Один день в тюрьме США или Несвободные граждане Америки
Сотни мужских взглядов «бомбардируют» меня. В каждом движении этих накачанных «под завязку» железом альфа-самцов читается вызов. Такие не спрашивают, а просто берут то, что считают своим. Я бы ни за что не решилась остаться с ними наедине, но волноваться нечего — вокруг меня вооруженные люди.
Это ведь не фитнес-клуб, а настоящая американская тюрьма для опасных преступников. Попасть сюда журналисту, да еще из России, было бы нереально, если бы не случай: нескольких надзирателей обвинили в сексуальных домогательствах заключенных. История шокировала всю Америку, и сейчас за ходом процесса следят миллионы людей. Старого босса тюрьмы сняли. Новый «гражданин начальник» хочет завести новые порядки и сделать учреждение более открытым. Что ж, как говорится, велком! Я «проведу» вас по камерам и познакомлю со здешними обитателями.
фото: Ева Меркачева
«Что у волка на обед?»
130-летняя тюрьма-крепость в Питтсбурге на берегу реки Огайо напоминает мини-город. С улицами и десятком зданий. Благодаря собственным подстанциям и наполненным запасами провизии складам она может автономно работать несколько месяцев. Каменная стена неимоверной толщины, кажется, уходит прямо в небо. Та часть забора, что пониже и сделана из обычного кирпича, венчается колючей проволокой. И вышки, вышки, вышки…
Если любая российская тюрьма начинается с решеток и мрачных лиц, американская встречает посетителя празднично. На здании надпись, дословно означающая «Институт исправления». В исправление заключенных в Америке не верят давно, но об этом потом. Пока же я изумленно озираюсь вокруг. Милый уютный холл, рождественская елочка, улыбающиеся девушки на ресепшене — прямо как в гостинице. Но как только пытаешься пройти дальше, вглубь, обстановка-атмосфера кардинально меняется. Грозный охранник смотрит с подозрением, требует сдать в сейф не один мобильный телефон, а… всю сумку.
— Застегните пальто — вы идете в мужскую тюрьму, — строго говорит он. Я смущаюсь, корю себя, что не подумала об этом сама, застегиваю до самого горла.
Миную несколько коридоров с железными дверями и электронными замками. И вот я на внутреннем дворе. И первое, что поразило, — запах… мяса! Хорошего свежеприготовленного, будто из фешенебельного ресторана. В тюрьме по расписанию сейчас обед. В отдельное здание столовой выводят заключенных группами. Некоторым (тем, кто на карантине, или особо опасным) подают еду прямо в камеры. Вообще запрещение покидать камеру здесь главное и чуть ли не единственное наказание. Но оно считается действенным: безвылазное сидение в крохотной коробке без окон угнетает больше, чем вы можете себе вообразить.
Раз уж первым зданием на моем пути оказалась столовая, почему бы не заглянуть в меню. Описываю — огромное, похожее на ангар помещение со множеством столов. Повара и уборщики из числа заключенных сидят на одной скамеечке, и это явно привилегированная каста — двухметровые здоровяки с добродушными улыбками на лице. По их слегка обалдевшим взглядам понимаю, что женщины тут не частные гости. Меня разглядывают как диковинное животное, и я явственно чувствую, что мой визит будет главной темой для обсуждения здесь не один день. Кстати, все надзиратели и прочие охранники исключительно мужского пола.
Арестанты все как один накачанные. Я не могу взять в толк, отчего это. Ну не специально же их подбирали, не конкурс же на вакантное местечко в этой тюрьме устраивали. Ответ найду потом. Пока же разглядываю их из-за спины шефа тюрьмы (мне потребуется время, чтобы привыкнуть к их вниманию).
— А почему у них одежда разного цвета? — удивляюсь я.
— Все просто, — отвечает один из надзирателей. — Новенькие носят белый цвет. После нескольких дней они получают синюю одежду. Тех, кто здесь очень и очень долго, вы узнаете по коричневой униформе.
Итак, что у арестантов сегодня на обед? Плов, вегетарианский салат, два куска белого хлеба, маргарин, один фрукт и напиток на выбор. Заключенным из блока В (там сидят люди с ослабленным здоровьем) дополнительно полагается кусок курицы, арахисовое масло и яблочное желе. В целом не шибко много для взрослых мужиков, но видно, что все это приготовлено качественно и съедобно. Татуированные едоки оставляют тарелки пустыми.
