О феномене уголовно-арестантской песни: «Опять по пятницам пойдут свидания…»
Из тюремных узников правом свиданий пользовались лишь арестанты спецтюрьмы ГУГБ НКВД СССР – так называемой «шарашки» для ученых. В их отношении действовала Инструкция о порядке предоставления свиданий с родственниками заключенных спецтюрьмы ГУГБ НКВД СССР, утвержденная Народным комиссаром внутренних дел Союза ССР Л. Берия 25 мая 1939 года. Письменное разрешение на такое свидание выдавалось Первым спецотделом НКВД СССР на основании служебных записок заместителя начальника Особого nехнического бюро НКВД СССР.
(окончание. Начало Часть 1, Часть 2)
«Полонез Вертинского»: Серебряный век польской музыкальной культуры
Итак, нельзя отрицать факт влияния русской музыкальной культуры на особый жанр польской. И прежде всего хочется выделить имя великого Александра Вертинского. Сам певец в мемуарах «Дорогой длинною…» подчеркивал не только духовную, но и кровную связь с Польшей: «К этой стране у меня всегда была какая-то нежность. Может быть, потому, что в моих жилах, несомненно, течет некоторая доза польской крови».
Певец прожил в этой стране с 1923 по 1927 год и затем еще несколько раз побывал здесь с концертами. Как пишет Георгий Сухно в очерке «Александр Вертинский в Польше»: «Польский период был наиболее активным в его творческой и концертной деятельности. Ни в одной из зарубежных стран популярность его песен и романсов не была столь велика, как в бывшем Привисленском Крае Российской Империи».
Сам Вертинский объяснял это просто:
«Влияние России, как старшей славянской сестры, всегда было в Польше огромным. Какие бы счеты у поляков ни были с царской властью, все равно в глубине души почти все они любили Россию… В польских театрах шли русские пьесы, в журналах, еженедельниках и газетах сплошь и рядом печатались переводы русских авторов, в книжных магазинах было сколько угодно русских поэтов и писателей на польском языке… Польша и ее русское население, истосковавшись по русскому языку и русской музыке, готовы были плакать от любой песни, от любого русского слова, и думаю, что если бы я даже пел в десять раз хуже, чем пел тогда, то все равно имел бы огромный успех… Вся польская аристократия, когда-то служившая при дворе, обожавшая тогдашний Петербург, не могла еще вытравить из своего сердца воспоминаний о нем и о России»
Но вот вопрос: какая именно музыкальная, песенная русская культура была востребована поляками в этот период? Ответ на него поможет нам выдвинуть любопытные версии о происхождении «тюремного» танго «Цыганка с картами». И здесь самое время перейти непосредственно к творчеству Александра Вертинского. Именно фигура «русского Пьеро» стала культовой для довоенной Польши и оказала несомненное влияние на рождение «польского танго».
На концерты Вертинского у касс с утра выстраивались очереди, его любил слушать сам Юзеф Пилсудский, в декабре 1932 года польская фирма «Syrena Electro» выпустила 15 пластинок с лучшими песнями и романсами артиста. В студии во время записи аккомпанировал Вертинскому великий маэстро, пианист-виртуоз Ежи Петерсбурски.
В чем же секрет невообразимой популярности песенок Вертинского среди польской публики и русской эмиграции? Сейчас бы сказали: он «попал в струю». Эстетика утонченного трагизма, безнадежности, тихого надрыва и отчаяния, разочарования, безответной любви, полной измен и обмана, неверие в достижение постоянно ускользающего счастья, весь этот изысканно-драматический декаданс, положенный на печально-изломанную музыку, – вот что делало творчество Вертинского действующим на польского слушателя как наркотик.
