Плен под Иловайском: разговор со снайпером из 93-й бригады

Иногда несколько минут проходят долго, очень долго. Особенно в ожидании смерти. Такие несносно длинные минуты судилось пережить снайперу 93-­й отдельной механизированной бригады, а на гражданке – сантехнику Валентину Христозевичу – и его побратиму Алексею Петренко. Россияне положили украинских бойцов лицом на землю и сделали несколько выстрелов.

Но ребята остались живы – враги целились над головами пленников. Десантники из Кост­ромского полка РФ решили, что сымитированный расстрел  лучший способ сломать украинцев морально. Бойцы 93­-й пробыли в плену около суток и благодаря помощи волонтеров из «Красного Креста» вернулись домой.

Валентин и Алексей находились в одном БМП с Василием Логвиненко и Гариком Зелинским  погибшими под Иловайском героями, о которых «Лица» писали в №32 и №33. Валентин стал крестным папой для Соломийки и Мирославчика долгожданных детей Васи Логвиненко. Двойняшки родились уже после смерти своего отца.

Валентин рассказал «Лицам» о выходе из Иловайского котла, жизни в российском плену, Днепропетровске – «на Западной Украине» – и об обычных харьковских берцах, которые вражеские десантники почему­-то приняли за американские.

После демобилизации боец вернулся к работе сантехником.

* * *

– Мы выдвинулись колонной в сторону пос. Старобешево из с. Многополье(ныне оба эти населенных пункта в Донецкой области находятся под контролем так называемой ДНР – ред.) в 8:15 утра 29 августа 2014 года. Как только начали выходить из села, россияне обстреляли нас из минометов и подбили один из танков, который шел впереди колонны. Потом мы свернули к селу Осыково – там нас обстреливали со всех сторон.

Прорвавшись через Осыково, следующей задачей стала переправа через речку. Сделать это можно было только пройдя по дамбе. Когда мы туда забрались, враг подбил впереди нас идущие машины, в них находился взвод снайперов. Шел плотный огонь. Приходилось ехать быстро, а когда обгоняли очередную машину, враги подбили нашу БМП. Оккупанты стреляли с бронетехники и, судя по разрывам внутри машины, работали и со стрелкового оружия. У нас начали детонировать боеприпасы. БМП практически остановилась. Внутри вспыхнул пожар, и экипаж бросился покидать машину. В БМП я получил ранение в шею, а когда выпрыгивал из машины, что­то разорвалось, может, граната, осколок повредил мне руку.

Оккупанты выстрелили и по нашему гранатометчику Михаилу Шматченко, когда он вылезал из БМП. Несмотря на ранение, Миша смог не только выбраться, но еще и помочь своим товарищам.

От машины я пошел к высоте, думая, что на ней безопаснее. Как позже оказалось, там расположился лагерь россиян. Двигаясь в направлении высоты, оглянувшись, я увидел своих товарищей. За мной шли два Леши  Петренко и Горбатюк и Миша Шматченко, совсем скоро нас догнал Игорь Сулим.

Скоро нас заметили россияне –бойцы 331-­го гвардейского парашютно­десантного Костромского полка. Один из десантников вылез из окопа и открыл по нам огонь из автомата. Идти стало некуда: сзади шли боевые действия, от врагов отбивались члены нашей боевой машины: пулеметчик Логвиненко и сержант Баранов. Я обернулся, но ничего не разглядел. Мы с товарищами были вынуждены лечь на дорогу.

Российские десантники стреляли по всем, кого видели. Вдруг в них полетели мины. Наверное, сепаратисты хотели накрыть нашу колонну, но попали в своих. Россияне думали, что бой вели наши минометчики, но те из них, кто шел в колонне, вести огонь не могли.

Мы были заблокированы спереди и сзади. Я увидел, как из окопа вылетела граната и упала возле нас. Мы переглянулись, закрылись руками, легли плотнее друг к другу. Когда раздался взрыв, закричал Алексей Горбатюк – многочисленные осколочные ранения. На сегодняшний день в его теле осталось 283 осколка. Мы пытались как­то перевязать Лешу. Приблизительно в это же время минометный обстрел закончился, и к нам подошли россияне. Честно говоря, сначала я подумал, что попали к кадыровцам. Были бы это они, выдернул бы чеку из гранаты и подорвался, – мне бы все равно голову отрубили: они так со всеми снайперами поступали. Но потом оказалось, что эторусские. Они приказали раздеться.

– В смысле?

