Доброволец-разведчик о боях, чеченцах, волонтерах и о сюрреализме этой войны

…Бой шел часа четыре. И артобстрелы, и атаки были. И шли чеченцы, которые кричали: «Эй ти, ви-ха-ди, жи-вой бу-диш». Там я услышал еще вопль «Аллах Акбар» – это крымские татары подошли на помощь. Они с такими криками в бой идут. Там вообще сюрреализма столько…

Я Данила знаю много лет. Технарь, профи. Волшебник в области всякого рода умных железяк. Спокойный, адекватный парень, приятный собеседник. Еще он надежный. Я такое слово редко использую. Оно значит – человек сказал «сделаю» и сделал. Чудеса.

Давно его не видела, а у меня навигатор сломался. Все думала позвонить, но как-то некогда. Да и общие знакомые сказали, он где-то в Краматорске что ли, вроде что-то чинит. Логично.

На днях я Данила встретила. Похудел, загар какой-то не морской, взгляд другой. И с рукой что-то не то. Говорит: «Да какая-то тяжелая хрень на меня упала».

– Ты оттуда? – спрашиваю, – Ранение?

– Угу, – говорит и просит, – тише, пожалуйста.

– Расскажешь? – шепотом спрашиваю.

– Расскажу, если не выдашь. Никаких фото и фамилий. Мои не знают, где я был на самом деле. Сейчас только из госпиталя.

«Мои» – это семья – жена и дочка.

Пришлось отложить фотоаппарат. Да и интервью у нас вышло какое-то не интервью даже, а просто дружеская беседа. За глупые вопросы прошу прощения, я, правда, слабо представляю, что такое «бой», «отступление», «штурм» и прочие военные термины.

– Я часто слышу, что боец не хочет называть себя именно потому, что семья не знает, где он. Много таких?

– По-разному. У кого-то знает жена, но не знает мама. У кого-то наоборот. У кого-то не знает никто вообще. И он звонит родным и рассказывает, как тут «на конференции» здорово. Один парень поехал на «курсы повышения квалификации».

Знаю бизнесмена, очень состоятельного человека, который сейчас на «деловых переговорах». Он, кстати, не оформляется и не мобилизуется, он вообще – партизан.

– Партизаны – это официально неоформленные бойцы? Почему не оформиться?

– Причин может быть много. Ну, например, не нужна человеку зарплата – у него свой бизнес. Не нужны звания и награды – он не за этим на фронт пошел. И так далее.

Вот у меня «белый билет», нормальным способом меня не призовут. То есть повестка не придет. Я встал и сам пошел. Но я не партизан, я оформился. Приехал в Славянский военкомат и, по сути, попросился в зону АТО.

– «Белый билет» – то есть в армии ты не служил и опыта военного у тебя нет.

– В «белом билете» есть приписка «годен в военное время». У нас, конечно, официально время не военное пока, но если очень хочется, то можно. Нужно заполнить несколько заявлений, показать, что ты не больной на голову, у психиатра не наблюдался. И нормально.

Да, опыта военного у меня нет. У меня есть жизненный опыт. Побольше, чем у мобилизованного 19-летнего юноши. Скажу даже, есть ребята мобилизованные, которые не готовы воевать. Их призвали, так получилось, им «не повезло», но они не хотят воевать.

– А ты хочешь?

– Я знаю просто, что у меня шансов выжить больше. Голова на месте и паники нет. То есть военный опыт, безусловно, важен, но психологическая стойкость – не менее важна.

Ну и опять же, я не с неба упал. Сначала были отряды самообороны, люди друг друга знают, постоянно общаются. Потом волонтерство. Все добровольцы, ну или многие, начинали с того, что помогали армии как-то. Деньги собирали, броники закупали, продукты возили, медикаменты, технику ремонтировали.

Когда во всем этом крутишься, общаешься с бойцами, то набираешь массу информации, знаний. Приобретаешь друзей, рядом с которыми хочется идти в бой. И в какой-то момент ты понимаешь, что сможешь. Сможешь помочь своей стране, как бы пафосно это ни прозвучало.

– И вот пришел ты такой в штаб АТО и говоришь: «Здрасьти, я не военный, но у меня паники нет, поэтому готов помочь стране»?

– Ну, почти. Ты не просто пришел, а в составе группы уже. Ты же из военкомата. То есть ты – часть военного подразделения, у тебя есть командиры. Есть довольствие, оружие, приказы, боевые задачи. Не волнуйся.

Я стал разведчиком. Мне командиры ставят соответствующие задачи.

– Если не военная тайна, расскажи об этих задачах.

– Для небольшой мобильной группы, типичная задача – выйти куда-то и разведать, что там происходит. Часто – вступить в короткий бой. То, что называется «разведка боем». Подошли, жахнули в сторону предполагаемого противника. По нам начали стрелять в ответ. То есть враг открыл свои огневые точки. Мы вызываем артиллерию, она приезжает и уничтожает противника.

– А вы? Куда в этой красивой схеме деваются оставшиеся в живых разведчики?

– Отходят. Сваливают с линии огня. Мы точки засекли, задачу выполнили. Нужно отходить, потому что артиллерия откроет огонь.

– А потом? Что происходит, когда артиллерия закроет огонь?

– Потом подготавливается полноценный штурм этой территории. Или не подготавливается. Командиры могут решить, что не стоит брать эту территорию, лучше ее окружить, отрезать боевиков от поставок. Им тогда либо бежать оттуда, либо сдаваться.

– Полноценный штурм как выглядит?

– Заходят на территорию люди с оружием и проверяют все точки, в которых могут находиться боевики. Основные точки у них уже есть, разведка работает. Не такие, как я – новички, а серьезные ребята, которые внедрены в том числе. Там и в штабах могут сидеть украинские разведчики.

– Ух ты, Штирлицы?! А наоборот может быть?

– Я таких не знаю. Знал бы, убил. Никто не знает на самом деле, на то она и разведка. Вообще, многое из того, что знает боец – это солдатская болтовня в курилках. Мы когда собираемся и разговариваем, то складываем пазлик, дополняем картинки друг друга. Кто что видел, кто где был. Вот беседуем мы и выясняется, что тот танк, который я видел и все сетовал, что он не едет к нам на подмогу, он, оказывается, был нерабочий. Это мне боец сказал, который его ремонтировать пытался.

– Ты сказал, разведчики сделали свою работу и отходят. Куда они отходят?

– К своим, на блокпосты. Есть специальные блокпосты, там стоят ребята с опытом, которые с самого начала АТО воюют. Они в нужную точку приезжают, окапываются. Чтобы те, кто там впереди стреляют, штурмуют, или еще что-то делают, знали – в случае чего относительно близко есть пост своих. Эти блокпосты постоянно переезжают. Туда, где они нужны.

– Я думала, блокпосты проверяют тех, кто проезжает по дороге.

– Есть и такие блокпосты. Например, есть блокпосты, где стоят «Беркуты» и очень скрупулезно проверяют военных, чтобы никто не вез сувениры с войны.

– Сувениры?

– Оружие. Трофейное часто. Не для продажи увозят, так, на память. Или, как говорится, на всякий случай. Боюсь, в Украине уже очень много нелегального оружия. Но надеюсь, оно в адекватных руках.

– Еще я думала, блокпосты стоят, чтобы не пустить террористов дальше в Украину.

– Ну, где-то так. Если им дать волю, они пойдут дальше. Многие на той стороне воюют, чтобы воевать. И дело не в «ЛНР» или «ДНР». У них безлимит по оружию и боеприпасам, у них техника лучше, чем у нас. Им в кайф эта войнушка.

– Скажи мне, в целом, мы наступаем или обороняемся?

– Когда ты слышишь об успехах – мы наступаем. Когда слышишь о серьезных потерях – все остальное. Или они наступили, или мы снова что-то прощелкали.

– Они пытаются прорываться вглубь Украины? Или только защищают свои «ЛНР» и «ДНР»?

– Время от времени пытаются. Представь себе: завезли в Украину какое-то количество боевиков. Они убедили наших местных сепаратистов в том, что они сила. И давай объявлять народные республики, власть устанавливать, законы писать. Сепаратистов хватает и в других восточных регионах, так? То есть такое могло быть и в Харькове, например.

