовать доброжелательность, лучиться всепониманием, готовностью помочь и посодействовать во всём – словно и впрямь я мог для них хоть что-нибудь сделать!
Кто, не поддавшись на ласку, наотрез отказывался распахнуть передо мною двери – отступали перед лёгкой тенью угрозы: «Но я же могу сходить за своими товарищами, и тогда мы побазарим совсем по-другому…» Как именно «по другому» – благоразумно не уточнял, но опытные обитатели «малосемейки» легко представляли это сами, а потому – впускали меня к себе, ворча и сердито зыркая… Но и потом, во время опроса, они вели себя замкнуто и настороженно. Обобщённо их позиция выглядела так: «Ничего не видел, не слышал, не знаю и не скажу!» И косятся с враждебностью, а мне – делай вид, что так и надо…
Они мне – злобность и подозрительность, я им – обязательную улыбчивость и доверчивость к каждому произносимому ими слову! (Все их ответы на мои вопросы – вкратце записав, даю им на подпись.) Только изредка в моих нацеленных в них глазах вспыхивает на секундочку волчий блеск, предупреждая: «Смотри, сучара, я ж всё равно рано или поздно до тебя доберусь!»
Морально тяжело с такими общаться… А это – не одна, и не две квартиры, таких – все три дюжины!
Ещё повезло, что в некоторых из них на момент моего визита дома никого не оказалось; таких в списке я отмечал галочкой. Позднее к ним зайдёт кто-либо из моих коллег, если не меня же снова пришлют… Но на остальных адресах приходилось задерживаться, иногда и значительно, так что в целом затянулась эта процедура на шесть часов!
Добавьте к этому, что с каждым отработанным адресом мне всё острей и мучительней хотелось есть. Жрать, хавать, рубать, объедаться, наполнять живот, набивать пузо – множество синонимов щедро всплывали в моей памяти, коряча голодными спазмами желудок, будоража голову… Пяток съеденных в обед пельмешек уж бесследно растворились в урчащем с яростью ядерного реактора брюхе, и теперь оно бессовестно требовало наваристого борща со шкварками и сметаной, котлет с гарниром, и ещё – стакан горячего кофейка с вот такенной сдобной булкой! А окажись кофе с коньяком – тогда и вовсе рай, тогда и мечтать не про что…
Но мечты не насыщали. И тем более фантастичной была надежда, что кто-либо из опрашиваемых заметит кидаемые мною в сторону ароматов кухни голодные взгляды, и скажет: «Слушай, паря, присаживайся-ка к столу – угостим, чем можем…» Ага, разбежались… Говорить – и то соглашались через силу, словно одалживали мне миллион, а чтоб разглядеть во мне не зверя клеймённого, и не Змея Горыныча, стоголового и зело пакостного, а своего в доску, такого же придавленного судьбою трудягу, как и они сами – про то и речи нет.
Теперь представьте: три десятка квартир… Почти в каждой что-то или готовят, или хавают, или только что похавали; и запахи пищи всё ещё витают в воздухе, заставляя глотать голодные слюнки… Судорожно сглатываю их – и спрашиваю, спрашиваю, спрашиваю без конца… А пустой желудок ноет: «Сука, да выклянчи у них хоть чёрствую
корочку!»
Но – легко сказать… Я ведь разговариваю с хозяевами тоном уполномоченного властью человека, то есть как бы даже и начальствующей персоны, – как же после этого мне вдруг прогундосить жалобно: «Подайте на пропитание, Христа ради!..» Никак невозможно!
Знаю, что многие из оперов с такой стеснительностью давно расстались. Запросто на адресе, при хозяине и без всякого спроса, себе из общей кастрюли отольют и слопают за милую душу, причмокивая, и не забывая при этом задавать свои официозные вопросы… Что удивительно: хозяева обычно слова против не пикнут, восприняв такое как должное – «А чего от ментов-поганцев ещё и ждать?!. Они ж – беспардонцы-сволочуги!..»