– По пояс, для них это – безопас­ность. Мало ли что у нас может быть под одеждой: гранаты, ножи или оружие какое­то. Забрали все мобильные телефоны. Потом под дулом автомата нас вытолкали с дороги на поле и заставили двигаться вперед. Мы пытались помогать друг другу, не все из нас могли передвигаться самостоятельно. Кстати, россияне за время, пока нас гнали, расстреляли двоих украинских раненных, которые прятались в зарослях.

Привели нас к речке. Меня и Алексея Петренко положили на землю и сделали несколько выстрелов возле головы, чтобы запугать и сломать морально всех остальных.

Потом мы отправились в посадку. Десантники заняли позицию, а возле нас оставили охрану. Я слышал, как россияне по спутниковой связи получили приказ вести нас в свое расположение. К этому времени Миша потерял сознание, и россияне приказали его бросить возле своей БРДМ (бронированной разведывательно­-дозорной машины – ред.).

– Оставили Михаила умирать?

– Обещали, что за ним вернутся. Мишу оставили возле БРДМ, которой нас подгоняли, когда мы шли по полю. Насколько я понял, задача русских была зайти, сделать какой­-то прорыв, углубиться на территорию Украины, оставить технику сепаратистам и уйти назад.

Нести Мишу мы не имели возможности: все были ранены. Я левой рукой помогал перемещаться Алексею Горбатюку вместе с Пет­ренко. С нами шел наш гранатометчик Игорь Сулим. У него было ранение средней тяжести ниже шеи. Снайперская пуля достаточно большого калибра пробила заднюю часть лопатки, прошла внутрь и вышла через руку. Игорю еще повезло, что на шее висел крестик и пуля сменила траекторию.

Уже без Миши мы шли несколько километров пешком. Когда подходили к высоте, где находился лагерь россиян, нам приказали завязать друг другу глаза, а потом заставили лечь. Ребята решили повеселиться: проехались на гусеничной технике у нас возле голов.

– Это была угроза, типа: если захотим, то мы вас раздавим?

 Я не знаю, как понимать это. Наверное, молодые и дурные, по­другому такое поведение не объяснишь. Им же внушают в головы, что мы – «дебилы, тупорылые хохлы, которые не умеют воевать». Но на деле оказалось, что эти «хохлы» могут вполне профессионально дать по зубам, несмотря на нехватку оружия, техники и всего остального.

Плюс, естественно, россияне были на нас озлобленные: у них тоже товарищи гибли. Они же по рации сводки получают.

– Как с Вами обращались в плену?

– После проезда на технике «по головам», нас привели к себе в лагерь. В какой­то степени меня спасло от расстрела то, что я – не кадровый военный. Был бы я конт­рактником, наверное, убили бы.

У русских было большое разочарование. Насколько я понимаю, они нарисовали себе многоопытного противника, а увидели обычных людей, патриотов Украины: учителей, водителей, сантехников, шахтеров. Русские очень долго пытались узнать, скольких я убил. Расспрашивали, из какого мы подразделения.

Сказали, что будут оказывать медицинскую помощь. Но фельдшер осмотрел наши ранения, сопровождая осмотр ругательствами и оскорблениями, и сказал, что «для хохлов лекарств нету», у них и так своих раненных предостаточно. Тем из нас, у кого были более тяжелые травмы, все­таки сделали перевязку бинтом.

Затем, обозвав нас суками и пожелав тут сгнить, бросили в глубокую, вонючую яму. Она, по всей видимости, когда­то служила пог­ребом. Каждая смена часового начиналась с угроз: если мы будем разговаривать или делать какие­то движения, он обещал бросить гранату.

Кстати о не попавшем к россиянам

После того, как оккупанты подбили БМП, в котором ехали бойцы 93-й бригады, Валентин, два Алексея, Михаил и Игорь попали в плен к россиянам. А их побратиму Андрею Тищенко повезло:

– Я выпрыгнул из БМП, за дорогой находился ровик – оросительный канал, наверное. Я туда и залег. Через несколько минут, – на самом деле, сколько прошло времени не знаю, – начался обстрел между россиянами и ДНР. Я оставался лежать, пока все не стихло. Вскоре подошел боец другого подразделения, проверил, живой ли я, и сказал, что едет танк с флагом Украины. Но ведь флаг не был достаточным аргументом, что это – наши. Мы проверили машину по опознавательным признакам. Оказалось, она принадлежала 40-му батальону, запрыгнули. Так и вернулись домой.

