Оскал кризиса. Старушки-процентщицы поднимают головы. Раскольниковы поднимают топоры
…На сцену выходят гадкие, простоволосые ростовщицы с волосами, смазанными маслом. Копят в своих паучьих углах пенсию. На спрос и предложение… Их бизнес полукриминален: как выколачивать проценты, если не иметь связей с бандитами? Их ненавидят все: за «счетчик», за немыслимые, невиданные (монополия-с!) проценты; да что там – просто за то, что у них есть деньги! Раскольниковы точат топоры…
Татьяна Митрофановна Ячменева. Бухгалтерша на пенсии ссужала деньги в долг под проценты. Фото программы «Человек и закон».
За последние два года в стране произошло уже пять преступлений, будто списанных с романа Достоевского «Преступление и наказание» [видео]
«В начале июля, в чрезвычайно жаркое время, под вечер, один молодой человек вышел из своей каморки, которую нанимал от жильцов в С-м переулке, на улицу и медленно, как бы в нерешимости, отправился к К-ну мосту»*.
Слова, знакомые всем со школьного детства.
…Именно так все и было. Разве что события происходили не в пыльную петербургскую жару с ее особенной, нестерпимой вонью из распивочных, духотой и толкотней, а в конце грязно-талого, изгаженного собаками марта (прошлого года) в провинциальной Россоши.
Райцентре Воронежской области – а ежели говорить на старый лад, уездный город Воронежской губернии.
Еще одно уточнение: вышел юноша не из съемной каморки под кровлей, более напоминающей шкаф, чем квартиру, и вообще не из дома, а с работы: оптовой базы, где подвизался грузчиком.
Ну и еще (все-таки двадцать первый век!) он не шел пешком, а ехал – пусть и на гремящей, как ведро, «копейке».
Но в остальном – все, как задумал Федор Михайлович Достоевский. Был именно непоздний вечер (около пяти), и наш герой был именно так же молод, как персонаж бессмертного романа: двадцать три года.
И звали его звучно, с перекатами буквы «р»: Денис Юрьевич Красноруцкий.
Вслушайтесь: это же почти Родион Романович Раскольников.
* Далее цитаты из романа «Преступление и наказание» мы будем отмечать курсивом, но для удобства чтения более не станем заключать их в кавычки.
Часть первая
УДАР ПО ГОЛОВЕ
В машине у нашего Раскольникова был мешок фуража (кормового зерна) – плата в качестве процентов по долгу, ибо юноша был должен, должен местной процентщице Митрофановне. (Ячменева Татьяна Митрофановна, восьмидесяти двух лет, занимает в нашей истории место петербургской чиновницы Алены Ивановны, причем, как вы убедитесь, по праву. – Авт.)
С замиранием сердца и нервной дрожью шел юноша к одноэтажному деревянному дому серого цвета. Кстати, он был замечательно хорош собою… Темно-рус, ростом выше среднего, тонок и строен (кто не верит в такие совпадения, смотрите видео: портрет убийцы Федор Михайлович Достоевский выписал гениально).
Стукнул в ворота: звонков, даже дребезжащих, в Россоши не держат. Старуха оглядела пришедшего сквозь щелку…
Это была крошечная, сухонькая старушонка. На ее тонкой и длинной шее, похожей на куриную ногу, было наверчено какое-то фланелевое тряпье, а на плечах болталась вся истрепанная и пожелтелая одежонка (позже, когда труп выловили из водоема, с него, по меткому выражению руководителя местного следственного отдела Ларисы Грибановой, сняли «сто платков, сто чулков»: на жертве вот именно что были просто накручены тряпки; все грязное, вонючее, полуистлевшее).
– Открыла ворота, сказала: «Ставь мешок сюда», – рассказывает наш герой на камеру (так называемая проверка показаний на местности. – Авт.); чеканный профиль не портит даже страх. – Сколько к ней ездил – никогда дальше ворот не пускала. Сказала: «Денис, ты едь, где мы с тобой всегда…»
Встречалась Татьяна Митрофановна с клиентами в донельзя загаженном лесочке перед домом: с одной стороны – гаражи, с другой – помойка.
