Великая в своей бессмысленности война

То была поистине великая в своей бессмысленности — если позволительно такое словосочетание — война (назовем ее для краткости ПМВ). До такой степени великая, что не закончилась и поныне, столетие спустя, продолжается в свирепых битвах в Сирии и в Ираке. Продолжается потому, что границы этих государств были произвольно начертаны 26 апреля 1916 (!) года в знаменитом меморандуме Сайкс-Пико, напрочь игнорировавшем непримиримую историческую вражду между суннитами и шиитами.

 И столетия, как видим, не хватило, чтобы разобраться в том, что наделала ПМВ.

Тогда, в 1916-м, делили — как скоро выяснилось, преждевременно — Оттоманскую империю, которой принадлежал арабский Ближний Восток. А второй урок ПМВ в том, между прочим, и состоит, что распад вековых империй обходится миру дорого — и кроваво. Насколько дорого обходится он, видим мы сегодня на примере России. Порожденная ПМВ революция 1917 не только расколола мир надвое (впоследсвии этот раскол назвали «холодной войной»), но и привела к тому, что окраины Российской империи побежали от революционного Петрограда, как от чумы. Огнем и мечом «собрали Русский мир» тогда заново по кусочкам большевики.

Но швы остались. И едва закончилась холодная война и рухнуло большевистское царство, история повторилась. И вот мы опять, столетие спустя, оказались свидетелями жестокой попытки «собрать Русский мир» заново. Едва ли многие усомнятся, что, как и в конфликте на Ближнем Востоке, имеем мы здесь дело все с тем же роковым наследством ПМВ.

БЕЗЫДЕЙНАЯ ВОЙНА

Теперь о ее бессмысленности, о втором, если хотите, уроке ПМВ. За этой смертельной схваткой великих держав Европы не стояло никаких ИДЕЙ. Сплошная геополитика. Другими словами, имперские амбиции, имперские страхи, месть за давние поражения в имперских войнах. И все. Идеологии, т. е. понятного нормальному человеку смысла, ПМВ была лишена напрочь.

Могущественная Германская империя не могла, видите ли, терпеть владычества на морях своей Британской соперницы. И вообще того, что не она хозяйка Европы, что по тогдашним меркам означало — мира. Фридрих фон Бенргарди, известный немецкий геополитик, так обосновывал это в популярной книге Germany and the Next War (1912): «Либо Германия будет воевать сейчас, либо она потеряет свой шанс на мировое господство». И еще глубокомысленней, — и здесь сходство с нашим современником Александром Дугиным становится неотразимым, — «закон природы, на который опираются все другие ее законы, есть борьба за существование. Следовательно, война есть биологическая необходимость».

Франция не могла смириться с горечью и позором своего поражения в 1870 году. Статуя в Страстбурге на Place de la Concorde так и стояла, задрапированная черной тканью, все эти десятилетия до 1914. Дети в школах повторяли слова знаменитого патриота Леона Гамбетты: «Не говори об этом никогда, но думай о этом всегда». Такая была имперская мечта — отомстить.

Австро-Венгерская империя боялась Сербии (за которой стояла Россия). Как объяснял кронпринцу Францу Фердинанду начальник Генерального штаба барон Конрад фон Гетценберг, «Судьба Монархии зависит от того, произойдет ли объединение южных славян под ее эгидой или под эгидой Сербии. В последнем случае сербы создадут свою империю, захватив все побережье Адриатики и навсегда отрезав Монархии выход к морю». Кронпринц обещал подумать о том, как сделать Двойственную империю Тройственной, кооптировать южных славян, обезвредив тем самым Сербию.

Для сербов это означало бы распроститься с собственной имперской мечтой о «Великой Сербии». Еще в 1908 году во время своего балканского турне П. Н. Милюков заподозрил, что Сербия готова спровоцировать европейскую войну. Общение с молодыми сербскими военными позволило ему тогда сделать два главных вывода. Во-первых, что «эта молодежь совершенно не считается с русской дипломатией». Во-вторых, что «ожидание войны с Австрией переходило здесь в нетерпеливую готовность сразиться, и успех казался легким и несомненным. Это настроение казалось настолько всеобщим и бесспорным, что входить в пререкания на эти темы было совершенно бесполезно». Попросту говоря, Россия нужна была сербам лишь как инструмент для развала Двойственной империи — и создания собственной, пусть мини-империи.

У англичан были свои соображения. Они не желали ни уступить свое владычество на морях, без которого не могла бы существовать их раскиданная по лицу земли империя, ни допустить немцев стать хозяевами Европы. И ни в коем случае не позволили бы они им оккупировать Бельгию — потенциальный плацдарм для высадки на остров. А оккупация Бельгии была составной частью плана Шлиффена, т. е. неизбежна.

