История Крыма-криминального: как в Севастополь стекались террористы…

Отсюда, из ХХI века, жизнь наших прадедушек и прабабушек кажется тихой и в чем-то даже скучноватой. Провинциальная, одним словом. На самом деле где-где, а в Крыму мало кому приходилось скучать, особенно много «развлечений» выпадало на долю полиции. Как ни странно, но на полуострове сто лет назад очень четко обозначилась, можно сказать, преступная специфика разных регионов полуострова. 

Автор: НАТАЛЬЯ ЯКИМОВА, Первая Крымская

Степной Крым и Феодосийский уезд больше всего страдали от конокрадов. В Ялту стекались жулики, аферисты и мошенники всех мастей. Курорт сотрясали любовные скандалы, никого не удивляли заметки в газетах вроде: «Приезжая казачка Полтавской губернии, поселившаяся в лучшей гостинице, выдававшая себя за известную артистку, прокутившись с проводниками и наделав массу долгов, в порыве отчаяния бросилась с вершины Ай-Петри, но, зацепившись за куст, осталась жива, хотя и получила тяжелые повреждения черепа и позвоночника».

«Монашенки»-авантюристки

В Симферополе, как и в любом губернском городе, было всякой твари по паре. Замученные мужьями крестьянские женщины, напоив в стельку своих благоверных, поджигали избы, надеясь, что эти смерти спишут на несчастный случай. По дорогам шныряли грабители, воришки обчищали лавки и квартиры, даже свои «оборотни в погонах» имелись. Например, в феврале 1909 года «Голос Москвы» напечатал сообщение из Симферополя: «Околоточный надзиратель 2-й части Мазулянка и двое городовых отстранены от должности; они обвиняются в вербовании девиц в дома терпимости». А в мае этого же года «Русское слово» сообщило: «В Симферополе урядник Романович и десятские Пахомов, Проценко и Шинкаренко, обвинявшиеся в истязании арестованных крестьян, которым они прижигали плечи, руки, уши и половые органы, приговорены судебной палатой: первый — к отрешению от должности, остальные — в тюрьму на два месяца».

Пожалуй, в Симферополе (наверное, как и во всяком более или менее крупном городе) было побольше любовных историй, заканчивающихся приговором суда, или неподсудных уже трагедий. «В село Карач под Симферополем явились две женщины в одежде монахинь. Женщины эти называли себя иоаннитками и привлекали своими проповедями массу народа. Похитив у крестьянки Тыкман красавицу дочь Наталию 16-ти лет, иоаннитки скрылись. Полиция энергично разыскивает авантюристок и похищенную девушку».

«На центральной телефонной станции сожгла себя, облившись бензином, телефонистка Щербина. Аппаратная комната выгорела; телефонное сообщение в городе прекратилось».

«Житель деревни Джемиела Нарцызьян с вооруженными товарищами похитил 15-летнюю девушку Айзниф, произвел над ней насилие и затем заставил под угрозой смерти обвенчаться с ним», — это все заметки о криминальной жизни в Симферополе и его окрестностях из «Русского слова» за 1909 год.

На пороховой бочке

Совсем не то было в Севастополе. Атмосфера в этом военном городе с развитой промышленностью начиная с 1905 года напоминала подземную гарь — то в одном то в другом месте прорывалось пламя: только успевай гасить. А желающих, чтобы из искры возгорелось пламя, в Севастополь приезжало предостаточно. Социалисты-революционеры (эсеры) с большим успехом вербовали среди местных жителей сторонников и сочувствующих.

В 1906 году город моряков удостоил посещением их знаменитый лидер Борис Савинков и был арестован в гостинице после покушения на коменданта севастопольской крепости генерала Неплюева. Во время парада местного гарнизона у Владимирского собора в группу военных, принимавших парад, полетело несколько бомб. Генералу повезло: та, что предназначалась ему, не разорвалась, зато остальные унесли 6 жизней. Интересно, что центральный комитет партии эсеров утверждал, что ни Савинков, ни несколько прибывших в Севастополь его коллег не только не имели отношения к покушению, но даже не знали о нем. Что тогда, спрашивается, они делали в толпе, наблюдавшей за парадом? Или действительно Савинков имел другие планы и случайно попал в облаву?