Не подкармливают милицию, презирают её, при первой же возможности – плюются в нас, а потом ещё и дивятся: «Совсем менты одичали – кидаются на людей и лютуют!» Так оттого и дичаем мы, что голодны постоянно, а вы нас – не угощаете, да ещё и оскорбляете в придачу…
…И вот ещё про что я думал, устало шагая от одних квартирных дверей к другим. Государство, содержа нас нищими, прекрасно знает, что выжить на эту жалкую пародию зарплаты – невозможно. А надо ведь не только выживать, но и функционировать, тратя при этом массу калорий! И не подработаешь нигде – при нашем рабочем дне, с раннего утра и до позднего вечера, при 6-дневной рабочей неделе (иногда и по воскресеньям пашем)… Что из этого следует? А то, что держава фактически приказывает нам кормиться самостоятельно, используя при этом «ксиву», форму и табельное оружие. Крутись как хочешь: «химичь», «левачь», требуй презенты и «поляны» с нуждающихся в твоей помощи «терпил» и даже бандитов, бери взятки, мошенничай, воруй, грабь, убивай… Единственное условие – не «светись» и не попадайся! Можешь орудовать ловко и без уличающих тебя следов – делай ВСЁ!.. Государство – разрешает.
Честный мент – это тот, кто живёт только на зарплату. И, работая на износ, сдыхает от голодухи и болячек на второй-третий год такой жизни… А кто продержался дольше – тот уже не честный мент, иначе – на какие же денежки он питался? Разве что – жена кормит… Но далеко не всем везёт на состоятельных жёнушек!
Наша держава диктует такие правила игры, при которых любой честный мент быстро превращается либо в нечестного, либо – в не-мента. Но государству и не нужны честные менты, потому как оно само – нечестно. Лживо, подло, безжалостно нашенское государство, при нашем малодушном и плутоватом народишке…
…Немножко поправлюсь: утверждать, что так уж совсем никто и ничем меня в часы блужданий по квартирам не угощал – неточно. Нет – угощали, но – не так и не тем…
Одна ветошная пенсионерка упорно совала мне под нос грязноватую мисочку с засохшими остатками пшённой каши… Понимаю, что выбросить лишь слегка заплесневевший продукт бережливой бабке показалось за смертный грех, и она решила отравить им молоденького милиционера. Но не стожильные же у меня кишки, чтобы пихать в нутро всякое «гэ», а потом терпеливо ожидать результатов рискованного эксперимента: выживу, или благополучно откину копыта? Пардон, конечно, щедрой старушенции, но лучше уж быть голодным опером, чем откинувшимся идиотом.
В другой квартире, где я разговаривал с удерживавшей на руках маленькую девочку дородной мамашей, её малышка, вслушиваясь в звуки нашей беседы, вдруг ткнула в мою сторону ручонкой с зажатым в ней огрызком печенья – угощала! Недовоспитали здесь ребёнка, забыли втолковать крохе, что дядька-мент наподобие меня – это не дорогой и долгожданный гость, коего можно и нужно угощать всякой вкуснятиной, а – «кака», «карабас-барабас», никем не званная татарва, бяка, бармалей, злой крокодил… Заговорить такому зубы, навешать лапши на уши – и поскорее выпроводить за порог… От такого держись подальше; мент есть мент, «будешь плакать, доченька – мы тебя в милицию сдадим!» – такое не случайно говорится… Так с раннего детства соответствующее отношение к милиции и формируется!
Самое интересное – при виде зажатого в детской ручонке печеньица я инстинктивно рванулся к нему ладонью!.. Даже во рту заслюнявило, так захотелось его попробовать, и чёрт с ним, с обгрызанностью, чай – не дворяне столбовые, чтоб после маленького ребёнка печеньем брезговать! Но реакция дородной мамаши оказалась быстрее – перехватила руку доченьки с даром, и отвела в сторону; «звыняйте, вона в нас ще зовсим малеча, без розуму…»
Ни фига себе… А ты, значит, разумная, да?!