Но тут вдруг появляется украинская армия. Я имею в виду всех, и Нацгвардию, и добровольческие отряды, и вооруженные силы. Армия, которая – ух ты, надо же – умеет воевать. И сепаратисты, мягко говоря, притихли везде. Но там, куда уже вошли боевики с постоянными поставками оружия и техники, там, конечно, движуха продолжается.

– Есть у них техника, которой нет у нас?

– Беспилотники. У нас они есть, но очень мало. Это, чтоб было понятно, реально очень нужная штука. Беспилотник полетал-полетал, а потом артиллерия очень точно уничтожила все наши точки. С высоты видно хорошо. Высоты очень важны. Почему такие жестокие бои на Саур-Могиле? Высота. С нее отлично просматриваются дороги. Идет караван, колонна, а на горе сидит наводчик. Упс и нет колонны. Понятно?

– Понятно. Вот ты говоришь о тактике, а я хочу понять стратегию этой войны? Какая глобальная задача? Отогнать боевиков за границу Украины? В Ростов, например?

– Ну, этот вопрос не ко мне. Кончено я хочу, взять их всех в окружение, отрезать от поставок оружия и продовольствия и вынудить сдаться.

Я когда с пулеметом куда-то бегу, у меня не стоит вопрос стратегии. Я должен добежать до точки «А» и там выполнить боевое задание. Об остальном я стараюсь не думать. Я не военный стратег. Я думаю только о том, как передать разведданные артиллерии, ну и еще о том, как выжить. О связи думаю много.

– А что со связью?

– Честно? Со связью жопа. Бывают случаи, когда войска между собой взаимодействуют по мобильному телефону. Ничего, что по сигналу мобильника можно навестись? Да и вообще мобильник на войне – это нонсенс. Должна быть нормальная связь, координация. А у нас сидит корректировщик огня и запускает голубей в сторону артиллерии, чтобы сообщить им координаты.

– Ты шутишь?

– Шучу, конечно. Но у нас реально есть огромная проблема взаимодействия войск. Были случаи, когда ребята отступали, потому что был приказ. А когда отступили, вдруг увидели: их там столько отступающих собралось, что можно было раскатать противника в блин.

Такие глупости могут происходить только из-за отсутствия связи и взаимодействия между войсками. А потом мы сидим друг напротив друга раненые и обсуждаем: «А что это вообще, к чертовой матери, было?».

Так и в окружение попадают. Кто-то отстал, чего-то недопонял, перепутал. Парень рассказывал, едет он на БМП, видит перед собой технику без опознавательных знаков. Спрашивает командира: «Что делать будем?». Тот говорит: «Не стреляй, это могут быть наши». Ну, он и не стреляет. И тут бабах – в бочину получает удар. Ага, значит не сильно наши.

– Это страшно бесит. Или это нормально на войне?

– Ненормально. Но мы учимся воевать. Армия у нас молодая, без опыта. Командиры не умеют отдавать строгие приказы. А они нужны. Если в начале боя ты растерялся, а командир подошел пальцем ткнул и сказал: «Не ссы, стреляй туда». То ты собираешься и спокойно выполняешь свою задачу. Вот этот момент – пинок командира, он необходим. Дальше ты уже делаешь обычную работу. Как сталевар или водитель автобуса.

– Как выглядит бой? Вот нам говорят: «Там-то идут ожесточенные бои». Что это значит?

– Традиционно сначала идет артобстрел. Если ты нормально окопался, то выживешь.
Точное попадание в твой окоп – это что-то из кармического.

Вот, сидишь ты в окопе, а вокруг взрываются снаряды, летят осколки. Артобстрел может длиться полчаса, час, несколько часов. Стреляют навесом, то есть не по прямой. Практически вслепую. Откуда стреляют, нам тоже не видно, это стрельба с закрытых позиций. Зато снаряд хорошо слышно: сначала выстрел, потом свист. По свисту можно понять, куда он летит.

– И убежать?

– Нет. Бежать времени нет, надо падать и лежать. Желательно падать в окоп. Лучше в блиндаж. Самое хреновое, это когда подъезжает танк и начинает стрелять прямой наводкой. Он может стрелять из зеленки, видно только вспышку, но шума почти не слышно. Снаряд обгоняет звук.

