Жестокое обращение с животными исключается правилами научной работы

Приписывать животным свойства людей у учёных считается признаком непрофессионализма и даже невежества. У нас, «высших», слишком много отличий от них, «низших». Взять хотя бы сознание. В том числе и правовое. Но если пойти иным путём и наделить нас свойствами меньших братьев? Если представить, что мы не люди, а «твари дрожащие», на что же тогда мы право имеем? На защиту. И уже давно.

 Николай Марфенин: «Биоэтические проблемы связаны не с животным, а с человеком»

 Первый закон, защищающий животных от жестокого обращения, был принят в Великобритании ещё в 1822 году. С тех пор в разных странах подобных законов появилось множество. Все они так или иначе отражают наши представления о том, что такое хорошо и что такое плохо. Одним из отражений стало появление в МГУ комиссии по биоэтике. Её задача — помогать учёным и студентам, заботясь о подопытных животных, сохранять собственный человеческий облик. О проблемах биоэтики «Частный корреспондент» беседовал с Николаем Николаевичем Марфениным, доктором биологических наук, председателем комиссии по биоэтике Московского государственного университета.

— Николай Николаевич, обычно зоологи иронично относятся к требованиям приравнять права животных к правам людей. Расширение прав неизменно означает расширение обязанностей. По каким законам судить отца-медведя, который, как известно, не прочь полакомиться родными детишками? Или львов, пожирающих маленьких львят — будущих конкурентов в прайде? Но если животное становится частью нашего социума, живёт в доме или вольере, разве не должны на него распространяться нормы человеческой жизни?

— Я думаю, что все биоэтические проблемы и переживания изначально связаны всё-таки не с животным, а с человеком. Задумываясь о чувствах животных, мы успокаиваем прежде всего себя. Если я сбросил червяка с тропинки, чтобы его не раздавили, то я чувствую, что совершил хороший поступок. При этом я не думаю о том, что в метре от дорожки погибают сотни таких червяков. Иначе можно сойти с ума…

— Иными словами, мы спасаем свою душу, а не их жизнь?

— Да, и если для спасения наших душ требуется беречь животных, значит надо их беречь.

— А как быть с тем, что души у всех разные? Одни, глядя на страдания животных, сами мучаются, другие — нет.

— И вот тут мы переходим в сферу формальных отношений. Есть законы, которые защищают животных от бездушных людей. Правда, есть животные дикие, домашние, а есть лабораторные. Последние страдают от людей больше всех. Но именно правила обращения с ними осмыслены и сформулированы лучше других.

—Тогда давайте с них и начнём.

— В обращении с подопытными животными мы основываемся на рекомендациях стран Европейского союза, подписавших в 1986 году Европейскую конвенцию о защите позвоночных животных, используемых в научных целях. Они весьма прагматичны и сводятся к нескольким пунктам. Во-первых, надо стремиться уменьшать количество испытуемых животных, насколько это возможно. С этим же связана и вторая рекомендация: если во время одного исследования можно решить параллельно ещё какую-то научную задачу, совмещайте несколько тем на одной группе животных. Третье правило касается содержания лабораторных животных: они должны находиться в оптимальных условиях. Как именно — всё детально прописано. Четвёртое правило касается проведения экспериментов: если необходимо причинение боли, то следует применять анестезию.

— Анестезия может помешать чистоте эксперимента?

— Да, но это бывает редко. Кроме того, для обезболивания применяются разные средства, одни сильнее искажают картину, другие слабее. И это тоже всегда учитывается. Есть ещё рекомендация «вывода животного из эксперимента», то есть умерщвления животного. Это тоже следует делать наиболее безболезненным образом. В таких случаях рекомендуются либо микрогильотины, либо усыпление углекислым газом.

— Существуют ли ограничения на то, каких животных можно использовать в исследованиях, а каких нет?

— Эти ограничения зависят от страны. Испанский парламент, например, в 2008 году признал право крупных человекообразных обезьян на жизнь и свободу. Это означает, что в Испании законодательно запретят опыты на обезьянах, а также содержание этих животных для цирковых и телевизионных выступлений. А в России пока освоение пространства биоэтики только начинается и чётких норм нет.

— В чём заключается главная сложность закрепления биоэтических норм?