Вертинский сумел вдохнуть в нарочитую изысканность позы и жеста, «кукольные» атрибуты, «красивости» и изломанные аффекты декаданса реальные чувства, настоящую жизнь, подлинные переживания. За видимой манерностью чувствуется надрыв, страдание, трагизм. Стихи «Пьеро» зачастую поднимаются значительно выше пошлого мелодраматизма. Например, посвящение Вере Холодной «Ваши пальцы пахнут ладаном», написанное за три года до ее смерти и ставшее пророческим:
Ваши пальцы пахнут ладаном
И в ресницах спит печаль…
Или «То, что я должен сказать», «Желтый ангел», «В степи молдаванской», «Кокаинетка», «Злые духи», «Не покидай меня, скажи, что это шутка», «Я помню этот день; Вы плакали, малютка…» (с чудесным попугаем Флобером, который «твердит «Жамэ» и плачет по-французски), «Сумасшедший шарманщик», «Оловянное сердце», «Полукровка», «Сероглазый король», «Пес Дуглас»…
Мы можем с полным правом утверждать: как русская литература выросла из гоголевской «Шинели», так и «польское танго» выросло из трагической маски Пьеро, принадлежавшей Вертинскому. Это факт. Не случайно Вертинскому аккомпанировал Ежи Петерсбурски – выдающийся композитор в жанре «польского танго», автор музыки танго «To ostatnia niedziela» («То остатня недзеля» – «Это последнее воскресенье»), известного также как «Танго самоубийц».
И все же «польское танго» – уникальное явление, которым мы обязаны исключительно Польше. Ведь Вертинский выступал и в других странах, его пластинки записывались крупнейшими мировыми фирмами. Однако именно Польша оказалась готовой живо откликнуться на песни «русского Пьеро», создать на их волне совершенно иной, удивительный сплав – «польское танго».
Между тем у Вертинского был за плечами и печальный опыт. Выступал он большей частью в ресторанах, а европейская публика относилась к подобного рода актерам не так, как некогда российская. Свою горечь «Пьеро» выплеснет затем в «Желтом ангеле», где в парижских балаганах
Звенят, гудят джаз-баны
И злые обезьяны
Мне скалят искалеченные рты.
А я, кривой и пьяный,
Зову их в океаны
И сыплю им в шампанское цветы…
В Варшаве – совершенно иное. Певец окунулся в реальный мир, удивительно похожий на его кукольно-салонную, манерно-вычурную эстетику:
«Магазины были завалены французскими, английскими и немецкими товарами. Великолепные “кавярни” и “цукерни”, где подавались пончики и пирожные, были с утра до вечера переполнены нарядными щебечущими польками. В ресторанах подавали все изыски польской кухни… В Варшаве было много военных. Их разнообразная блестящая форма – шпоры, палаши, эполеты – напоминала времена старого Петербурга… Польша того времени еще жила по-старинному: мужчины стрелялись на дуэлях из-за женщин, в театрах балеринам и премьершам еще подавали на сцену корзины цветов в рост человека или коробки конфет величиной с ломберный стол…».
Вот та почва, на которой расцвело польское танго. Именно этот стиль лег в основу советского арестантского танго «Цыганка с картами», оно же «Таганка», оно же «Централка».
«Итак, звалась она Татьяной»?
Полонский прав в том, что «Таганка» отвечает всем жанровым признакам «польского танго». Но вот является ли исходным источником «Таганки» именно танго «Тамара» и попало ли оригинальное танго в ГУЛАГ после оккупации Польши в 1939 году?
Вот здесь есть множество возражений. Кое-что мы уже приводили: мелодия «Тамары» не имеет ничего близкого с «Таганкой» / «Централкой». За исключением того, что перовое слово припева является обращением и состоит из трех слогов с ударением на втором (Тамара – Таганка).
Однако таких танго в довоенной Польше и без «Тамары» было достаточно. Например, уже названная «Морфина» («Морфий»), где к тому же повторяются первая и третья строки. Размер стиха несколько иной – ну так он не совпадает с размером «Таганки» и в «Тамаре». Или танго «Фернандо» в исполнении Веры Гран, где обращение к Фернандо повторяется в двух подряд начальных строках. Есть у «Тамары» и другие соперники. Например, популярнейшее танго «Марушка» («Maruszka») в 1930-е годы на пластинки в Польше записывалось шесть раз!
