Чернобыль «после жизни»: как живут в Зоне отчуждения

Журналист Ольга Бетко побывала в зоне отчуждения и встретилась с людьми, которые продолжают жить в разрушенных и опустевших населенных пунктах. Как им удается выживать столько лет на территориях, которые официально считаются опасными для жизни? И почему они не хотят уезжать?

Мы отправились в зону зимой, потому что нам объяснили, что так безопасней: пока пыли нет, воздух «чище».

…Все вокруг белым-бело, снег искрится на солнце и даже на главной дороге выглядит почти нетронутым, так мало здесь ездит машин. Вдоль дороги – леса и леса, и только стая снегирей, внезапно сорвавшись с ближайшего дерева, нарушает идиллический покой.

Эксперты рекомендовали ехать в чернобыльскую зону зимой, когда воздух чище

Вот уж действительно – глазам не верю! Мы уже на несколько километров углубились в «зону», позади контрольно-пропускной пункт, проверка паспортов и подробной «программы пребывания», на шее дозиметр, в голове непрошеная мысль «А действительно ли мне надо было сюда ехать?»…

Однако все, что видишь вокруг, никак не вяжется с представлением об опасности, скорее вызывает в памяти гоголевские рождественские фантазии.

Еще несколько минут езды, и сквозь дремучую чащу ветвей и стволов, вдруг начинают проступать какие-то удивительные краски. Голубые и светло-зеленые, все еще яркие (как ни странно, через 25 лет), выбеленные в украинских традициях стены хат, теперь их поглотил лес, а кое-где и не лес, а одичавшие вишневые и яблоневые сады.

Мы притормозили у ряда заброшенных домов – когда-то здесь было село Залисся. Дорожный знак с названием этого села, одного из нескольких десятков «бывших» населенных пунктов зоны, теперь можно увидеть разве что в музее Чернобыля в Киеве.

Украинская «Атлантида»

«Здесь можно послушать программу Ольги Бетко на английском языке Alive in Chernobyl, вышедшую в эфир Би-би-си Radio 4»

Когда-то эта территория была известна как украинское Полесье: местность болотистая, лесистая, исторически труднодоступная. Но именно поэтому, рассказывал мне мой «сталкер» в зоне, историк и писатель Александр Анисимов, сохранявшая намного дольше, чем в других районах, самобытность древнего уклада жизни.

Во всяком случае, до апреля 1986 года.

Этнограф Ростислав Омеляшко посвятил многие годы экспедициям в зону, стараясь спасти все что можно из старинной утвари и предметов быта, которые он считает уникальными памятниками народной культуры. Для него этот край – «украинская Атлантида», пласт культуры, вырванный с корнем и утраченный навсегда.

Теперь имя ему – «зона отчуждения»: приблизительно полторы тысячи квадратных километров внутри 30-километрового радиуса вокруг взорвавшегося реактора.

«Ни к чему не прикасаться»

Идем с моим продюсером вглубь зачарованного леса, он хочет записать начало репортажа в одном из разрушенных домов. Я от этой идеи не в восторге (кто знает, насколько «чистая» или «грязная» четвертьвековая пыль в этом доме?), но иду, стараясь ничего вокруг не касаться.

«Не прикасаться к строениям или растительности, ничего не вывозить за пределы зоны, принимать пищу только в помещении…»

Из инструкции официального гида

Мы оба одеты в резиновые сапоги и купленные на eBay куртки чешской армии. На eBay, – чтобы сэкономить деньги командировочного бюджета, поскольку по инструкции экспертов радиационной безопасности в Лондоне, все, что мы берем с собой в зону, мы там же должны и оставить. Я собираюсь бросить здесь даже зубную щетку.

«Не прикасаться к строениям или растительности, ничего не вывозить за пределы зоны, принимать пищу только в помещении», – наш официальный гид Вита зачитывала правила пребывания в зоне, которые мы подписали, согласившись, что вся ответственность за возможные последствия для здоровья лежит только на нас.

Но мы тут только на три дня. Вита, без которой нам категорически запрещается покидать пределы гостиницы под названием «Дом зарубежного гостя», как и другие сотрудники администрации, работает здесь вахтенным методом – по две недели.

Как же тут существуют люди, которые живут здесь постоянно – и по доброй воле? Из десятков тысяч эвакуированных после аварии более тысячи вскоре вернулись назад. Многие с тех пор умерли или уехали, но более ста человек все еще называют зону домом.

Почему? Мне было трудно себе это представить.