— В крайности. С одной стороны — чрезмерная немотивированная жестокость по отношению к животным. А на другом полюсе — вторая крайность, когда под влиянием истеричной жалости выдвигаются нереальные требования.

— Кто сегодня является лидером такого рода экстремизма в науке?

— Швейцария. С 2004 года там действует закон о генной технологии, в котором среди прочего при экспериментах запрещается нарушать достоинство живых существ, в том числе и растений.

— Правильно ли я понимаю, что ни та ни другая крайность обычно несвойственна учёным, которые работают непосредственно с животными? Я неоднократно слышала от ваших коллег, что они бы никогда не решились без вынужденной необходимости причинять боль животному.

— Более того, сейчас жестокое отношение к лабораторным животным практически исключено правилами научной работы — не только в смысле этики, но и в смысле аккуратности эксперимента. Дело в том, что научная работа требует воспроизводимости результата. А это значит, что «объект» (в данном случае животное) должен быть стандартным. И не только генетически стандартным, но и содержать его надо в стандартных условиях. А если эти условия плохие, то они влияют на результаты эксперимента непредсказуемым образом.

— Например, у животного, испытывающего стресс, вызванный дурным обращением или болью, меняется гормональный фон. И это может исказить картину. Вы это имеете в виду?

— В том числе. Вообще, по моим ощущениям, беспокойство по поводу научной биоэтики несколько запоздало. Десятки лет тому назад в науке были времена, когда достоверности эксперимента не уделяли столько внимания. И тогда жестокое обращение, пусть и непреднамеренное, было возможно. А сейчас, каким бы ни был исследователь — бездушным или сентиментальным, он вынужден с подопытными животными хорошо обращаться.

— Как это контролируется?

— Если современный учёный собирается опубликовать статью, то он вместе с текстом должен представить справку о том, что он провёл свои исследования согласно международным правилам проведения эксперимента.

— В вашу комиссию часто обращаются за подобными справками?

— Мы пока рассматривали только единичные запросы, потому что далеко не во всех российских научных журналах требуются подобные документы, а за рубежом — уже во многих.

— Вашей комиссии приходилось рассматривать дела, связанные с жестоким обращением учёных?

— Нам — нет. Но нашей комиссии всего полтора года, и до её создания на биологическом факультете много лет поднимался вопрос о гуманном отношении к животным в связи с одним сотрудником, который садистски вёл себя по отношению к испытуемым. Тогда никаких ему наказаний за это не было, но пострадало то, чем учёные дорожат больше всего, — его репутация. Его поведение получило огласку и вызвало резкое осуждение коллег.

— А как вообще возникла комиссия?

— Вообще-то научная деятельность с животными регламентируется с 1986 года приказом министерства высшего образования с подробным описанием того, как надо работать с животными. Он актуален до сегодняшнего дня. Однако в годы перестройки этот приказ был забыт, а уже в наши времена энтузиасты биоэтики откопали его вновь.

Тогда же на факультете учредили нашу комиссию, поскольку среди студентов были волнения по этому поводу. И надо было пересмотреть условия проведения практикумов, содержания подопытных животных и условия экспериментов. Первое, что мы сделали, — попросили представителей кафедр подробно рассказать, как проводятся практикумы, для чего используют животных. Мы получили любопытнейший результат: оказалось, что безо всякого нашего участия гуманизация учебного процесса идёт сама по себе.

— Вы догадываетесь почему?

— Меняются научные поколения. На смену тех, кто не только, зажав зубы, выполнял опыты на орущих кошках, но и сам себя приносил в жертву науке, пришли ученики, выросшие в другое время, в другом политическом режиме, в другой атмосфере. Возможно, подсознательно они выбирали методы, позволяющие избегать жестокости. И этот процесс развивается. То, что кажется терпимым сегодняшним преподавателям, их студентам уже кажется невозможным.

— Ну что ж, даже если подопытные зверушки принимают мученическую смерть во славу науки, то хотя бы живут в виварии до последнего дня благополучно. А вот как быть тому зверю, которого мучают безо всякого смысла — дома, на улице, в лесу?

— На этот случай есть статья 245 УК РФ, которая, защищает всех животных — домашних, диких и лабораторных. Интересны комментарии к этой статье. В одном из них сказано, что к домашним животным применяются общие правила об имуществе граждан. И если хозяин плохо обращается со своим живым «имуществом», то можно подать на него в суд и выкупить.