Полонский, проводя параллели между «Тамарой» и «Таганкой», большое значение придает цыганской теме и теме разлуки:
«В танго “Tamara” речь ведется от имени юноши, влюбленного в юную цыганку Тамару. Он прощается с нею. Им не суждено больше увидеться, поскольку цыганский табор снимается и пути влюбленных расходятся. В “Таганке” тоже речь ведется от имени юноши, “парнишечки”, который, попав в Таганку, мысленно обращается к своей любимой, прощается с нею. Песня начинается с упоминания цыганки.
Не потому ли, что автор вспомнил и подбирал слова под “Цыганское танго”? В конце говорится, что их любовь останется глубокой тайной. А почему влюбленные из своей любви делали тайну? В “Tamara” – понятно: у цыган связь девушки из табора с гоже (не цыганом) была предосудительна, даже недопустима… Но почему влюбленный юноша, находясь в “Таганке”, говорит о тайне их любви? Мне думается, что автор текста “Таганки” просто припоминает и повторяет слова танго. Значит, автор “Таганки” хорошо знает, любит польскую эстраду предвоенных лет».
Прежде всего насчет «недопустимости» отношений между цыганкой и «гадже». Такого строгого запрета нет. Разрешаются даже браки с гадже. Многие русские дворяне брали в жены девушек из табора. Да и уголовный мир Советской республики был тесно связан с цыганским, вольные цыганские красавицы легко сходились с «блатарями» (см., например, автобиографический роман Михаила Демина «Блатной»). Так что ничего «исключительно цыганского», «неестественного» в последнем куплете нет: уголовник, обращаясь к любимой, говорит, чтобы девушка его не ждала, а их любовь останется тайною.
Да и вообще цыганская тема для музыки тех лет традиционна. К «Таганке» куда ближе польской «Тамары» немецкое танго «Zigeuner» («Цигойнер», то есть цыган). Немецко-цыганское танго тоже навевает отдаленные ассоциации с «Таганкой», тем более и здесь обращение к цыгану повторяется:
Zigeuner, du hast mein Herz gestohlen
Mit deiner Geige und mit deinem Gesang.
Zigeuner, du hast mein Herz gestohlen…
«Цигойнер, ду хаст майн херц гештолен…», то есть «Цыган, ты украл мое сердце» более явно перекликается с «Таганкой» / «Централкой». Возникшее в начале 1930-х годов, танго «Цыган» приобрело огромную популярность в довоенной Европе. В августе 1937 года пластинку с записью этого танго выпустил и советский Грампласттрест под названием «Цыган (танго)»! То есть эта запись действительно могла теоретически послужить хотя бы какой-то основой для «Таганки» или «Централки» – в отличие от «Тамары», о которой, по утверждению Яна Полонского, советский слушатель не имел понятия.
При желании подобного рода «первооснов» арестантского танго можно найти немало. И все же при отдаленном гармоническом созвучии все эти произведения не могут претендовать на то, чтобы называться оригиналом, который подвергся переделке и обратился в тюремное танго «Цыганка с картами»!
И вот тут в наших разысканиях вроде бы вспыхивает слабый луч надежды. На портале «Поэтическая речь русских. Народные песни и современный фольклор» я наткнулся на любопытную запись, которая относится к 1984 году. Вспоминает москвич, физик Михаил Левин, 1921 года рождения:
«Песня “Таганка, ночи полные огня,
Таганка, зачем сгубила ты меня”:
прототип – эстрадная песня 1930-х:
“Татьяна / И очи полные огня,
Татьяна / Зачем сгубила ты меня”»…
Но насколько это сообщение соответствует истине? Мне не удалось отыскать ни малейшего упоминания об этой песне где-либо, кроме как у Левина.
Больше похоже на предположение типа гадание. Нечто похожее мне встретилось во время обсуждения «Таганки» в Википедии. Некто А. Кайдалов задает вопрос:
«А не кажется ли вам, что сначала текст, вероятнее, был таким: Цыганка, те очи полныя огня, Цыганка, зачем сгубила ты меня? (дальше могу лишь предположить, сейчас подумаю) Цыганка, я твой навеки фигурант, Теперь вся юность и талант в твоих руках».
