Правосудие и современное развитие

Скульптурные и живописные изображения г-жи Фемиды можно видеть у входа в здания многих судов. Она носитель правосудия. Ее глаза завязаны: отвлекающие факторы не должны влиять на принимаемые решения. И, как показано на этом рисунке, в одной руке у нее весы, в другой – разумеется, только на случай крайней необходимости – обоюдоострый меч.

Итак, посыл нами понят. А дальше, внутри суда, мы увидим больше. Скорее всего, мы найдем зал судебных заседаний с местами для зрителей. Возможно, мы сможем даже чуть-чуть расслабиться, оказавшись на этой «чужой территории»… Но вот открывается находящаяся перед нами дверь – суд идет! Иногда судья (судьи) одеты в яркие мантии. Мы все встаем. Когда судья садится, нам тоже разрешается сесть. Церемония демонстрации величия: они, судьи, выше всех нас!

Многое из этого действительно было необходимо в стародавние времена; в некоторых случаях, при приличествующих декорациях, это выглядит достойно и в наши дни. Когда император был всемогущ и почти столь же всемогущи были люди из его окружения, г-жа Фемида была нужна на случай, если между ними возникали конфликты. Один из исторических примеров – это усиление влияния буржуазии.

А как обстоят дела сегодня?

Сегодня появились «государства всеобщего благоденствия» – по крайней мере, в некоторых частях Европы. Такие государства заявляют о том, что они созданы для удовлетворения во всех ситуациях потребностей всех своих граждан, нуждающихся в социальной защите. Но единственный вопрос, который я поднимаю в этом очерке, – это вопрос о том, позаботилась ли г-жа Фемида, чтобы идеалы государства всеобщего благополучия воцарились и внутри судов.

Может быть, имеет смысл немного передвинуть Фемиду – передвинуть ее от входов в суды к воротам некоторых из наших крупнейших тюрем?

Новая экипировка для Фемиды

Однако у этих ворот нам потребовалось бы поменять ее экипировку. В частности, нам пришлось бы освободить ее от повязки на глазах: смысл в том, чтобы, стоя у тюремных ворот, г-жа Фемида видела, что за люди проходят через эти ворота. Вскоре она убедилась бы в том, что почти все, кто прибывает в тюрьму и не покидает ее в тот же день, – это люди одного социального положения, с самого «дна» общества. Тюрьмы предназначены для бедняков.

Исследования социального состава заключенных в тюрьмах современных Западных стран раз за разом дают одни и те же данные, которые Торсен (Thorsen 2010) вынесла в заглавие своей диссертации на соискание степени магистра криминологии: «Избыточная лишенность» (Too much of Nothing). Слишком много безработицы; слишком много разводов и отсутствия семейных связей в целом; слишком много людей, живущих в трущобах. Мы могли бы добавить: слишком много людей с менталитетом принадлежности к «меньшинству». Лоик Вакан (Loïc Wacquant 2009) в своей книге с красноречивым заглавием «Наказание для бедных» (Punishing the Poor) показывает, что во многом то же самое можно сказать и о заключенных в США.

Конечно, такого рода тенденция существовала всегда. Богатые и властные чаще уходят от наказания, чем бедные и обездоленные, – по крайней мере, в тех случаях, когда они не угрожают центральным властям. Но эта тенденция проявляется все более и более отчетливо в государствах, позиционирующих себя как страны, чьи граждане относительно равноправны, и претендующих на статус «государств всеобщего благоденствия». Однако «Больше страданий для бедных!» – вряд ли лучший из лозунгов для пенитенциарных систем таких государств.

Предполагается, что эти государства должны обеспечивать благополучие всех граждан. Но их системы карательно-исправительных учреждений являют собой анахронизм, поскольку не придают достаточного значения бедности и социальным страданиям – в особенности различным формам бедности как смягчающим обстоятельствам при назначении наказания. Где-то в глубинах нашей морали существует норма: если человек уже лежит, бить его нельзя. Но мы все бьем и бьем – и это должна была бы все вновь и вновь во всеуслышание признавать г-жа Фемида, – как будто менталитет «государства всеобщего благоденствия» внутрь пенитенциарной системы допущен не был.

У тюремных ворот Фемиде пришлось бы поменять и другие элементы своей экипировки: там, где кругом охрана, оружие ей не понадобится. Поэтому в ее правой руке обоюдоострый меч нужно было бы заменить микрофоном, чтобы она могла докладывать о том, что видит: «Это бедные и несчастные люди. Об этом следует помнить, приговаривая их к еще бόльшим страданиям».

Как можно было бы изменить ситуацию в государствах всеобщего благоденствия, действительно соответствующих своему названию?

Я предложил бы следующее: давайте пригласим систему «всеобщего благополучия» в суд – на стадии, когда решается вопрос о назначении наказания для преступников. Жизнь многих из тех, кто ожидает суда, с самого ее начала была нищей и убогой, что могли бы подтвердить знакомые времен их юности. Пусть в суд в качестве свидетелей пришли бы друзья и школьные учителя обвиняемых, а также все категории их родственников, включая любимых тетушек.

Но, помимо этого, нужно было бы потребовать объяснений от разного рода чиновников системы социального обеспечения. Если преступник жил на улице, то почему ему не была оказана помощь в получении жилья и работы? Как его могли оставить в столь бедственном положении? Какая вообще помощь ему когда-либо предоставлялась?

Подобного рода судебное дело стало бы прецедентом, постоянно напоминающим о том, что система, не удовлетворяющая социальных потребностей граждан, нуждается в реформировании. Вместо того чтобы предоставлять системе социальных услуг возможность уклоняться от ответственности путем сокрытия нарушителей общественного спокойствия вместе с их неудовлетворенными нуждами за тюремными стенами, подобное судебное расследование выявило бы системные недостатки, что могло бы стать движущей силой реформ в «системе общественного благоденствия» в целом.

Такая линия рассуждений не обязательно ведет к полному отказу от всех форм наказания. Однако – и это главное, что я хочу сказать, – в государствах всеобщего благосостояния она должна вести к тому, чтобы суровость карательных мер выверялась бы с предельной осмотрительностью. Если жизненные обстоятельства заставили людей страдать больше других, то те, чья работа состоит в воздаянии этим людям по заслугам за совершенные ими правонарушения, должны проявлять к ним максимальную снисходительность.

«Они могли бы быть моими детьми»

В то же время в процессе тщательного изучения жизненных условий лиц, которым предстоит подвергнуться наказанию, следовало бы рассматривать их не просто как «преступников», а как «полноценных людей».

Из собственного жизненного опыта и из материалов научных исследований нам известно, что, чем ближе мы узнаем людей, преступивших закон, тем меньше мы склоняемся к тому, чтобы причинять им страдания в качестве наилучшей меры наказания.

У нас в Норвегии некоторое время назад рассматривалось дело, которое может послужить интересной иллюстрацией к тому, о чем я говорю. У нас был один политик, довольно высокого ранга, который был известен жесткостью и строгостью принимаемых им решений. Никому никаких поблажек! Но как-то раз его назначили судебным асессором при рассмотрении уголовного дела, в котором фигурировали три несовершеннолетних правонарушителя.

По сообщениям прессы, то, что они сделали, было действительно серьезным преступлением, и поэтому ожидался суровый приговор. Однако все трое получили самое мягкое наказание, о котором они могли только мечтать! Ошарашенные журналисты окружили толпой всегда столь строгого политика с вопросами о том, поменял ли он свои взгляды на пенитенциарную политику. «Нет, вовсе не поменял, – отвечал тот. – Плохие молодые люди заслуживают сурового наказания. Однако эти трое – люди совсем другого сорта. Они хорошие ребята – в глубине души. Они могли бы быть моими детьми!»

К ним всем нужно относиться как к нашим детям

В этом и заключается основная проблема пенитенциарной реформы в «государствах всеобщего благоденствия». Нужно противостоять растущей анонимности, порождаемой процессами современного развития. Нужно создавать социальные системы, в которых мы относились бы друг к другу как к полноценным человеческим существам и где мы могли бы оценивать действия друг друга в полном социальном контексте. Это трудновыполнимая задача, поскольку она находится в оппозиции к доминирующему тренду нашего времени.

Плоды современного развития

У нас в стране есть традиция: около полуночи перед каждым Новым годом наш премьер-министр выступает по радио и телевидению с новогодними поздравлениями и пожеланиями, а также с краткими политическими оценками. Главным тезисом небольшой речи премьера, как правило, является призыв к дальнейшему развитию страны: «Никакого застоя – мы должны двигаться вперед!» Мы чувствуем себя как в поезде, идущем по прекрасной стране с великолепным ландшафтом – по крепкой, хорошо управляемой стране, – и тем не менее нас призывают не останавливаться, а всегда двигаться вперед, развивать территории, районы, города – и самих себя, конечно.

Однако у развития есть сестра-близнец. Ее имя – «мобильность». Главным эффектом мобильности является разрушение местных сетей социального общения. В процессе развития крепость общинных связей между людьми снижается. Поэты могут писать о том, какое это счастье – жить на лоне природы, вдали от городов. Социологи, по понятным причинам, более озабочены пустыми социальными пространствами, разъединенностью общин или, хуже того, тем фактом, что в некоторых местных общинах люди не знают собственных соседей.

Соседи, студенты-однокашники, коллеги, возможные друзья и потенциальные злодеи – все они являются незнакомыми нам людьми при некоторых формах современного развития. «Классические» примеры даны у Джорджа Хоманса (George Homans 1951) и Роберта Путнама (Robert Putnam 1999). Поезда и автомобили изменили социальную жизнь: можно приезжать в свою общину и уезжать из нее; можно принадлежать всем – и никому.

Можно уйти в приватную жизнь [ Концепция «приватности» (англ. privacy) – одного корня с латинским словом privere («отнимать, лишать»); речь идет о лишении человека преимуществ участия в важных мероприятиях, в общественной жизни. ], отгородившись от соседей или отдалив их от себя. Управление человеческим общением берет на себя электроника. Шерри Тэркл (Sherry Turkle 2000) размышляет над этими вопросами в своей книге «Одиночество в обществе» (Alone Together). Кроме того, как подчеркивают Ричард Уилкинсон и Кейт Пиккет (Richard Wilkinson and Kate Picket 2009) и Томас Пикетти (Thomas Piketty 2014), экономическая дистанция между классами увеличивается и все труднее и труднее разглядеть тех, кто «высоко вверху» или «далеко внизу» по сравнению с нами.

Централизованное неведение

Современное развитие также поощряет создание крупномасштабных структур. Современная медицина, например, включает в себя широкий спектр специальностей, представители которых заявляют, что всем им нужно быть вместе для работы в экстренных случаях на стыке разных специализаций. Предположительно, это повысит качество обслуживания населения, а также сэкономит средства, поскольку над всеми будет единая администрация. Маленькие местные больницы исчезают, поглощаемые гигантскими медицинскими центрами.

Та же тенденция наблюдается во всем секторе государственных услуг. Централизация происходит и в сфере социальных услуг, и в организации сил полиции. «Старорежимный» шериф, которого мы называли lensmann, скоро канет в Лету. Он обязан был жить в том районе, где служил.

Он знал всех жителей местной общины, и все знали его. Теперь он превратится просто в одного из сотрудников отделения полиции, которое нередко может оказаться вдалеке от его собственного места проживания. Он перестанет быть в курсе местных событий: люди, которые могли бы рассказать ему о том странном, вечно пьяном человеке, который наводит страх на всю округу, уже не расскажут ему о нем: их не будет рядом. За этим человеком просто приедет полицейский, увезет его, и тот получит все, что ему причитается по букве закона. Возможно, у него в кармане даже найдут листочек конопли.

Эта тенденция к централизации теперь затронула и суды. Единственный судья из небольшой местной общины должен быть теперь «спасен» путем перевода в более крупную судебную инстанцию. В настоящее время в нашей стране 66 судов; цель в том, чтобы снизить их количество до 20. Небольшие районы должны сливаться с другими малыми районами либо поглощаться крупными городами.