– А гранату в него можно бросить?

– Ну, он далеко вообще-то. Он стреляет где-то с двух с половиной километров. А противотанковый гранатомет, у нас «Мухи», стреляют на 450 метров максимум. Но есть ПТР (противотанковые ракеты), которых у нас очень мало почему-то. Вот если ими насытить подразделения, то, наверное, будет, немножко полегче.

– Когда идет такой артобстрел, люди просто сидят в окопах и гадают: попадет – не попадет?

– Да. У кого-то истерика случается, и такое бывает. Однажды пацаны после артобстрела приехали в свою часть, и когда наш «Град» лупанул, они услышали пуск, забились под танк, кричали и плакали. Ну, медики их прокололи и отправили отдыхать. Это проходит.

– Ты сказал, сначала идет артобстрел. А потом?

– Потом по-разному, в зависимости от того, чего они хотят. В моем случае они хотели провести колонну там, где мы стояли. После артобстрела начиналась атака. Пошли люди, пехота с пулеметами.

– А вы что?

– А мы отстреливались. Вот тебе – бой.

На задании есть не хочется. На третий день начинаешь себя заставлять что-то проглотить, чтоб в обморок не рухнуть

– И тебя ранило?

– Меня ранило во время артобстрела еще. Осколок. Влетел туда, где броник не прикрывает, в плечо.

– Ты подумал, что умираешь?

– Нет, конечно. В плечо осколок вошел, чего умирать-то? Тебя когда-нибудь кирпичом били?

– Нет.

– Ну, можешь себе представить. То есть это больно, но не смертельно. Я оказал себе первую помощь и еще час пытался отстреливаться.

– Как ты оказал себе помощь?

– Достал аптечку и оказал. У меня артерия была задета, поэтому пришлось использовать Целокс. Это порошок кровоостанавливающий. Он дико дорогой, поэтому его стараются беречь. Если ранение не страшное, лучше его не использовать, оставить для того, у кого совсем беда.

Я пробовал без него кровь остановить, но не получилось. Когда брызжет фонтанчиком таким – это артериальная, там только Целокс остановит.

Тогда бой шел часа четыре. И артобстрелы, и атаки были. И шли чеченцы, которые кричали: «Эй ти, ви-ха-ди, жи-вой бу-диш». Там я услышал еще вопль «Аллах Акбар» – это крымские татары подошли на помощь. Они с такими криками в бой идут. Там вообще сюрреализма столько…

– В том сюрреалистичном бою потери были?

– Один. Десантник. Мы познакомились накануне. Три тяжелораненых и один двухсотый. Они неудачную позицию выбрали – прямая наводка танка и нет пацанов.

– Сейчас много говорят о том, что потери сильно преуменьшаются. В разы. Правда?

– Не думаю, что в разы. Давай так: я не могу привести ни одного неоспоримого факта того, чтобы в штабах преуменьшили количество погибших или раненых. И обратного факта тоже не могу привести.

– А быт как? Ты похудел очень. Голодали?

– Нормальный быт. Не голодаем мы. На выходе на задание сухпай выдают. Но на задании есть не хочется. Совсем. На третий день начинаешь себя заставлять что-то проглотить, чтобы в обморок не рухнуть.

На блокпостах кухни полевые. Иногда местное население подкармливает, постираться можно. Я вообще не очень понимаю эти жалобы на быт. Мы солдаты или где?

– Местное население – это жители поселков под Луганском и Донецком? И как у них настрой?

– Ну как.. Жила была семья, нормально работали, хозяйство у них, огород, куры там. Приходят к ним домой представители «ЛНР», «ДНР», не важно, и мобилизуют их мальчика «Новороссию» защищать.

Сынок не хочет воевать, но слышал такой слух: Васька из соседней деревни отказался воевать и его, мол, забрали окопы рыть на три дня, но домой Васька больше не вернулся.

И пошел сынок с представителями, потому что вариантов-то нет. Как ты думаешь, за кого будет переживать его мама? Какие силы поддержит папа?

Да, многие из местных поддерживают сепаратистов. Вспомнишь еще, будут все кричать: «Нас заставили!»

– А как ты относишься к поговорке «Кому война, а кому мать родная»?