Копна сена на фоне апокалипсиса

Жители зоны отчуждения Андрий и Олена: в зоне редко встретишь гостей

…На околице Чернобыля, на берегу речки Припять, которая некогда славилась замечательной рыбалкой, – унылый ряд брошенных домов.

В окнах некоторых из них – записки с именами бывших хозяев. Такие же записки в прозрачных пластиковых конвертах приколоты и к деревьям. Подхожу к одной: «Здесь была хата Гончаренко Григория Мефодиевича».

«Ужасное» в зоне соседствует с весьма обыденным, и это поражает.

Посреди печальных руин вдруг замечаем явно жилой и даже ухоженный дом. Неподалеку – большая копна сена. А вот и хозяева – муж и жена Андрий и Олена, заметив нас, вышли навстречу. Гости здесь нечасты, и они явно нам рады.

На Андрия особенное впечатление произвело то, что мы из Соединенного Королевства: «Англия – такое замечательное государство! Там порядок! Там у вас Тетчер!» – одобрительно восклицает старик.

Время в зоне течет со своей скоростью…

Андрий расстраивается до слез, вспоминая, как тут жилось в былые времена, когда вокруг были соседи, и детский смех был слышен не только по телевизору.

Теперь же многолюдно тут бывает только раз в год, на 9 мая, когда бывшие жители, их дети и внуки, съезжаются к «родному порогу», и на берегу Припяти ставят длинные столы, все обнимаются, вспоминают, плачут…

К слезам и ностальгии я была готова, в конце концов, какие радости могут быть у одиноких людей в «мертвой зоне», кроме воспоминаний?

Но как я с удивлением убедилась, картинами страданий и невзгод жизнь в зоне совсем не исчерпывается.

Нужно ли жалеть?

«Доченька, шевели пальчиками!» – говорила мне Олена, сочувственно разглядывая мои резиновые «веллингтоны», пока мы записывали рассказы Андрия на десятиградусном морозе.

Вообще довольно часто «самоселы», как их часто называют во «внешнем мире» и на что они очень обижаются, вели себя по отношению к нашей маленькой команде так, как будто если нас срочно не обогреть и не накормить, то кто знает, что с нами может приключиться.

«Такой природы нигде больше нет, в лесах такие цветы, столько грибов, ягод…»

Баба Мария, жительница чернобыльской зоны отчуждения

«Баба пичку затопила тепленько, а, дитки?» – крохотная бабушка по имени Мария радостно смеялась, глядя, как мы греем руки о ее старинную и высоченную, под потолок печку.

Мы не поверили своим глазам, когда увидели Марию из машины на подъезде к селу Опачичи. Как будто она специально ждала там, среди руин, именно нас! На самом деле, как выяснилось, прогулки по селу для «бабы Марии» что-то вроде каждодневной физкультуры. На свое здоровье она отнюдь не махнула рукой.

Когда-то в Опачичах жило около тысячи человек, сейчас – в сто раз меньше.

Почему она не уехала?

Очень просто: нет лучше места в мире: «Ты бы приехала сюда, доня, летом, да увидела, какая тут красота! Такой природы нигде больше нет, в лесах такие цветы, столько грибов, ягод…» Да и сравнится ли городская квартира с этой чудесной теплой хатой?

Мария вспоминает, что когда-то жители Опачичей умели повеселиться, любили шумные свадьбы, а она была одной из лучших певиц и танцовщиц: «Ты бы бачила, доня, что эта баба выделывала! Где какое гулянье – там всегда я! И спою, и станцую!».

Мне хотелось услышать ее пение, да и записать для программы. Не споет ли она для нас?

Мария покачала головой: «Кто же поет в одиночку?»

Идея ей однако понравилась, и в поисках песенной компании мы, по ее совету, поехали в соседнее село Куповатое. Там живет баба Ганя, по прозвищу «Командующий», личность в этих местах очень известная.

Между Опачичами и Куповатым всего несколько минут езды, но последний раз Марии удалось там побывать больше года назад.

«Привееет, привееет, мои дорогенькие!» – объятия, поцелуи, надо было видеть, какое впечатление произвело ее неожиданное появление в хате бабы Гани, где, когда мы приехали, уже собралось пять женщин – почти все население села. Очевидно, эта хата выполняет роль то ли штаба, то ли неофициального сельского клуба.

Радиация? Какая радиация?

Хозяйка начала собирать на стол. Продукты, как и пенсию, раз в неделю в большие села привозит автолавка, но сельчане предпочитают от этого не зависеть, и баба Ганя выкладывает всё «своё»: яйца, сало, клубничное вино…

В селе Опачичи живет баба Мария

Нужна вода, чтобы сварить картошку, и баба Ганя ведет нас к колодцу.