В яме, кроме нас, находились еще четыре бойца из 40-­го батальона. Один из них был подполковником. Все ребята держались мужественно, несмотря на то, что у многих гноились раны. До нашего прихода они «жили» в яме два дня. В «помещении» стоял стойкий запах фекалий и гниющих ран. Будучи раздетыми, мы очень сильно мерзли, так как даже в августе на Донбассе холодные ночи, там ватные куртки одевать надо. Просили хоть какую­то одежду, но нас никто не слышал.

Время отслеживать было тяжело: наши часы и мобилки забрали.

– Вернули?

 Нет, конечно же, еще и сигарет просили. При этом говорили, что мы в своей бедной Украине без России загнемся, а они – на Киев пойдут, и будут нас «мочить» до самого Львова. А во всех бедах, как всегда, американцы виноваты. Вот такая вот риторика.

Помню, произошел еще один казус. Когда в их лагере нас допрашивал старший российской группы, подошли два военнослужащих. Один ударил меня по ноге и сказал товарищу: «Смотри, американские берцы». Но их же в Украине сделали, да и на подошве написано «Харьков». Я предложил им прочитать надпись, но в ответ услышал трехэтажный мат.

– Читать не умеют?

– Не знаю. Людям вбили в голову, что мы фашисты, суки и скоты, которые едят детей. Когда меня грузили в машину, чтобы передать «Красному кресту», один из россиян заметил на моей шее крестик и сказал: «Надо же, у него еще и крестик есть». А что у меня должно на шее висеть по-­ихнему: пентаграмма или черт какой­-то?

Эти люди не проинформированные: ни географию, ни культуру, ни историю Украины не знают. Они абсолютно не разбираются в местности. Например, в плену меня спросили: «Вы откуда?» Я отвечаю: «С Днепропетровска». Они уточняют: «А где это – на Западной Украине?» Пытались узнать, сколько нам платят американцы. Я сказал, что мы из США денег не получаем. На вопрос, какая у нас зарплата, я прикольнулся: «500 долларов». Они зависли. Начали очень долго думать, сколько это в рублях. Я потом перевел в гривны.

– Вас кормили?

– Давали в день на восьмерых один сухпаек российского производства. Он рассчитан на сутки на одного человека, кажется. Туда входила каша, фруктовое пюре, паштет, консервы. Очень раздражала упаковка, там была советская символика – георгиевские ленточки, красные звезды.

Пить давали какую­-то мутную воду. Они ее, скорее всего, какими­-то таблетками обрабатывали. Нам, по крайней мере, хотелось бы в это верить.

– Как вас освободили из плена?

– Утром нас вытащили из ямы, посадили в грузовой КамАЗ и повезли в непонятном направлении. По пути к нам подсадили двух мужиков, на внешность по 50 лет, одетых в гражданское. Они смот­рели на нас с презрением, спрашивали: «Ну, что, суки, навоевались?» Потом их недалеко от Осыково высадили и выдали им пас­порта. Это могли быть либо корректировщики огня, либо марионетки российской армии, либо другие диверсанты.

Нас выгрузили у поля, в овраге. Там лежало много раненых. Вмес­те с нами я насчитал 52 человека. Увидел боковым зрением четыре КамАЗа и большую колонну военнопленных. Тех, кто не был ранен, грузили в эти машины и везли в непонятном направлении. Мы переживали, что нас могут вывезти в Россию. До границы было порядка 22­х км – почти рукой подать. Мы настроились, что нас либо в расход, либо в Ростов, чтобы там посадить в тюрьму.

К нам подошел большой дядька с бородой, в куртке с эмблемой «Красного креста». Говорит: «Пацаны, я вас сейчас повезу домой». Мы приняли его слова за провокацию, дескать, нас под конец хотят раздавить морально, и… послали его на три буквы. Но дядька с бородой ответил: «Я вам клянусь, все едем в Днепр». Мы не поверили, пока не приехала колонна из пяти медицинских машин. Выбежали волонтеры в военной форме, я так понял, это медики были. Нам сказали, что организовали коридор, и до 9 вечера нужно выйти за линию фронта.

Дальше «Красный крест» повез нас в сторону Волновахи (админист­ративный центр Волновахского района Донецкой области Украины – ред.). На блокпосте в Старобешево стоял сепарский танк. Главное было – его проехать. По дороге мы подобрали еще двоих украинских бойцов. Мы намазали их своей кровью, наложили на них и свои бинты, чтобы они стали похожи на раненных и дээнэровцы их у нас не забрали.

