Думки

Воспоминания узника Кремля: Палачи получили задание

Published 5 Травня 2017

Я морально и физически устал, я испытывал страшное перенапряжение. И это было только началом. Только первым этапом предстоящих испытаний. Я знал, что не причастен ни к чему, что могло бы повлечь для меня уголовное наказание. Я обратился к своим похитителям: «У меня дома собака и кот. Еще несколько дней дома никого не будет. Пожалуйста, позвоните моей маме, сообщите, что случилось, ведь животные умрут… Пожалуйста, мне положено это по закону…». «Заткнись, сука», – таков был ответ.

Виновен, без суда и следствия

Маме все-таки позвонили вечером в день задержания, но тогда я об этом не знал. И только потом она рассказала, каково было получить «привет» от ФСБ. Ее трясущиеся руки… Неспособность управлять автомобилем… Паника и страх. Неверие в виновность Сына…

И вот я в кабинете среди многочисленных сотрудников ФСБ. Высокий лысеющий работник средних лет с красными клазами сразу начал играть роль «хорошего парня». Как бы друг. Он хочет только хорошего для тебя. Ходил по небольшому кабинету мимо меня взад вперед и рассказывал, как «облегчить» свою участь, что нужно для этого сделать. Надо всего-то «никого не обманывать и чистосердечно признаться» во всем, что они, следователи ФСБ, и так уже достоверно знают. Смысла сопротивляться нет, ведь «ФСБ не ошибается». Все «доказательства» собраны, я точно попаду в тюрьму. Чем больше сопротивления с моей стороны – тем больше лет заключения. Если пойду к ним навстречу – значит я «все осознал, хочу исправиться, и нет смысла сажать меня в тюрьму надолго». Вот такая вот «пирамида».

Смысла сопротивляться нет, ведь «ФСБ не ошибается». Я точно попаду в тюрьму

Другой, высокий и худой, с небольшой щетиной работник ФСБ, сидел за моей спиной у окна с правой стороны. Он для себя выбрал противоположную роль – «плохого полицейского». Если первый говорил страшные слова с надеждой в голосе, то в металических интонациях второго звучали лишь фатализм, безнадежность и угнетенность. Он, как прорицательница, называл и предугадывал: двадцать лет в русских лагерях, туберкулез, ВИЧ, холод и снег… В дополнение к этому – тщательный рассказ о том, что делают в местах лишения свободы с украинскими бандеровцами, особенно когда ФСБ заинтересовано, чтобы с ними что-то сделали. Особенное внимание уделялось интимной части подобной жизни.

Третий человек, одетый в синюю рубашку, просто очень тихо сидел, молчал и наблюдал, лишь изредка задавал вопросы. Артем Алексеевич Бурдин был следователем, а по совместительству – и главным автором фабрикации моего уголовного дела. Насколько я понимаю, он просто ждал результатов перекрестных вопросов, запугиваний и приободрений, которые, между тем, совмещались с ударами в живот и в голову со стороны конвоиров, оперативников и сотрудников ФСБ – в общем, всем кому не лень было меня бить. Когда эти «сотрудники» сверх меру увлекались в своей работе, следователь покидал помещение, чтобы «ручки» формально оставались чистыми. И так происходило всегда на последующих этапах экзекуций.

Время текло до бесконечности долго. Разум и психика до сих пор блокируют эти воспоминания

В отсутствии следователя в основном повторялась одна и та же заурядная сцена, которую начали отрабатывать, еще когда везли меня в автомобиле. Вопросы, на которые я не имел даже приблизительных ответов и понимания, откуда эту информацию я мог бы получить. На отрицательные ответы следовали удары. Если я молчал, жестокость отношения усиливалась. Время текло до бесконечности долго. Разум и психика до сих пор блокируют эти воспоминания.

По прошествии некоторого времени полицаи решили привести ко мне государственного адвоката – чтобы соблюсти хоть какие-то формальные процедуры этого, так сказать, задержания. Естественно, у меня не было возможности какого-либо выбора. Мой конвоир отстегнул меня от стула и встал, следовательно и мне пришло встать вслед за ним. Он постепенно, медленно завернул мою мою руку за спину и, пригнув меня к полу, повел… Выход из кабинета. Прямо. Шагов тридцать прямо и налево. Меня завели в кабинет. Конвоир опустил мои руки, выпрямив меня, снял с себя наручники и ими же сковал мои руки. Приказал сидеть и ждать.

Кабинет был маленьким, примерно два на два метра. Лишь стол и компьютер на нем. Несколько стульев. В открытую дверь зашел немолодой мужчина в гражданском. Он сел возле меня и представился мои адвокатом «Вальсамакиным». Долго рассказывал про то, что это последнее дело в его долгой и нелегкой карьере, что ему уже пора выходить на пенсию и про то, как он разочарован, что сейчас ему достался именно я. Он не утруждался выяснением обстоятельств и причин моего ареста… Для него я был уже виновен – без суда и следствия. И он горячо убеждал, что сделает все возможное и невозможное для меня, при его помощи я получу из «двадцаточки», которую мне обещали, всего лишь десять лет тюремного заключения! Я понимал, что перед ним поставлена задача убедить меня в необходимости сотрудничать с ними.