Мне раздобыли меню на неделю, вручили со словами: «Покажите в русской тюрьме. Может, там лучше кормят, но вряд ли полезнее». Я изучаю скромный лист. Разнообразием меню не блещет, но вызывает аппетит даже при прочтении. Вот сегодня у арестантов на ужин будет вегетарианский суп-лапша, два вида салата, хлеб, фрукты и напиток. Свежие фрукты и овощи присутствуют ВСЕГДА, все три раза в день (кормят трижды).
На завтрак здесь обычно дают кашу, яйцо или яичницу, тосты, какой-нибудь фрукт, молоко и кофе. Обеды-ужины состоят из 7 позиций, включая хлеб и напиток. Обычно это паста, картофель, шпинат вареный, морковь, бобы. Балуют арестантов периодически бисквитами и пудингами, а заключенные все того же сектора В получают еще и творог, гамбургеры, свинину, пиццу, пирожки с морепродуктами, мясо домашней птицы, шампиньоны… Одним словом, в блоке В точно можно животик отрастить.
Когда арестанты проходят мимо поваров, обязательно скажут что-нибудь в благодарность. Или шуточку отпустят какую-нибудь, типа «мамочка научила тебя неплохо готовить, Гарри». Вообще в столовой отличная атмосфера, и после нее блок с одиночными камерами показался настоящим адом…
Жизнь в купе вагона
Что знала я до этого момента об американской тюремной системе? Немного. В основном из сюжетов на ВВС и редких статей в «Нью-Йорк таймс». Но главное я поняла: сами тюрьмы очень разные. То, что является нормой в одной, не позволено в другой. Многое зависит от штата (у каждого ведь свои законы), от директора заведения, от традиций наконец.
— А вообще в США изначально были разработаны две тюремные системы — пенсильванская и обернская, — объясняют старожилы-тюремщики. — Согласно первой, каждому арестанту отводилось по отдельной камере. Это испытание оказалось фатальным для множества приговоренных. Полная изоляция приводила к психическим расстройствам, росту самоубийств. Потому появилась другая — обернская — модель. Заключенные также содержатся в одиночных камерах, но стена, обращенная в коридор, была заменена решеткой. И надзиратели могли наблюдать за действиями осужденных, и те не чувствовали себя в полной изоляции. Заключенные тюрем обернской модели в отличие от пенсильванской имеют возможность работать.
Тюрьма в Питтсбурге, где я оказалась, восприняла именно эту систему. Со временем, правда, обернская модель здесь претерпела изменения, но главный принцип остался сохранен. Здесь 1140 камер. Арестантов около 1600. То есть, по сути, у каждого «отдельное жилье».
Блок для «одиночников». Я заглядываю в одну камеру. Двери открываются, как в купе вагона — отъезжают в сторону. Непривычно… Внутри нет даже намека на оконце, пространства свободного практически нет, мрачно, как в могиле. Не представляю, как тут можно прожить даже неделю.
Спецкор «МК» провела один день в американской тюрьме
Шеф тюрьмы Марк Карозза объясняет, что здесь содержатся те, кто только что доставлен и еще не прошел обследование на туберкулез, арестанты, которые плохо себя ведут, а также гомосексуалисты.
— Много в американской тюрьме геев? — интересуюсь я.
— Не больше, чем в русской, — отшучивается он. — У каждого вновь поступившего спрашивают, является ли он гомосексуалистом и хочет ли отдельную камеру в этом блоке.
Я узнаю, что есть еще отдельное помещение restricted housing для тех, кто нарушает все правила и опасен как для других арестантов, так и для персонала.
— По типу российских воров в законе? — спрашиваю у Марка и объясняю, что в России есть такая категория.
— Да, что-то подобное.
Арестантов в restricted housing выводят из камер только раз в день — на часовую прогулку. Они не посещают ни столовую (еду им приносят), ни спортзалы, ни какие бы то ни было другие помещения. Им даже мыться под душем позволяют всего три раза в неделю по нескольку минут.
«Качаем мышцы»
Покидаем этот мрачный блок и отправляемся в обычный. Какие тут интересные лестницы! Они полностью (снизу доверху) состоят из решеток, и ты взбираешься наверх, как бы находясь внутри решетчатой трубы. А вот и блок для «среднестатистических» заключенных. Мать честная, кругом самодельные снежинки (из бумаги вырезанные), елочки, висят гирлянды, какие-то веселые плакатики-картинки, доска объявлений. Мило! Прямо как в детском саду! Только вместо детишек снежинки вырезают здоровенные темнокожие дяди в татуировках с ног до головы. И еще в моде тут всякие плакаты с фразами типа «у тебя всегда есть шанс изменить жизнь».