Сепаратистов предупредили россияне, что идет автоколонна, и нас беспрепятственно выпустили. Где-то к 22:00 мы попали на старый аэродром под Волновахой, туда прилетело 2 или 3 вертолета. В один можно посадить 18 человек, нас впихивали, как могли… Из Волновахи доставили в полевой госпиталь на окраине Запорожской области. Там нас принимали врачи и волонтеры. А оттуда – переправили в военный госпиталь в Черкасском.

Два варианта выхода из котла

– Было два варианта развития событий, говорил нам наш начальник штаба батальона, майор Денисов 28 августа 2014г. перед выходом колонны из Иловайска. Первый – нам дают нормально выйти, и мы идем походным маршем на свою территорию. А второй – одна колонна идет без потерь, а вторая ее прикрывает, – рассказывает боец 93-й отдельной механизированной бригады Алексей Петренко.

– Когда садились в машину, кто-то из наших в рацию спросил: «Ну что, второй вариант?». Ему ответили: «Да». Получается, мы должны были прикрывать колонну генерала Руслана Хомчака (руководитель операции по взятию Иловайска – ред.). Он вышел, а нас на мясо пустили. Ребята рассказывали, что всех, кто лежал в полевом госпитале и не мог ходить, оккупанты стащили в овраг и спалили заживо, – добавил Алексей.

Майор Денисов погиб при выходе из Иловайского котла. Лег на гранату, чтобы не сдаться в плен россиянам.

– Какова дальнейшая судьба Михаила? Он выжил?

– Сначала мы все думали, что он погиб. Пытались несколько раз пойти в церковь, поставить свечку за упокой души, но нам все время что­-то мешало это сделать.

Мишу из плена певица Руслана освободила. Он мне рассказал, как все было.

…Когда он очнулся, увидел недалеко от себя две вражеских машины. Отполз в сторону, дождался, пока они ушли, потерял сознание, а очнулся уже ночью. Шел, снова терял сознание. Таким образом он провел где-­то суток пять. Миша двигался вдоль речки, пытался пробраться в сторону наших. Вечером он нашел местных рыбаков. Ребята оказали ему помощь, дали возможность умыться и покормили, но и сообщили неприятную весть. До ближайшего расположения украинской армии было еще километров 70.

Миша, учитывая его состояние здоровья, столько пройти не смог бы. Рыбаки предложили отвести его в Донецк в госпиталь, чтобы там ему оказали медицинскую помощь. Миша согласился, а когда его везли, наткнулись на блокпост, недавно возникший, о котором не знали рыбаки. Чтобы не подставлять угрозе жизнь гражданских, Михаил принял решение выйти из машины и сдаться врагам. Сепаратисты его отвезли в здание СБУ в Донецк, где ему оказали медицинскую помощь. Там он находился две-­три недели, затем его, вместе с другими военнопленными, освободила певица Руслана. Она лично с ним разговаривала.

В Днепре Миша лежал в госпитале. Ему назначили операцию, нужно было удалить осколки из района паха. Как ни странно, никто из медиков не заметил, что у него была сломана челюсть. Врачи, почему­-то думали, что осколок только щеку пробил. А сделать рентген челюсти не додумались. Ел он сначала чайной ложечкой только все перетертое.

После восстановления Михаил продолжил службу в части. Мы с ним вместе «дембельнулись» 24 апреля 2015 г. А почти через месяц – в ночь с 28 на 29 мая он умер. Официальная версия смерти – сердечный приступ, что на самом деле произошло – неизвестно. Я его еще успел 28 мая с Днем пограничника поздравить, он в «погранцах» служил. «Дяде Мише», так мы его называли, было 46.

– Вы, наверное, пошли на фронт добровольцами?

– Мы все попали под мобилизацию. Вы же понимаете, можно было прийти в военкомат, поулыбаться, развернуться и уйти.

Когда велся набор бойцов, желающих ехать в сторону Иловайска, многие знали, что задание будет опасным, ведь намечался котел. Например, погибший во время выхода «зеленым коридором» сержант Роман Баранов очень долго думал. Я ему говорил: «Никто никого не заставляет, понять можно каждого, ведь на кону стоит наша жизнь». Он ответил: «Если вы поедете без меня и погибните, я не смогу с этим жить». Он принял решение ехать.

Тело Романа нашли далеко от нашего подбитого БМП. По всей видимости, он оказал сопротивление оккупантам.

Меня, честно говоря, немножко цепляет, когда говорят: доброволец – не доброволец. На любое боевое задание, особенно на Иловайск, шли только добровольцы. Командование нас строило и спрашивало: «Кто готов ехать на выполнение боевого задания – шаг вперед».

Автор: Ирина Сатарова, ЛИЦА

You may also like...