Диктатура высшей меры: «Кровь так и стоит огромными черными лужами»

В ближайшее время Конституционный суд России должен будет решить вопрос о возможности возобновления с 1 января 2010 года смертной казни. Напомним, во что превращается высшая мера наказания в условиях социализма или иного недемо кратического строя. Когда в твоих руках жизнь и смерть практически любого человека, власть – безгранична… 

«Кровь так и стоит огромными черными лужами»

Знаменитая фраза Иосифа Сталина «Нет человека — нет проблемы» — это всего лишь наиболее четкая формулировка того, о чем с первых дней большевистского переворота думали, говорили и писали многие виднейшие коммунистические деятели. Владимир Ленин во множестве записок требовал от соратников безжалостного уничтожения врагов. Затем соответствующие положения попадали в законодательные акты советской власти.

В постановлении Совнаркома о красном терроре, подписанном в сентябре 1918 года и предоставлявшем особые права Всероссийской чрезвычайной комиссии, к примеру, говорилось:

«Совет Народных Комиссаров, заслушав доклад председателя Всероссийской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и преступлениями по должности о деятельности этой комиссии, находит, что при данной ситуации обеспечение тыла путем террора является прямой необходимостью, что для усиления деятельности Всероссийской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и преступлением по должности и внесения в нее большей планомерности необходимо направить туда возможно большее число ответственных партийных товарищей, что необходимо обеспечить советскую республику от классовых врагов путем изолирования их в концентрационных лагерях, что подлежат расстрелу все лица, прикосновенные к белогвардейским организациям, заговорам и мятежам, что необходимо опубликовывать имена всех расстрелянных, а также основания применения к ним этой меры»

(Здесь и далее лексические, стилистические, а также особенности грамматики и синтаксиса цитируемых источников сохранены. — Прим. ред.).

За последние десять лет российские граждане успели забыть, с какой легкостью в России выносятся и приводятся в исполнение смертные приговоры. Фото: РГАКФД/Росинформ. 

Судя по документам, вопросы о планомерности работы ВЧК и пополнения ее большим числом «ответственных товарищей» остались благими намерениями. А вот усиление террора, основанное на расплывчатой формулировке про «прикосновенность к белогвардейским организациям», велось ударными темпами.

Уже в марте 1919 года представитель РСФСР в Украине Давид Гопнер сообщал В.Ленину и наркому иностранных дел Георгию Чичерину о деятельности чекистов, которую обсуждали на заседании украинского советского правительства: «Перед собранием предстала возмутительнейшая картина диктатуры этого официально подчиненного учреждения — картина полного игнорирования им всех законов и распоряжений правительства.

В продолжение долгого времени наркомюст Хмельницкий тщетно добивался от Чрезвычайкома сведений о содержащихся в заключении и о расстрелянных по постановлениям ЧК… Никакими способами ни Хмельницкому, ни самим руководителям ЧК не удалось установить мотивы ареста подавляющего большинства заключенных. Чрезвычайком цепко держит всех, кто попадает в ее руки, и только в очень редких случаях дела передаются трибуналу, а пост фактум даваемые ею сведения о расстрелянных далеко не полны».

Отдельно Д.Гопнер описал работу чекистов в Екатеринославе: «Вооруженные с головы до ног люди от имени ЧК, комендатуры города, уголовно-розыскной милиции и других учреждений производят обыски, аресты, подбрасывают фальшивые деньги, напрашиваются на взятки, шантажируют этими взятками, заключая в тюрьму тех, кто эту взятку дал, чтобы в конце концов освободить человека из-под страха смерти за удесятеренную или удвадцатеренную взятку.

Во главе Чрезвычайной комиссии стоит старый партийный работник Валявка, человек упрямый, тупой и жестокий. Вспыльчивый, самонадеянный, лишенный спокойствия, он никогда не слушает собеседников, а только говорит или, вернее, кричит. Имея самое элементарное политическое развитие, он неразборчив, опьянен своим всемогуществом и лишь жаждет «уничтожения».

