Первый таллий в СССР, гибель «Чайника» и как милиция «авторитетов» развела

Истории бандитского Киева 70—90-х годов от первого замгенпрокурора Украины Сергея Винокурова. 

— Родился я в семье известного украинского журналиста, сценариста, поэта Маркияна Винокурова. Родом отец был с Волги. Дед Лаврентий, безграмотный крестьянин, ушел на Первую мировую солдатом, но за храбрость был произведен в офицеры. И ему полагался денщик, который был родом с западной Украины, а звали его Маркиян. Однажды в бою он спас деду жизнь. Вот в честь этого спасителя дед и назвал родившегося в 1925 году сына, моего отца, Маркияном. Позже дед ушел из семьи, а отец с бабушкой переехали в Киев и с тех пор жизнь отца связана с Украиной.

На момент переезда отец не знал по-украински ни слова, но позже отлично изучил язык и писал на нем. Однажды мы с ним были в гостях у Максима Рыльского, в Голосеево. И Максим Тадеевич тогда мне, мальчишке, сказал, что мало знает людей, так тонко владеющих украинским, как мой отец. Дома, с мамой, отец говорил только по-украински, потому что это был родной язык матери (родом она из Канева на Черкасщине, в школе, между прочим, сидела на одной парте с Олегом Кошевым до его перезда в Краснодон).

Когда сдали дом на Крещатике, 15, (где Пассаж) отцу дали там большую комнату. А под нами жил с женой знаменитый Тарапунька (Юрий Тимошенко). Мы, дети со всего двора, к ним ходили смотреть телевизор «Москва», единственный в доме. В этом же доме жил Николай Яковченко, знаменитейший театральный актер. Соседом был также писатель Виктор Некрасов. Дома у нас бывали Евгений Евтушенко, Иван Сосюра, баснописец Степан Олийнык, Виталий Коротич, Иван Драч… В такой обстановке я рос. Но, тем не менее, с детства мечтал стать не писателем или артистом, а юристом, причем именно следователем. Тому была причина…

— Какая же?

— Однажды из Москвы к нам приехал Лев Романович Шейнин, именитый следователь (вел дело о гибели Кирова, был начальником Следственной части Прокуратуры СССР, автор знаменитых «Записок следователя»). Приехал он, чтобы помочь отцу в написании сценария, касавшегося правоохранительной тематики. У нас к тому времени была уже своя квартира и мама как-то предложила Шейнину не мотаться из гостиницы к нам и обратно (они с отцом работали вечерами), а пожить у нас. Лев Романович согласился и жил несколько месяцев. Днем он общался со мной, много рассказывал. Думаю, я один из первых узнал такие подробности по делу Кирова, о которых потом нигде не было написано… Вот тогда я и решил твердо — буду следователем прокуратуры, когда вырасту (а мне было лет 15)! И мнения своего так и не поменял. Шейнин также научил меня скорочтению, натренировал здорово мою память, я мог целые страницы, раз прочитав, наизусть воспроизвести (я студентом даже пари на бутылку вина заключал и всегда выигрывал).

— И потом вы много лет были следователем, как Шейнин…

— Да. После работы следователем Днепровской райпрокуратуры Киева я был назначен старшим следователем по особо важным делам горпрокуратуры Киева. И до 1980 года практически все убийства в Киеве довелось раскрывать мне. В этот же период я расследовал и дело о перестрелке между киевскими мясниками и «каталами», в ходе которого был задержан и сел на несколько лет небезызвестный (особенно впоследствии) Сева Могилевич. Вы об этом писали…

С тех времен запомнилось, например, дело некоего Добровольского-Жидкова, сутенера, убийцы и садиста. Он организовал в Киеве такой «походный» публичный дом — летом на Днепре ставили палатки, и 8-10 девиц там «обслуживали» клиентов. Но самое поганое, что тех, у кого были с собой относительно большие деньги, Добровольский убивал. Таких жертв было несколько. Стали искать убийцу, оказалось, есть подобный «почерк» и в других городах Союза. Но сложность поначалу заключалась в том, что Добровольский считался… умершим! Он заменил плиту на одном из кладбищ, поставил там камень со своим портретом, все это сфотографировал и разослал родне. Все считали его умершим, а он женился и жил под фамилией жены — Жидков. Дело было сложное, приходилось даже продлевать сроки…

Потом, когда Жидкова разоблачили, мы выяснили такую деталь, характеризующие «нравы» в банде — проститутки рассказали. Как-то главарь приказал одной из них, мол, после «ласки» уведи клиента к озеру. Она так и сделала, а Добровольский подкрался сзади и ударил мужика молотком. Убил, потом утопил труп в озере. Но перед этим, рассказали девицы, задержался на берегу возле тела, что-то делал. Потом подошел к костру, возле которого мясцом перекусывали девицы. Они глянули, а у него из ширинки свисает, извините, член! Девицы: мол, ты чего, убери! Он: раз – и оторвал! Девки чуть в обморок не упали… А оказалось, что часть тела он отрезал у жертвы и сунул к себе в ширинку… Потом, кстати, мы этот отрезанный фрагмент там и нашли, где бросил. Всего доказали Добровольскому около 10 убийств, его судили и расстреляли.