— То есть если я вижу, что мой сосед почём зря тиранит кота, я могу киску отсудить?

— Именно так. Причём сумма выкупа определяется судом.

— Но часто бывает так, что правило, прописанное в законе, в судебной практике не применяется. Вы, например, сталкивались с таким принудительным выкупом?

— Я об этом не слышал.

— А как защищены дикие животные?

— Отношения к диким животным регулируются законом «О животном мире». Но там о жестоком обращении сказано только несколько общих осуждающих слов. И это неудивительно: закон был принят в 1995 году, он отражает возможности того времени. А сейчас уже прошло 15 лет, и думаю, что пора принимать другую, более продуманную версию. Диких животных касается ещё закон «Об охоте».

— Он был принят в этом году. Он более совершенен?

— Увы, тоже нет. В нём огромное количество дырок и противоречий, и в том числе тех, что касаются жестокого обращения с животными.

—Почему именно с лабораторными животными больше ясности?

— Потому что это касается индустрии. Намного проще регламентировать деятельность учреждений, чем отдельных граждан. Вот пример из другой области: сравним разницу загрязнения от промышленных предприятий и загрязнения от людей, от частных машин и т.д. Кого легче оценить, поймать, зарегистрировать и наказать? Конечно, производство. Поэтому отработку новых правил отношения к животным в нашем обществе проще начинать не с отдельных людей, а с организацией. И если следовать этой логике, что начинать надо с посильного и индустриального, то у нас в России есть неплохая законодательная база, но недостаточно подробно прописан механизм её осуществления.

— А вы можете привести пример оригинальных, но разумных идей по защите диких животных?

— Например, есть позиция Владимира Борейко, который предложил предоставить животным избирательные права. Идея такая: если есть группы людей, которые защищают животных от истребления, от сокращения биотопа, то этим общественным группам должны делегироваться избирательные права от имени животных. Согласитесь, разве это не цивилизованный технический приём решения этической проблемы о душах с разной чувствительностью?

— На ваш взгляд, как будет развиваться отношение к животным в нашем обществе?

— Маятникообразно. Видимо, в ближайшее время мы на опыте попытаемся понять, что означает реализация принципов сочувствия и жалости к животным, как это скажется на жизни общества. Потом мы поймём, каковы разумные пределы нашей жалости. И в итоге будет нащупана рациональная грань. В области законотворческой, я думаю, мы уже близки к ней, а в практической жизни частных людей пока, увы, всё ещё далеки от неё.

— Что может повлиять на обычного человека?

— Во-первых, доброта и безусловная уважительность в отношении между самими людьми. Гуманизация — это некий общий тренд развития благополучной части населения нашей планеты. Во-вторых, есть и другая особенность, которая влияет на гуманное отношение к животным, — это урбанизация. Крестьяне далеки от сентиментального отношения к животным и никогда не равняют скотину с собой. Иначе как бы они забивали птицу и скот? И в этом смысле отчуждение деревенского жителя от животного мира просто необходимо и обосновано образом жизни. Даже в языке закреплена дискриминация животных: не ест, а жрёт, не умер, а сдох. Хотя в народных сказках животные часто одушевлены.

— Вы хотите сказать, что современные горожане не должны забивать кур и свиней и поэтому стали добрее к животным?

— Конечно. Поэтому они заводят животных дома как друзей, а не для того, чтобы съесть или использовать для охраны. Урождённым горожанам недостаёт природы, и поэтому они с такой любовью относятся к комнатным растениям и домашним животным. Переехавшие из деревень люди не всегда это понимают. Когда в 1950-е годы я мальчишкой выходил гулять с собакой, меня неоднократно ругали соседи — вчерашние сельские жители, переехавшие в город. Они недоумевали, зачем я «держу нечисть у себя дома, да ещё и вывожу её во двор пакостить». Но у тех же бывших деревенских жителей выросли дети, которые смотрели всё детство «Спокойной ночи, малыши!». И эти 15 минут в день были самой эффективной прививкой гуманизма нашему обществу. Но надо понимать, что такого рода гуманизм как следствие урбанизации тоже может быть опасен. В крайнем выражении он уводит людей от реальности, создаётся надуманный, оторванный от природы мир, культивирует опасную уверенность в оправданности управления природой.

Беседовала Ольга Орлова, Частный корреспондент

You may also like...