Покрывать преступников, фальсифицировать надзорные дела, подделывать постановления о возбуждении уголовных дел – все это позволительно, если ты – креатура зампреда ВР Геннадия Васильева.
«Негро-банк» – самый надежный способ конвертации наличной валюты в Донецке – на свежем воздухе, по выгодному курсу и без кидков, потому что издревле этот бизнес «крышует» местная милиция.
О любви донецкой милиции к цветам.
Технология получения взяток следователями – только в гривнах и ни в коем случае не в руки.
Среда, 3 июля, годовщина нападения на Игоря Александрова.
На утренней проверке прошу аудиенции у начальника тюрьмы – мне необходимо подать в прокуратуру жалобу на недопуск адвоката и заверить доверенность на представление моих интересов в суде по гражданскому делу. Охранник пожимает плечами: «А мы здесь причем?». Дверь закрывается.
– Видели, какие скоты? – Спрашиваю у сокамерников.
– Да, великая страна, – соглашается Сергей.
Ситуация предельно ясна – очевидно, прокуратура дала следователю добро на применение ко мне особых методов. Единственная помеха тому – наличие защитника, который имеет законное право видеться со мной хоть каждый день, с глазу на глаз и без ограничения времени. Будь у меня какой-нибудь другой адвокат, из числа тех, которые приходят к своим подзащитным в лучшем случае раз в неделю, песенка моя была бы спета. Но Евгений Андреевич Коваль является одним из немногих в Донецке адвокатов, которые действительно защищают своих доверителей, и потому он ежедневно является в ИВС, справляется о моем самочувствии, носит передачи, нарушая тем самым все прокурорско-налоговые планы. Конечно, никто его ко мне не допускает. Но и пускать в ход имеющейся пыточный арсенал налоговики тоже не рискуют – ограничились только помещением в спецкамеру-клоповник.
Вообще говоря, недопуск защитника к задержанному является преступлением – статья 374 УК обещает следователю Сабине и прокурору Ольмезову за это от 3 до 7 лет лишения свободы, но учитывая реалии теперешней донецкой власти, ни о каком наказании этих голубков, естественно, речь идти не может.
Вскоре Сергея и Диму уводят. По идее, Сергею сегодня предстоит «воспроизведение», а вот Дмитрию придется опять просидеть целый день то в милицейском «стакане», то в кабинете следователя в ожидании денежной тетушки. Кстати, это еще вопрос, кому лучше – мне ли в клоповнике, или Димке в «стакане». «Стакан» (он же – «обезьянник») – комната для задержанных в райотделе – узкая каморка с деревянной лавкой, где невозможно ни ходить, ни лежать, только сидеть. Бывает, сидеть сутками, без еды, без воды и без возможности выйти в туалет. Пока прокурором города был Кириченко, районные прокуратуры еще хоть как-то следили за тем, чтобы в «стаканах» людей не держали без надобности и даже ежедневно проверяли «обезьянники», пересчитывая задержанных по головам. С приходом Ольмезова милиция города получила полную свободу, просто теперь за каждое совершенное милиционером и выявленное прокуратурой преступление установлена четкая такса.
Надо сказать, такая ситуация характерна и для области в целом. В мае прошлого года мы с Валиком Хорошуном опубликовали в «Деловом Донбассе» фотографию избитого в Марьинском райотделе предпринимателя. Мужика остановили на улице, притянули в ментовку и били, заставляя подписать явку с повинной о том, что это он где-то у кого-то украл какие-то банки с краской. Мужик с отбитыми ребрами непонимающе крутил головой – он вообще оказался не местным. Тогда, не добившись ничего, милиционеры его вышвырнули на улицу, а сами пошли отлавливать новую жертву. После публикации я даже редакционный запрос в Марьинскую межрайонную прокуратуру возил, просил сообщить о результатах проверки изложенных в статье фактов. Ответа мы, конечно же, не дождались. А через полгода избитый предприниматель встретил на улице тамошнего участкового, который по простоте душевной и рассказал, в какую сумму начальник угрозыска замял скандал.
Впрочем, ничего другого ожидать и не приходится – Марьинский межрайонный прокурор Эдуард Шевченко является креатурой Геннадия Васильева, одним из тех, кто ковал победу бывшего прокурора Донецкой области (а ныне – народного депутата от Марьинского района и заместителя председателя ВР) на парламентских выборах. А потому Эдуарду Васильевичу можно все – покрывать преступников, фальсифицировать надзорные дела, подделывать постановления о возбуждении уголовных дел. Писал я об этом неоднократно и безрезультатно. После очередной моей статьи в «Украине криминальной» о проделках бывшего заместителя Марьинского прокурора приезжала в марте этого года в Донецк целая делегация из Генеральной прокуратуры – отбеливать Васильева. Встречались со мной, проверили все изложенные в публикации факты, убедились в их достоверности, после чего молча повернулись и уехали восвояси…
День проходит в хозяйственных хлопотах. Послезавтра меня повезут в суд, и я готовлю гардероб – стираю сорочку. Стены в камере, дабы на них ничего не писали, оштукатурены «под шубу» – шершавые, с многочисленными порами, куда легко вставляются спички, на которых я и развешиваю мокрую рубашку. В обед и во время вечерней проверки требую сообщить начальнику ИВС о том, что мне нужно подать жалобу и заверить подпись под доверенностью. Ноль по фазе. Прошу пригласить медсестру – мало того, что от клоповьих укусов руки и спина превратились в сплошную язву, раны на ногах начали гноиться. Реакция дежурных: «Мы уже сообщали начальнику о Ваших просьбах. Если он сочтет нужным, он Вас вызовет и даст указания медсестре».