Я присутствовал дважды на его приеме и вынес впечатление, что, накричавшись в течение целого дня, он не мог объяснить, кто с какой целью к нему ходил и чего от него добивались. Вчера было расстреляно двое арестованных при ЧК, но еще до этого в газете было помещено сообщение, что приговор над ними приведен в исполнение…

От декапитации, практиковавшейся на Востоке и в XX веке (на фото — казнь в Шанхае, 1920 год), Россия отказалась еще в конце XVIII: преступников в основном отправляли на виселицу. Фото: РГАКФД/Росинформ

В кабинете Валявки в присутствии моем, Машицкого и Литвинова на мой запрос по поводу арестованных анархистов Валявка ответил, что в Москве убит Свердлов, арестован Дзержинский и что он, Валявка, расстреляет всех сидящих в Екатеринославе анархистов и левых эсеров. Никаких объяснений по поводу этих нелепых слухов он, разумеется, не дал.

Губернский комиссар юстиции и почти все члены екатеринославского комитета партии коммунистов говорили, что принимают меры против самоуправства Валявки, но пока что ни их требования, ни мои увещания, ни внушения Раковского ни к чему не привели. По улицам Екатеринослава свободно расхаживают активисты-меньшевики, стрелявшие нам в спину во время нашего прошлогоднего отступления, а беззаветные революционеры продолжают томиться в тюрьме, находясь в полном бесконтрольном распоряжении Валявки».

Свои наблюдения Д.Гопнер завершал неприятным выводом: «В Екатеринославе повторилось то, что имело уже место в других реоккупируемых областях: восторженно встретившее наши войска население, с нетерпением ждавшее наступления благоприятных перемен с организацией советской власти, к величайшему нашему несчастью, видит лишь активность ЧК, которая, очевидно, призвана разочаровывать окрыленное надеждами измученное население и лить воду на мельницу контрреволюции и меньшевиков, обладающих, кстати, на местных заводах довольно большим влиянием. За время моих объездов по реоккупированным областям я пришел к совершенно неожиданному для меня заключению, что ЧК, наскоро создаваемые в этих местностях, совершенно не приспособлены к борьбе против контрреволюции и что, сами, быть может, того не желая, служат ее ферментом, ее аванпостом».

Аналогичная картина наблюдалась практически по всей стране. В июне 1920 года председатель Совнаркома Забайкальской области и член Сибревкома Василий Соколов отправил телеграмму в сиббюро ЦК РКП(б), сообщив о результатах проверки Енисейской губчека и ее председателя Вильдгрубе, обвинявшегося в многочисленных необоснованных казнях: «Расстреливали в подвалах на дворе. Говорят о пытках в этом подвале, но, когда я его осматривал, оказался закрытым, и я подозреваю, что его подчистили. Кровь так и стоит огромными черными лужами, в землю не впитывается, только стены брызгают известью. Подлый запах… гора грязи и слизи, внизу какие-то испражнения. Трупы вывозят ночью пьяные мадьяры. Были случаи избиения перед смертью в подвале, наблюдаемые из окон сотрудниками чека. Отбираемые все запасы, ценности не сдаются, а остаются в распоряжении чека. Арестовывают семьями по личным счетам, по доносам…

Говорят, были случаи расстрела раньше вынесения приговора… В деле расстрелянного Кучеренко нет протокола допроса. Расстрелян юноша Кинчман по доносу ревнивой девицы, которая потом отравилась и созналась в предсмертной записке… Расстреляно здесь всего за 3 мес. больше 300 чел… Думаю, что Вильдгрубе и Иванова восстановить в правах здесь нельзя. Они физиологически перерождаются в автоматы смерти и убийства. Отсюда извращенность всех других отправлений и неизбежное привнесение разнузданности во весь аппарат».

Сам председатель ВЧК Феликс Дзержинский не мог добиться от подчиненных ему губернских и прочих ЧК сведений о причинах расстрела тех или иных людей. В июле 1919 года он писал председателю Всеукраин ской чрезвычайной комиссии Мартыну Лацису: «Прежде всего мелочь. На наш запрос о расстрелянных профессорах — только запрос — вы ответили об усах и бороде. Запрос свой мы сделали по поручению ЦК… Что вы делали, мы не знали, связи с нами постоянной не поддерживали».

