Почему 90% выпускников детских домов попадают в тюрьмы, спиваются или кончают с собой

В России более полумиллиона сирот, но большинство из них живет в приемных семьях и у опекунов. Хуже всего приходится детям в детдомах, число которых, по данным Росстата, составляет более 70 000 (причем у большинства из них родители живы). Преобладающее большинство выпускников детдомов не устраиваются в нормальной жизни: сбиваются в стаи, в лучшем случае живут на деньги от сдачи квартир и пособие по безработице, в худшем спиваются, становятся наркоманами или попадают на зону.

О том, что не так с российскими детдомами и почему их выпускники почти никогда не адаптируются в нормальной жизни в издании The Insider поговорили с экспертами и самими детдомовцами.

Евгений, 26 лет

Выпускник детдома

Я попал в приют в 2 года, у меня как бы мать алкашка была, причем конченая, она сдохла, когда мне было уже 7 лет от туберкулеза. Нас от нее из таких условий забрали, что лучше не вспоминать. Мне брат старший такие ужастики рассказывал, не буду лучше говорить, матом охота просто…

Нас было трое, все попали в детдом: я, Серега, брат-близнец мой, и старший. Старший брат умер от рака крови еще в 2008 году. Мы попали в разные детские дома. Серега с Тимкой попал в один, а я в другой. Причем, в последствии я прошел 2 детских дома и 3 интерната, а они так и воспитывались в одном. Я с ними не общаюсь, ни с братом, ни с родственниками. Это мне не семья, я их не знаю, они меня не знают, не вижу смысла поддерживать с ними отношения. Если я им тогда в 2 года не нужен был, а сейчас я им нужен? Глупо как-то.

В детдоме ты живешь по одному из двух вариантов: первый — тебя учат воспитатели, второй — тебя учат уже старшеклассники. Детдом — это заведение закрытого типа, что-то между армией и казенным домом.

Все живут по понятиям: по понятиям старших ты не имеешь права слушаться воспитателя, должен идти против него, а по понятиям воспитателя, ты должен его слушать (но тогда будешь тут же избит старшеклассниками). Но воспитатели отработали смену и ушли, а старшеклассники-то остались, они никуда не делись.

Мы дрались не то что до разбитого носа, а уже до того момента, пока руку или ногу не сломаем друг другу.

Я до сих пор помню, когда меня уже перевели в старшую группу, мы уже все дрались между собой, то есть ставили нас стенкой друг с другом, даже если мы не хотели драться, нас заставляли. Я в 6 лет уже к этому привык. Мы дрались не то что до разбитого носа, а уже до того момента, пока руку или ногу не сломаем друг другу.

Когда ты не слушаешься воспитателей, они обращались к старшеклассникам, поручали им: вот этого надо наказать. Вот и все, чтобы воспитателям потом не попало, что они избили воспитанника.

В среднем каждый второй год проводил в психушке. Нужно было и авторитет ставить, причем, старшеклассники, еще когда я переходил в новую группу, это объясняли. Заходишь, сразу вычисляешь, кто главный и стараешься его вырубить, и все.

После этого тебя свои не трогают, но зато система начинает грызть потихоньку — тут ты выбираешь, либо свой, либо чужой. Я брал сторону ребят, потому что я с ними жил, и в психушку мы, в принципе, ездили все вместе. Почему я должен поддерживать воспитателей, которые рано или поздно тебя все равно в психушку отправляют, неважно, хорошо ты себя ведешь или плохо?

Можно за что-то попасть в психушку, а можно просто так туда угодить. Примерно за три дня наше «радио», разведка, сообщала о том, что тебя заберут. Перед тем, как тебя увезут, ты можешь, в принципе, безнаказанно избить человека, например. Ну а что? Тебя все равно никто не посадит.

В общем, она не давала мне есть, причем сознательно — ты должен не просто пропускать обед, а садиться со всеми за стол, только к куску хлеба притронешься, получаешь железной указкой по голове

Однажды, когда мне было 7 лет, меня лишили еды на три дня. А я старшеклассникам пообещал, что не буду есть неделю, чтобы эту дуру-воспитательницу уволили. В общем, она не давала мне есть, причем сознательно — ты должен не просто пропускать обед, а садиться со всеми за стол, только к куску хлеба притронешься, получаешь железной указкой по голове. Когда на четвертый день я сам отказался от еды, она решила подговорить класс, чтобы меня накормить. Естественно, я прекрасно понимал, что если я дал слова «старшакам», надо его держать, иначе… Ну вы поняли, тут без вариантов. Правда, потом я пожалел, что не ел неделю — воспитательницу не уволили, она отправила меня в психушку, написала в характеристике всякую фигню, а там меня заставляли жрать внутривенно. В такой ситуации ни ребенок, ни взрослый не могут пойти на компромисс, это будет означать, что они проиграли.