Там все и вышло.
Татьяна Митрофановна Ячменева. Бухгалтерша на пенсии ссужала деньги в долг под проценты. Фото программы «Человек и закон».
Денис стал просить об отсрочке. Он взял 5 тысяч рублей под десять процентов в месяц (мешок фуража – 500 рублей) и не мог возвратить. Бабка рассвирепела.
– Стала угрожать: «В милицию пойду, а еще вызову людей, убьют твою жену и сына…»
Последнее слово и стало для бабки роковым. В армии – Красноруцкий рассказывал потом об этом розыскникам – ему что-то там повредили (или он думал, что повредили), и парень долгое время считал, что не может иметь детей. И потому, когда девушка Дениса вдруг забеременела, радости не было предела: молодые сразу побежали регистрироваться (деньги на свадьбу занимали у той же процентщицы). Так что сын, можно сказать, у Красноруцкого был выстраданный…
Бабка ударила первой – палкой-клюкой; попала по руке. Рука дернулась в ответ – старуха отлетела, ударилась головой о сучок, торчавший из дерева. Удар пришелся в самое темя. Кровь хлынула, как из опрокинутого стакана… В мертвой руке бабка все еще держала палку (как у Достоевского – фальшивый заклад)…
В шоке убийца погрузил тело в машину, привез на заброшенный карьер, проволокой примотал к поясу насос, мотавшийся в машине, и спихнул в воду. Достал из багажника бутылку водки, отхлебнул…
Когда он добрался до дома, пот шел из него каплями, шея была вся смочена. «Ишь нарезался!» – крикнул кто-то ему.
…Желая сразу и окончательно объясниться с читателем по главному щекотливому вопросу, прямо признаем: мы не шарлатаны и ясно видим главное различие ситуации, произошедшей въяве и выдуманной в девятнадцатом веке великим писателем. Родион Романович Раскольников совершил преступление «для себя», для того, чтобы понять, принадлежит он к великим людям, которым закон не писан, или к серой богобоязненной массе, ТВАРЬ ОН ДРОЖАЩАЯ ИЛИ ПРАВО ИМЕЕТ.
А жалкая его копия Денис Красноруцкий сделал то же, сам того не желая, спонтанно. Как будто его кто-то взял за руку и потянул за собой, неотразимо, слепо, с неестественной силой, без возражений. Точно он попал клочком одежды в колесо машины, и его начало в нее втягивать.
Ее дом.
Часть вторая
ПАУЧИХА
Труп тащили к берегу лодкой. На «неопознанное тело», всплывшее в камышах, выехали начальник криминальной милиции Россоши Иван Моргун, начальник уголовного розыска Сергей Грузин, следователь прокуратуры Григорий Сысоев и старший оперуполномоченный Сергей Глотов.
Из-за чудовищной одежды служивые даже не поняли сначала, кого нашли: решили, это утонувший рыбак, потом, что здесь кончила жизнь бездомная, бомжиха.
И только самый опытный, Иван Николаевич Моргун, едва бросив взгляд на ярко-красную от ледяной воды личность, сразу предрек:
– Пропавшая та, Ячменева. Теперь убийц ищите.
Искали, вы удивитесь, точно так же, как полтораста лет назад, – через расписки. Поехали к старухе, изъяли ее «бухгалтерию»: долговые обязательства горожан («Я, такой-то такой-то, беру под проценты…») и пять томов дневниковых записей.
Общие тетради, донельзя засаленные, уляпанные пятнами и засиженные мухами.
«Встретиться с Т. Сказать: «Долг был до 5 марта». Если не отдаст – объявить, что процент увеличен с пяти до пятнадцати». И тут же вкривь, другой пастой о том, что спросить у врача в поликлинике, и тут же – как готовить голубцы…
Но блюстителей порядка потрясла не неряшливость ежедневника. А МАСШТАБ деятельности 82-летней бабки, зимой и летом не снимавшей преющие валенки и вечно жалующейся то на ноги, то на поясницу.
20 лет правильной банковской деятельности – с 80-х годов прошлого века, когда бабка переехала в Россошь из другой области! Полтораста заемщиков: у нее перехватывала деньги вся улица, многие не по одному разу! Суммы – до ста, двухсот тысяч рублей!
Еще больше потрясала подлость.
Сыскари нашли женщину, которая взяла у Ячменевой 2 тысячи рублей (под 20 ежемесячных процентов), а через год отдала ДВЕНАДЦАТЬ.
Что?! Но это же абсурд?!
«Нет, – объясняла эта самая Татьяна Липина, – она же брала процент на процент. Не понимаете? Ну я заняла 2 тысячи, двадцать процентов от них – 400 рублей. Следующий месяц Митрофановна берет проценты уже с двух тысяч четырехсот, и так дальше».
И вышло пятьсот процентов годовых!
Чтобы рассчитаться с этой как на дрожжах, ниоткуда выросшей суммой, Татьяна Ивановна продала дом (дело было в 90-е годы. – Авт.).
Липина хотя бы знала, на что шла, – другим бабка правил игры не объявляла вовсе. «Ты, Митрофановна, хоть бы предупредила человека», – совестили соседи. «Ничего, – потирала старушонка сухонькие ладошки, – пусть процент сначала набежит побольше…»
Попавшихся в ловушку терроризировала звонками, била клюкой, угрожала бандитами, а то и просто подавала в суд!
И он всегда принимал решения в пользу Ячменевой: у нее ведь на руках были расписки. Таких исков за годы было несколько штук…
Один иск лежит там и теперь, даром что Митрофановны нет в живых.
Люди, неспособные вернуть долг, попадали в рабство к паучихе. Ячменева звонила с их телефона, у них проводила встречи с клиентами. Постоянно использовала должников в огороде (бабка жила вдвоем с безногим сыном-инвалидом, которому из своих денег никогда не покупала даже буханку хлеба)…
В том же рабстве, кстати уж сказать, мыкались и родители нашего героя Дениса Красноруцкого. Не в силах расплатиться за свадьбу сына, они бесконечно задабривали Митрофановну фуражом, картошкой, мясцом.
А еще одна женщина, Рогозина Ирина, вроде бы сполна расплатилась (взяла 60 тысяч рублей, отдала 125 тысяч), но бабка, угрожая смертью близких, вынудила ее написать еще одну расписку: на 82 тысячи.
За что?!
Митрофановна объяснила: за моральный вред.
Да в чем же он?!
А в том, что Рогозина заплатила не сразу, а вынудила процентщицу ждать…
Абсурд?
Но именно этот иск сейчас лежит в райсуде. Бабкины наследники решили денежки получить…
Немудрено, что многие заемщики просто бежали на Украину – благо граница в пятнадцати километрах…
Ненавидели бабку, конечно, люто («Очень плохая женщина была», – говорят про покойницу). Почему же пользовались?
Деваться было некуда. Никто, кроме Митрофановны, не даст, как ни проси…
Не праздный вопрос: откуда бабка взяла первоначальный капитал, который стала ссужать людям? Ответ: неизвестно. Видимо, скопила. До пенсии она была главбухом крупного сельхозпредприятия.
…После смерти на книжке у старухи, от которой пахло и которую на улице легко принимали за нищенку, осталось 600 тысяч рублей.
Да, вы не ослышались: капиталы свои бабка-процентщица хранила не в укладке под кроватью, а в Сбербанке.
То есть снова точно по Достоевскому. Красноруцкий и ограбить-то не сумел, только и сумел, что убить!
Часть третья
СЫСК
– Убил непременно закладчик!
– Непременно закладчик! Порфирий мыслей своих не выдает, а закладчиков допрашивает.
– Откуда он их берет?
– Иных имена были на обертках вещей записаны, а иные и сами пришли, как прослышали…
Порфирия Петровича – следователя, в одиночку разгадавшего психологию убийства коллежской секретарши и поставившего Раскольникову ультиматум – идти с повинной, – в этом россошанском деле, конечно, не было.
То есть он был, но коллективный.
По должникам убиенной Митрофановны бегал весь штат службы участковых инспекторов и все оперуполномоченные розыска – шесть десятков человек.
В числе прочих опрашивали некую «Ковтун Е. М.», записанную у бабки лиловыми чернилами на пятнадцатой странице.
Служивый явился, стал задавать женщине дежурные вопросы, а та возьми и скажи: «Я-то брала – мы с Митрофановной договорились, а вот сын мой еще брал, Денис…»
Поехали к Красноруцкому, а тот, наоборот, о своем долге молчит. Подозрительно…
Мелочи, мелочи – главное! Вот эти-то мелочи и губят всегда и все…
Вызвали в милицию. Не повесткой – вдвое сложенной серой бумажкой, запечатанной бутылочным сургучом, а просто забрали с работы…
– Он сначала – в полный отказ, – докладывает старший оперуполномоченный Сергей Глотов, – не брал, и все; вспыльчивость свою показывал. А мы ему – факты: вот, мать же говорит. Что, везти ее сюда, очную ставку делать, кто из вас двоих врет? Не выдержал… «Брал», – говорит. И сразу осунулся весь…
Денис Красноруцкий показывает место преступления. На следствии его, не сговариваясь, звали Раскольниковым.
– Буйный молодой человек, – смешливо рассказывали другие сыскари, – кричал: «Я очень раскаиваюсь в содеянном! Очень не хочу идти в тюрьму, не хочу жить!» – так что с ним все время приходилось сидеть: боялись, чтобы в окошко не выпрыгнул…
Раскольников еще – помните? – на допросах изо всей силы стучал по столу кулаком: «Не позволю-с!»
Когда Красноруцкого выводили из суда с избрания меры пресечения (суд дал арест), к парню кинулась мать.
– Денисочка! – исступленно вопила она. – Да зачем же ты все на себя взял?!
– Мама, – убежденно ответил парень, – это Я убил!
Часть четвертая
ОБЩЕСТВЕННАЯ СИМПАТИЯ
Знаете, что поражает в этом уездном уголовном деле?
Не то, что Красноруцкий, как Раскольников, оказался инфантильным бездельником (тот, литературный, месяц валялся на диване, проедая пенсион, присылаемый нищей матерью из провинции, и этот, настоящий, не думал ни о необходимости платить долг, ни об обязанности кормить сына: на работу устроился только перед самым убийством, а до того кормился от родителей).
И не то, что Красноруцкий через четыре дня после убедительного «Я убил!» наглухо отказался от показаний, заняв чисто раскольниковскую позицию: «Мне ни за что не стыдно».
Он строго судил себя, и ожесточенная совесть его не нашла никакой особенно ужасной вины его в прошедшем.
– Преступление? Какое преступление? – вскричал он вдруг в каком-то внезапном бешенстве. – То, что я убил гадкую, зловредную вошь, старушонку, процентщицу, никому не нужную, которую убить – сорок грехов простят, которая из бедных сок высасывала, и это-то преступление? Не думаю я о нем и смывать его не думаю…
И даже не то, что родители Красноруцкого повели себя в этой истории, как форменная Пульхерия Александровна (мамаша Родиона Романовича). И алиби ложное сыну фабриковали, и свои показания меняли…
Все это не так удивительно, как настроение, с которым общество встретило уголовный процесс.
О «Преступлении и наказании» Достоевского слишком известен любопытный факт: при прочтении этого произведения симпатия читателя непременно отдается убивцу, душегубу, а вовсе не зарубленным топором жертвам и даже не полусвятой девице Соне Мармеладовой (по какой причине я, например, резко против изучения этого произведения в средней школе. – Авт.).
Так вот: в Россоши случилось… то же самое.
Евгений Куриленко, замруководителя межрайонного Россошанского следственного отдела при прокуратуре:
– С моральной точки зрения обвиняемый в большей степени положительный персонаж, чем жертва. Нормальный молодой человек нашего времени. С работой не получилось, а так этой ситуации могло не быть…
«Расколовший» убийцу оперативный сотрудник Сергей Глотов:
– Бабушку ведь тоже ничего не оправдывает. В таком возрасте и бухгалтэрию вела (в этой провинции говорят «бухгалтЭрия» и слово это произносят с укоризной. – Авт.). Ей бы внукам деньги раздать, а она – эх… Жажда наживы…
Сотрудники органов – все – очень переживали, что Денис ушел в «несознанку»: расскажи он судебным психиатрам все, в чем признался сыскарям (про армию, про травму, про чудом родившегося сына), ему бы наверняка поставили «аффект» и срок был бы меньше.