Предположение Кайдалова вызвало возмущенные возражения: «…это позор какой-то, и не имеет отношения к песне таганка», «Да, действительно, это просто пародия… ни за одним застольем таганку в таком исполнении я не слышал».
Между тем ничего возмутительного в подобных версиях нет. Это всего лишь значит, что людям бросается в глаза наиболее вероятный принцип заимствования и переделки текста. В самом деле, первые строки припева «Таганки» / «Централки» прямо ассоциируются с поэтикой «жестокого романса», а уж «очи, полные огня» – типичное стихотворное клише в русской поэтической традиции. Вот вам примеры:
Ты прямо в очи мне глядела
Очами, полными огня…
(Николай Языков. «Перстень», 1831)
…
И тайный страх берет меня,
Когда в стране я вижу дальней,
Как очи, полные огня,
Закрылись тихо в миг прощальный.
(Николай Огарев. «На смерть Лермонтова», 1841)
То есть воспоминания Левина вполне заслуживают внимания. Причем не только по основаниям, приведенным выше. Есть и другие причины.
Дело в том, что именно в начале 1930-х годов имя Татьяна приобретает в «польском танго» особую популярность. Так, в 1933 году «Syrena-Electro» выпускает две пластинки с записями танго «To placze serce» («То плачет сердце») и «Tatjana». На этикетках обеих пластинок – любопытные пометки. На песне «Татьяна» – «Танго посв. “Мисс России 1933”», на песне о плачущем сердце – «Танго посв. “Мисс Европе 1933”». Оба посвящения предназначены 18-летней русской девушке Татьяне Масловой.
История чрезвычайно любопытная. Действительно, 27 января 1929 года впервые прошел конкурс под названием «Мисс Россия» – однако не в СССР, а во Франции. Учредителем выступил парижский журнал «Иллюстрированная Россия». В соревновании могли участвовать русские девушки из любых европейских стран. А титул «Мисс Россия» завоевала Татьяна Маслова (прибывшая в Париж за день до начала конкурса). Причем еще через месяц в Мадриде Татьяна становится «Мисс Европа», обойдя в последнем туре фавориток из Испании и Франции!
В Париж Татьяна прибыла из Вильно – центра польского воеводства, где она жила и окончила русскую гимназию. Татьяна Маслова была дочерью Александра Маслова, царского морского офицера, который сначала служил на подводной лодке «Морж», а затем стал командиром подлодки «Тюлень». Александр, по сведениям виленского поэта Александра Дугорина (именно он способствовал продвижению Татьяны на конкурс), Маслов в 1918 году был расстрелян большевиками.
Оба танго, посвященные «Мисс России» и «Мисс Европе», написали композитор Александр Яшчиньский и поэт Антоний Якштас из Вильно, земляки юной красавицы. «Татьяна» изначально положено на русские стихи, затем Антоний Якштас сделал польский перевод.
К чему я веду? Да к тому, что такое событие, как победа Татьяны Масловой сразу в двух конкурсах красоты за один год, вполне способно было подвигнуть и других авторов на создание танго, посвященного русской красавице из Польши. В этом контексте, согласитесь, воспоминание Михаила Левина о танго «Татьяна и очи, полные огня» воспринимается уже несколько иначе. Увы, смущает одно: если танго было столь популярным, что арестанты-сочинители взяли его за образец, – почему о нем не сохранилось никаких сведений?
В принципе, примеры подобного рода мне встречались. Долгое время ничего не было известно о так называемом «Сталинградском танго» времен Великой Отечественной – «Когда мы покидали свой родимый край И молча отступали на восток…». А между тем во время войны оно было широко известно, и лагерники на его мотив создали песню «На Колыме, где тундра и тайга кругом…». Популярностью пользовалась и песня на слова Александра Хазина «Ты, наверно, спишь, моя Ирина…», послужившая основой для блатной «Бывший урка, Родины солдат». Затем хазинскую песню напрочь забыли, и мне пришлось откапывать ее среди мемуарной литературы.
