Думки

Радиационная паника. Страх перед радиацией опаснее самого излучения

Published 6 Грудня 2010

В августе 2010 года, на пике опасений по поводу того, что пожары в брянских лесах отправят в атмосферу осевший там чернобыльский след, в новостях мелькнул симптоматичный сюжет. Человек на лесной тропинке с дозиметром в руках, показывающим 137 микрорентген в час, заявил, что дальше идти нельзя. Между тем в бразильском городе Гуарапари естественный уровень радиации в 15 раз больше, и этот город — курорт.

Примерно в то же время профессор Оксфордского университета Уэйд Аллисон, эксперт в области медицины и радиационной защиты и автор книги «Радиация и здравый смысл», предложил пересмотреть нормы допустимого облучения в сторону их радикального повышения. Сейчас рекомендуемый предельный уровень облучения составляет 1 миллизиверт в год свыше естественного фона.

В зивертах измеряются эквивалентные и эффективные дозы воздействия разных видов излучения. Эквивалентная доза определяется с учётом разной биологической эффективности разных видов излучения (например, альфа-излучение в 10–20 раз опаснее гамма-радиации при равной поглощенной дозе), а эффективная учитывает ещё разную радиочувствительность органов человеческого тела. Условно можно считать, что 1 зиверт — это 100 рентген.

Иными словами, 1 миллизиверт в год — это лишних 11—12 микрорентген в час, при условии, что речь идёт о гамма-излучении. Вместе с естественным фоном это, как правило, даёт около 2,5 миллизиверта. Предложение Аллисона сводится к установлению верхнего предела дозы облучения в 5 зиверт, при условии, что ежемесячные дозы не превышают 0,1 зиверта. Таким образом, норму облучения предлагается поднять на три порядка.

Реакция на эти подрывные идеи была вполне предсказуемой. Особенно усердствовали российские блогеры, рекомендовавшие Аллисону или переехать в Чернобыль, или поселиться прямо в реакторе. Между тем нынешние нормы радиационной безопасности попросту противоречат здравому смыслу.

Как сейчас уже понятно, жизнь на нашей планете зародилась при значительно более высоком естественном фоне радиации, а сам Homo sapiens провёл изрядную часть своей истории в пещерах, часто под завязку наполненных радоном. Впрочем, люди и сейчас зачастую живут в аналогичной среде. Поэтому нормы облучения и указываются с оговоркой «сверх естественного фона»: иначе пришлось бы пересматривать нормы или миллионами вывозить недоумевающее население из привычных мест обитания.

На высоте 10 км (высота полёта гражданских самолётов) из-за большей интенсивности космического излучения фон составляет 200—250 микрорентген в час (2,0—2,5 микрозиверта в час). Во Франции в ряде районов фон достигает 200 мкр/ч. В Индии тысячи жителей Кералы и Мадраса живут при фоне до 3,2 мкЗв/ч (320 мкр/ч). В Бразилии в штатах Эспириту-Санту и Рио-де-Жанейро вдоль побережья фон колеблется от 1 до 10 мкЗв/ч, достигая на пляжах Гуарапари, песок которых содержит лошадиную дозу тория, 20 мкЗв/ч, то есть 2000 мкр/ч.

Это ещё не предел: в иранском городе Рамсар обычная годовая доза составляет 260 миллизивертов, что предполагает средний фон около 3000 микрорентген в час (фактически доходит до 5000). Все курорты с радоновыми источниками: Белокуриха, Кисловодск, Пятигорск, Мацеста, чешский Яхимов рядом с Карловыми Варами (да и сами Вары) и немецко-достоевский Баден-Баден — глубоко радиоактивны.

Однако по бразильским пляжам не бродят мутанты, а жителей Рамсара не косит рак. Никаких негативных последствий повышенного в сотню-полторы раз фона для здоровья местных жителей не обнаружено. При этом речь не идёт о толпе суперменов, приспособленных к местному фону тысячелетиями эволюции.

Подавляющее большинство тех, кто сейчас сбился в прибрежные бразильские города с их весёлыми пляжами, являются местными жителями очень условно. Больше половины населения радиоактивного Эспириту-Санту — потомки эмигрантов. Остальные «понаехали» чуть раньше. Самые обычные люди благополучно живут при стократно повышенном фоне радиации. «Жертвы» радонотерапии получают в течение месяца от 3 до 10 официально разрешённых годовых доз.