— Что еще запомнилось с тех времен?

— Однажды были убиты ножом и тупым предметом двое глухонемых, а одна слабослышащая, слепая и полунемая женщина тяжело ранена, но осталась в живых. Произошло это в киевской квартире. Раненая была единственным свидетелем убийства. Сами понимаете, что она могла заметить и, тем более, рассказать (хотя с ней работали специалисты). Тем не менее она кое-как дала понять, что убийство совершил некий Григорьев, их постоянный собутыльник. Его задержали, но доказательств того, что преступление совершил он, никаких не было (кроме невнятного мычания свидетельницы). После нескольких попыток передать дело в суд его отдали мне.

Я с Григорьевым работал чуть не сутками. И на каком-то этапе Григорьев сдался. Один на один он мне признался, мол, да, это сделал я! Потому что они, погибшие, такие-то и сякие, плохие были… Однако одного признания мало, нужны объективные доказательства. И я вспомнил, что слепая жаловалась: убийца стащил с нее кольцо. Тогда так небрежно, чтобы не спугнуть, спрашиваю Григорьева: мол, а куда ты ее кольцо-то девал? Надо бы вернуть женщине… Он отвечает, что, дескать, когда скрывался после преступления в одной «хате» на Подоле, там куда-то сунул, а потом не нашел. Наверное, там и валяется. «Покажешь?» «Да запросто…» И мы поехали в эту квартиру, пока он не опомнился. В куче мусора нашли это кольцо, которое железно привязало преступника к убийствам. Когда он через час опомнился, то от всего отказался, Но у нас была улика, от которой он отвертеться уже не мог.

Но это еще не все. Когда я заканчивал следствие, на меня пришла от Григорьева жалоба. Цель — посеять сомнение: дескать, Винокуров гад, где-то сам это кольцо добыл, подбросил и т.д. А в жалобе он написал, что я его пытал, причем путем «засовывания в задницу суковатой палки с проворачиванием ее там». Что делать, жалобу принялись проверять, опрашивали его однокамерников, провели экспертизу, простите, его задницы. Понятно, что следов «пытки» не нашли, ибо их не было. Дело пошло в суд и Григорьева приговорили к расстрелу.

До исполнения приговора он сидел в камере смертников. И однажды начальник СИЗО позвонил мне и сказал, что от Григорьева пришло письмо для меня (хотя, в принципе, от смертников уже никакая переписка не принимается). Но мы с шефом тюрьмы были в товарищеских отношениях, потому он сделал исключение. И в этом письме Григорьев извинялся за тот поклеп, который возвел на меня. После этого я решил с ним пообщаться. Хотя и это не положено, начальник СИЗО пошел мне навстречу. В камеру мы зашли с ним вдвоем. Я спросил Григорьева, зачем он меня оклеветал, ведь я его пальцем не тронул. И он ответил кратко, но емко: «Жить хотелось. Извини!».

Когда я работал в горпрокуратуре Киева старшим «важняком», произошло жуткое ЧП. В Днепровском районе первоклассники вышли в лес на урок природоведения и там пропал ребенок. Нашли, увы, лишь изнасилованный труп с ножевыми ранениями в живот. Работали круглосуточно, но раскрыли злодейство за 2 суток. Нашли другого мальчика, которого убийца испоганил и душил, но тот чудом остался живым. По его показаниям мы задержали некоего Воркина (см. фото), молодого человека, как потом оказалось, с сексуальными отклонениями. Выяснилось также, что по Союзу Воркин таких убийств совершил несколько, одно, помню,— в Сыктывкаре, пару — в поездах. Его судили и расстреляли.

— Когда-то в Киеве было очень громкое преступление — отравление детей. Говорят, именно вы его и раскрывали?