В случае с Таганкой» / «Централкой» поиски пока ничего не дали. Значит, будем продолжать.
«Опять по пятницам пойдут свидания…»
В тюремном танго есть еще одна деталь, которая делает невозможным его создание в 1939 году. Это – строка «опять по пятницам пойдут свидания».
Более всего она соответствует тюрьмам царской России. Арестанту предоставлялось одно свидание в неделю (порою даже два) продолжительностью 15–30 минут.
Достаточную либеральность проявляла на первых порах и Советская власть. Так, согласно Положению Наркомата юстиции 1920 года, свидание заключенным предоставлялось один раз в неделю; то же самое подтвердил Исправительно-трудовой кодекс РСФСР 1924 года. Исправительно-трудовой кодекс РСФСР, принятый 1 августа 1933 года, предоставлял свидание подследственным один раз в десять дней, а осужденным в колониях для массовых работ – даже раз в шесть дней.
А вот вторая половина 30-х годов, а тем более 1939 год совершенно противоречат строке о свиданиях по пятницам. Правда, Ян Полонский и тут проявляет чудеса эквилибристики. Он пишет о 1939 годе: «На это же время указывают и слова песни “опять по пятницам пойдут свидания”. Единый день свиданий был введен в конце 30-х годов во исполнение приказа НКВД о повышении дисциплины в ИТУ». Правда, ни мне, ни одному из известных мне историков о подобном странном «едином дне» ничего не известно. Зато точно известно, что Положением 1939 года подозреваемым и обвиняемым свидания с родственниками были запрещены, кроме случаев, когда имелось письменное разрешение органа, ведущего следствие, за которым числился заключенный!
А если речь идет об осужденных к тюремному заключению? Увы, таковых в 1938–1939 годах было мизерное количество. К январю 1939 года, например, в тюрьмах находился 342 131 человек, из них следственных – 226 503, кассационных – 32 151, осужденных к тюремному заключению (по всей стране!) – аж… 2997! Остальные – осужденные, ждущие этапа (74 489 человек) и транзитно-пересыльные (8988), никому из них свидания не предоставлялись. Зэковскую хозобслугу мы в расчет не берем – она мизерна.
Из тюремных узников правом свиданий пользовались лишь арестанты спецтюрьмы ГУГБ НКВД СССР – так называемой «шарашки» для ученых. В их отношении действовала Инструкция о порядке предоставления свиданий с родственниками заключенных спецтюрьмы ГУГБ НКВД СССР, утвержденная Народным комиссаром внутренних дел Союза ССР Л. Берия 25 мая 1939 года. Письменное разрешение на такое свидание выдавалось Первым спецотделом НКВД СССР на основании служебных записок заместителя начальника Особого nехнического бюро НКВД СССР.
Свидания проходили в специально оборудованной комнате административного корпуса Бутырской тюрьмы. Количество таких свиданий для одного заключенного «шарашки» в Инструкции не устанавливалось, лишь запрещалось выдавать в один и тот же день более шести разрешений на свидание. Впрочем, после войны заключенные из «шарашки» стали ездить на свидания не только в Бутырку, но и в другие тюрьмы – в том числе и в Таганку. Описание подобного свидания можно встретить у Солженицына в «Архипелаге ГУЛАГ».
Возможно, лирический герой подразумевает свидания вовсе не в тюрьме, а уже в лагере, куда его этапируют после осуждения? Текст «Таганки» / «Централки» вполне допускает такую трактовку. Увы, и тут неувязка: даже в лагерях зэкам, согласно «Временной инструкции о режиме содержания заключенных в ИТЛ НКВД СССР» от 2 августа 1939 года, свидания предоставлялись лишь раз в полгода («политикам» – только с разрешения начальника ГУЛАГа НКВД, некоторым «менее опасным» «контрикам» – с разрешения начальника лагеря по обязательному согласованию с Третьим отделом).
Таким образом, 1939 год как время создания тюремного танго отпадает. Остается либо царская Россия начала века (причем довольно короткий период с 1913 года, когда империю охватила «эпидемия» танго), либо – с натяжкой – период с 1920 по 1933 год, когда в Советской России наблюдался достаточно либеральный порядок предоставления свиданий в местах лишения свободы (контрдовод – формально «крытки» не назывались тюрьмами и не делились на «центральные» и «провинциальные»), либо – 1933 год (вплоть до убийства Кирова в 1934-м, которое повлекло раскручивание витка репрессий), когда количество свиданий в тюрьмах, колониях и лагерях примерно соответствовало песенной строке, о которой мы ведем речь.
На мой взгляд, более всего подходит начало 1930-х. В это время появляется и расцветает жанр «польского танго», который послужил образцом для неведомых сочинителей-арестантов. До начала 30-х годов подобного жанра не существовало, а классическое аргентинское танго не могло служить образцом для танго о цыганке с картами: смысл и тональность абсолютно разные.
Другой расклад – с польским танго. Сохранив его театральный надрыв, легкое позерство, некое любование своей картинной обреченностью – чувства, так близкие «блатной», «жиганской» душе, – неведомые авторы нынешней «Таганки» (это название оказалось самым живучим) сумели передать атмосферу оригинального жанра, которому подражали и на который равнялись.
Ну в самом деле, о каком таком загубленном «таланте» может идти речь в блатной среде? О таланте «ширмача», «гоп-стопника», «домушника»? Собственно, и в устах мифического польского офицера-сочинителя скорбь о «юности и таланте» совершенно неуместна. Понятно, что строки явно «из другой оперы». Вот в стилистике «польского танго» надрывные сожаления о погубленной юности и таланте вполне естественны, тем более если виновница – женщина-«вамп» или вольная цыганка.
Впрочем, потерянная юность – вполне в духе блатаря-уркагана. «Дайте в юность обратный билет» – набивает он на правом плече, а на левом завершает: «Я уже заплатил за дорогу!» Или вечная присказка: «Наши юные года пропадают смолода»… Что касается цыганщины, уголовный мир ею буквально пропитан. Цыганская составляющая в нем всегда была значительной. Блатной жаргон полон заимствований из цыганского – «мора», «мандро», «минжеваться» и т.д. Да и чечеточка, «цыганочка»-«сербияночка» – она ведь тоже от «сынов степей»!
Сюда же укладывается и версия о неизвестном танго «Татьяна, зачем сгубила ты меня», строки из которого вспоминал физик Михаил Левин (именно в 1933 году Татьяна Маслова стала «Мисс Россия» и «Мисс Европа» и польские авторы посвятили ей несколько танго).
«Ночи, полные огня»
В эстетику тоски о потерянной «шикарной» жизни вписывается и упоминание о «ночах, полных огня». Не раз уголовные исполнители указывали мне на явную несуразность строки «Таганка, все ночи, полные огня…».
– Ночи, полные огня – это веселье, загул, кураж, страсть! – говорили они. – При чем тут тюремная хата?! Стопудово сначала пели «Где ночи, полные огня»? В смысле – тосковали по прежней радостной жизни, которую потеряли. А потом уже гопота дворовая все с ног на голову поставила…
Однако есть неслабые аргументы против такой точки зрения. Дело в том, что издавна в отечественных тюрьмах действует неписаное правило – «В тюрьме отбоя нет». То есть формально отбой существует, однако в камере никогда не гасят электричество. Лампочка- «фикус» (защищенная специальным проволочным каркасом) горит круглосуточно. Вот вам и «ночи, полные огня»…
Прямое подтверждение такой трактовки находим в мемуарах бывшего узника ГУЛАГа Николая Мурзина «Сцены из жизни», где он, вспоминая о Киевской тюрьме 1948 года, приводит такой припев «Централки»:
Централка…
Все ночи полная огня.
Централка…
Зачем сгубила ты меня?
Без всяких экивоков понятно: речь идет именно об освещении тюрьмы – «Централка, все ночи полная огня».