Ещё на одном адресе попался обходительный господинчик… Как-то сразу не приглянулся он мне какой-то затаённой ехидинкой в глазёнках. Внешне вёл он себя нормально, без запинки и вроде бы без утайки отвечая на всё вопросы, но глазки поблескивали подозрительно, и злобным померещился мне тот блеск. «М у с о р а!.. Легаши! Курвы!» – читалось в этом подленьком взгляде.
Есть такая категория населения: всегда готовы втихомолку подложить ментам свинью. Может, сто лет назад такого обидел кто-то из правоохранительных органов, а может – без всяких особых причин вдруг возник у человека какой-то анти-милицейский заскок по фазе… Такая готовность нагадить ментам может годами и десятилетиями тлеть в человеке, ничем не проявляясь, но стоит возникнуть удобному поводу – и берегись, мент, случайно оказавшийся в поле его зрения! Хорошо, если дело закончится заурядной хулиганкой и словесными оскорблениями в твой адрес. Но могут же без всякого весомого повода и ножик в спину воткнуть!.. Сплошь и рядом даже и отвечать за свои действия такому типу не придётся – вмиг вытащит из кармана справку, что психушник он, нуждающийся в длительном лечении, в клинике поприличней, и, что самое интересное, ни малейшей ответственности за свои действия – не несёт! Тебя – зароют в шар земной под унылую музыку, а он – подлечится немножко в психушке и – на волю, счастливо доживать свой век. И радостно улыбаясь при воспоминании о том, как ментяру – кретина пришпандокал!
Так что в квартире той сразу же напрягся я, и когда после 5-минутной беседы хозяин вдруг настойчиво предложил мне чашечку кофе – отказался наотрез. А он, собака, уж успел сбегать на кухню, и, принеся оттуда дымящуюся чашку, назойливо затыкал мне ею в руки. Я – не беру, отодвигаюсь от него подальше, а он – суёт и суёт, бормоча: «Вам одну ложечку сахара или две?.. А домашних пирожков к кофе не хотите? Или, может – сто грамм?..»
От страха влететь в какую-нибудь дикую историю у меня даже аппетит пропал. От такого гадёныша ждать можно чего угодно: ошпарит кипятком, отравит цианистым калием, усыпит клофелином, изнасиловав затем моё бездыханное тело… Нормальный человек не решится покуситься на жизнь и здоровье работника милиции в условиях, когда в доме полным-полно наших делающих поквартирный опрос сотрудников, но кто сказал, что этот тип – нормальный?.. Дебил, шизоид-параноик, маньяк с садистким уклоном… Я уж мысленно вижу, как он тушит меня, расчленённого, на гуляш в большом казанке, с луком и специями, на маленьком огне… И вновь голодные слюнки потекли!..
Дожился: уж самого себя в тушённом виде готов слопать!
А ведь у меня дома – жена и маленький ребёнок… Случись что со мною – никто на содержание их не возьмёт!
Так что с превеликим трудом вырвался я из цепких ручонок коварного обольстителя и убежал, так и не отведав его угощений… Может, ничего ядовитого в той чашке кофе и не было, а так – наплевал от души, или – помочился… Но не хотелось рисковать! Ну его, гостеприимного…
Любое отклонение от привычных стереотипов – настораживает.
Общепринято враждебно-сдержанное отношение населения к тебе, как к сотруднику милиции; оно уж отпечаталось в памяти. И когда натыкаешься на что-либо иное, более дружеское, то знай: либо перед тобою СВОЙ, действующий или бывший мент, либо – норовят тебе кинуть крупную подлянку, запудрив перед этим мозги… Так что постоянно надо быть начеку, и не оставлять никого у себя за спиною.
Скажете, смешные страхи? Возможно… Но скольким из нас именно такие опасения и спасали в итоге жизни!
…Общий же итог моего шестичасового марафона по квартирам двух этажей можно охарактеризовать так: полнейший голяк!
Никто ничего интересного по поводу случившегося в 68-й квартире сообщить не смог, да и хозяев её практически никто не знал, и потому не мог сказать о них что-либо толковое. Лишь немногие знали их в лицо и здоровались при встречах на лестнице – вот и всё…
Но низкий КПД моих действий, и явное несоответствие затраченных усилий полученным результатам не смущало меня ни капельки.