И это лишь один из многих фактов, говорящих в пользу позиции Аллисона. Нынешние нормы радиационной безопасности вовсе не «написаны кровью». Скорее они отчасти базируются на неподтверждённой гипотезе, а также активно поддерживаются радиофобией, давно превратившейся в повод для политического пиара и обычного, хоть и очень большого бизнеса.

Базовая гипотеза официальной радиологии — так называемая линейная беспороговая гипотеза (ЛБПГ) воздействия радиации. Она появилась ещё в те времена, когда ДНК считалась пассивной стабильной структурой, которую можно только сломать, но нельзя отремонтировать. Основной постулат ЛБПГ сводился к следующему: каким бы малым ни было увеличение дозы, вероятность заболеваний и мутаций всё равно увеличится. Безвредных доз не бывает.

Далее, абсолютно неважно, получены повреждения ДНК сразу или на протяжении нескольких лет. Именно такая схема позволяла проецировать достоверно известный эффект от огромных индивидуальных доз, полученных жертвами атомных бомбардировок в Хиросиме и Нагасаки, на дозы, «размазанные» по тысячам людей в течение десятилетий.

Такой консервативный вариант ЛБПГ продержался недолго. Быстро выяснилось, что эффект от одинаковых доз различается в зависимости от степени их растянутости во времени. Доза, полученная за длительный промежуток времени, гораздо менее разрушительна, чем та же доза, но «пойманная» разом. Подтверждённая экспериментально разница может быть десятикратной. Для малых доз (малыми принято считать дозы менее 50—100 мЗв однократно или 5—10 мЗв в год) пришлось ввести поправочный коэффициент, учитывающий их меньшую эффективность. Впрочем, он традиционно невелик, ибо противоречит самой сути линейной гипотезы.

Позднее выяснилось, что живые клетки снабжены мощной «ремонтной службой»: в молекулах ДНК каждой клетки человеческого тела ежегодно повреждаются 70 млн оснований (звеньев) — из-за химической активности внутри самой клетки, действия мутагенов, содержащихся в пище, и массы других причин.

Но человек не умирает через пять минут после рождения, поскольку работает механизм репарации ДНК: «повреждённые» звенья вырезаются, соединяются разорванные цепочки и т.д. В итоге последовательность ДНК восстанавливается. Эффективность репарации такова, что при громадном количестве повреждений ДНК собственно мутация оказывается явлением весьма редким.

Много ли добавляют к дежурным повреждениям ДНК малые дозы радиации? При годовой дозе в 1 миллизиверт к обычным 70 млн повреждений добавляется всего 0,2 повреждения. Дозы в несколько зивертов дают прирост на десятки процентов, радикально превышая возможности систем восстановления, чем и объясняется их разрушительное воздействие.

С учётом этого понятно, почему ЛБПГ так и осталась в ранге рабочей гипотезы. Её надёжного экспериментального подтверждения так и не появилось, хотя поиск негативных последствий малых доз долго был хорошим тоном и вёлся весьма интенсивно. В итоге, например, Французская академия наук не признаёт научную обоснованность ЛБПГ. Однако после чернобыльской катастрофы именно эта гипотеза, как дающая максимальные оценки воздействия радиации, стала официальной и легла в основу рекомендаций Международной комиссии по радиологической защите. Далее вступила в игру местная самодеятельность, ужесточив нормы ещё больше.

Эта ситуация и послужила поводом для предложений Аллисона — впрочем, и впрямь чересчур радикальных. Сам физик является сторонником альтернативной гипотезы — пороговой: вплоть до определённой полученной дозы радиация не оказывает практически никакого негативного воздействия на организм, который благополучно «саморемонтируется». Проблемы начинаются только в случае, если она заметно превышена.

Одно из странных последствий взрывов первых атомных бомб (6 и 9 августа 1945 года, Хиросима и Нагасаки соответственно) можно обозначить так: многие из нас живут с тех пор в мире хибакуся. По меньшей мере оказываются в нём всякий раз, когда речь заходит о Хиросиме и Нагасаки. «Хибакуся» — это слово, которым в Японии называют людей, пострадавших во время этих бомбардировок, но оставшихся в живых. Таких людей довольно много, и все они, разумеется, не могут забыть пережитого ужаса.

