Лубянка: легенды и нравы особой тюрьмы

Выйдя из здания бывшего КГБ СССР на Лубянской площади, я испытал жгучее желание как можно быстрее оказаться подальше от этого мрачного места. Прямо напротив парадных дверей – возможно ли это до 1992-го! – остановил таксомотор. Заметив, с каким облегчением я опустился на сиденье, водитель заговорщицки мне подмигнул.

– Ну что, командир, правду люди говорят, что из тех подвалов, – кивок в сторону здания, – Колыму хорошо видно?

– Почему?

– Почему-почему… Во-первых, видок у тебя такой, будто ты, в натуре, месячишко там на нарах отвалялся. А во-вторых, говорят, подвалы-то десятиэтажные!

– Шести… шестиэтажные…

Четыре камеры, ставшие музеем. Фото предоставлено автором

ТЫ МИЛОСЕРДИЯ НЕ ПРОСИ

Выщербленные ступени, железные двери, тесные лестничные клетки. Мы долго поднимались в подвалы Лубянки. Я не оговорился. Именно поднимались. В те самые камеры особо секретной «всероссийской кутузки» ВЧК–ОГПУ–НКВД–КГБ, что расположены во внутреннем дворе дома № 2 на Лубянской площади. Отсюда и название «внутренняя», или – проще – «нутрянка».

В прошлом это двухэтажное строение, отличавшееся изяществом пропорций фасада и оконных проемов, служило гостиницей страхового общества «Россия». Сразу после Октябрьской революции 1917 года здание дополнили четырьмя этажами с гладкими стенами и подслеповатыми квадратными окошками. В итоге получилось шестиэтажное архитектурное творение в духе нарождавшегося сталинско-казарменного стиля барАкко.

Одними из первых арестантов, обживавших «нутрянку», были некие Сергей и Ольга, родные брат и сестра. Однако прославить свою фамилию им было не суждено. За них это сделал другой…

В 1900 году будущий вождь мирового пролетариата Владимир Ульянов, вернувшись в Петербург из сибирской ссылки, решил продолжить политическую деятельность за границей. Да-да, именно за пределами Российской империи! А все потому, что царский режим никогда бы не позволил ему заниматься подготовкой революции в России.

Но для выезда из страны нужен был заграничный паспорт. Выдаст ли его департамент полиции неблагонадежному Ульянову – вопрос вопросов! Известно, что количество заборов увеличивает число лазеек. И архиосторожный Ильич нашел таковую. С помощью Надежды Константиновны, своей жены, он разыскал бывших соратников по «Союзу борьбы за освобождение рабочего класса» Сергея Ленина и его сестру Ольгу. Они согласились помочь своему экс-наставнику выбраться на европейские просторы. Первое, что пришло им в голову, – позаимствовать заграничный паспорт у своего отца, Николая Егоровича Ленина. Ильич с восторгом принял эту идею.

Но, во-первых, Николай Егорович почти на полвека старше Ульянова. Во-вторых, что важнее, не было никакой уверенности, что Ленин, крупный землевладелец ультраконсервативных взглядов, согласится отдать свой документ на нужды международного пролетарского движения. И тогда «буревестника мировой революции» осенило: надо просто украсть паспорт! Решено – сделано.

Вскоре Сергей Ленин передал Владимиру Ульянову паспорт своего отца. В документе были произведены соответствующие подчистки, и Владимир Ульянов, став Николаем Лениным, выехал в Германию.

До самой смерти Крупская категорически отрицала факт знакомства Ильича с братом и сестрой Лениными и свою причастность к истории присвоения им чужих документов. Но факты – вещь упрямая. Есть свидетельства ее современников, которые утверждали, что в первые годы советской власти Надежда Константиновна неоднократно встречалась с братом и сестрой Лениными и даже оказывала им материальную помощь до их заточения в Лубянскую тюрьму. Парадокс, а может быть, закономерность истории состоит в том, что в 1920 году Сергей Ленин, «сводный брат» и соратник «Володеньки» по социал-демократическому движению, после недолгого пребывания в «нутрянке» был расстрелян по приказу председателя Совнаркома Владимира Ленина.