Воспитатели — это в основном люди пожилого возраста, которые уже почти на пенсии либо на пенсии. С молодыми нам проще было. Была у нас одна воспитательница, она была на подмене, когда старую уволили. Мы с ней и в походы ходили, она могла спокойно нарушить устав, допустим, не давала нам домашнего задания: взяли, собрались и пошли в поход. Она по скалам любила ходить, даже возила нас на свои деньги в Горный Алтай.

Она нам объясняла оказывать первую помощь при переломе ноги, технику безопасности, у нас был случай ее применить, когда парень ногу сломал — неправильно привязал веревку. Естественно, мы провернули все тихо, в больницу никто обращаться не стал, знакомый хирург наложил гипс. Парень упал на горе, мы его тащили по очереди. Я курю с 7 лет, но когда она приходила, мы при ней не курили, хотя она нам ни слова не говорила — нам стыдно было при ней курить. А при других воспитках мы, в принципе, могли и в открытую закурить, а что? Терять-то нечего. Потом воспитатель уехала — ее за что-то уволили, вернее, заставили уволиться.

Остальные пытались силой нас все заставлять, если мы отказывались мыть, допустим, класс, например. Что они могли сделать? Подходили к старшим ребятам и говорили: вы можете до 12 или до часу ночи посмотреть телевизор, а взамен поставьте этого мальчика на место, а то он меня не слушается. Такие методы.

Все сводилось к тому, что вечером нас старшаки полупасят, а днем мы мстим. Для нас было нормой среди урока ударить старшеклассника, потому что мы прекрасно понимали, что вечером все равно нам достанется. Но лучше получить не просто так. Это жестокие правила, но после интерната они мне очень пригодились.

Как происходит перевозка в психушку: тебя в четыре утра поднимают, сажают в автобус, и везут. А если отправляют днем, то, как правило, скручивают тебя и тащат чуть ли не через весь интернат к машине, а потом туда затаскивают, и там дальше уже выхода нет.

Прежде, чем тебя привезти, тебе передают коробку с мылом, с порошком, причем по три ящика на каждого. Естественно, это подкуп врачей своего рода: мы вам помогаем моющими средствами, и вы нам помогите. Если в 6 лет меня отправили в психушку первый раз, я еще ничего не знал, меня обманули, что там санаторий, я еще сам сел в машину, провалялся месяц только в изоляторе, в одиночке, потом перевели в обычную палату. В 7 лет я уже никому не верил, в принципе, и прав был.

Хорошо, если тебя просто привяжут к кровати, а вот если тебе вколют галоперидол, предназначенный для больного человека, для шизофреников в последней стадии…

Издеваются там, конечно… Хорошо, если тебя просто привяжут к кровати, а вот если тебе вколют галоперидол, предназначенный для больного человека, для шизофреников в последней стадии… Когда мне его вкалывали, было такое ощущение, что если бы у меня руки не были связаны, я бы сам себе шею сломал.

У тебя сознание меняется, ты думаешь, у тебя голова в ту сторону повернута, а она на самом деле ровно стоит. Если бы мне руки не привязывали, я бы сам свернул бы ее, потому что там мышцы сводит так, что…

Сейчас они еще хуже делают. Раньше ты мог психиатру что-то объяснить, а психиатр уже сам принимал решение. Он тебя примет в эту больницу, лекарств давать не будет, не будет колоть психотропные лекарства, возьмет тебя для выдержки на месяц-два, конечно, смотря какой врач. А сейчас такого нет, сейчас они делают все по бумагам так.

Я однажды объявил голодовку в этой больнице, потому что лежал уже больше месяца, должны были меня забрать, но не забирали. Как положено, все сделал, написал заявление, что отказываюсь от еды по такой-то причине, и врачу отдал, подождал три дня. В общем, выдвинул свои требования. Они три дня терпели, думали, что я шучу.