Подробнее о реальных последствиях атомных бомбардировок читайте в материале «Страхи мира хибакуся»

Однако теории теориями, но как же быть с сотнями тысяч погибших и искалеченных в Хиросиме и Чернобыле? Начнём с того, что фактически к 2000 году из выживших жителей Хиросимы и Нагасаки — хибакуся — умерли от рака 7,9% против 7,5% жителей того же возраста в других японских городах. За 50 лет среди 40 тыс. умерших по естественным причинам только 426 смертей вызваны облучением, притом что средняя доза равнялась 0,22 Зв, полученных практически мгновенно. Сколько-нибудь достоверный рост числа заболевших раком начинается с дозы 0,2 Зв, а действительно повальный — с 7 до 9% — при дозе 1 зиверт и более. При дозах до 0,1 Зв не зарегистрировано ни одного случая лейкоза.

Подавляющее большинство облучённых в результате аварии на ЧАЭС, по официальным данным, получили гораздо меньшие дозы радиации, чем хибакуся. Дозы выше 1 грей (единица, численно равная зиверту, но учитывающая дозу без поправок на разную эффективность разных видов излучения, то есть поглощённую) получили около 400 человек. В среднем персонал ЧАЭС и пожарные — наиболее облучённая часть ликвидаторов — получили 0,31 грея. Для ликвидаторов, работавших в 1986-м, предельная доза была установлена на уровне 0,25 Зв, в 1987-м — 0,1, 1988-м — 0,05. И эти ограничения не были превышены.

Каковы последствия? Что говорят ООН и Всемирная организация здравоохранения? Выводы специальной международной комиссии таковы: «Воздействие радиации на здоровье людей оказалось меньшим, чем предполагали раньше… до сих пор нет международно признанных свидетельств повышения частоты заболевания лейкозом среди населения, проживающего на загрязнённых радионуклидами территориях, а также среди тех, кто работал на восстановлении атомной станции. Нет статистически значимых свидетельств роста и других раковых заболеваний, а также рождения детей-уродов».

При ликвидации аварии было зарегистрировано 134 случая острой лучевой болезни, из них 28 с летальным исходом. Отмечен значительный рост заболеваемости раком щитовидной железы среди детей, которым во время аварии было до 18 лет, — всего почти 5000 случаев. Однако выживаемость среди перенёсших рак щитовидной железы по опыту Белоруссии — почти 99%.

Среди 610 тыс. ликвидаторов, эвакуированных и жителей зон усиленного контроля (слабо заражённые территории) можно ожидать до 4000 дополнительных случаев смерти от рака — на 3—4% больше обычного. Возможно, что среди населения районов с высоким уровнем радиоактивного заражения среды может произойти до 5000 дополнительных случаев смерти от рака.

Только имейте в виду: эти расчёты основаны на всё той же линейной беспороговой гипотезе. Фактически по состоянию на 2006 год радиационным облучением было обусловлено 55 лейкозов из полутора сотен зафиксированных у ликвидаторов.

Разумеется, есть и альтернативные мнения. Одно из них высказал Алексей Яблоков, известный эколог, лидер фракции «Зелёная Россия» партии «Яблоко» и специалист по эволюции морских млекопитающих: «Наши расчёты показывают, что только за первые 15 лет после чернобыльской катастрофы порядка 900 тыс. человек умерло вследствие воздействия радиации».

Яблоков вообще считает, что «общее число жертв атомного века от раков, генетических поражений и врождённых уродств — 2 млрд 337 млн человек. К этим цифрам надо добавить около 500 млн выкидышей (спонтанных абортов) и мертворождённых; 8—14 млн смертей новорождённых; 5 млн с замедленным умственным развитием». Таким образом, за 55 лет (публикация была в 2000 году) атом убил около 3 млрд. Для справки: это число практически совпадает с общим числом умерших за период использования атомной энергии.