Кстати, год спустя генерал снова стал мишенью террористов. Мартовским вечером 1907 года в его коляску опять метнули бомбу. Спасло Неплюева то, что кучер среагировал, увидев бросившегося к экипажу человека: стегнул лошадей, они рванули вперед, и бомба разорвалась сзади, ранив генерала, городового и женщину с ребенком, проходивших мимо. Кучера с запоминающейся фамилией Блинотруб представили к награждению медалью.

Вообще, жизнь в Севастополе в это время напоминала сводку с войны: взрывы, выстрелы, убитые и раненые. Да, собственно, это и была война против тех, кто стоял на стороне власти. А о жертвах среди горожан эсеровские боевики говорили: «Лес рубят — щепки летят». Особое внимание уделялось солдатам и матросам, и если некоторые из них отказывались бороться за идею — перед возможностью продать кое-что из части кое-кто устоять не мог. «Военно-морской суд приговорил к каторжным работам на двенадцать лет матроса Кузьму Семердина за кражу двух пулеметов и четырех винтовок с миноносца «Зоркий» с целью усиления средств революционеров», — констатировала газета «Новое время» в ноябре 1907 года.

Незадолго до этого севастопольское жандармское управление задержало 9 человек «засевших в окопах вблизи Брестских казарм. Между ними оказался поручик артиллерии Глинский и некто Никитин в форме матроса; при них найдены оружие, офицерские погоны, красные ленты. Как выяснено, группа этих людей намеревалась сделать попытку поднять команды пехотных частей», писали газеты. Это была небывалая по смелости попытка поднять солдат. В казармы смогли проникнуть трое революционеров в военной форме, они кричали солдатам, что командир роты убит, офицеры арестованы, и призывали брать оружие и идти с ними. Когда появившиеся офицеры приказали арестовать самозванцев, те открыли огонь из револьверов, смертельно ранив одного из военных, и смогли уйти. Но через несколько дней ряженых все-таки нашли.

В августе 1908 года Морской суд рассматривал дело 19 матросов и крестьянина Ткачука, обвинявшихся в организации сообщества «с целью ниспровержения государственного строя на военном транспорте «Кронштадт». Это как раз и были сагитированные революционерами люди, которых убедили пожертвовать собой ради «общего блага». Самым мягким приговором для осужденных были 12 лет арестантских работ.

В одном номере с товарищем по борьбе

Обстановка в Севастополе была такой, что в городе пришлось ввести специальные меры профилактики. Например, был издан приказ, которым вменялось в обязанность всем врачам и медицинскому персоналу Севастополя сообщать градоначальнику фамилии и адреса пациентов, которые пришли к ним с огнестрельными ранами, ожогами, повреждениями, которые могут возникнуть при взрывах. Тем, кто приютил таких раненых, грозила тюрьма и огромный по тем временам штраф в 3 тыс. рублей.

Владельцев гостиниц обязали не селить в один номер мужчин и женщин, у которых разные фамилии, и о случаях, когда приезжие требовали дать им один номер на двоих, тоже нужно было сообщать в полицию. Речь шла вовсе не о борьбе за нравственность: члены боевых групп и революционных партий часто были стеснены в средствах и лишены «предрассудков». Отношение к противоположному полу как к товарищам по борьбе было одним из неписанных законов террористов, хотя чего уж там, случались и романы, и связи, на которые опять-таки было принято смотреть как на отношения свободных людей.

Жизнь в Севастополе гремела в буквальном смысле слова. Вот только несколько сообщений «Русского слова» за лето 1907 года:

«Вчера неизвестный четырьмя выстрелами убил наповал помощника капитана над портом подполковника Гусаковского. Убийца оказался переодетым стражником портовой полиции, по фамилии Муха, 27-ми лет».

«В 4 час. дня снаружи у ограды городской тюрьмы во время прогулки политических взорвалась адская машина. Взрывом пробита большая брешь, через которую бежали двадцать заключенных. В суматохе кто-то стрелял из револьвера в часового, который тяжело ранен. Тюрьма оцеплена войсками».