Смысл и цель оперской деятельности – в том, чтобы в заданные руководством сроки точно исполнить указанные им же объёмы работы. А привело это к успеху или же я «гнал порожняк» – об этом пусть болит голова у начальства… Мне не за это зарплату платят. У каждого – своя зона ответственности. Сделал свою работу так, чтоб руководство потом не смогло сделать предъяву – гуляй смело, а они пусть дальше думают…
Но сделаю важное уточнение: это не касается расследования преступлений на непосредственно моей «территории», за результаты которого я несу персональную ответственность. Там важен именно конечный результат, чтобы в итоге была поставлена столь нужная мне «палочка» в показателях раскрываемости. Вот там я и заинтересован в результатах, там и зависит от меня многое.
Но в серьёзных случаях, вроде нынешней «мокрухи», когда на расследование брошены многочисленные силы всего районного угро, и я – лишь один из многих задействованных ментовских винтиков, какие-либо мои усилия очень редко способны привести к чему-либо заметному и осязаемому.
Подобные преступления практически никогда не раскрываются на уровне рядового опера. Что б там я не узнал, какие сведения ни раздобыл бы, но они обычно лишь сливаются в общий котёл полученной информации. И только потом, изучив и переработав её досконально, возглавляющие расследование два-три человека (в звании обычно не ниже майорского) в состоянии определить, что важно и полезно, а что – ненужно, второсортно и тупиково.
Не исключено, кстати, что как раз что-то из зафиксированной мною сегодня «нулёвки» послужит отправной точкой для предположений и выводов, позволяющих позднее изобличить преступника. И наоборот: какие-либо кажущиеся нынче исключительно ценными и важными сведения, раздобытые моими коллегами, при дальнейшей разработке окажутся пшиком, отвлёкшим лишь время и силы от более перспективных направлений расследования…)
…Узнав в подъезде, что никого из моих товарищей здесь уже нет, я с чувством исполненного долга вернулся в райотдел.
Единственное «но»: по-прежнему хотелось жрать. Но это ощущение нам, розыскникам, нынче столь же привычно, как и ощущение ксивы во внутреннем кармане куцего пиджачишки. Так что – перетерпим…
Да и не совсем уж вакуум в пузе, не буду сгущать… Вечер оказался не совсем пропащим, и на предпоследнем из адресов я таки сумел разжиться!..
Стоя в прихожей, узрел на кухонном столе стакан молока. Хозяюшка (мятый халат, крученные на бигуди волосы, сигарета в грубо измалёванном помадой рту) в комнату решила меня не впускать, и весь разговор прошёл в прихожей. На минуточку лишь отлучилась, коза, чтобы приключить орущий в комнате телевизор. Этой минутки мне хватило: заскочив на кухню, я залпом выпил полстакана молока, а затем долил стакан водою из стоявшего на плите чайника. По цвету получилось примерно одно и то же. Что касаемо вкуса – согласен, от такой процедуры он мог немножко и ухудшиться, но не надо было такого симпатичного (пусть и пришедшего по казённому делу) парня, как я, мариновать в прихожей… Согласитесь, это – хамство, и я лишь совершил ответный и законный акт возмездия за него, только и всего… Эти самые полстакана молока и дали тот минимум калорий, который к исходу дня позволил мне всё ещё передвигать ногами и выглядеть сравнительно жизнерадостным. Как, в общем-то, и подобает молодому лейтенанту милиции, оперуполномоченному уголовного розыска, особе приближённой (пусть и ненамного) к государственным секретам… А не укради я того молока – возможно, и упал бы прямо на улице, по дороге в РОВД, от истощения организма. Именно так, судя по фильмам, умирали на улицах люди в блокадном Ленинграде…
Вот что это падлючее начальство с нашим братом-опером творит в беспределе! А сами – на дорогущих иномарках разъезжают… Ох, курвы!
(Продолжение следует)
Владимир Куземко, специально для «УК»
P.S. Републикация материалов Владимира Куземко, возможна только с разрешения автора!