Россия вообще была тут с боку припёку. Ей не угрожал никто. И торопиться ей было некуда. Могла бы и подождать, если не двадцать лет, как завещал ей Столыпин, чтобы привести себя в порядок, то, по крайней мере, три года, чтоб завершить военную реформу. Америка не перестала быть великой державой из-за того, что ждала прежде, чем вмешаться в войну, эти самые три года. И вообще прав, похоже, британский историк Доминик Ливен, что «с точки зрения холодного разума ни славянская идея, ни косвенный контроль Австрии над Сербией, ни даже контроль Германии над проливами ни в малейшей степени не оправдывали фатального риска, на который пошла Россия, вступив в европейскую войну».

Но… если уместен тут уличный жаргон, «жадность фраера сгубила». Жива ведь была славянофильская грёза о кресте на Св. Софии в Царьграде (каковой крест и был уже заранее припасен), и мечта о проливах, и, чем черт не шутит, о теплых водах Персидского залива тоже. Между прочим, в мае 1916 года турки рагромили русскую дивизию на подступах к этому самому заливу. Как львы, дрались тогда турки за свою обреченную империю.

ЦЕНА ВОПРОСА

Вот за эту гремучую смесь имперских амбиций, фантазий и страхов должна была Европа заплатить страшную, непомерную цену. Девять миллионов (!) солдат, моряков и летчиков пали в ходе ПМВ на поле боя. Втрое больше оставила она после себя молодых калек. Столько разбитых семей, столько исковерканных жизней. Добавьте к этому пять миллионов гражданских, погибших от тягот оккупации, от бомбежек, да что там, просто от голода. Уже в 1915 году зарегистрировано было в Германии 88, 232 голодных смертей, в 1916-м — 121,114. Голодные бунты перестали быть редкостью. Что поделаешь? Блокада. Не забудьте и побочные следствия ПМВ: геноцид армян в !915-м в Турции и несчитанное число умерших от «испанки», смертельного гриппа, тоже зачатого ПМВ.

Такова оказалсь цена той безыдейной «войны народов».

КАССАНДРЫ

Нельзя сказать, что никто не предвидел этого кошмара. Первым был Уинстон Черчилль, совсем еще тогда молодой, но уже имевший за спиной опыт войны в Индии, в Судане и в Южной Африке, парламентарий. «Войны народов, — предупредил он 13 мая 1901 года Палату общин, — не похожи на войны королей». И «кончаются они тотальным разгромом побежденных и едва ли менее опасным истощением победителей». А предстоит Европе именно война народов.

Если вспомнить, что в той же битве при Седане в 1870 году, в которой капитулировал Наполеон III и которую столько десятилетий не могли простить Германии французы, пало шесть тысяч (!) человек с обеих сторон и этим в общем-то ограничились потери во франко-прусской войне на поле боя, начинаешь понимать, с какой зловещей точностью предсказал ужас грядущей «войны народов» Черчилль. И насколько прав был Август Бебель, когда под громовой хохот в Рейхстгаге заявил, что европейская война закончится революцией.

Но кто, когда слушал Кассандр?

«ЕВРОПА СОШЛА С УМА»

Когда известный полярный исследователь Эрнст Шаклтон после двух лет изоляции во льдах Антарктики, добрался, наконец, в 1916 году до твердой почвы, он первым делом спросил, чем кончилась заварушка, начавшаяся в дни его отъезда, Ответ был такой: «похоже, она никогда не кончится,. Европа сошла с ума».

Многие и впрямь сходили с ума. 28 июля того же года юный пехотинец Джордж Ли-Маллори описал родителям свой вчерашний полузатопленный окоп под Верденом: «Рядом плавали трупы, слышны были стоны умирающих, и никто не мог им помочь, потому что нельзя было поднять голову над бруствером, огонь ураганный. Не представляю, как я смогу жить после этого». Другие отчаянно искали смысла в том, в чем его не было. И, представьте, находили.

Лейтенант Гарольд Макмиллан (будущий премьер-министр) писал матери уже в 1915-м, что его солдаты не вынесли бы напряжения этой войны, «если б не верили, что это не бессмысленная бойня, а крестовый поход — чтоб навсегда покончить с войнами». Вот эта мысль и призвана была играть роль своего рода «заменителя» (substitute) cмысла, если хотите, идеологии ПМВ. Она помогла многим не сойти с ума.

Нет спора, «заменитель» был слабый. Он не остановил предказанную Бебелем революцию — ни в России, ни в Германии. И подтвердил пророчество Черчилля об «опасном истощении победителей» тоже. Но главное, оказался он ложным: уже 21 год спустя, не успели зажить раны, потрясла Европу новая, еще более кровопролитная война.