— Мои подчиненные, я руководил. Действительно, в начале 80-х в одной из школ Минского района отравились дети, очень серьезно. Доставили их в больницу, но, увы, трое умерли, остальные (еще пятеро) были в тяжелом состоянии. Облысели, в муках тоже погибали… Город буквально стоял на ушах — такое ЧП! Была создана мощная следственная группа, медики спасали детей, но никто не знал, чем они отравлены, потому не было толкового противоядия. Эксперты не давали заключение, что за яд. Единственное, установили, что отравились в обед, гречневым супом.

Подозрение пало сразу, понятное дело, на повара. Но доказательств, да и причин для отравления, не было. Но когда мы отрабатывали его связи, выяснили, что у повара были неприязненные отношения со школьной уборщицей, некой Иванютиной. Стали работать с ней, но она, понятно, свою причастность отрицала, мол, какой суп, я убирала помещения — и все. Сделали у нее обыск — ничего подозрительного не нашли. Уже вышли из квартиры, и тут я (тогда прокурор Минского района), говорю начальнику районного розыска: «Слушай, у меня ощущение, что мы что-то забыли. Вот мы, по-моему, не посмотрели за шторой внимательно. А вдруг?»

Оперативник засомневался в моих словах, но все же вернулся в квартиру, глянул за штору. И обнаружил там какую-то небольшую, но очень тяжелую баночку. Мы вернули в квартиру понятых, изъяли баночку, отдали на экспертизу. И установили, что в баночке был… таллий! (Это было, кстати, первое зафиксированное отравление таллием в СССР). И признаки этого вещества совпали с теми, которые были обнаружены в организме отравленных детей. Это спасло жизнь остальным детям, потому что медики уже знали, с чем бороться.

Разумеется, мы тут же задержали Иванютину и она призналась, что хотела отравить повара. Более того, оказалось, что она травила народ этим ядом уже более 10 лет! Начала еще в Средней Азии, где когда-то жила. У нее умерли при загадочных обстоятельствах трое мужей, погибали соседи, но никто ничего не заподозрил. Ну, умерли, да и все… Найти следы таллия в организме погибших никто не смог (да не особенно и искали). Почувствовав безнаказанность, Иванютина применяла яд все чаще. Погибали не только люди, но и животные (травила свиней, кур у соседей). Завербовалась поварихой в экспедицию — там погибли люди (кстати, в одной из таких экспедиций она раньше и разжилась таллием, заметив, что случайно клевавшие его птицы погибли). Словом, как только у Иванютиной появлялись враги, настоящие или вымышленные — она их тут же травила.

Всего следствие ей доказало 13 убийств. Когда «дело Иванютиной» приобрело всесоюзный масштаб мы его передали старшему следователю-«важняку» Прокуратуры УССР Алексею Баганцу (впоследствии замгенпрокурора Украины, ныне — прокурору Львовской области). В итоге Иванютину (а было ей тогда около 50 лет) приговорили к расстрелу.

— С какими криминальными «авторитетами» приходилось сталкиваться?

— В конце 1993 года в Киеве был убит некий Полищук по кличке Чайник. В свое время он в звании майора был адъютантом командующего Киевским военным округом генерала Бориса Громова (ныне губернатора Московской области). А вообще он — сын ответственного работника Киевского горисполкома. Когда начался развал Союза (конец 80-х — начало 90-х), Полищук уволился в запас. С ним ушел из армии еще парень из штаба округа, вдвоем они создали свой бизнес. А поскольку весь бизнес тогда был «черный» (читай — криминальный), нужно было силовое прикрытие.

Чайник создал боевую единицу, а бригадиром взял ставшего позже видным «авторитетом» Прыща. Но на определенном этапе между Чайником и Прыщом произошла ссора: Чайник считал, что надо уже вести «белый» бизнес, это выгоднее, Прыщ же якобы отстаивал криминальные подходы. Ситуация обострилась настолько, что как-то ко мне зашел начальник райотдела милиции и рассказал, что есть оперативная информация — Чайника могут «завалить».

Я попытался поговорить на эту тему с самим Полищуком и пригласил его к себе. Пришел он, помню, в шикарном зеленом адидасовском костюме, козырный такой… От моих предостережений отмахнулся, мол, не учите меня жить. У меня, дескать, своя охрана, все схвачено… И мы распрощались. Только я пришел после этого домой, как мне сообщают: рядом произошло убийство. Я пошел туда пешком, издали вижу, лежит труп. Это оказался Чайник… Стали расследовать, получили информацию, что угрозы Чайнику шли из окружения Прыща. Принялись искать последнего, но он скрылся. Дошли также до нас слухи, что окружение Чайника собирается отомстить Прыщу. Узнал об этом и сам Прыщ…