Таганский краевед Владимир Румянцев так поясняет смысл «ночей, полных огня»: «Это потому, что прожектора на вышках горели все время, зимой особенно. Я ходил в школу по Малым Каменщикам, и это было довольно неприятное зрелище».
Забавное толкование я встретил также на одном из форумов Рунета. Оно принадлежит некоему Андрею Берлину, который «с ученым видом знатока» поясняет свою версию возникновения песни «Таганка»:
«Написана в конце 40-х или самом начале 50-х пареньком, который реально там сидел… Из текста самой песни: “те ночи полные огня” – ясно, что песня написана после войны, когда в тюрьмах России перестали выключать электрический свет на ночь. До войны и тем более во время войны свет на ночь выключали. Есть легенда, что песню написал один из бывших власовцев (генерал Власов был казнен в этой тюрьме, она тогда еще не была пересыльной, а стала таковой только в самом конце 40-х в связи с перегрузкой тюрем), но сидевшие там в то время рассказывали мне, что это неправда, это паренек (его вроде звали Федор), был обычным бытовым уголовником, сидел за кражу».
Насчет казни Власова в Таганской областной тюрьме – разумеется, очередная «залепуха», высосанная из пальца. Равно как и «мальчик Федя» – сочинитель известнейшего арестантского танго. Единственное, что точно: в тюремных камерах не выключали свет.
Но утверждение о том, что в советских тюрьмах перестали выключать свет только после войны, – полная чушь. И до войны было то же самое. Подобную меру объясняют требованиями безопасности: это облегчает контроль за арестантами и подследственными, позволяет пресекать попытки самоубийств или расправы одних сидельцем над другими. Не могу сказать о царской тюрьме, но в 30-е годы прошлого века этот порядок точно существовал.
Об этом вспоминает в мемуарах «Погружение во тьму» писатель Олег Волков. Время действия – 1936 год. Но нам важна не только дата. Отметим восприятие арестантом электрического света, горящего всю ночь:
«С высокого потолка свисает яркая, никогда не гаснущая лампочка, в ее слепящем свете камера особенно пуста и стерильна; все жестко и четко…
Этот свет – наваждение. Источник неосознанного беспокойства. От него нельзя отгородиться, отвлечься… И даже после вечерней поверки, когда разрешается лежать и погружаешься в томительное ночное забытье, сквозь проносящиеся полувоспоминания-полугрезы ощущаешь себя в камере, не освобождаешься от гнетущей невозможности уйти, избавиться от этого бьющего в глаза света. Бездушного, неотвязного, проникающего всюду. Наполняющего бесконечной усталостью».
То же, по воспоминаниям Волкова, происходило в разных тюрьмах – например в Архангельской.
В самом деле, электрический свет, который не гаснет всю ночь, действует чаще всего раздражающе и гнетуще. Вот свидетельство писателя Игоря Губермана, который отбывал наказание с 1979 по 1984 год:
«На всю жизнь я запомню тюрьму в Загорске… кошмарно яркая лампа день и ночь горела в крохотной нише, густо побеленной и отсвечивающей поэтому как рефлектор. Помню, как, чуть позже переведенный в тюрьму в Волоколамске, я лежал, когда погасла дневная лампа и загорелась слабая ночная, и блаженно улыбался полумраку, казавшемуся дивным отдыхом.
В эти дни как раз в газетах писали, какому жуткому поруганию достоинства был предан Луис Корвалан в его чилийской тюрьме: ему три дня подряд не гасили в камере свет».
То есть, по сути дела, Губерман приравнивает включенный на всю ночь свет к изощренной пытке. И не он один. В представлении обычных людей, а тем более правозащитников «ночи, полные огня» – это пытка. В тюрьмах Европы и США свет в камерах на ночь гасят обязательно. В американской тюрьме на острове Райкерс-Айленд камеры погружаются во тьму в 23.00. В ливерпульской тюрьме Великобритании выключатель находится в камере, и обитатели распоряжаются им по своему усмотрению. А норвежский убийца 77 человек Андерс Брейвик жалуется, что свет и телевидение в камере включаются снаружи и ему приходится просить стражника переключать каналы и гасить свет на ночь.