Но — вот сюрприз! — та вторая мировая война не породила революций и, в отличие от ПМВ, не сводила людей с ума. Она не была геополитической бойней, напротив, полна была смысла эта первая в истории «война за идею», за великую идею свободы. И осталась она в истории как легендарная победа сил Добра над силами Зла, как светская версия Евангелия от Иоанна. А ПМВ что ж, так и запомнилась она величайшей геополитической катастрофой, бессмысленной, как все стихийные бедствия, подобной, допустим, библейскому Потопу…

СПОР О НАСЛЕДСТВЕ ПМВ

Я понимаю, что многие не согласятся со столь категоричным суждением. Оппоненты могут сослаться на то, что разрушила все-таки ПМВ четыре европейские империи, Российскую, Оттоманскую, Австро-Венгерскую и Германскую и подарила независимость многим народам. Могут даже на то, что в Сараево до самого распада сербской мини-империи, известной под именем Югославии, стоял монумент Гавриле Принципу, одному из шести террористов, отряженных сербской контрразведкой для убийства кронпринца Франца Фердинанда. Гавриле повезло: он спровоцировал ПМВ.

Что ж, кому-кому, а сербам, казалось, было, что праздновать. Развалив с помощью России своего извечного врага, Двойственную империю, они создали именно то, чего, как мы помним, боялся начальник ее Генерального штаба Конрад фон Гетцендорф, — свою мини-империю. Только и для них кончилось, как мы знаем, наследство ПМВ плохо. Кончилось распадом Югославии, а когда «собиратель сербского мира» Милошевич попытался воссоздать империю силой, — и вовсе постыдным провалом.

Сошлются, быть может, оппоненты на независимость Литвы, Латвии, Эстонии, Венгрии, Чехословакии и Польши, образовавшихся в результате распада Российской и Двойственной империй. Так и тут все было совсем неоднозначно. И не исключено, что горько пожалели о распаде Двойственной империи Венгрия и Чехословакия, когда вместе с Польшей оказались сателлитами «второй» Российской империи, которая и сама была. как мы помним, порождением ПМВ. Особенно Венгрия в 1956 и Чехословакия в 1968. О прибалтийских государствах я уже и не говорю, они просто аннексированы были этой «второй» империей.

В том и состоит третий урок ПМВ, что все ее наследство оказалось неустойчивым, зыбким, обманчивым. Начиная с мира в Европе, который зашатался задолго до Мюнхена, едва предшественник «балканского мясника» Гитлер выступил в роли «собирателя германского мира». Тем более, что и сама гитлеровская Германия тоже ведь была косвенным порождением ПМВ…

НЕМНОГО ТЕОРИИ

Осталось нам лишь сравнить уроки двух столь разных мировых войн и выяснить, что дает нам эта удивительная разница для прогноза о будущем. И тут, хоть «теория, друг мой, сера», как уверял Фауста Мефистофель (и был прав, конечно), но без теории нам не обойтись. Придется читателю немножко поскучать. В конце концов фактов он уже получил воз и маленькую тележку. А без теоретического осмысления актуальные уроки эти повиснут в воздухе.

Тогда как ПМВ была войной безыдейной, во второй мировой представлены были целых три идеологии. Одна сторона воевала в ней под знаменами двух универсальных идеологий — либеральной и социалистической, — другая под знаменем националистической, чья привлекательнось (appeal) не могла по определению выйти за пределы нации.

Даже ближайшие союзники, страны «оси», не торопились в решающий час помочь партнеру. Они ведь могли без особого труда добить СССР, если когда немцы подходили к Москве, ударили бы с востока. Сибирские дивизии, которые спасли Москву, увязли бы в этом случае в восточной войне.

Но даже поражение СССР не изменило бы результата второй мировой. Не удержала бы Германия своих гигантских завоеваний, рухнула под их тяжестью. Короче, при любых обстоятельствах национализм обрек Германию на неминуемое поражение.

То же самое относится и к сектантскому фундаментализму. Никто, даже Аль Каеда, не поможет в решающий час новоявленному Исламскому государству во главе со самозванным халифом аль Багдади, объявившему себя «собирателем суннитского мира» (еще один «собиратель»). Тем более, что бросил он вызов единственной сегодня универсальной идеологии. Халифат оказался в ситуации Германии и обречен, сколько бы локальных побед он еще не одержал.

Вот к чему подвели нас теоретические итоги сравнения двух мировых войн. Наследницей второй мировой под знаменем универсальной идеологии оказалась Европа. А наследников ПМВ осталось в мире лишь два: Халифат да путинская Россия, хотя и тот и другая пытаются присвоить националистическую идеологию второй мировой. Это, однако, исход изменить, как мы видели, не может. Обречены наследники ПМВ на судьбу Германии. Таков, похоже, актуальный урок сравнения двух мировых войн.

Автор: Александр Янов, ДИЛЕТАНТ