«Заставляю открыть рот и стреляю вплотную»

К 1921 году, когда Гражданская война завершилась, среди партийной верхушки стало складываться мнение, что произволу чекистов, особенно в расстрельном деле, следует положить конец. Но Ф.Дзержинский упорно сопротивлялся. Он то пытался упорядочить вынесение смертных приговоров, запрещая начальникам особых отделов в армии выносить их единолично и предписывая создавать тройки, то пытался перехватить инициативу, доказывая, что нужно сохранить казни исключительно в интересах дела.

В январе 1921 года Ф.Дзержинский писал в Политбюро: «После прекращения боевых действий на внешних фронтах ВЧК сама поставила в порядок дня вопросы о применении высшей меры наказания, о сокращении судебных функций ЧК, вообще о регулировании карательной деятельности всех судебных органов, о согласовании ее со всей организационной системой карательных и судебных органов.

Что касается применения высшей меры наказания, ВЧК 24 декабря прошлого года дала телеграмму всем губчека, запрещающую приводить в исполнение приговоры к высшей мере наказания без санкции на то ВЧК, за исключением приговоров по делам об открытых вооруженных выступлениях. По вопросу о возможности отмены высшей меры наказания ВЧК полагает, что ее можно отменить по всем политическим преступлениям, за исключением террористических актов и открытых восстаний.

В области уголовных преступлений ВЧК считает необходимым принять высшую меру наказания к бандитам и шпионам, но в особенности настаивает на сохранении высшей меры наказания для тех должностных преступлений, которые резким образом препятствуют советской власти восстановить производительные силы РСФСР. В то время, когда хозяйственный фронт требует крайнего напряжения всех сил пролетариата, для которого победа на этом фронте является вопросом жизни и смерти, преступления всех должностных лиц, кто бы они ни были, стоящих пролетариату поперек дороги на пути к восстановлению, должны пресекаться самым беспощадным образом».

В борьбе за сохранение чрезвычайных расстрельных полномочий Ф.Дзержинский проигнорировал даже высший советский законодательный орган — съезд советов, принявший в декабре 1921 года резолюцию о пересмотре положения о ВЧК: «Съезд советов отмечает героическую работу, выполненную органами Всероссийской чрезвычайной комиссии в самые острые моменты Гражданской войны, и громадные заслуги, оказанные ими делу укрепления и охраны завоеваний Октябрьской революции от внутренних и внешних покушений. Съезд считает, что ныне укрепление советской власти вовне и внутри позволяет сузить круг деятельности Всероссийской чрезвычайной комиссии и ее органов, возложив борьбу с нарушением законов советских республик на судебные органы».

Ф.Дзержинский до последних дней жизни старался сохранить за своим ведомством право казнить. В 1926 году, когда в очередной раз возник вопрос об отмене смертной казни и ограничении прав ОГПУ, железный Феликс поручил своему заместителю Вячеславу Менжинскому собрать компромат на Наркомат юстиции, его главу Николая Крыленко и представить в Политбюро: «В связи с запиской б. каторжан об амнистии и отмене смерт. казни необходимо было бы составить записку в П/бюро о практике и теории НКЮст, которые ничего общего с государством диктатуры пролетариата не имеют, а составляют либеральную жвачку буржуазного лицемерия. Надо было бы сделать выписки из премудростей Крыленко и других. И до тех пор, пока НКЮст будет тем, чем он есть, наше государство не сможет быть в безопасности без прав ОГПУ, за которые как ведомство вовсе не держимся.

Во главе прокуратуры должны быть борцы за победу революции, а не люди статей и параграфов, для которых безразлично, контрреволюция, или простой мордобой, или нарушение уличного порядка. Я уверен, что никто иной, а именно НКЮст готовит для пошлой «демократии» идеологические силы и растлевает революцию».

Все, правда, прекрасно понимали, что речь идет о борьбе не за революцию, а за власть. Ведь когда в твоих руках жизнь и смерть практически любого человека, власть воистину безгранична. И в этой борьбе Ф.Дзержинского постоянно и последовательно поддерживал И.Сталин, не обращавший никакого внимания ни на приходившие с мест жалобы на произвол чекистов, ни на выступления большевистских либералов. Ведь расправа со всеми стоявшими на пути к абсолютной власти могла начаться достаточно скоро.