СУП ЗАКЛЮЧЕННОГО

Аббревиатура СУП расшифровывается просто: система угнетения психики.

Из инструкции по управлению внутренней (секретной) тюрьмой управления делами Особого отдела ВЧК, утвержденной 29 марта 1920 года:

«Внутренняя (секретная) тюрьма имеет своим назначением содержание под стражей наиболее важных контрреволюционеров и шпионов на то время, пока ведется по их делам следствие, или тогда, когда в силу известных причин необходимо арестованного совершенно отрезать от внешнего мира, скрыть его местопребывание, абсолютно лишить его возможности каким-либо путем сноситься с волей, бежать и т.п.»

Мешкообразное здание внутренней тюрьмы наверху оканчивается прямоугольником неба вместо потолка. Это был прогулочный дворик, поделенный глухими перегородками на шесть равных площадок. Находясь здесь, не слыша городского гула, не видя ничего, кроме неба и стен, трудно поверить, что ты – в центре мегаполиса и под ногами не земля, а плоская крыша и внизу шесть этажей тюрьмы.

Узников сюда поднимали на грузовом лифте, двигавшемся умышленно долго и с оглушительным лязганьем, или вели мрачными лестничными маршами, словно из преисподней – наверх, к солнцу.

Огромный проем посередине, между лестницами, был затянут проволочной сеткой во избежание попыток заключенных покончить жизнь самоубийством, бросившись вниз на бетонный пол. Отмеряя шагами краткие миги прогулки, узники считали, что их подняли на свет божий из загробных глубин, из подземельных катакомб и подвальных камер.

Прислужники сатаны – Ягода, Ежов и лубянский маршал Лаврентий Берия, эти непревзойденные мистификаторы, владели системой угнетения психики заключенных, которая делала их сговорчивыми. Сохранившиеся документы свидетельствуют, что они лично отдавали распоряжения, кого из узников вывести на прогулку по лестнице, а кого для пущей острастки поднять на лифте.

Так из мистификации родился миф о лубянских подвалах, в которых человеческий материал перерабатывался в пыль, прах и пепел. Миф, который в советские годы передавался из поколения в поколение.

Еще одна тюремная хитрость. Номера камерам присваивались не по порядку, а вразнобой, и заключенные не могли узнать не только их общее количество, но даже определить место своего застенка. В 1983 году, во время краткого правления Юрия Андропова, когда камеры начали переоборудовать в кабинеты, пришлось сломать несколько внутренних стен. Оказалось, что все они внутри имели ничем не заполненные полости. Таким образом, узники лишались своей извечной привилегии – возможности перестукиваться друг с другом, используя тюремный телеграф. При ударе в стену звук просто растворялся в пустоте и практически был не слышен.

Отсюда никогда не было побегов, и единицам удалось вернуться домой. В шести камерах-музеях, оставленных нетронутыми в назидание грядущим поколениям, нетленный запах карболки, параши, грязного белья и кислых щей. Гнетущая тишина затаила в себе оцепенение, ужас и отчаяние тех, кто дожидался здесь своей участи. Здесь начинаешь верить в то, что каменные стены обладают энергоинформационной памятью.

«Подвалы» Лубянки. Рисунок предоставлен автором

ОСОБЫЕ УСЛОВИЯ «НУТРЯНКИ»

Режим «нутрянки» существенно отличался от условий обычных тюрем. Не допускалось получение информации с воли или передача каких-либо сведений из тюрьмы. Подследственным были категорически запрещены переписка с родственниками, чтение свежих газет и журналов. За исключением особо разрешенных случаев запрещалось пользоваться письменными принадлежностями.