Палачи получили задание

Мне предоставили государственного адвоката, который был уверен, что я виновен, и уговаривал меня во всем признаться. Признаться во всем, что скажет мне следователь. Примечательным во время нашего разговора был его вопрос: «Скажи, а тебя били?». Мое молчание. Двери открыты. Я точно знаю, что за дверями стоят конвоиры и сотрудники ФСБ и контролируют наш разговор. Что же мне ответить? Да. Я просто начал кивать головой, опасаясь, что при «неправильном» моем ответе все эти сотрудники исполнят то, о чем меня предупреждали ранее. Но адвокат лишь ответил: «Ничего, Геннадий. Всех бьют. Это нормально. Вы лучше все признайте и подпишите. Так будет легче, и быстрее все закончится. Я больше смогу Вам помочь». На этих словах свидание с адвокатом было закончено. Он ушел. А за мной пришли…

Адвокат лишь ответил: «Ничего, Геннадий. Всех бьют. Это нормально»

Позднее я узнал, что этот адвокат хоть и был государственным, то есть его услуги были оплачены государством, но шантажировал мою мать, требуя за каждое посещение меня или участие в следственных мероприятиях вознаграждение в сумме сто долларов. А когда мама поняла, что он совершенно не владеет фактами, не работает по делу и сотрудничает со следствием, она отказалась платить ему. И этот подленький горе-адвокат позволил себе повышать голос на нее, на мою бабушку, обвиняя мою маму в плохом воспитании сына, недальновидности и непонимании всего произошедшего…

После встречи с адвокатом было решено конвоировать меня в медицинское учреждение, чтобы провести анализы на наличие в моей крови наркотических средств. Как же без этого, они же следуют закону! Снова мешок на голову, руки сковываются за спиной и поднимаются к небу. Боль от вывернутых суставов. На запястьях уже не осталось не содранной кожи. Наручники впиваются в живое, оголенное мясо! Выводят в коридор, налево, шагов тридцать прямо, несколько ступенек влево вниз и прямо. Улица. Шум машин и мгновенно замолкающие разговоры мимо проходящих людей. Атмосфера электризуется. Напряжение. Напряжение, в котором Крым и все его жители будут оставаться еще долго, не осознавая этого…

Звук открывающийся двери. Меня быстро подводят к машине и, практически поднимая над землей, забрасывают на заднее сидение. Сразу три человека садятся сверху, и наше транспортное средство начинает движение. Интересно, удобно ли им было в тот момент? Сидеть на мне, вдавливая грудную клетку и голову в сиденье так, что нельзя было вдохнуть. Чтобы это сделать, надо было изо всех сил постараться приподняться хоть на сантиметр… Кочки, выбоины, которые я для них создавал, у них вызывали лишь гнев… За вздох приходилось платить.

Им это доставляло удовольствие – унижать человека. Палачи получили задание

Машина сотрудников ФСБ остановилась. С меня наконец-то встали, я смог вздохнуть, а после за скованные за спиной руки вытянули на улицу. Маску сняли. Оказалось, что я нахожусь у наркологического диспансера, расположенного в нескольких минутах хотьбы от дома моей бабушки, где я провел все свое детство. Меня завели во внутренний двор. Оперативники шутили над тем, что мне следует написать в заключении. Алкоголь? Канабинол? Амфетамин? Героин? Лотерея. Найдут или нет? Я никогда даже не пробовал употреблять наркотики. Но результат медицинского заключения зависит от желания «органов порядка».

Из дверей больницы появилась доктор. Это была женщина средних лет. «Интересный экземпляр», – сказала она и, недоброжелательно взглянув на меня, удалилась с одним из сотрудников внутрь помещений. Меня зачем-то держали во дворе, никуда не заводя. Через десяток минут сотрудник вышел со справкой в руках. «Чист», – сказал он другим конвоирам. «Эй, ты, террорист, а хочешь, мы напишем другое. Хочешь?». Они забавлялись. Им это доставляло удовольствие – унижать человека. Палачи получили задание, им неважна истина, им неважен человек как личность, им необходимо выполнить задание.

Снова машина. Двигатель заведен. Я в роли сиденья. Движение. Не прошло и несколько минут, как раздался звук открывающихся металлических ворот. Газ. Немного продвигаемся вперед. Тормоз. К машине подошел человек и сказал, что следует подождать, так как внутри находится скорая помощь и оказывает одному из заключенных, находящемуся при смерти, экстренную помощь…

ИВС. Изолятор временного содержания. Опять же, по иронии судьбы, окна этого изолятора выходили во двор, где я провел детство, не подозревая, что в метрах от меня вершатся судьбы очень часто невиновных, ни в чем не повинных людей. Место страха, страдания и боли. Экзекуция на первоначальном этапе. Без доказательств и по приказу вышестоящих чинов. Эпицентр.

Одна из зияющих ран на планете земля. Первое, что мне запомнилось в этом насыщенном ненавистью помещении и на что я обратил внимание, это маленький, советского типа телевизор. Из маленького ящика, тридцать на тридцать сантиметров, передавали новости. Вернее сказать, транслировалась российская пропаганда. Про то, как в городе Мариуполь в день Великого Праздника Победы «бандеровцы» в лице Правого Сектора, к которому меня уже приписывали, издевались, били и даже расстреливали ветеранов Великой Отечественной войны прямо во время шествия на параде…

Автор: Геннадий Афанасьев, крымчанин, гражданский активист, бывший политзаключенный, Крым.Реалии

Фотограф Геннадий Афанасьев был арестован в оккупированном Симферополе 9 мая 2014 года. Проходил по сфабрикованному российской ФСБ делу «террористов группы Сенцова». Под жесточайшими пытками палачи заставили его подписать признание во всем, что они требовали, в том числе в намерении взорвать мемориал «Вечный огонь» и памятник Ленину в Симферополе. Во время суда над режиссером Олегом Сенцовым и общественным активистом Александром Кольченко Афанасьев нашел в себе мужество отказаться от показаний против них.

Предыдущие записи: