Таджикистан: военное разложение

В Душанбинском аэропорту после таможенников и пограничников попадаешь к хмурому таджику с портативным ксероксом. Человек этот из МВД и представляется просто Мишей. Он копирует паспорта, расспрашивает, куда и зачем приехал, подозрительных отсеивает и направляет в министерство для более дотошного допроса. Я, понятное дело, попал в число подозрительных.

Журналист исколесил весь Таджикистан в поиске настоящих врагов президента Эмомали Рахмона. Фото: Орхан Джемаль

Миша долго переводил взгляд с фотографии в загранпаспорте, где у меня была длиннющая «ваххабитская» борода, на мою недельную щетину и зло цедил: «Ты похож на одного дагестанца, мы его вчера убили, сейчас поедем с тобой разбираться».

Разбираться совсем не хотелось: в кармане рюкзака лежал блокнот с телефонами сотрудников всевозможных таджикских спецслужб и лидеров вооруженной исламской оппозиции. Говорить, что я журналист, тоже не хотелось. Тогда шансы попасть в Раштскую зону, где вроде как начиналась война, свелись бы к нулю. Но тут Миша неожиданно подобрел. «Клади сюда тысячу и иди», — сказал он, купюра скользнула за ксерокс, я забросил рюкзак на плечо и поспешил из аэропорта.

Военное разложение

 

Жареным в Таджикистане запахло еще в августе, когда из следственного изолятора в Душанбе сбежали сразу 25 человек, обвиняемых в попытке госпереворота и свержения президента Эмомали Рахмона. На поиски беглецов кинули чекистов, милицию и армию. В сентябре колонна Минобороны попала под обстрел неподалеку от раштского райцентра Гарм. Убиты, по последним данным, 28 человек, 10 ранены, более 40 пропали без вести.

Теперь быть зачистке, репрессиям, а вскоре и гражданской войне, решили многие эксперты. Но все оказалось гораздо сложнее. В таджикском пасьянсе смешались враги настоящие и враги-призраки, исламские оппозиционеры и неумехи военные, угольный магнат и местный Осама бен Ладен. При таком раскладе режим Рахмона может просуществовать и неделю, и вечность.

ТАДЖИКСКИЙ ОСАМА

После атаки на военную колонну в Таджикистане действительно начались зачистки. В ответ на засаду в Гарме был разбомблен дом местного неформального лидера Мирзохуджи Ахмадова. Когда-то он возглавлял один из отрядов моджахедов, а после примирения в 1997 году получил должность главы ОБОПа в Раштской группе районов. Два года назад его отдел сократили, а к нему самому прислали группу захвата во главе с командиром республиканского ОМОНа Олега Захарченко. В результате главного омоновца убили, а его спутники были разоружены и отправлены восвояси.

Тогда в Душанбе решили спустить дело на тормозах. Бывшего главу ОБОПа простили, и Мирзохуджи открыто жил в Гарме, официально считаясь простым фермером. Местные жители уверяют, что он все равно ходил с вооруженной охраной, продолжал командовать милиционерами и вообще решал в районе практически все дела. После расстрела колонны его назвали одним из организаторов нападения.

Военное разложение

Роль организаторов примеривают и на Исламское движение Узбекистана, обосновавшееся в афгано-пакистанском приграничье. А секретарь республиканского Совбеза Амиркул Азимов и вовсе указывает на происки «некоторых стран». Теперь основная тема разговоров на душанбинских кухнях — русские ли это, которых перестал устраивать президент Рахмон, или узбеки, которых он разозлил, затеяв строительство грандиозной плотины на Рогунской ГЭС, которая сможет регулировать сток рек, берущих начало в горном Таджикистане, и создать тем самым проблемы для соседей.

Еще одного подозреваемого в организации засады зовут Мулло Абдулло. Он — полевой командир из непримиримых, который приобрел печальную известность в 1996 году во время переговоров оппозиции с правительством, вырезав несколько десятков пограничников в местечке Сичарог. Потом 10 лет отсиживался в Афганистане, и вот весной прошлого года вернулся на родину.

Директор медиацентра при ОБСЕ Джамшед Мамаджанов встречался с Мулло Абдулло во время гражданской войны: «Он был обычным наркоманом, постоянно добавлял в чай опий. С утра с ним договариваешься о работе какой-либо гуманитарной организации, а после обеда про утреннюю встречу и не помнит. Даже не верится, что он еще не умер».

Другой мой собеседник, занимавший высокий пост в таджикском Минобороны и одновременно бывший офицером российского ГРУ, сравнивает Абдулло с бен Ладеном: «Все его ищут, никто не может поймать, зато на него можно списать все что угодно». В 1997 году светский режим договорился с исламизированной оппозицией о сложении оружия в обмен на 30% мест в правительстве. Со временем Эмомали Рахмон стал потихоньку избавляться и от вчерашних союзников, и от вчерашних противников, которые считали свои посты военным трофеем. Мой собеседник считает, что непримиримый полевой командир появляется, когда Рахмону надо расправиться с очередным оппонентом.

И сейчас про Мулло Абдулло снова вспомнили. Видеть его опять-таки никто не видел, но по официальной версии именно к нему бежали заключенные душанбинского СИЗО, и именно на его поиски отправилась в ущелье Камароб колонна солдат. «Раздался выстрел из гранатомета, взрывной волной меня отбросило и обожгло лицо. Успел подумать, что сейчас взорвутся боеприпасы, и потерял сознание», — вспоминает один из выживших в камаробской бойне бойцов. О том, что настоящей целью были все-таки не беглые зеки, а отряд моджахедов Мулло Абдулло, он узнал только в госпитале.

УЛЬТИМАТУМ

После расстрела колонны и ответного удара по дому Мирзохуджи Ахмадова Раштский и прилегающие к нему районы стали зоной контртеррористической операции. Глава Совбеза Амиркул Азимов повез в горы ультиматум: разоружиться и сдаться в трехдневный срок. Кому именно он собирается его объявлять, не говорилось.

В регионе отключили мобильную связь, а дороги, ведущие в Гарм, перекрыли блокпостами. Две недели назад местные журналисты пробились через кордоны, а потом написали, как им пришлось раздавать на постах взятки. На следующий день после публикации все милиционеры на постах стали честными и принципиальными.

Поэтому, чтобы попасть в Раштскую зону, мне пришлось сделать крюк в 1500 км, проехав через всю южную Киргизию, и зайти с тыла, с противоположной от Душанбе стороны. Два перевала, три смененные запаски. На киргизском посту оказалось, что пограничникам запрещено выпускать и впускать на этом участке граждан третьих стран. Пришлось нарушить: 19 нейтральных километров до таджикского погранпоста я добирался на попутном «КамАЗе», который вез какие-то товары из Китая в Афганистан. К счастью, таджикские пограничники не стали придираться к отсутствию киргизского выездного штампа.

Район, в который я попал, контролируется Шохом Искандаровым. Три года назад полковник погранвойск ушел в полудобровольную отставку и стал командиром отряда моджахедов. От этого его влияние меньше не стало. Даже на погранзаставу и таможню, через которую я проходил, назначают только согласованных с ним людей. Впрочем, надо отметить, что его пограничники, в отличие от киргизских и душанбинских коллег, были собраны, вежливы и доброжелательны.

Начальник смены Бахром проверил документы и предложил чаю. А пока мы его пили, рассказал, что отсюда до самого Гарма действует негласный комендантский час, так что двигаться дальше нельзя, но можно переночевать у него или в таможне. Таможенники накормили и уложили спать на матрасах, долго извиняясь, что простыней у них нет. От них я узнал, что Шох Искандаров у себя дома в Хаите, хотя душанбинские газеты, ссылаясь на источники в силовых структурах, писали, что бывший полковник тоже замешен в нападении на колонну Минобороны и сейчас скрывается в горах.

ВИТЯ И ДЖУМАБОЙ

В поселке Хаит время будто остановилось. Из-за глиняного дувала торчит заваленный вечными снегами горный массив. В его центре — пик Коммунизма. «А вот там, — старик машет в противоположную сторону, — ущельями можно пройти в Узбекистан, в Ферганскую долину. Оттуда к нам когда-то приходил Джумабой». Так здесь называют убитого лидера боевиков Исламского движения Узбекистана Джуму Намангани. Хозяин дома, в котором я остановился, подробно рассказывает, что Джума много лет жил на этой улице, и что «с простыми людьми он беспредела не допускал, только Витю напрасно убил». Старик говорит, что русский парень Витя работал в соседнем ущелье на сейсмостанции, и здесь его считали за своего. Джума решил устроить там базу, и Витя, на свою беду, попался ему на глаза. Джума, увидев «русского кяфира», возмутился. И убил его.

«А туда, откуда вы пришли, — старик кивает в сторону границы, — он ходил в набеги на Киргизию, взял в плен каких-то генералов и еще японцев, за большой выкуп их отпустил, а деньги всем нашим парням раздал». После перемирия с оппозицией власти надавили на местных полевых командиров, и те сказали, что узбеки должны уйти. Джума обиделся, обронил: «Раньше я был вам братом, а теперь я стал для вас узбеком» — и улетел в Афганистан. Именно улетел — его боевиков перебрасывали на новое «место жительства» военными вертолетами, предоставленными правительством.

В этих местах всегда жили по своим неписаным законам: три куста конопли в огороде считаются «для личного пользования», и участковый следит только, чтобы больше не сажали. Для того чтобы сбить жар, детям дают пожевать опийного мака. При этом в магазине не бывает не только водки, но и сигарет. «У нас шариат», — объясняет продавец. Я спросил у мальчишки на улице, учат ли они в школе русский язык. Он кивнул и выложил весь свой багаж знаний: «встаньте», «сядьте», «заткнитесь все».

НАЧАЛО ВОЙНЫ

Шох Искандаров от встречи с российским журналистом уклонился, но пока я терся у его ворот, увидел младшего брата мятежного Мирзохуджи Ахмедова. А от охранников Шоха узнал, что пару дней назад сюда прилетал Амиркул Азимов со своим ультиматумом, Шох принимал главу Совбеза у себя дома и обещал остаться в стороне от собравшихся в ущелье Комароб боевиков, кем бы они ни были.

Кишлаки в его «зоне ответственности» действительно выглядят удивительно мирно, но чем ниже мы спускались, тем нервозней становились люди на блокпостах. Возле Гарма майор в милицейской форме раздраженно требовал, чтобы я показал ему в паспорте визу, и не желал слушать про безвизовый режим.

В Гарме находится разбомбленный дом Мирзохуджи Ахмедова. Его соседи утверждают, что сразу после нападения на колонну он появился в горисполкоме и сидел там пять дней, вплоть до атаки на его дом. Ахмедов хотел, чтобы все видели, что он не в горах с автоматом, а тихо сидит на глазах у всего районного начальства. Вокруг руин его дома нет ни следов окопов, о которых говорилось в официальных заявлениях, ни следов подземного хода, по которому он якобы ушел. Боевики, уничтоженные в ходе бомбардировки, по словам соседей, были киргизами-строителями.

Потом я спустился в Душанбе, завершив обходной маневр там же, где его начал. А вскоре прибыл автобус с ранеными. В этот час закончился ультиматум и начался первый день войны. Его итог: напоровшийся на мину «КамАЗ» (шесть погибших) и упавший вертолет со спецназом (27 погибших). Вертолет не сбили — просто летчик, облетая гору, врезался в самодельный фуникулер. У другой стороны, по официальным сводкам, пять убитых.

«У нас много внутренних причин для таких конфликтов», — говорит душанбинский военный эксперт, пожелавший остаться анонимным. По его словам, весь наиболее перспективный бизнес в Таджикистане мало-помалу прибирает к рукам шурин президента — Хасан Садуллоев. В прошлом году в одном из районов — Тавильдаринском — не предотвращали попытку захвата власти, как было объявлено, а выясняли, под чьим контролем будет месторождение золота. В этом году на кону угольное месторождение Назар-Айлок.

Высококачественный антрацит нужен алюминиевой компании TALCO, ее контролирует тот же Садуллоев. Но угледобыча в Назар-Айлоке в руках у Шоха Искандарова и Мирзохуджи Ахмадова. С первым, судя по всему, достигли компромисса, а с Ахмадовым договориться не удалось. Он открыто предупреждал: «Полезете к нам с войсками — уйду в горы и начну воевать». Военный эксперт издевательски называет это издержками строительства экономической вертикали президента.

Автор: Орхан Джемаль, Newsweek

 

You may also like...