«Такой чистой, вкусной воды больше нигде нет!» – уверяет она с гордостью.

Откуда знает, что вода «чистая»?

«Так я ж пью ее сама уже сколько лет, и жива-здорова, слава Богу! И тебе, дочка, желаю дожить до моих лет».

Садимся за стол, хозяйка и гости призывают нас «не стесняться», но меня раздирают сомнения. Пахнет здорово, но стоит ли пробовать эти лакомства?

Баба Ганя и компания исподтишка наблюдают за моими муками, и они их явно забавляют. Разговоры о «радиации» их смешат.

Кто из нас наивней, думаю я, эти пожилые женщины, которые игнорируют официальные инструкции и предупреждения, или я, без конца проверяющая дозиметр на шее и протирающая руки мокрыми салфетками?

Самым «юным» из них больше семидесяти, а многим за восемьдесят. Почти все однако выглядят бодро и, если не считать почти беззубых ртов, значительно моложе своего возраста.

Над курятником у бабы Гани – чучело хищной птицы с распростертыми крыльями. Убила хищника сама обыкновенной палкой, чтоб не повадно было цыплят таскать!

Энергии бабе Гане явно не занимать.

Позже в Киеве эксперты Института радиационной медицины будут мне рассказывать, что их всё это отнюдь не удивляет. Число жителей зоны статистически незначительно, и все они – пожилые люди с замедленным метаболизмом, то есть онкологические заболевания, если и есть, развиваются значительно медленнее, чем у молодых.

Плюс в самой зоне, говорят ученые, действительно не всюду «грязно». То есть, с научной точки зрения, пример этих стариков ничего в принципе не меняет в представлениях о влиянии радиации на человеческий организм.

Сами же они считают, что «рецепт» их молодости и долголетия в том и состоит, что они остались жить в этих селах «несравненной красоты» с «удивительно вкусной» колодезной водой: «Если бы уехали, нас давно б уже не было!» – слышала я многократно.

Может, действительно – то, во что мы верим, так же важно, как и то, что есть «на самом деле»?

Еще можно жить!

…Еще одну бабушку Марию (популярное в здешних местах имя), мы нашли в селе Ладыжичи. Она тут теперь единственный житель.

Ей 88 лет, ходит с трудом, но мы застали ее, когда она, еле передвигая ноги, везла на саночках дрова от сарая к дому.

Баба Ганя по прозвищу "Командующий" из села Куповатое в чернобыльской зоне

Заботится она не только о себе, но и о коте, курице и петухе, которые зимуют у нее под кроватью.

Мы привезли ей гостинцы – хлеб, колбасу, печенье, и в том числе несколько больших болгарских перцев. Мария очень нас благодарила, но виду не подала, что голодна, и при нас к продуктам не прикоснулась.

Перцы произвели на нее особое впечатление: «А есть ли там семена, чтобы посадить?»

Семена-то есть, бабушка, отвечаю я, но вот прорастут ли? Перцы-то из супермаркета.

«А вот будет тепло, я попробую», – поделилась бабушка Мария планами на будущее.

Депрессией и другими «модными» болезнями современности она явно не страдала – может, потому что для этого слишком занята. Спохватилась, что слишком много времени потратила на разговоры с нами, а ведь «уже надо печку растапливать!».

Но перед тем, как попрощаться, еще продемонстрировала нам льняную сумку, которую упорно вышивает яркими полесскими узорами, хоть «зрение уже и не то».

«Закончу, и подарю какому-нибудь хорошему человеку…»

…В хате бабы Гани песни лились рекой, и я ловила себе на мысли, что, может быть, отношусь к числу последних счастливчиков, которым повезло услышать эти старые полесские «страдания» и частушки в живом исполнении.

Пока они звучат, может, эта «украинская Атлантида» не окончательно еще ушла под воду?

Смеркалось, и нам надо было собираться. Дорожных указателей в зоне не видели ни одного, и найти дорогу назад к Чернобылю в темноте может быть сложно, а ведь нам еще нужно завезти Марию назад домой.

Когда они надеются увидеться опять? Да кто знает, отвечают, доведется ли вообще когда-нибудь.

Прощались однако не со слезами, а со словами благодарности, с объятиями и даже плясками в сенях. Что бы там ни было впереди, пока они наслаждались моментом и были явно намерены получить максимум удовольствия от этого, не исключено, последнего танца вместе.

Автор: Ольга Бетко, BBC