Архипелаг «Медлаг»: малоизвестные страницы

В новой и новейшей истории государства СССР репрессии против медиков обычно связывают с делом «кремлевских врачей» имевшим место в 50-е годы ХХ века. Это не совсем верно. Репрессивная машина непрерывно работала с самого момента октябрьского переворота. Врач всегда был (и остается?) лакомой приманкой для недремлющих органов. «Врач должен быть независимым, не только как поэт, как художник, но выше этого, как деятель, которому доверяют самое дорогое — здоровье и жизнь».

(Г.А. Захарьин)

ЧАСТЬ 1. ИСТОКИ БЕСПРАВИЯ МЕДИЦИНЫ В СССР

После событий 1917 года государство монополизировало право на медицинскую помощь. Уже в 1918 году было принято постановление о запрете, проводившихся с 1885 года Всероссийских (Пироговских) съездов врачей. Поводом для такого решения послужила докладная записка наркома здравоохранения Н.А. Семашко, которую он спешно направил В.И. Ленину и членам Политбюро – »…Недавно закончившийся съезд врачей проявил настолько важные и опасные течения в нашей жизни, что я считаю нужным не оставлять членов ПБ в неведении… На съезде был поход против медицины советской и восхваление медицины земской и страховой… Что касается изъятия верхушки врачей: докторов Грановского, Мануила, Вигдорчика, Ливина. Не создадим ли арестом им популярности?» Весьма многозначительная и страшная записка. На докладной наркомздрава – резолюция Председателя Совнаркома – «Т. Сталину. Я думаю, надо строго секретно, не размножая, показать это и Дзержинскому, всем членам Политбюро и вынести директиву…»

По «делу врачей» состоялось два заседания Политбюро. Было принято жесткое постановление – «Об антисоветских группировках среди интеллигенции», в котором, в частности, предлагалось – «внимательно следить за поведением врачей и всей интеллигенции». И поведение врачей, тем более профессуры было поставлено под неусыпный контроль государственного аппарата (А. Маслов, 2002). Независимости и свободомыслию врачей был положен конец.

Кстати, запрет на проведение Пироговских съездов просуществовал до 1995 года, когда благодаря неимоверным усилиям инициативной группы (проф. Г.А. Комаров, проф. А.Г. Саркисян, проф. М.М. Кузьменко) в условиях жесточайшей конфронтации с Минздравом России, всячески препятствовавшего демократическому форуму, ХХVII Всероссийский Пироговский съезд врачей все-таки состоялся. Семьдесят семь лет потребовалось для того, чтобы профессионалы со всех регионов России смогли собраться на консилиум и говорить правду о состоянии здоровья населения страны. В итоге оказалось, что Минздрав РФ не напрасно усматривал большую опасность съезда для себя. Врачи дали полную картину трагедии в организации медицинской помощи. Но власти, как всегда, не сочли нужным отвечать врачам. Они, как всегда, были заняты куда более важными проблемами, чем здоровье народа, который вверил им свои судьбы.

Но вернемся к 1917 году. Принятый большевиками декрет об отделении церкви от государства привел к закрытию монастырских богаделен и приютов, массовая ликвидация которых началось уже летом 1918 года. Следующее постановление Президиума ВЦИК от 8 апреля 1929 года «О религиозных объединениях» жестко регламентировало права последних, запретив им заниматься благотворительностью, организовывать санатории и лечебную помощь.

Вообще, после октябрьского переворота на смену Конституции пришли декреты. Декрет об учреждении Народного комиссариата здравоохранения был подписан 11 июля 1918 года, а 22 декабря того же года был принят декрет «О страховании на случай болезни», который положил начало реформе здравоохранения. Были приняты декреты «О национализации аптек» (1918), «О мерах борьбы с эпидемиями» (1919), «Об использовании Крыма для лечения трудящихся» (1920). Всего же Лениным было подписано лично свыше 200 декретов и постановлений по вопросам здравоохранения (Ю.Д. Сергеев, 1988).

Особое место в советском медицинском праве принадлежит декрету ВЦИК и СНК РСФСР от 1 декабря 1924 года «О профессиональной работе и правах медицинских работников». Этот документ более 50 лет регламентировал юридические аспекты врачебной деятельности. В нем были определены права и обязанности врача, правовой порядок проведения лечебно-профилактических мероприятий, в том числе и хирургических вмешательств, предусмотрены основания для привлечения врачей к ответственности за профессиональные правонарушения. Аналогичное постановление было приято и украинским СНК 17 апреля 1924 года.

Конституция в СССР появилась только в 1936 году. На VIII чрезвычайном съезде советов была провозглашена »…полная победа социалистического строя в СССР». В разделе «Основные права и обязанности граждан» были гарантированы права на бесплатную медицинскую помощь, на материальное обеспечение в старости, в случае болезни и потери трудоспособности, на охрану интересов матери и ребенка.

Одновременно шло наступление на частную медицину. В 1921 году Народный Комиссариат здравоохранения в специальном циркуляре указал, что – »…частная медицинская практика, как пережиток капиталистического строя противоречит основным началам правильной организации медико-санитарной помощи и общим основам социалистического строительства. Доступная только отдельным лицам, могущим уплатить громадные гонорары, она дезорганизует медико-санитарную работу, вносит развал и разлад среди медицинского персонала, отвлекает медицинские силы от совместной работы на пользу трудящихся масс, ведет к спекуляции и шарлатанству, к медицинской сухаревке». Понятно, что это был приговор частной практике.

Новая «элита» не забывала о себе. Шло формирование придворной «кремлевской медицины». Весной 1918 года советское правительство переехало в Москву и обосновалось в Кремле. Целых полгода единственным медицинским учреждением в Кремле был зубоврачебный кабинет на два кресла. И, как знать, может, и не было бы того, что теперь именуется «кремлевкой», может, все и ограничилось бы лечением зубов, если бы… не эпидемия сыпного тифа. Нужно было что-то срочно делать, чтобы сыпняк не захватил Кремль, и, 18 февраля 1919 года Н.А. Семашко и В.Д. Бонч-Бруевич подписали «План организации санитарного надзора Кремля». Итак, придворная медицина? Она самая. Для кого именно? Как всегда, для «элиты». Специальное постановление 1922 года определило круг людей, имеющих на нее право: наркомы и их заместители, члены ВЦИК, ЦК и ЦКК РКП, Исполкома Коминтерна и проживающие вместе с ними члены семей; члены коллегий наркоматов, ЦК Союза молодежи, Президиума ВЦСПС, а также лица по списку, утвержденному ЦК РКП. Уже в двадцатых годах «кремлевка» создала свою империю для отдыха и лечения работников правительственных организаций. Кремль стремительно прибирал к рукам все самое лучшее.

Несомненный интерес представляют материалы В.И. Акопова, (2000, 2001), исследовавшего историю вопроса об эволюции взглядов общества на ответственность медицинских работников за профессиональные правонарушения с 1917 года до нашего времени. Его исследования базируются на основании изучения работ судебных медиков г. Ростов-на-Дону.

В 1928 году профессор кафедры судебной медицины Ростовского университета И.В. Марковин опубликовал работу, в которой были приведены данные по росту числа уголовных дел против врачей по сравнению с дореволюционным временем. Для этого периода было характерным повышенное внимание к этому вопросу медицинских научных обществ, журналов, газет, съездов врачей, совещаний врачей и юристов по всей РСФСР. Только Ростовскому округу за 1924 – 1927 гг. к уголовной ответственности за профессиональные правонарушения было привлечено 20 врачей. По мнению И.В. Марковина причинами сложившегося положения были – малая осведомленность обывателей в вопросах медицины и преувеличение ее возможностей, чрезмерно завышенные требования к врачам; пристрастное освещение врачебных дел в прессе; желание идти по пути наименьшего сопротивления, то есть апелляция к общественному мнению до предъявления обвинения врачам; излишне доверчивое отношение следственных органов к обвинению врачей, а также неопределенность статей УК к установлению границ врачебной ответственности.

Естественно, что создание системы «народного» здравоохранения потребовало создания новых правовых отношений, в частности системы ответственности медицинских работников. В 1922 г. УК РСФСР (ст. 165) уже предусматривает уголовное наказание за отказ медработника в оказании медицинской помощи. При неосторожном нарушении профессиональных обязанностей к медицинским работникам стали применять ст. 108 УК РСФСР, первоначально предусматривавшую ответственность за должностную халатность.