Если человек три дня не курит, он может бросит курить; если человек три дня не ест, он и от еды отвыкает. Они это поняли, стали звонить в интернат, просить, чтобы меня забрали. В итоге, за мной приехали через неделю, а если бы я не начал голодать, то пролежал бы там сильно дольше. Хотя мы там тоже неплохо чудили.

Если адекватный человек попадает в психушку, то у него преимущество над дураками огромное. Со мной пацан лежал домашний, не псих, просто мамаша его, видать, не хотела, он парень нормальный был. В общем, его привязали на вязку. А псих один ночью подошел к нему и начал его душить, положил подушку на голову, сел жопой на нее и сидит. Я рядом лежал и все видел, мы с тем пацаном-то уже подружились, я просто с разбегу толкнул этого дурака. Тот упал, ударился об кровать головой, и у него пена изо рта полезла. Мы, естественно, сделали вид, что спим, никто ничего не видел. Ну, потому что не буду же я говорить, что я его толкнул, никто не поверит, что он действительно парня задушить пытался. Ну, в общем, тот псих кони двинул.

Мы в больнице даже подрабатывали: вскроешь процедурный кабинет с лекарствами там и циклодол, чего только нет, пожалуйста, продаешь нарикам одну упаковку по 50 руб. А что такое 50 руб.? Мы детских получали в месяц 50 руб., а тут за один стандартик 50. То есть мы еще и наваривались, сбегали оттуда, я сбегал раз десять, потом понял, что смысла бегать нет.

Многие кончают с собой. Расскажу, что я знаю о тех, с кем я жил в интернате. Допустим, Ленкина Ира, она в 2010 году отравила себя и отравила мать, причем она мне до этого звонила, надоело ей все. Она, как вышла, к мамаше попала, простила ее, а мать у нее бухала. В общем, она вместо соли добавила <Роскомнадзор>, причем, как доказали потом эксперты, она была трезвой в этот момент — и сама съела, и мать накормила — все, умерли обе. Я считаю, достойный вариант.

А смысл? После психушки у нас один пацан неплохо держался, он там авторитет даже поднял, но, видать, ему просто надоело все. Так он сделал вот что: приехал из психушки и просто вскрылся, а поскольку он спал на втором ярусе, а я — на первом, я проснулся от того, что на меня капает и моча, и кровь, все вместе.

Сейчас для меня расслабление — это пойти куда-нибудь на ринг подраться, то есть не просто на улице, а это именно по договоренности. 10 на 10, 20 на 20, да, я так расслабляюсь. Но я же никому не мешаю. Раз в месяц мы деремся, бывает, конечно, что рука сломана, всякое бывает.

У меня есть сын Прохор. Жена, правда, сейчас уехала, сошлась с другим мужиком. Я ее пальцем ни разу не трогал. Она могла на меня сколько угодно наезжать, я мог терпеть долго. Ни ребенка, ни жену я никогда не трогал. Я не знаю, может быть, надо было почаще бить ее, многие мне говорили. Но она сошлась с этим мужиком, тот мужик избил ребенка. Ему дали 15 тыс. штрафа, и теперь я уже 2 месяца через прокуратуру ответа не могу добиться, где мой сын. Опека сказала, что не нашла никаких противоправных действий — ребенок упал с дивана. Хотя решение суда не пришло в силу еще к тому моменту. Потому что Марина же знает про мой диагноз. Она знает, что у меня олигофрения в степени дебильности, по бумагам стоит, это мне еще в детдоме поставили.

Когда я понял, что отношения начали портиться, она начала на меня кричать. И это сделала красиво: она, зная, что я фанат «Спартака», взяла, выкинула мои спартаковские вещи, которые для меня много что значат, с балкона. Я ее, естественно, послал на три буквы, а что я еще сделаю? А она повела меня в психушку, говорит, что я больной. Меня забрали, а ее что?

В общем, они, естественно, меня выпустили. Я прихожу часа в два ночи оттуда пешком, открываю дверь, захожу, Марина, вижу, из окна вылезла сама. Она думала, что я ее сейчас убивать буду. А нафиг, говорю, ты мне нужна, шалава, после этого. Уехала туда к себе в Кострому, а когда приехала, когда мне пришел отказ по инвалидности, она мне заявила: у меня другой мужчина теперь. Сейчас мне на нее насрать, сколько у нее мужиков. Единственное, не понимаю, сына-то мне зачем запрещает видеть? Я с июля месяца ребенка не видел, не знаю, что с ним.