Попытаюсь описать планировку. В центре стеклянная бронированная комната для надзирателей, с пультом, сигнализацией. По сторонам идут двухместные и одноместные камеры. Двери у них решетчатые. Точнее, нет даже стены, которая выходит в зал, — вместо нее сплошная решетка. Так что видно все происходящее в камере. На каждом этаже по два душа. И тотальный контроль даже за процессом принятия водных процедур: арестанта, который здесь находится, видно (специальная шторка доходит только до середины сверху).
Каждый заключенный покидает свое «убежище» утром и возвращается в него вечером. Двери открываются и закрываются централизованно в положенное время с пульта. То есть заключенный не может зайти и выйти, когда сам захочет. Все свободное время он проводит в общем зале (камеры как бы располагаются по кругу, а он в центре) или же на улице, в помещении школы и т.д.
— У нас тут 4 главных правила, — говорит подоспевший откуда ни возьмись заключенный Джон. Он здесь за старшего, следит за порядком. — Не избивай других заключенных, не насилуй их, не употребляй алкоголь и наркотики, не нарушай распорядок. Если их соблюдать, то отбудешь срок, как на курорте.
Образ жизни арестантов немного даже зависть вызывает. Я читаю расписание. 5.50 — подъем , 6.10 — общий сбор, перекличка, 6.45 — завтрак, 8.45—10.15 — посещение магазина, занятия в терапевтических группах, уборка (по воскресеньям) общего зала, гимнастика с тренером (по субботам), 10.15–11.00 — групповые занятия…17.00–18.00 — прогулки во дворе, 18.15–18.45 — терапевтические группы,18.45–20.15 — душ и 20.15 — время «лок ин» — все расходятся по камерам, которые закрываются.
Родные и близкие могут посещать каждого хоть ежедневно в специально отведенные часы и в отдельном помещении. С этим никаких проблем. Правда, ограничения на визитеров есть у злостных нарушителей дисциплины. Заключенные могут звонить близким каждый день. Правда, удовольствие это достаточно дорогое — около 15 долларов в час. И разговоры прослушиваются, как в российской тюрьме. Зато автоматы стоят в каждом блоке на каждом этаже. И никаких очередей (помню, как я была поражена, когда увидела длиннющую вереницу, будто в Мавзолей, людей у телефонного автомата в одной из русских тюрем). Здесь же звони не хочу!
В течение дня заключенные могут заниматься спортом, по сути, сколько угодно. А вы видели их прогулочные дворики?! Это огромные спортивные площадки с дорогущими тренажерами. И арестанты собираются вокруг каждого и качаются, качаются, качаются. Все только и заняты что обсуждением размера своих мышц и упражнений, их увеличивающих. Здесь можно увидеть даже стариков просто с огромными бицепсами!
— Мы качаемся, чтобы занять себя чем-то, — говорит один из арестантов. — Это как релаксация, как психологическая установка. Когда я освобожусь, у меня просто не будет ни времени, ни желания заниматься тяжелой атлетикой. Но пока я тут, почему бы и нет? Тем более что если ты тут слаб, каждый может зло подшутить над тобой.
А вообще вид сотни накачанных «под завязку» мужиков не может не внушать ужас. Я наблюдаю, как они общаются между собой. Кучкуются будто по цвету кожи. Причем афроамериканцы, мексиканцы и белые даже занимаются в отдельных двориках. Так что все эти разговоры про национальную терпимость в тюрьме кажутся пустой болтовней.
Учиться арестанты не особо хотят (хотя могут даже получить здесь университетский диплом), но много читают. Что до работы, то ее имеют единицы.
— Заключенные не обязаны работать, — говорит шеф тюрьмы. — Их никто не заставляет. Да и по правде у нас работы для всех нет. Но желающих хоть отбавляй. Кто-то без дела не может сидеть, кто-то хочет заработать. В зависимости от вида деятельности (уборщик, повар, учитель и т.д.) они могут получать от 19 до 42 центов в час. Деньги наличными им не выдаются, зачисляют на счет, зато они могут потратить их в тюремном магазине. Там продаются продукты, туалетные принадлежности. И, кстати, сделать заказ еды из ресторана или каких-то товаров с воли они не могут.