Отличается от официальной статистики и мнение Гринписа, представленное в докладе организации, одним из редакторов которого также был г-н Яблоков. Его тезисы сводятся к следующему: «Заболеваемость раком в Белоруссии в 1986—1996 годах выросла на 40%».

«Прогноз для мира, основанный на национальной статистике Беларуси по раку, показывает: около 270 тыс. онкологических заболеваний и 93 тыс. смертельных случаев от рака связаны с воздействием чернобыльской радиации». «Дополнительная смертность среди населения, проживающего на заражённых землях, составляет 3,75%. В России около 2 млн человек проживает на заражённых землях. В итоге получается только для России 67 тыс. дополнительных смертей за 15 лет».

Присмотримся к цифрам внимательнее. Авторы доклада склонны всё валить на радиацию, забывая о демографии и том факте, что заболеваемость раком растёт вместе с долей пожилого населения. Среди других республик бывшего Союза в Белоруссии оказалась максимальная доля населения в возрасте 65 лет и старше, сильно превышающая российскую и на 41% превышающая уровень 1989 года. Для Белоруссии характерен и максимальный возраст сельского населения, традиционно болеющего злокачественными образованиями чаще городского.

При этом динамика белорусской онкологии привязана к изменениям в местной демографии. Стабилизация доли населения старше 60 лет в конце 1990-х — 2000-х из-за военного демографического провала обернулась симметричной стабилизацией уровня онкологических заболеваний. В последнее время рост возобновился — вместе с новым витком постарения. Откуда Гринпис при этом извлёк 277 тыс. дополнительных заболевших — неясно. Неясно, откуда взялись и данные о 40%-м росте числа онкологических заболеваний — по официальной статистике рост составил около 25%.

Примеров такой вольности с фактами в докладе много. Его составители, в частности, не обращают внимания на то, что из их экстраполяций выпадают данные об уровне онкологических заболеваний в Тульской области: хотя она оказалась в числе пострадавших регионов, но аварией в Чернобыле была затронута мало, однако раковых заболеваний там несколько больше, чем в пострадавших Калужской и Брянской областях. Более того, разницы в уровне онкозаболеваний на заражённых и незаражённых территориях практически нет.

Впрочем, даже если нынешние нормы целиком относятся к области ненаучной фантастики, то в чём смысл их пересмотра? В том, чтобы осчастливить атомщиков, и так не бедствующих? Цена вопроса — отнюдь не доходы атомной промышленности. Два миллиона человек так или иначе затронуты Чернобылем. Двадцать пять лет они подвергаются тяжёлому психологическому давлению, СМИ вещают о конечной погибели всех, облучённых лишним микрорентгеном, не говоря уж о потомках до седьмого поколения. И всё это молчаливо поддерживается авторитетом государства, установившего нынешние нормы радиационной безопасности.

— Неужели это всё только необоснованные страхи, вызванные незнанием и непониманием? А как же загрязнения, радиация?
— За то, что зелёные ставят вопрос так, что атомная энергетика опасна, я им страшно благодарен. Но когда они говорят, что её нужно закрыть и заменить ветряками, это свидетельствует о полной необразованности.

Результаты выглядят очень мрачно. Практически все исследователи констатируют катастрофически повышенный уровень стресса у подвергшихся облучению независимо от реальной дозы. По результатам обследований, среди ликвидаторов распространение психических нарушений вдвое выше, чем в контрольной группе. При этом, если у населения преобладают доклинические формы, среди ликвидаторов высок удельный вес клинически выраженных психических нарушений. Огромная часть инвалидностей у ликвидаторов связана именно с ними.

Рост заболеваемости алкоголизмом происходит в среднем в полтора раза быстрее, чем среди населения в целом. Стресс выступает фактором риска для большого количества других заболеваний: сердечно-сосудистых, желудочно-кишечного тракта и т.п. Наконец, в отличие от мифических «мутаций», постоянный стресс у матерей действительно влияет на здоровье детей, провоцируя задержку в развитии ребёнка, его повышенную тревожность — словом, всё то, что можно с энтузиазмом списать на воздействие радиации.

Получается, что радиационная паника убивает и калечит в десятки раз больше жизней, чем сама радиация, — и с этим надо что-то делать.

Автор: Евгений Пожидаев, Частный корреспондент