И, как показывал опыт революции и Гражданской войны, кадры, способные организовать террор, вряд ли бы удалось собрать в один миг. А в том, что вышколенные Ф.Дзержинским работники соответствовали поставленной задаче, не стоило и сомневаться. Писатель Юрий Дружников записал воспоминания чекиста Спиридона Карташева: «У меня была ненависть, но убивать я сперва не умел, учился. В Гражданскую войну я служил в ЧОНе. Мы ловили в лесах дезертиров из Красной армии и расстреливали на месте. Раз поймали двух белых офицеров, и после расстрела мне велели топтать их на лошади, чтобы проверить, мертвы ли они. Один был живой, и я его прикончил…

Мною лично застрелено 37 человек, большое число отправил в лагеря. Я умею убивать людей так, что выстрела не слышно… Секрет такой: я заставляю открыть рот и стреляю вплотную. Меня только теплой кровью обдает, как одеколоном, а звука не слышно. Если бы не припадки, я бы так рано на пенсию не ушел».

Большинство же из тех, кто оставался в ОГПУ, а затем, после очередной реорганизации, оказался в НКВД, не имели должной квалификации для исполнения нараставшего вслед за усилением классовой борьбы количества казней. В городах, располагающихся возле крупных рек, трупы расстрелянных нередко сбрасывали в воду, затем их находили жители прибрежных городов и сел. Если расстрел происходил в лесу, казненных закапывали абы как, и их обнаруживали охотники и грибники. И что было для чекистов хуже всего — после расстрела некоторые приговоренные оставались живы и умудрялись уйти или уползти с места казни. Это создавало потом массу проблем.

Уже в первой половине 1930-х расстреливали такое количество кулаков и прочих врагов власти, что чекисты даже пытались ограничить масштабы своей ликвидационной работы. В октябре 1935 года Верховный суд СССР направил в Совнарком Союза записку, где просил навести порядок в деле приведения в исполнение приговоров к высшей мере наказания, поскольку НКВД отказывался расстреливать приговоренных по неподведомственным госбезопасности статьям. В результате арестованных содержали в райотделах милиции, где из-за слабой и непрофессиональной охраны имели место несколько побегов смертников, которым нечего было терять. Но все это было мелочью по сравнению с тем, что началось после старта массовых репрессий.

«Сами будем стрелять, сами возить и прочее»

В приказе наркома внутренних дел Николая Ежова №00447 «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов», подписанном 30 июля 1937 года, было предусмотрено абсолютно все. Кто попадает в первую категорию репрессируемых — на расстрел и во вторую — в ГУЛАГ, какое у каждой республики и области задание по арестам первой и второй категорий, каковы правила приведения приговоров в исполнение. Казнить предписывалось «с обязательным полным сохранением в тайне времени и места приведения приговора в исполнение».

Руководители госбезопасности на местах детализировали это распоряжение. Начальник УНКВД Западно-Сибирского края Сергей Миронов разъяснял подчиненным: «Стоит несколько вопросов техники. Если взять томский оперсектор и ряд других секторов, то по каждому из них в среднем примерно надо будет привести в исполнение приговора на 1000 чел., а по некоторым — до 2000 чел.

Чем должен быть занят начальник оперсектора, когда он приедет на место? Найти место, где будут приводиться приговора в исполнение, и место, где закапывать трупы. Если это будет в лесу, нужно, чтобы заранее был срезан дерн, и потом этим дерном покрыть это место, с тем чтобы всячески конспирировать место, где приведен приговор в исполнение, потому что все эти места могут стать для контриков, для церковников местом религиозного фанатизма.

Аппарат никоим образом не должен знать ни место приведения приговоров, ни количество, над которым приведены приговора в исполнение, ничего не должен знать абсолютно».

Однако на деле добиться желаемого нередко мешали самые разнообразные обстоятельства. В октябре 1937 года из Куйбышевской области докладывали И.Сталину и Н.Ежову: «Несколько дней тому назад в одном из колхозов Кузнецкого района колхозники пожаловались приехавшему инструктору обкома, что неподалеку от них ночью произошло массовое убийство. Проверка обнаружила, что в лесу ночью были расстреляны 8 врагов народа по приговору спецтройки. Начальник РО НКВД, накануне исключенный из партии за связь и смычку с разоблаченными врагами народа, допустил провокационный вражеский акт, не приняв меры, чтобы расстрелянные были зарыты в землю. Начальник был арестован, расстрелянные враги народа закопаны».