Жалею только, что мать живой не застал. Вот у нее я бы хотел спросить, почему она аборт не сделала? Ведь котят новорожденных топят, почему их жалеют, а людей нет?

Когда я вышел из детдома, решил с отцом встретиться. Купил водки, он пришел, мы выпили, я сразу решил ему ничего не делать. Знал, что он придет потом опохмелиться. В итоге, он пришел на следующий день, я ему налил, но сам не пил. И стал его избивать, переломал ему ноги. Приехали менты, я им все честно объяснил, сказал, что если меня посадят, выйду и убью его все равно. В итоге, он заявление не стал подавать, получил инвалидность и умер недавно уже. Я с тех пор его не видел. Жалею только, что мать живой не застал. Вот у нее я бы хотел спросить, почему она аборт не сделала? Ведь котят новорожденных топят, почему их жалеют, а людей нет? Почему нас обрекают на все это, непонятно.

АЛЕКСАНДР ГЕЗАЛОВ

ВЫПУСКНИК ДЕТСКОГО ДОМА, АВТОР КНИГИ «СОЛЕНОЕ ДЕТСТВО», ЭКСПЕРТ ФОНДА ПОДДЕРЖКИ ДЕТЕЙ.

Я почти 20 лет занимаюсь темой социального сиротства в России. 16 лет я сам рос в детдоме, пытаюсь каким-то образом поправить эту ситуацию.

У этих детей существует внутренняя стигма, что для них уже все предопределено, что как только они выйдут за порог, то тут же попадут в нехорошую историю. И этим пользуется система детских домов, удерживая их внутри.

К нам в детском доме приходили эти уроды — уголовники, заманивали. У него зубы выбиты, наколки, и он рассказывает детям о хорошей жизни.

Они все равно выходят в реальный мир рано или поздно. И вот одна девочка, которая вышла недавно, пишет, что большинство из выпускников уже либо скололись, либо скурились, либо на кладбище.

Почему это происходит? Они выходят в мир с своим скудным багажом. После детского дома ребенок высаживается на луну, где его никто не знает. Он в этом скафандре несется, он же никому не интересен, мало кому знаком, ему мало кто знаком. Он не умеет контактировать.

Для многих социализация так и не состоится. Они так и не поймут, как и для чего они живут. Чтобы эта цель появилась, в голове должны быть «зашиты» алгоритмы жизни. Я, например, вышел и пошел получать образование — стал получать одно за одним — у меня пять дипломов, я «напихался» этим, понял — нужно заниматься спортом, чтобы дать, если нужно, кому-то в морду, и стал заниматься.

К нам в детском доме приходили эти уроды — уголовники, заманивали. У него зубы выбиты, наколки, и он рассказывает детям о хорошей жизни.

А многие ребята думают, что это здорово — сейчас у нас в детских домах все дети уже в наколках, они даже не понимают, что это. Одного в детском доме я спросил, зачем он это набил татуировку, а он сказал, что теперь все подумают, что он сидел. Им кажется, что это очень круто.

Сиротская масть, когда в тюрьму попадает, оказывается там на самой низкой ступеньке. Даже вор-домушник в тюрьме по статусу выше, чем сиротка, потому что у сиротки ничего нет, он только полы может мыть и орать, что он сирота. Как только зэки узнают, что он из детдома, сразу его и отправляют парашу мыть.

А для ментов это вообще сладкая тема. Они проверяют документы, видят, что прописки нет, а значит, защиты тоже никакой, он все им подпишет — и все, привет.

Например, один благотворительный фонд пристроил мальчишку учиться в ВУЗ, привезли в Москву, поселили в общагу. Он вышел вечером с банкой пива. Его менты поймали, спросили: -Ты кто? — Я из детдома. Показал паспорт, а там прописки нет, она только в октябре появится, у него чистый паспорт. Они его взяли на 15 суток и начали ему «колоть» все протоколы. Витрину подбитую вешали, еще что-то. Пока им не пригрозили Общественной палатой, они его не выпустили.

Вы себе не представляете уровень инфантильности этих детей. Протащили их в ВУЗ, а сознание у них все равно ПТУ-шное».