«Дело ленинградских акушеров»

Как и следовало ожидать многие врачи, особенно частнопрактикующие, выступили против применения мер уголовного наказания за профессиональные правонарушения. Особенно обострились противоречия между врачами и юристами по вопросу об отношении к «врачебным делам». Дискуссию вызвало нашумевшее заявление российского акушерско-гинекологического общества, обратившегося в Народный Комиссариат Здравоохранения (1925 г), в котором было обращено внимание на непомерный рост уголовных обвинений врачей за ошибки и дефекты в их профессиональной работе. Так, в г. Ленинграде с 1921 по 1925 г.г. обвинение было предъявлено 64 врачам, из которых 27 были акушерами-гинекологами, а 26 – хирургами. Основным лозунгом заявления было то, что: «Каждый врач должен работать не за страх, а за совесть». Общество отмечало, что создавшееся положение вынуждает хирургов ограничивать оперативную деятельность из-за страха возможного наказания за ее неудачный исход.

Кроме того, в заявлении указывалось, что – »… практические достижения медицины имеют известный предел, тем более что объектом исследования является «капризный еще и не вполне изученный человеческий организм». Между тем, малая осведомленность обывательских групп в вопросах медицины создает преувеличенные надежды и необоснованные требования к врачам». В связи со специфичностью врачебной работы общество акушеров-гинекологов предлагало создать особые комиссии при Губздравотделах университетских городов для разбора дел и решения вопроса о предании врача суду или наказания его покаянием. В особо сложных случаях предполагалась передача дела для принятия окончательного решения Центральной экспертной комиссии при Народном комиссариате здравоохранения.

Это мнение было поддержано видными медиками из старого поколения. Так, В.А. Рожановский считал, что – «Врачебная деятельность отличается от всякой другой деятельности; она включает в себя много специфических элементов, только ей присущих. Вложить врачебную деятельность со всеми ее специфическими особенностями в юридические формы, общие для всех граждан, почти невозможно» (В. Акопов, 2000).

Естественно, что тоталитарный строй таких посягательств на монопольное решения судеб своих подданных стерпеть не мог. Против врачей резко отрицательно выступили юристы, и часть медицинской общественности, занявшей проправительственную позицию. Они декларировали, подчеркивали равную со всеми гражданами правовую ответственность врачей. Поэтому создание какие-то дополнительных статей в УК, а также специальных правил возбуждения уголовных дел против врачей, они считали не нужным.

Одновременно в газетах появилось много статей осуждающих от имени народа «буржуазных врачей, не уважающих простых людей». Врачей называли «капризными обывателями», не желающих использовать все достижения науки для лечения трудящихся. Так член Ленинградского Губсуда Н.И. Яковченко отметил, что акушерско-гинекологическое общество допустило 3 ошибки: 1. Проявило недоверие к судебно-следственным властям. 2. Показало непонимание основных принципов пролетарской общественности и 3. Предложение о создании комиссий Губздравотделов для обсуждения дел врачей противоречит советскому законодательству. По мнению Н.И. Яковченко это требование только усиливает недоверие трудящихся к врачебным коллективам. Используя классические приемы демагогии он призвал врачей, вместо обвинения народных масс в невежестве, заняться широким ознакомлением трудящихся с достижениями медицинской науки и … «тогда трудящиеся примут в свою среду всех честных работников медицины».

В 1926 году состоялось расширенное заседание работников права с участием врачей г. Ленинграда. В резолюции было отмечено, что – «Выступление научного акушерско-гинекологического общества с предложением о создании специальной комиссии при губздравах для решения вопросов о виновности врачей и о предании их суду принципиально недопустимо и противоречит духу и пониманию советского права».

Однако вопрос об ответственности врачей на этом исчерпан не был. В программном докладе на Втором Всероссийском съезде судебно-медицинских экспертов (1928) ленинградский судебный медик Н.И. Ижевский подробно охарактеризовал состояние вопроса о привлечении к уголовной ответственности медперсонала по обвинению в неправильном лечении. Он отметил необычайно большое и непрерывно прогрессирующее, по сравнению с прошлым, количество «врачебных дел». Действительно, по Ростовскому округу за 1924-1927 г.г. из 20 врачей, привлеченных к уголовной ответственности, 17 были врачи г. Ростова-на-Дону. По специальности это хирурги (8), акушеры-гинекологи (5), терапевты (4), а также (редкий случай) – 2 судебно-медицинских эксперта и зубной врач.