Я узнаю, что в основном тут сидят арестанты, получившие по 4–10 лет тюрьмы. Вот этот парень торговал наркотиками на улице, а этот ограбил двоих ночью. Этот устроил погром в магазине, этот обчистил банкомат. Обычные истории для Америки. И заключенные — далеко не рокфеллеры и форды… Выросшие на улицах, они никогда не стремились сделать карьеру в этой безумно деловой стране свободы и демократии. Их преступления — протест против стандартного американского уклада жизни. Эти темнокожие парни выросли в кварталах, где считают: белые, виновные в их рабстве, обязаны платить по тем старинным счетам сегодня. А значит, черные имеют моральное право выходить на улицы и грабить, если им не хватает пособия, которое выплачивает государство…
В «котле желаний»
Местные сотрудники невольно старались подчеркнуть, что неприятный инцидент с надзирателями-садистами — какое-то недоразумение. История действительно мерзкая, и не все в ней ясно до сих пор. Около 10 сотрудников обвиняются в насилии над заключенными блока F. Сюда арестанты попадают транзитом со всех концов страны. Это место — что-то вроде передержки, заключенные находятся здесь примерно неделю, пока не определят, в какую именно тюрьму их отправить отбывать весь срок. Тюремщики верно рассчитали, что такие «транзитники» вряд ли будут поднимать шум.
Насиловали, судя по материалам дела, тех, кто сам признан виновным в сексуальных преступлениях. Один из пострадавших, к примеру, — бывший работник кладбища, приставал к умственно отсталым детям, не достигшим 13 лет. Трогал их за гениталии и заставлял прикасаться к своим. Мразь, конечно. Кто такого пожалеет, кто за него заступится? Вот его и ставили в позу…
Но, видимо, сотрудники блока перешли все пределы, и против них арестанты прямо взбунтовались. И тут дело получило странный поворот. Под одну гребенку стали обвинять всех, даже не имевших доступа в камеры. Разозлились арестанты, что сказать. В потоке их обвинений уже трудно понять, где ложь, где правда. Потом часть из них от своих первоначальных показаний отказались (я была на одном из заседаний суда по этому делу). Или вот, скажем, один уверял, что надзиратель испражнялся на кровать его соседа. Но тот настаивал — ни следов мочи, ни кала на простынях не находил, претензий не имеет. Кто из них врет?
На суде говорили, что заключенные в тюрьме полностью в воле сотрудников. Они не имеют права есть свои собственные продукты питания, идти в душ или даже открыть двери камер, когда захотят. Это чистая правда.
«Их жизнь очень зависит от сотрудников исправительных учреждений, а кто-то использует эту власть и контроль над другими для выполнения своих сумасшедших желаний», — звучало на процессе. И чаще других называлось имя 60-летнего Гарри Николетти, который был офицером тюрьмы в течение десяти лет. Прокурор даже назвал его «котел сумасшедших желаний». Его обвиняют по 89 уголовным пунктам (в основном в насильственном принуждении к половому акту), в роли жертв — 22 заключенных.
Офицеры блока F, по версии следствия, на протяжении долгого времени в период с 2 до 10 часов вечера систематически насиловали сексуальных преступников, били и всячески измывались — заставляли их прыгать, обливали водой. Но опять-таки многие обвинения рассыпаются на суде… И вот бывший сержант тюрьмы Михаиэлс был оправдан, но компенсацию за время, что был безработным, не получил. Обидевшись, весь разукрасил себя татуировками — вот демон под названием «Обвинение», вот картина называется «Прекращение» и ангел «Истина».
Сам говорит, что это был способ выразить все разочарование уголовно-исполнительной системой Америки. Этой системой разочарован не он один. Власти то облегчают участь обитателей тюрем, то закручивают гайки. То носятся с преступниками как с писаной торбой, то вводят такие ограничения, от которых арестанты с собой кончают. Но главное, так и не нашли ответа на вопрос, как лучше наказать преступника, чтобы он, выйдя на свободу, стал другим человеком и больше сюда не вернулся. И все эти тренинги с утра до вечера, на которых прочищают больной, нацеленный на насилие мозг и учат любить ближнего, увы, не сильно действуют. И сегодня уже мало кто в Америке верит в то, что тюрьма может кого-то сделать лучше.
Автор: Ева Меркачева, Питтсбург – Москва, Московский Комсомолец № 26161
Tweet