В региональных детдомах все дети состоят на учете у милиции. Они даже знают, что в день можно украсть до 100 рублей, и тебе за это ничего не будет. Так и живут, подворовывают, в ларьке берут пиво.

В рамках детского дома существует иерархия: кто-то поопытнее, кто-то постарше, кто-то похитрее, кто-то поизворотливее. Там есть свои кланы — вокруг директора, вокруг его зама. Самые лучшие люди в учреждении — это ночные нянечки, повара, уборщицы всякие. Они ни в каком процессе не участвуют и дети их больше всего любят.

Они детьми манипулируют, дети ими манипулируют — целый процесс. Я считаю, что нужно убирать слово детский дом, это должен быть детский молодежный центр, где живут дети временного пребывания, потому что то, что они детдомовские — это потом печать на всю жизнь.

Они после детдома сначала рожают — девочка живет, ничего не знает, она вышла из детского дома, и сразу у нее появились приятели.

Девочка думает, что первый попавшийся — это муж, а он просто мимо проходил. В детдоме было так: куча волонтеров набежали, стерли границы, подарили подарки, тискали, ласкали, потом она вышла и думает, что все вокруг добровольцы.

В региональных детдомах все дети состоят на учете у милиции. Они даже знают, что в день можно украсть до 100 рублей, и тебе за это ничего не будет. Так и живут, подворовывают, в ларьке берут пиво.

На фото: Александр Гезалов на встрече с воспитанниками детского дома в Калужской области

Если рассмотреть внутрисистемную иерархию детского дома, она разделяется на 4 вида: об этом мало кто знает. Зайчата, лисята, волчата и медвежонок.

Медвежонок — это всегда один ребенок, либо мальчик, либо девочка, которая вообще всеми управляет. Это будущий зек. И вот за счет него идет управление всей системой.

Почему детские дома до сих пор более или менее управляемы? Убери этого медведя, дети все разбегутся, а он их сдерживает. Он руководит волчатами, волчата — лисятами, а зайчатами сопливыми, которые поют песенку про мамонтенка, не надо руководить. Их задача спонсоров жалить. Вот и вся система. 

Конечно, нужны и стандарты качества работы, и детский дом должен отвечать за качество выходящего выпускника. Сегодня за это никто не отвечает. У государства до сих пор нет заказа, кого мы выпускаем из детского дома.

Деньги в систему идут потоком. Возьмем Подмосковье — 42 детских дома, выделяют 3 миллиарда рублей в год, а надо, чтобы было, как в Финляндии. Чем хуже работает детский дом, меньше детей устроено в семьи, тем меньше денег.

Детский дом должен работать на то, чтобы ребенок попал в семью. Например, пришел туда сирота, в течение трех месяцев учреждение обязано найти ему дом. Но сейчас ребенок по 83 федеральному закону — это часть подушевого финансирования.

Еще важно вести работу с кровными и приемными семьями по их сопровождению. В других странах есть профессия — социальный работник, у него профильное образование: есть специалист по контролю за жильем для детей, есть человек, который работает с трудными подростками, девиацией. Существует узкий специалист по устройству в семью, есть юрист…

А в нашем детском доме никто никогда не видел юриста. А у нас просто воспитатель. Что такое воспитатель? В нашем детском доме кто работает? — одно бабье. Они начинают друг с другом биться, и прачки становятся директорами. Кто более сволочной, тот и становится директором. Но это не их вина, это их беда.

Дело в том, что качественный специалист исходит из своих навыков и умений что-то перестраивать. Надо, чтобы было, как в Финляндии — любой ребенок может прийти и получить какую-то услугу, если в семье ему чего-то не хватает: консультацию психолога, психотерапевта, кого угодно еще. Я бы назвал систему, которая сейчас существует, откармливанием бычков для будущих ОПГ.

После детдома я пришел служить на подводную лодку. Смотрю, все вешаются, а мне нормально, потому что у меня эмоциональных переживаний на эту тему нет. Пришел в первый отсек и говорю: я готов за ваши продукты сидеть тут целыми днями. И вот я сижу в отсеке неделю, две, меня вызывают, спрашивают, все ли нормально. Я отвечаю, что все отлично. На подводную лодку прекрасно отправлять всех детдомовских. Они там выживают. 