«Сегодня утром двумя выстрелами из браунинга убит шедший на работу в казенное адмиралтейство мастеровой Митин. Убийство совершено на партийной почве, стрелявший скрылся. Покойный оставил жену и трех детей».

«Утром на Корабельной стороне города, в доме Семенова, со страшной силой разорвалась бомба. Оказалось, что в этом доме полиция производила обыск. При вскрытии одного чемодана последовал взрыв. Разорваны на части полицейский пристав Цемко и околоточный. У жандармского вахмистра оторвана нога. Ранен хозяин дома. Здание разрушено. Среди обломков найдена детская рука».

«Неизвестный молодой человек, проникнув на первый двор тюремного замка, произвел выстрел из револьвера в надзирателя, стоявшего возле ворот внутреннего двора. Надзиратель бросился преследовать злодея. На Качельной площади к нему присоединился городовой, который после нескольких предупреждений выстрелом ранил бежавшего злоумышленника».

Гимназисты стреляли в учителей

Наверное, у обывателей, искренне почитавших отечество и царя-батюшку, просто голова шла кругом. Нередко самые благонадежные соседи и знакомые оказывались помощниками террористов: предоставляли им квартиры, хранили запрещенные книги и газеты. Скажем, сын состоятельного севастопольца Карабасникова, торгующего книгами, ухитрился спрятать в отчем доме нелегальную литературу и несколько винтовок. Пострадал… швейцар дома — за то, что не донес, что хранится в квартире. Беднягу оштрафовали на 500 рублей. У почтенного севастопольского раввина Моисея Полонского при обыске нашли «нелегальную литературу, семафорную азбуку, руководство для организации анархистов».

Террористов искренне поддерживали немало интеллигентных людей — видимо, до тех пор, пока случайной жертвой не становились их знакомые или родные. Стремительно распространялась мода на методы, которыми действовали боевые группы, и среди подростков. «Ученик третьего класса местного реального училища Чайковский, 17 лет, встретив на Приморском бульваре преподавателя математики Куборского, выстрелил два раза из револьвера почти в упор, но промахнулся. Арестованный Чайковский объяснил причину покушения некорректностью отношения к нему со стороны учителя», — писала газета «Новое время» в июне 1906 г. «Арестованы гимназист и реалист старших классов, скупавшие и неблаговидно приобретавшие огнестрельное оружие для революционных целей» — а это уже «Русское слово», май 1907 года.

В эти горячие годы чуть ли не каждые несколько дней полиция рапортовала об обнаружении новых складов и тайников в Севастополе. Только в 1908 г. доведенные до широкой публики успехи полиции впечатляли:

«На квартире мещанина Сергеева нашли готовую бомбу в пол-аршина длиной, два меленитовых снаряда, около пятидесяти пачек гремучей ртути, динамит, пироксилиновые шашки, бикфордов шнур».

«Вчера на кладбище сыскной полицией обнаружен большой склад бомб. В пещере лежали сложенные в два ряда 18 шарообразных бомб, вполне снаряженных, начиненных сухим пироксилином. При разряжении бомбы взрывались с необычайной силой. По подозрению задержаны двое мужчин и одна женщина, у которых найдены оболочки бомб».

«Ночным обыском полиция обнаружила у подножия Малахова кургана склад оружия и разрывных снарядов. Арестован сторож кургана по подозрению, что он знал о существовании склада».

«В пещере за городом обнаружена подпольная типография с полным оборудованием (свыше 10-ти пудов шрифта). Арестован один, заявивший, что типография принадлежит революционной партии, называемой «Свобода внутри нас».

«Сегодня на рассвете были оцеплены инкерманские каменоломни и произведен в них обыск. Найден склад ручных бомб, часть которых была зарыта, часть лежала на виду».

Это только крохотная часть из лавины сообщений об арестах и обысках. Террористов и революционеров брали не то что группами — десятками: в гостиницах, на квартирах, в поездах. А они снова ехали в Севастополь.

До «большого взрыва» — революции 1917 года, после которой мир для большинства людей действительно перевернулся с ног на голову, оставался еще десяток лет.

Фото: Обыск прохожего. Фото из журнала «Нива», 1906 г.