Вопреки расхожему мнению, в камерах не избивали и не пытали. Тела и души подследственных увечили на допросах, которые проводились в кабинетах следователей, где стояли только столы и наглухо прикрученные к полу табуреты. Специальный инструментарий для получения признания подследственного, как это было в застенках гестапо, не применялся. В ходу были рукоприкладство и пытка бессонницей.

Это когда поочередно сменяющиеся следователи тебя допрашивают в течение нескольких суток кряду с перерывами на краткий, не более часа, сон. После трех суток интенсивных допросов, в промежутках между которыми ты погружаешься не в сон – в тревожное забытье, утрачивается чувство времени. Грань между кошмарной явью и ужасом сновидений, более схожих с галлюцинациями, стирается напрочь. Появляется всеобъемлющий гнетущий страх, переходящий в панику.

Еще через двое суток ты, лишенный полноценного сна, уже не только не ориентируешься во времени, но и в пространстве, как бы перемещаясь в виртуальный мир. Связь с объективной действительностью прекращается, тобой полностью овладевает чувство богооставленности. А дальше… Дальше ты согласишься на все, только бы вновь обрести самого себя и оказаться в реальном мире!

К следователям арестованных водили надзиратели под мерный, в такт каждому шагу, звон тюремных ключей. Этот аккомпанемент – не случайный атрибут тюремного быта. Услышав его на лестнице или в коридоре, один из конвойных поворачивал своего арестанта лицом к стене или вталкивал в специально оборудованный короб и ждал, пока проведут мимо встречного арестанта. Таким образом, исключалась возможность узнать заключенного, находившегося в соседней камере или на другом этаже. Бывали случаи, когда шедшая на допрос жена проходила мимо стоявшего в коробе мужа, и они не могли узнать друг друга.

РЕПРЕССИРОВАННАЯ ЭЛИТА

Сегодня об условиях содержания заключенных во внутренней тюрьме, о царивших в ней законах и нравах могут беспристрастно рассказать лишь документы, сохранившиеся в правовом управлении ФСБ. Например, Учетный журнал регистрации заключенных Лубянской (внутренней) тюрьмы за 1937 год. Это толстое, в 500 листов дело с картонными обложками, напоминающими серо-коричневый с красными прожилками мрамор. Красновато-бурая паутина напоминает подтеки крови, запекшиеся на тюремном полу.

Из Учетного журнала заключенных внутренней тюрьмы за 1937 год.

«Арестованный № 365 Бухарин Николай Иванович, 1888–1938 гг. (отметки о фотографии нет. Видимо, в этом не было никакой надобности, так как редактора «Правды» и «Известий» знали все. – И.А.). Прибыл 28 февраля 1937 г., выбыл в Лефортово 14 марта 1938 г.

Арестованный № 1615 Рудзутак Ян Эрнестович, 1887–1938 гг. (участник революции 1905–1907 годов в Риге, революции 1917 года в Москве, нарком путей сообщения, генеральный секретарь ВЦСПС. – И.А.). Прибыл 5 сентября, убыл в Лефортовскую тюрьму 5 октября 1937 г.

Арестованный № 2068 Туполев Андрей Николаевич, 1888–1972 гг. (выдающийся советский авиаконструктор, в будущем академик АН СССР, трижды Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской и Государственной премий. В Лубянской тюрьме находился дважды с 23 октября 1937 г. (то есть ровно через четыре месяца после легендарного сверхдальнего перелета самолета, им же и изобретенного. – И.А.) по 8 октября 1938 г. и с 18 января по 17 июня 1939 г., выбыл в Бутырскую тюрьму.

Арестованный № 2146 Артем Веселый (Кочкуров Николай Иванович), 1899–1939 гг. (русский советский писатель, автор книги «Россия, кровью умытая» – о победе народа в Октябрьской революции 1917 года и Гражданской войне, исторического романа о Ермаке «Гуляй-Волга». – И.А.). Во внутренней тюрьме находился дважды – с 1 ноября по 27 декабря 1937 г. и с 12 января по 7 апреля 1938 г., выбыл в Лефортовскую тюрьму.