А вот командированный в 1938 году для проведения ликвидаций в далекий Бодайбо старший лейтенант госбезопасности Борис Кульвец проявил подлинную чекистскую настойчивость. Он докладывал руководству: «Только сегодня, 10 марта, получил разрешение на 157 чел. Вырыли 4 ямы. Пришлось производить взрывные работы из-за вечной мерзлоты. Для предстоящей операции выделил 6 чел. Буду приводить в исполнение приговора сам. Доверять никому нельзя. Ввиду бездорожья можно возить на маленьких 3—4-местных санях. Выбрал 6 саней. Сами будем стрелять, сами возить и прочее. Придется сделать 7—8 рейсов. Чрезвычайно много отнимет времени…

Мое мнение, если вы с ним посчитаетесь, — расстрелять сейчас. Чем дольше их держать, тем больше будет болеть голова. Положение у меня тяжелое. Забито все здание, все коридоры, занял столовую, здание милиции, склады. Прошу вас принципиально рассмотреть вопрос о лимите первой категории для Бодайбо. Меня оч. огорчило, что из двух партий в 260 чел. по первой категории идут только 157. Между тем изымается исключительная сволочь.

Латвия, 1944 год. Расстрелянные без суда советские солдаты и офицеры. Фото: РГАКФД/Росинформ

Кроме того, прошу учесть, что в условиях Бодайбо, где большой контингент врагов, которым надо дать почувствовать силу соввласти, выделяемая вами норма первой категории — капля в море и не даст никаких результатов».

Но проблемы с захоронением казненных оказались ничтожными по сравнению с самими ликвидациями — смертников было слишком много. Так что для экономии времени и патронов чекисты начали использовать самые разнообразные методы. На Дальнем Востоке приговоренных топили в море, привязав к ногам груз, в некоторых областях Украины рубили топорами, а в Новосибирской области душили.

После ареста начальник куйбышевского оперсектора Лихачевский на следствии показывал: «Осуждено к вмн за 1937—1938 годы по куйбышевскому оперсектору было ок. 2 тыс. чел. У нас применялось два вида исполнения приговоров — расстрел и удушение. Сжиганием не занимались. Сжигали только трупы. Всего удушили примерно 600 чел. Постоянными участниками этих операций были Плотников, Малышев, Иванов, Урзля, Вардугин и др. работники как НКВД, так и милиции.

Операции проводились таким путем: в одной комнате группа в 5 чел. связывала осужденного, а затем заводили в др. комнату, где веревкой душили. Всего уходило на каждого человека по одной минуте, не больше».

Но наибольшую изобретательность проявили в Москве. В 1990 году мне показали следственное дело арестованного в 1937-м начальника административно-хозяйственного отдела УНКВД Московской области Исая Берга, в котором говорилось: «Берг тогда являлся начальником оперативной группы по приведению в исполнение решений тройки УНКВД МО. С его участием были созданы автомашины, так называемые душегубки. В этих автомашинах перевозили арестованных, приговоренных к расстрелу, и по пути следования к месту исполнения приговоров они отравлялись газом.

Берг признавал, что он организовывал приведение в исполнение приговоров с применением автомашины (душегубки), объясняя это тем, что он выполнял указания руководства УНКВД МО и что без них невозможно было бы исполнить столь большое количество расстрелов, к которым арестованных приговаривали три тройки одновременно.

Из рассказов на допросах Берга и из разговоров, которые ходили среди сотрудников УНКВД МО, было известно, что процедура приведения приговоров, организованная Бергом, носила омерзительный характер: приговоренных к расстрелу арестованных раздевали догола, связывали, затыкали рот и бросали в машину. Имущество арестованных под руководством Берга расхищалось».

Конечно, можно считать, что все это осталось в далеком прошлом. Но и на закате просвещенного XIX века оптимисты верили, что времена Ивана Грозного тоже никогда не вернутся. Важно сделать первый шаг, а желающие получить власть над жизнью и смертью всех и вся обязательно найдутся.

Евгений Жирнов, Россия, Коммерсант-Власть