Был приведен анализ врачебных дел по г. Ленинграду за 1921-1925 гг. Соответственно годам число дел составляло: 1, 2, 11, 35, 48. По медицинским специальностям на первом месте были акушеры-гинекологи – 43 (44,3%), затем хирурги – 20(20,7%). Среди обвиняемых были и 15 терапевтов (15,4%), 5 врачей-отолярингологов (5,4%). Единичные дела возбуждались против кожвенерологов, педиатров, офтальмологов, психиатров, судебных медиков. В 66% обвинения врачам были предъявлены в случаях, закончившихся смертью, тяжелой болезнью или увечьем, а в 32% случаев при сравнительно нетяжелых осложнениях.

Более полные данные были приведены в 1928 году А.В. Грегори (цит. по В. Акопов, 2001). Он провел анализ уголовных дел, возбужденных по Ленинграду почти за 10 лет (1921-1928). Всего врачебных дел было 312. Из них, 124 дела были возбуждены против акушеров-гинекологов, 80 – против хирургов, 42 – против терапевтов, 33 – против педиатров.

Докладчики выделили несколько причин такой ситуации. Рост количества «врачебных дел» был объяснен тем, что – »… угнетенные массы народа после революции перестали бояться суда, справедливо доверяя советскому правосудию». Вместе с тем, другой причиной было названо – »…отсутствие у населения основных познаний в области медицины, сенсационные необъективные сообщения о медицине и врачах в прессе, падение у некоторых лиц авторитета врача». Еще одна причина – »…нервная травматизация активных участников империалистической и гражданской войн с повышенной чувствительностью, раздражительностью и невыполнимыми требованиями, при этом – »…немалое значение в увеличении «врачебных дел» имеет сохранившееся с прошлого недоброжелательное, недоверчивое отношение к врачам как представителям интеллигенции, «буржуям» и «спецам».

В конце 20-х годов партийные органы с участием врачей и юристов организовали ряд дискуссий, проведенных в Одессе, Чите (1926), Ростове-на-Дону, Владикавказе (1927), Смоленске, Ярославле (1928), в Ленинграде и Москве (1929). Результатом организованных дискуссий было единодушное осуждение предложения научного акушерского общества г. Ленинграда (1925) «О создании специальных комиссий для решения вопросов о предании суду врачей». Несколько позже А.Е. Брусиловский и А.М. Левин издали монографию «Медицинские ошибки по судебным материалам» (Харьков, 1930).

Отработка технологии создания «врачебных дел»

В этот период отчетливо проявилась тенденция использования медицины «компетентными органами», особенно при врачебных неудачах, для решения политических проблем. Врачу всегда можно было найти «достойное» место в уголовном процессе. В одних ситуациях – врачи становились обвиняемыми, в других – свидетелями, в-третьих, вольно или невольно, способствовали сбору компромата на коллег или пациентов, особенно высокопоставленных. Создание и «консервация» досье – характерная иезуитская особенность стиля работы ГПУ – МГБ – КГБ. Зачастую по «делу» арестовывали второстепенных участников «преступлений», которые для «смягчения вины» шли на любые признательные показания. Основные же фигуранты «дела», которыми действительно интересовались «органы» зачастую даже не подозревали о своем участии и продолжали трудиться, часто – в почете. Нередко такие «досье» оставались «вещью в себе», без употребления, до поры до времени, за отсутствием подходящей ситуации.

В середине 20-х годов в Москве внезапно исчез хирург Холин, причем окружающим не было неясно, какое преступление он мог совершить. По слухам, циркулировавшим в медицинском мире, он был арестован в связи с операцией, произведенной М.В. Фрунзе. И, хотя, какие-либо сведений о непосредственном участии Холина в операции нет, современники обоснованно считали, что он был нужен «органам», как источник для криминального «досье» на оперировавших хирургов. ( Почти по криминальной заповеди – «Не дай Бог оказаться не в то время, не в том месте!»).

Об этой операции по поводу язвы двенадцатиперстной кишки говорили, что она была произведена по личному настоянию Сталина, который был заинтересован в ее роковом исходе. И, действительно, 31 октября 1925 года, через двое суток после операции, произведенной крупнейшими хирургами того времени, М.В. Фрунзе скончался. Сомнения не развеяло и выступление профессора И.И. Грекова после похорон Фрунзе, когда он выступил в печати с путаными разъяснениями об обстоятельствах операции и смерти пациента. Он оправдывал необходимость операции, но смертельный исход объяснял крайне невразумительно. Это породило уверенность социума в том, что смерть полководца была явно не случайной.

Опыт исторических исследований, особенно касающихся советского периода, призывает к большой осторожности в оценке событий и фактов. Время поправляет самых «беспристрастных» исследователей, и, доказывает, что у истории часто бывает двойное дно. То, что вчера было аксиомой – сегодня отвергается, и, наоборот, иногда, самые фантастические предположения неожиданно получают новую жизнь. Наша история – непредсказуема. Сегодня, после рассекречивания архивов очередную попытку разобраться в «загадочной» смерти М.В. Фрунзе предпринял А. Маслов (2002).

Здоровье наркома обороны было действительно неважным. Он страдал язвенной болезнью двенадцатиперстной кишки с частыми желудочно-кишечными кровотечениями. Консилиум под председательством наркома здравоохранения РСФСР Н.А. Семашко, проведенный 8 октября, пришел к заключению – «налицо вся картина язвенного процесса в области двенадцатиперстной кишки, угрожающего, как повторными кровотечениями, так и прободением самой язвы, хотя бы даже и заглохшей на время в результате лечения». Было рекомендовано хирургическое вмешательство. Повторный консилиум 24 октября рекомендовал – «Давность заболевания и наклонность к кровотечению, могущему оказаться жизненно опасным, не дают права рисковать дальнейшим выжидательным лечением». Состоявшийся 27 октября еще один консилиум постановил перевести М.В. Фрунзе из Кремлевской в Боткинскую больницу для оперативного вмешательства, и, 29 октября в 12 часов 40 минут В.Н. Розанов приступил к операции. Ассистентами были И.И. Греков и А.В. Мартынов, наркоз проводил А.Д. Очкин. На операции присутствовали сотрудники лечебной комиссии ЦК и Лечебно-санитарного управления Кремля Обросов, Касаткин, Канель, Левин.

К сожалению, больной операцию не перенес. В правительственном сообщении говорилось, что председатель Реввоенсовета СССР М.В. Фрунзе умер в ночь на 31 октября 1925 года от паралича сердца. Несмотря на все принятые меры для поднятия сердечной деятельности, спасти его не удалось. Консультировали больного крупнейшие специалисты страны, имена большинства из них впоследствии будут присвоены лучшим клиникам страны и выбиты на мемориальных досках – (правда, после того, как они пережили, а некоторые и не пережили, период репрессий) – профессора И.И Греков, А.В. Мартынов, Д.Д. Плетнев, В.Н. Розанов, П.Н. Обросов, врачи А.Д. Очкин и Б.О. Рейман. Они же подписали бюллетень о смерти М.В. Фрунзе.

Для пресечения ненужных слухов и пересудов профессор И.И. Греков, ассистировавший хирургу Розанову во время операции, дал интервью, в котором говорил, что операция была совершенно необходимой, так как болезнь была неизлечима и больной – »…даже находился под угрозой внезапной смерти». Операция, проведенная М.В. Фрунзе, была выполнена без технических погрешностей, но наркоз протекал тяжело. Летальный исход у крепкого человека казался бы необъяснимым, если бы не обнаруженная при вскрытии аномальная узость крупных артериальных сосудов и сохранившаяся зобная железа.

Интерес представляет изучение протокола вскрытия.

ПРОТОКОЛ ВСКРЫТИЯ

Анатомический диагноз. Зажившая круглая язва двенадцатиперстной кишки с резко выраженным рубцовым уплотнением серозного покрова соответственно расположению упомянутой язвы. Поверхностные изъязвления различной давности выхода желудка и верхней части двенадцатиперстной кишки. Фиброзно-пластический перитонит в области выхода желудка, области печеночно-двенадцатиперстной связки, области слепой кишки и области рубца старой операционной раны правой подвздошной области. Острое гнойное воспаление брюшины. Паренхиматозное перерождение мышцы сердца, печени, почек. Ненормально большая сохранившаяся зобная железа. Недоразвитие (гипоплазия) аорты и крупных артериальных стволов. Рубец стенки живота в правой подвздошной области и отсутствие червеобразного отростка после бывшей операции. (1916 г.).

Заключение. Заболевание, как показало вскрытие, заключалось, с одной стороны, в наличии круглой язвы двенадцатиперстной кишки, подвергшейся рубцеванию и повлекшей за собой развитие рубцовых разрастаний вокруг двенадцатиперстной кишки, выхода желудка и желчного пузыря; с другой стороны, в качестве последствий от бывшей в 1916 году операции – удаления червеобразного отростка, имелся старый воспалительный процесс в брюшной полости. Операция, предпринятая 29 октября 1925 года по поводу язвы двенадцатиперстной кишки, вызвала обострение имевшего место хронического воспалительного процесса, что повлекло за собой острый упадок сердечной деятельности и смертельный исход. Обнаруженные при вскрытии недоразвитие аорты и артерий, а также сохранившаяся зобная железа является основой для предположения о нестойкости организма по отношению к наркозу и в смысле плохой сопротивляемости его по отношению к инфекции.

Наблюдавшиеся в последнее время кровотечения из желудочно-кишечного тракта объясняются поверхностными изъязвлениями (эрозиями), обнаруженными в желудке и двенадцатиперстной кишке и являющимися результатом упомянутых выше рубцовых разрастаний.

Вскрытие производил профессор А.И. Абрикосов.

Подписали: Замнаркома здравоохранения З.П. Соловьев. Зав. Мосздравотделом В.А. Обух. Главный врач С.С. Молоденков. Профессора: А.И. Абрикосов, И.И. Греков, А.В. Мартынов, В.Н. Розанов, П.Н. Обросов, Д.Д. Плетнев. Доктора Б.Я. Шимшелиович, А.Д. Очкин, П.Т. Приданников.

( «Правда» – 1 ноября 1925 года)

Окончательного ответа на причины смертельного исхода операции нет до сих пор, но по доступным источникам, следует полагать, что каких-либо объективных данных, свидетельствующих о навязанной М.В. Фрунзе «ненужной» операции, погрешностях, допущенных при ее проведении или умышленном умерщвлении полководца не имеется.

Поэтому следует категорически отвергнуть мысль о заведомо криминальных действиях хирургов – известных уважаемых ученых, хотя некоторые из циркулировавших версий, особенно версия о смерти от передозировки хлороформа при наркозе, может иметь медицинское основание.

Кстати, эта версия была использована в качестве сюжета для литературного произведения Б. Пильняка «Повесть о непогашенной луне», опубликованном в пятом номере «Нового мира» за 1926 год. В том, что в образе командарма Гаврилова показан именно М.В. Фрунзе автор не оставляет сомнений уже в предисловии. Он пишет – «Фабула этого рассказа наталкивает на мысль, что поводом к написанию его и материалом послужила смерть М.В. Фрунзе. Действительных подробностей его смерти я не знаю, – и они для меня не очень существенны, ибо целью моего рассказа никак не является репортаж о смерти наркомвоена. Все это я нахожу необходимым сообщить читателю, чтобы читатель не искал в нем подлинных фактов и живых имен». Но советский читатель уже тогда был приучен к чтению между строк.

В повести прозвучала мысль, что Фрунзе был умерщвлен врачами по приказу Сталина, навязавшими полководцу абсолютно ненужную операцию. Тираж журнала сразу же был конфискован, что, естественно, еще более подогрело слухи, и предположение переросло в уверенность. Это подтверждает и дочь Б. Пильняка – Б.Б. Андроникашвили-Пильняк, которая указывает, что – »…повесть в основе своей документальна». Вероятно, именно эта повесть стоила писателю жизни. В разгар репрессий 1937 года он был арестован, обвинен в шпионаже в пользу Японии и расстрелян.

Как бы то ни было, но врач Холин был, по-видимому, «первой ласточкой» в использовании врачебной профессии «органами» для достижения политических целей и стал первой их жертвой.

Известны и другие поучительные примеры использования показаний второстепенных сотрудников для сбора компромата на шефа. Один из таких «парадоксов» сталинской эпохи описал Я.Л. Рапопорт (1988). Остановимся на нем подробно.