– К преступнику всегда относишься как к человеку, – говорит Куриленко.
Ну, это уже вылитый Порфирий Петрович. Тот прямо говорил Раскольникову: «Познав вас, почувствовал к вам привязанность. Но – права не имею больше отсрочивать; посажу-с…»
Даже родная внучка убитой (!) вначале прониклась к убийце симпатией:
– Думаю, молодой парень по дурости попал, пропадет ни за что…
Изменила девушка свое мнение после того, как Красноруцкий сказал на суде о ее отце (том самом безногом инвалиде): «А этого дебила еще камнем по башке надо было треснуть…»
Приговор, однако ж, оказался милостивее, чем можно было ожидать, судя по совершенному преступлению. Все странные и особенные обстоятельства дела были приняты во внимание. Одним словом, кончилось тем, что преступник присужден был к заключению на срок всего только восемь лет.
Имеем дело с новым явлением?
Было бы легко отнестись к истории в городе Россошь, как к уездному анекдоту: жизнь, мол, нарисовала копию «Преступления и наказания» и даже убийце присудили ровно такой срок, как в романе; видно, судья зачиталась Достоевским на ночь.
Но как быть с тем, что преступление, произошедшее в Воронежской области, не единственное?
Судите сами.
Зима 2007 года, Бийск Алтайского края – пара заемщиков, юноша и девушка, пили с бабушкой-процентщицей да тут же и пристукнули ее поленом. И еще неделю ходили есть старухины припасы.
Сентябрь 2007 года, Копейск, Челябинская область – 25-летний гаишник Алексей Суюла зверски зарезал 29-летнюю процентщицу Ольгу Сафронову – он должен был ей 500 тысяч рублей, нанес тридцать ножевых ранений в голову, тело, руки. Убийце дали 15 лет.
Сентябрь 2008 года – в поселке Нагайбакский под Магнитогорском убита 74-летняя процентщица Лидия Коробейникова: зарублена топором по голове, в спине – огнестрельное ранение. В доме оказалось около миллиона рублей – убийца не нашел тайник.
Ноябрь 2008 года – в Кемерове таксист-наркоман зарезал 50-летнюю женщину, которая давала в долг под проценты: та поставила должника на «счетчик», он ударил кухонным ножом…
Мы, по-видимому, столкнулись с новым социальным явлением.
Подавляющему большинству граждан страны – таксистам, гаишникам, пенсионерам, да мало ли еще кому – восьмидесяти процентам жителей! – банковские кредиты недоступны.
А деньги бывают нужны. Сын женится, или похороны, или родственник попал в милицию, надо выкупить…
И тогда на сцену выходят гадкие, простоволосые ростовщицы с волосами, смазанными маслом. Копят в своих паучьих углах пенсию. На спрос и предложение…
Их бизнес полукриминален: как выколачивать проценты, если не иметь связей с бандитами? Их ненавидят все: за «счетчик», за немыслимые, невиданные (монополия-с!) проценты, да что там – просто за то, что у них есть деньги.
Сейчас кризис.
Банки ужесточают условия кредитов. Бизнес, который, как выяснилось, без кредитов существовать не умеет, мечется в истерике. Хозяин моей гостиницы пил все три дня, пока я жила в Россоши. Чтобы обеспечить старые кредиты, он продал дачный участок и квартиру, а новые брать нечем…
В 90-е годы, до становления банковской системы, угадайте, где этот бизнесмен брал деньги…
Трудные времена вернулись.
Старушки-процентщицы поднимают головы.
Раскольниковы поднимают топоры.
Ульяна Скойбеда, Россошь Воронежской области. Фото автора, Комсомольская правда
Tweet