Однако в российском тюремном Зазеркалье многое предстает, простите за каламбур, в ином свете. С точки зрения «блатных» («черных», «братвы») ночная пора – самое время для развлечений. Днем «начальнички» бодрствуют, коридорные вертухаи чаще посматривают в глазок… Ночь куда вольготнее: самое время для «шпилева» (азартных игр), для того, чтобы погонять по кругу чифирбак с густым, горьким, возбуждающим вываренным чаем, для веселых базаров-разговоров, для серьезных «разборок по понятиям». И не дай Бог кто-то из арестантов выскажет недовольство! Это – серьезный «косяк», нарушение традиций, покушение на «святое»… В тюрьме отбоя нет.
Так что в песне все «по уму». Интересны в этом смысле наблюдения писателя Эдуарда Лимонова в книге тюремных наблюдений «В плену у мертвецов»:
«Ночью в тюрьмах не выключают свет. До свободных людей этот феномен не доходит, как до жирафов. Да им и все равно. Сколько раз я слышал известную блатную песню: “Таганка, о ночи полные огня!/ Централка, навек сгубила ты меня!/ Я твой бессменный арестант/ Погибли юность и талант/ В твоих стенах…” Слышал и не понимал истинного смысла. А когда сам оказался в тюрьме, все встало на свои места. Ночи, полные освещения, не “огня”, конечно, это автор для рифмы “огня” подсунул, чтобы срифмовать с “меня”. Во всех тюрьмах, в Бутырке и Матроске, в девичьей Шестерке, в Пятерке, на Пресне, да повсюду – ночами и днем находятся зэки в желтом тумане света, достаточном для того, чтобы старшой в глазок мог обозреть их несчастные тела.
У нас в Лефортово в дополнение к вечному слабому свету (лампочки постоянно меняют) наши зеленые военные унтера требуют, чтобы мы не закрывались с головой. Они боятся, что под покровом одеяла ускользнет от них зэк, уйдет из жизни в мир иной, натянув на голову пластиковый пакет или удавку, разгрызет себе вены под одеялом, взбрыкнет ножками и до свиданья! А правосудие останется неудовлетворенным, облизываться… Я защищаюсь от света следующим образом: складываю полосой вафельное полотенце и кладу его на лоб и глаза. Так и сплю…
Обычно я тотчас засыпаю. Несмотря на то, что сокамерники начинают возиться именно после отбоя. Поскольку их лишают телевизора, выключая розетку без церемоний, сокамерники начинают двигаться, производить большой шум…»
Хотя… Мне так же близка трактовка Андрея Синявского. Думаю, он совершенно точно уловил ее театрально-пижонский смысл «огненных ночей» после цитаты «Центральная!Ах, ночи, полные огня!»:
«Если сама тюрьма похожа на консерваторию [ Арестантские остроумцы действительно часто помимо «академии» называют тюрьму «консерваторией»: «Каждый второй оперу пишет»… То есть сочиняет донос оперативнику. Таких стукачей иронически именуют «композиторами». ], на оперу, на эстраду, то можно представить, какие гастроли начнутся, выпусти актеров на волю… Огней! Вина! Женщин! Карты! Гитару! Карету! Трамвай! Король я или не король? И пошла писать. Что ни кража, смотришь – высокое мастерство. Золотые руки. Глаз – ватерпас. Краснознаменный ансамбль. Комедия дель арте…»
Именно так. Как ни крути, «Таганка» / «Централка» – песня типично блатная. Куражная. Погибли юность и талант, «как мало пройдено дорог, как много сделано ошибок» – еще одна цитата из Есенина, которую любят использовать в качестве уголовной наколки…
Но тайна все-таки остается. Что же за танго легло в основу «Цыганки с картами»? Увы, нам пока не удалось разгадать эту загадку. Но зато на сколько других вопросов, связанных с удивительной русской тюремной песней, мы все же сумели ответить! Согласитесь, это уже немало.