Во 2-м Московском медицинском институте клиникой факультетской хирургии в течение многих лет (1926 – 1943) заведовал известный хирург-профессор, а впоследствии академик – С. И. Спасокукоцкий. В числе его ассистентов был некий доктор Арутюнов. В 1938 году он был арестован органами ГПУ и, как всегда, исчез бесследно. Причина ареста, тоже, как всегда, оставалась неизвестной. Эпизод этот вскоре был забыт, как не представлявший чего-либо необычного для того времени, да и ранг исчезнувшего не способствовал долгому сохранению памяти о нем и интереса к нему. Но, неожиданно, в 1940 году партийная организация института получила письмо от Арутюнова, написанное на листке ученической тетради и присланное, по-видимому, кем-то, освобожденным из заключения, по просьбе «односидельца». В этом письме Арутюнов писал, что он осужден на 10 лет за участие в контрреволюционной организации, возглавлявшейся Спасокукоцким, в которую тот его вовлек. Далее он писал, что был уверен, что Спасокукоцкий расстрелян (по-видимому, на следствии Арутюнов все признал), раз он, только сообщник главаря организации, осужден на 10 лет. Случайно в лагере в его руки попал клочок газеты с указом Президиума Верховного Совета о награждении профессора Спасокукоцкого орденом Ленина, и что, следовательно, он не только не расстрелян, но жив, здоров и пользуется благосклонностью Советского правительства (в дальнейшем Спасокукоцкий был избран в Академию наук СССР). В связи с этим Арутюнов просит партийную организацию института ходатайствовать о его освобождении, как невинно осужденного.

Его просьба осталась без последствий, никто не решился вступить в конфликт с ГПУ, т.к. сомнения в обоснованности ареста в то время уже были преступлением против непогрешимости ГПУ, а передача письма в судебные органы могла вызвать ухудшение в судьбе осужденного.

«Дело» Арутюнова и «дело» Холина разделяет промежуток времени более чем в 10 лет. Но принципиальная общность обоих дел убеждает в постоянстве «органов» в использовании однажды созданных приемов деятельности. Не вызывает сомнений и целевая направленность этих приемов – дискредитация «шефов» через второстепенных «соучастников» мнимых преступлений. В результате – «органы» формируют готовые «досье» на шефов про запас, на всякий случай, – вдруг когда-нибудь понадобятся. «Стукачи» (сексоты – секретные сотрудники органов) для этой цели менее пригодны, они все же должны «настукивать» более или менее реальные факты или собирать их по целевому заданию. Более убедительны для обывателя признания арестованных, каким бы путем они ни были получены.

Смертельную опасность для врача в то время представляло лечение высокопоставленных чиновников и партийных функционеров. Это положение, достаточно убедительно, может быть продемонстрировано на примере взлета и падения И.Н. Казакова.

Доктор И.Н. Казаков был, в общем-то, невежественным, но достаточно предприимчивым. В 30-е годы шумную известность приобрела «лизатотерапия», как универсальный метод (панацея) профилактики и лечения возрастных человеческих немощей.

«Научной» предпосылкой метода И.Н. Казакова являлось представление о решающей роли нарушения функции желез внутренней секреции в развитии самой разнообразной патологии. Входящим в пожилой возраст и уставшим от бурной жизни крупным политическим деятелям, особенно импонировала возможность восстановления функции половой сферы. Для восстановления нарушенной функции желез внутренней секреции пациенту вводили «лизат» (препарат, в котором содержался продукт этой железы). Контингент потребителей «лизатотерапии» был избранный. Это была верхушка советского общества – крупные администраторы, политические деятели, крупные военные и т.д. Для И.Н. Казакова был создан специальный научный институт с исключительным положением в отношении доступа в него в качестве пациентов, роскоши обстановки и питания. Сам Казаков был фигурой, недосягаемой для нормальной научной критики, с универсальной индульгенцией от вмешательств высоких лиц и контролирующих организаций. Но не «органов»!!!

Это можно подтвердить рассказом А.И. Абрикосова, который производил в 1934 году вскрытие трупа В.Р. Менжинского, председателя ОГПУ. Присутствовавший при вскрытии крупный работник ОГПУ обратился к Абрикосову – «Посмотрите внимательно, не найдете ли вы в теле Менжинского следов действия казаковского зелья?» Напомним, что Казаков, в то время находился в зените своей славы. Но, видимо, над его головой уже был занесен меч ОГПУ, опустившийся четыре года спустя.

Погубило Казакова общественное положение пациентов. Он был принят в высших этажах сталинского общества, знал многие из его тайн и мог быть нескромным. Это и привлекло к нему внимание органов государственной безопасности, а как отмечено выше, он давно был у них на прицеле.

Но, как бы то ни было, версия о злодействе медицинских работников в начале 30-х годов уже вынашивалась, уже была в стадии активного созревания.

(Окончание следует)

Олег Бобров, Эксперты Украины