– Если у командира части по приказу вся техника вышла на задание, то он большой молодец. Техника на ходу – это великое достижение. Технику если по уставу ремонтировать, через тендеры и прочие круги бюрократического ада покупать детали, то это можно несколько месяцев делать.

Тут волонтеры помогают: ищут редкую детальку в интернете, закупают, привозят ее в часть и ставят на технику. И о чудо, техника начинает работать.

Но чудо на самом деле не в этом. А знаешь в чем? В том, что в этой части они встречают чувака, который им эту редкую детальку продал.

– Ух ты, какая прелесть. Это реальная история?

– Более чем. В этом конкретном случае чувак от волонтеров очень хорошо отхватил. Сильно не по уставу.

Всегда есть подонки, которые зарабатывают на войне. Всегда. К сожалению.

– А разговоры о том, что бойцы прямо из АТО пойдут на Киев, потому что недовольны высшим командованием, преувеличены?

– Преувеличены. Задача у всех одна – закончить войну на Донбассе. Потом будем разбираться, кто там какие глупые приказы отдавал. Настрой у всех нормальный. Можно злиться на какие-то конкретные ситуации. Но цель у всех одна – закончить войну. Победой.

– Можешь сформулировать, за что, ради чего ты воюешь?

– Могу. Большинство людей с той стороны – это люди без корня. Им все равно где, лишь бы были какие-то личные блага. Больше зарплата, льготы, пенсия, такое.

С нашей стороны, как тебе объяснить, люди участвуют в проекте Украина.

Это набор определенных ценностей, постмайдановских, как хочешь назови. Это будущая безопасность моей семьи. Это свобода от ментовского, прокурорского беспредела. Это свобода от дамы с гнездом на голове, которая вершит мою судьбу в душном кабинете ОВИРа. Это поликлиника, в которой есть необходимые моему ребенку медикаменты и оборудование и врач профессионал с хорошей зарплатой. Для меня все это – проект Украина. Образ жизни. Я воюю за него.

И если я этих сволочей, ратующих за СССР во всяких модификациях типа «Новороссия», не остановлю тут, то они пойдут дальше. Пойдут в мой родной город. Я этого не хочу.

– А чем я могу помочь армии? Я и еще несколько десятков миллионов человек?

– Да всем. Волонтеров много, но по сравнению с той цифрой, которую ты назвала – единицы. Подключайтесь, люди. Это и помощь бойцам, и переселенцам, и раненым. Давайте вместе строить проект Украина.

Я был в трех госпиталях и видел, как волонтеры заразили этим духом врачей. Своим вниманием, искренней заботой. Я от волонтеров получил тот сервис, который хотел бы получать всегда в больницах. Когда врачи видят, что обычный человек в глазах 20-30 волонтеров является ценностью, то и в их глазах он эту ценность приобретает.

Оказалось, им нравится их работа, оказалось, никто не спешит домой и не хамит. Оказалось, они способны любить пациентов.

– Чего бы ты попросил, если бы можно было вообще не скромничать?

– Связи. Полностью перевооружить армию по связи. Эта штука, которая не является чем-то, что убивает. Это не оружие, если кого-то это беспокоит. «Мир, помоги украинской армии со связью» – я бы так сформулировал глобальную просьбу.

– Слушай, а что делать с людьми, которые проекта Украина не хотят? Но украинцами являются.

– Они включатся. Я уверен. Не надо от них отворачиваться. Вот девочка с украинским флагом на плечах принесла игрушки ребенку беженца. И его, папу, уже не тошнит от желто-голубого знамени. Это тоже важно, делайте это.

Давайте работать на те ценности, ради которых стоял Майдан. Давайте создадим государство, в котором захочется жить. Такую Украину, в которой захотят остаться все. И луганские, и донецкие, все.

Нет, придурки будут, конечно. Куда от них денешься? Будут те, которые продолжат верить в НЛО, гномов и Хунту. Но это будут уже единицы.

– Ты вернешься назад, на фронт?

– Конечно, сейчас заживет немного рана и вернусь. И с фронта вернусь. Ты не переживай. Мы всех победим.

Анна ГИН, Журналист, gordonua.com

Tweet