Александр Гезалов с женой Анной и детьми

В России 481 тыс. сирот — это почти 2% от всех детей

Ежегодно в России выявляется около 100-130 тысяч детей-сирот

Каждый десятый сирота растет в детдоме, остальные — в семьях у опекунов

После выпуска из стен детского в общество встраивается только 7-10 % выпускников

85 тысяч детей-сирот не имеют закрепленного жилья.

Ольга Цатурян, психолог

Начиная с раннего детства они дети отверженные, причем отверженные в грубой форме. Например, в самом раннем детстве в одном из детских домов, где я работала, этого еще маленького ребенка могли класть в шкаф, чтобы не было слышно.

В науке есть такое понятие как формирование базового доверия. Оно закладывается очень рано. То есть я понимаю, что если я начинаю плакать, ко мне обязательно подойдет взрослый. А к этим детям не подходят. Никаких разговоров с ними не ведут. Это базовая травма, ребенок фактически становится калекой, и чтобы он смог нормально функционировать, с ним потом нужно вести долгую и очень серьезную работу.

В детском доме есть дети, у которых была вполне сносная семейная жизнь, и сиротами они стали из-за каких-то серьезных обстоятельств — в результате катастроф или несчастных случаев. Даже если они года 3-4, а лучше 5-6 прожили в семье — это, конечно, гораздо более благоприятный вариант.

В детский дом ребенок приходит совершенно заброшенный, ему пора по возрасту, например, в третий класс. Тот факт, что он вообще читать не умеет, никого не интересует. И, стало быть, ребенок не успевает, и у него как минимум задержка развития — а если он плохо себя ведет, что тоже не редкость, то есть простой способ с этим бороться. Он называется психиатрическая служба. В лучшем случае, ребенку делают укол и увозят в больницу на пару недель, и он может оттуда выйти уже с диагнозом — это тоже вполне принятая практика. 

Когда тебя бросают родители, ты в какой-то момент выучиваешь эту информацию в форме слов. И не понимаешь, это ты такой плохой или родители, такие сволочи, меня бросили? И это тоже все внутри, обсудить все равно не с кем.

А кроме того, если меня мама бросила, то с кем вообще можно иметь дело?!

Эти чувства не могут не сказываться на дальнейшей жизни.

У них одна комната на всех. Она спальня, она же учебный кабинет. У детей нет опыта и привязанности, и поверить тебе они не готовы.

Кроме того, ты как работник выполняешь для них карательную функцию. Конечно, и в обычных семьях многое происходит, но для воспитателя в детском доме — подойти к детской тумбочке, ее открыть и все из нее выкинуть — это естественно.

У ребенка нет ничего личного, и он не понимает, что такое «мое». И у воспитателя нет этой границы. Кроме того, ребенок не выходит во внешний мир, его не пускают, у него снова негативные эмоции — МЕНЯ этого личного лишили по той же причине: или я плохой, не заслужил, или они сволочи.

А дальше все просто: у меня нет образцов семейной жизни, я уж не говорю про навыки. Я не знаю, как заваривать чай. Я не знаю, как люди вообще себя обычно ведут. У детей нет нормальной жизни и никакого опыта: им все готовят. Например, есть такой вполне стандартный анекдот о том, как девочка не знает, откуда берется чай. Потому что чай берется из чайника. Эти знания никак не заложены в систему

У детдомовца нет нормального для человека идеального образа Папы и Мамы. Школа на сегодня такой функции не выполняет, и смотрят дети в кино бог знает что, и у воспитателя нет такой возможности.

Нагрузка там, в принципе, немыслимая, а когда воспитатели не знают, что делать, прибегают к силовым методам — вызывают психиатра.

Ни директора, ни воспитатели нисколько не садисты. Это хорошие люди, которые по разным гуманистическим соображениям пошли работать в детский дом. Нагрузка там, в принципе, немыслимая, а когда они не знают, что делать, прибегают к силовым методам — вызывают психиатра.

Если вы все время находитесь в атмосфере детской воли, беды, гнева и прочего, это очень тяжело выносить. Это надо уметь делать.

Что касается книг — библиотека в детском доме была всегда, однако редкий случай, если ребенок там интересуется книгами. Они практически не читают. Для начала они не умеют читать просто физически — не умеют складывать буквы в слова».

Детдом — госучреждение, оно самостоятельно не может распоряжаться деньгами, более продвинутые директора находят спонсоров и отправляют детей на курсы или в учебные заведения, но это все профанация.

Автор: Софья Адамова, автор текста, The Insider 

You may also like...