Арестованный № 2631 Вацетис Иоаким Иоакимович, 1873–1938 гг. (командарм 2 ранга, в Гражданскую войну – главком Вооруженных сил республики. – И.А). Во внутренней тюрьме находился с 10 декабря 1937 г. по 9 января 1938 г., выбыл в Лефортовскую тюрьму».

Отметка в Учетном журнале об убытии арестанта в Лефортово или Лефортовскую тюрьму означала расстрел.

Всего с 1 января по 31 декабря в роковой 1937 год в Лубянскую тюрьму были помещены 2857 человек. Всех допросили, составили протоколы и через какое-то время вручили подорожную – кому в Бутырку, другим в Лефортово, то есть в вечность. Лишь 24 человека были отпущены домой. Хотя, кто знал, надолго ли.

Даже в дни революционных праздников не останавливался набравший обороты маховик репрессий. 1 мая 1937 года в «нутрянку» были помещены четыре узника. 7 ноября – пять. 21 декабря, в день рождения Сталина, – 20 «врагов народа». Это не выходило за пределы среднесуточной нормы Лубянской тюрьмы: от двух до 20 человек. Когда же наступил последний день этого смертельно страшного года, тюрьма, будто спохватившись о двух дюжинах отпущенных на волю арестантов, тут же поглотила еще 24 человека.

В «нутрянке» бывали узники, помнившие еще царские тюрьмы, каторги и ссылки. В сентябре 1937 года туда была доставлена Мария Александровна Спиридонова. В прошлом – боевик, лидер партии левых эсеров. Она в феврале 1906 года застрелила советника губернского правления, гражданского чиновника VI класса Гавриила Луженовского, отличившегося в подавлении революционных выступлений во время революции 1905 года. За этот теракт царское правительство приговорило ее к повешению, но заменило смертную казнь вечной каторгой.

Октябрьская революция 1917 года освободила террористку. Однако в 1918 году Спиридонова, вдохновитель левоэсеровского мятежа и убийства германского посла Мирбаха, вновь оказалась за решеткой. Потом амнистия ВЦИКа и снова застенок. Всего за годы советской власти ее общий арестантский стаж составил 10 лет тюрьмы и 12 лет ссылки.

11 сентября 1941 года Спиридонова была расстреляна по приговору Военной коллегии. Возможно, все обошлось бы и без расстрела, но у ворот Белокаменной стояли фашистские полчища, и на содержание безнадежных арестантов не было более ни средств, ни сил…

С расстрелом Лаврентия Берия закончился золотой век «нутрянки». К декабрю 1953 года из 570 кроватей в ней были заняты лишь 170, а на 1 января следующего года в Лубянской тюрьме содержались лишь 97 человек.

КАМЕРНЫЙ МЕМОРИАЛ

Последним постояльцем «нутрянки» стал Виктор Ильин, тираноборец-одиночка. 21 января 1969 года он разрядил две обоймы, стреляя из двух пистолетов в генерального секретаря ЦК КПСС Леонида Брежнева.

Гримаса судьбы: 16 пуль впились в «Чайку» с космонавтами, где на переднем сиденье находился дважды Герой Советского Союза летчик-космонавт Георгий Береговой, имевший поразительное внешнее сходство с генсеком.

После медицинского освидетельствования Ильин был признан психически больным и помещен в Казанскую спецпсихбольницу. 12 июня 1988 года Ильина этапировали из Казани на Лубянку, где он в течение трех часов общался с руководителями Следственного управления КГБ СССР. После подписания соответствующих бумаг последний узник «нутрянки» был отпущен на все четыре стороны.

В годы горбачевской перестройки, когда началось движение от развитого социализма к недоразвитой демократии, шесть камер Лубянской тюрьмы, этого института лагерно-социалистической государственности, вслед за высочайшим повелением Политбюро ЦК КПСС были превращены в музей.

С декабря 1989 года он открыт для посещения лицами, имеющими допуск к секретным документам.

Автор: Игорь Атаманенко, НГ-НВО