Сижу я как-то на работе, докладывают — звонит Прыщ. Слушаю! Говорит: мол, боюсь, могут убить, хочу вам лично сдаться. Но в таком месте, чтобы на километр было все видно, чтобы исключить засаду… Ну, это слишком большая честь для Прыща была, чтобы его ловил лично прокурор района, потому я поручил их встречу оперативнику. И Прыщ сдался, заверив меня, что убийство Чайника — не его работа (хотя сомнения у нас остались). Вскоре я ушел работать в прокуратуру Киева, за этим делом следить перестал. Насколько знаю, Прыщ вскоре вышел на свободу, но позже и самого его пуля настигла…

Еще одна история произошла в середине 90-х, связана она с киевским криминальным «авторитетом» «Москвой». Тогда бросили гранату в столичного чиновника и по подозрению в организации этого преступления упомянутого «авторитета» арестовали, я лично подписывал ордер. А брал его один из замначальников УБОП Киева. Через какое-то время мы получаем информацию: якобы «авторитет» передал на волю записку, в которой приказал… убрать этого опера, ибо считал его главным виновником своего ареста. Но кто получил этот приказ, мы не знали (в Киеве тогда было 22 преступные группы).

Тогда генерал Николай Поддубный, в то время начальник киевской милиции, попросил, чтобы я пришел к нему в главк в форме (я исполнял обязанности прокурора Киева). Я удивился, но пришел. А Поддубный собрал в одной комнате всех криминальных лидеров столицы. И говорит им: вот прокурор города, мы с ним знаем, что кто-то из вас получил команду убрать такого-то. Я спрашиваю: кто? Бандиты завозмущались, помню, вскочил Рыбка, кричит, мол, начальники, что вы нас из-за такой ерунды собрали, ничего мы не знаем… Поддубный ему — сядь! И продолжил: вот, смотрите, я кладу в фуражку 22 бумажки с вашими фамилиями, вытяну три — если наш человек погибнет, эти трое будут ликвидированы! Мы не знаем, кто будет исполнителем, потому — случайный выбор. Бандиты приуныли, потому что понять, шутит Поддубный или нет, не мог никто и никогда… Конечно, это был блеф, но я промолчал, что могло быть воспринято, как согласие. Через несколько часов мы получили информацию — заказ снят! Оперативник остался жив-здоров…

Иногда раскрывать преступление удавалось случайно. Однажды нашли убитую женщину, со следами диких издевательств. В частности, на теле обнаружили странный след, вроде как оставленный металлической «звездочкой». Возможно, действовали бутылкой с пробкой… В следственной бригаде тогда работал сотрудник угрозыска Рощин, бывший чемпион по боксу. Он и раскрыл. Было так: мы выходили из райотдела после очередного совещания, а туда уже милиция от отчаяния (толковых версий не было) стала таскать кого угодно и проверять — бомжей, алкашей… И вот ведут парня по фамилии Воробьев. Рощин случайно столкнулся с ним на пороге, обозлился и просто так говорит ему: «Ты, такой-сякой, зачем издевался над женщиной, бутылку засовывал?» А тот вдруг отвечает: да я, мол, не хотел, так вышло… Мы все онемели — признался! Так и раскрыли.

— Как проводите досуг, есть ли хобби, любите ли застолья?

— В молодости много играл в футбол, причем до 32 лет был «подставой» во многих киевских командах — тогда за игру платили 40 рублей. На охоте не был ни разу, рыбалка — редко. Люблю книги, шахматы, театр. Из спиртного предпочитаю шампанское-брют (когда-то приучил его пить Жак Ширак, тогда еще мэр Парижа), но могу выпить и 100 граммов хорошей водки. Пиво люблю, но избегаю из-за диеты, разве что бокал в неделю. По выходным с удовольствием езжу за рулем.

ЖЕНА – ПРЕПОДАВАТЕЛЬ, СЫН – СУДЬЯ. Сергей Маркиянович Винокуров родился в 1948 году в Белгород-Днестровске Одесской области. Закончил юрфак КГУ, работал следователем, прокурором района, первым зампрокурора Киева, замгенпрокурора и первым замгенпрокурора (по сей день). Заслуженный юрист, почетный работник прокуратуры, кавалер ордена «За заслуги» 3 и 2 степени. Государственный советник юстции первого ранга (аналог армейского генерал-полковника). По роду деятельности отвечает за кадровую политику ГПУ, оргработу и взаимодействие с парламентом. Женат, супруга — доцент, преподает на юрфаке КГУ. Сын Константин — судья Киевского окружного админсуда.

Александр Корчинский, Сегодня

You may also like...