Большие суды дают возможность создать судейское сообщество, где коллеги будут помогать друг другу, учиться друг у друга и встречаться на равных в судах и вне судов. Это поднимет уровень их профессиональной компетенции на должную высоту. Однако за это придется заплатить определенную цену. В такой ситуации они будут проводить бόльшую часть своей общественной жизни вместе с равными – с другими судьями и иными лицами с юридическим образованием – либо, как минимум, общаться с другими высокообразованными профессионалами. Но при этом у них не будет ни времени, ни интереса для общения с другим местным населением.

В качестве иллюстрации – конфликт между Пером и Оле. Они всегда ссорились, эти двое, как до того ссорились и их отцы. Предмет споров – деревянный забор где-то между двумя их фермами. Пер утверждает, что отец Оле в одну из темных ночей передвинул забор на несколько футов, тем самым увеличив собственную территорию. Однако, по словам Оле, он сделал это потому, что Пер занял у него деньги и не вернул их.

На недавних похоронах, которые не обошлись без выпивки, Пер ударил Оле в лицо – да так, что выбил ему два зуба. Шеф модернизированного, реорганизованного и укрупненного полицейского участка, который не знал ни Пера, ни Оле, ни истории ссор между ними, выписал Перу крупный штраф за избиение Оле. Разумеется, Пер штраф платить не стал. Новый судья из реорганизованной и укрупненной судебной инстанции также не был в курсе этой семейной истории, и Перу пришлось отсидеть месяц в новой централизованной тюрьме в Осло.

Оппозиция прогрессу

Прогрессивные стратегии в пенитенциарной политике, как мне представляется, требуют некоторых элементов регресса. Мне кажется необходимым восстановление тех форм социальной организации, при которых люди снова смогли бы видеть друг друга, поддерживать полномасштабные человеческие отношения – а также контролировать друг друга и понимать, что их самих тоже контролируют.

Как-то в Германии мне на глаза попалась открытка с текстом в центре. На ней были изображены две дамы весьма строгого вида, которые встретились на улице. Текст был следующим: «Господь Бог видит все, но соседи видят гораздо больше!»

Если иметь в виду профилактику преступности, то нам следует укреплять местные общины и ставить перед ними задачи, которые давали бы людям ощущение того, что жить в общине и участвовать в общественной деятельности на местном уровне – престижно. У нас в Норвегии 428 муниципалитетов. Власти хотят снизить их количество до 98. Я же хочу, чтобы их численность возрастала и, в частности, чтобы те немногие большие города, что у нас есть, были бы разделены на несколько независимых коммун, чтобы стимулировать простых людей к общению с местными соседями и созданию действующих социальных систем.

И конечно, следует сохранить местные суды и увеличить их численность для служения местным общинам. То же касается и полицейских участков.

Для выполнения этих задач нам вновь потребуется помощь г-жи Фемиды. Понаблюдав за ситуацией у ворот тюрем, ей следует пойти в муниципальные администрации и заявить следующее: «Похоже, основные идеи государств “всеобщего благоденствия” остались вне учреждений нашей карательно-исправительной системы. По моим наблюдениям, большинство из тех, кто проходит через тюремные ворота в обоих направлениях, – это несчастные люди, живущие как раз в тех условиях, для предотвращения которых и создавалось наше государство всеобщего благополучия. Их неудавшиеся жизни отражают нашу неспособность реализовать идеалы благополучия для всех».

* * *

Разбитые стекла в окнах – не самые точные индикаторы того, что местной общине нужно усилить работу по профилактике правонарушений. А вот закрытые на замок двери – и домов, и человеческих сердец – это верный сигнал о том, что нужны срочные перемены.

 Выражаю благодарность Хедде Гирстен (Осло) за вдохновение и полезные комментарии в течение всего периода работы над этой статьей, а также Дагу Остербергу, Себастиану Шереру и Дэвиду Кейли за полученные от них важные разъяснения.