Вечером в камере появляется Дима.
– Ну как, – спрашиваю, – тетка была?
– Не-а. Наверное, замоталась со своим магазином.
– А что следак?
– Проводил инструктаж. Деньги должны быть только в гривнях – в долларах он не примет. Не понимаю, какая ему разница?
– Это же элементарно, Ватсон. Следователь перестраховывается на случай, если ты сделаешь заявление о вымогательстве взятки. Если после выхода твоей тетки из кабинета следователя туда ворвутся СБУ-шники и проверят содержимое следовательского стола (деньги, кстати, следак в руки брать не станет – попросит положить их в стол, где они будут лежать несколько дней), он всегда сможет сказать, что хранил заначку от жены, каждый месяц с зарплаты откладывал. А что он будет говорить, если в столе окажутся сотенные бумажки зеленного цвета?
– А почему в руки деньги брать не станет?
– На всякий случай. А случаи, как известно, бывают разные. Видишь ли, строго говоря, чтобы доказать факт получения взятки, необходимо провести изъятие денег у взяткополучателя законным способом. Если следовать букве УПК, после твоего заявления о вымогательстве взятки в прокуратуре либо СБУ должны возбудить уголовное дело, назначить следователя, который примет его к своему производству и который после передачи денег войдет в кабинет и составит протокол его осмотра в порядке статей 190, 191 УПК с выемкой найденной наличности. Однако никто так, в действительности, не поступает, дело возбуждается (если, конечно, возбуждается – как правило, такие дела заканчиваются полюбовно) только в случае обнаружения денег, на осмотр едет какой-нибудь опер, который на самом деле осматривать место преступления и изымать деньги права не имеет – это есть следственное действие. В итоге, если взяткополучатель упрется, суд не признает протокол осмотра и изъятия денег в качестве доказательства, полученного законным путем, и тогда доказывать факт передачи денег можно будет только одним способом – по наличию на купюрах отпечатков пальцев взяткополучателя.
– А ты откуда всю эту механику знаешь?
– Я, батенька, как-то из чисто спортивного интереса отслеживал передачу денег за закрытие уголовного дела. Было это пару лет назад, деньги вымогал помощник прокурора Куйбышевского района (заметь, опять Куйбышевский район). Собственно, планировалось, что мать подозреваемого, платившая деньги, сделает соответствующее заявление в СБУ, будет проведена операция по взятию прокурора с поличным, и я смогу сделать об этом репортаж. С СБУ-шниками я даже предварительный разговор имел, однако дама в последнюю минуту перепугалась и деньги отдала чуть ли не в моем присутствии (передача состоялась по месту ее работы, я находился за дверью, а для получения денег прокурор направил следователя прокуратуры с веселой фамилией), так официально ничего по этому поводу и не написав.
Чуть позже появляется Сергей. Я настолько изумлен, что первые пару секунд недоверчиво его рассматриваю в сумеречном свете лампочки – не галлюцинация ли?
– Сереж, они что, ох..ли окончательно? У тебя когда срок задержания заканчивается?
– Завтра в четыре утра.
– Ну и что дальше? Срок задержания исчисляется не в сутках, а в часах. В четыре утра истекает 72 часа с того момента, как ты был задержан. Обвинение тебе не предъявлено, срок задержания не продлен, постановление о твоем аресте отсутствует. В таком случае, начальник ИВС должен припереться на службу в половине четвертого, вынести постановление о твоем немедленно освобождении, копию которого направить прокурору и лицу, тебя задержавшему. Естественно, никто делать этого не будет – не забывай, что мы живем не где-нибудь, а в Донецке. И местное начальство соблюдением законов себя не обременяет. Ну а если ты вкатаешь иск к горуправлению милиции на предмет незаконного пребывания в изоляторе?
– Не просто вкатаю, а еще и справочку приложу из больницы – когда адвокат сегодня увидел, во что клопы превратили мою спину, он ужаснулся.
– Так у тебя уже есть защитник?
– Да, родители Кости и Андрея помогли, наняли толкового мужика. Тот сразу же, как только мы зашли в кабинет к следователю, задрал мою футболку и предупредил, что если хоть один синяк появится – следователю не сдобровать. А что касается клопов и незаконного задержания – я вот сам думаю, как бы ментов прищучить.
– Значит так, – говорю, – завтра решающий день. Прокуратура должна или выпускать тебя, или обращаться в суд с представлением о твоем аресте. Скорее всего, завтра будет постанова об отказе в возбуждении уголовного дела в отношении тебя, уголовное дело по факту убийства либо будет закрыто вообще, либо ты из подозреваемых превратишься в свидетеля. В этом случае заявляй иск о взыскании морального ущерба за незаконное задержание и применение недозволенных методов в ИВС к горуправлению милиции и областной прокуратуре.
– А областная тут при чем?
– Райпрокуратура юрлицом не является. Как, впрочем, и ИВС. Только запомни, на первом месте в списке ответчиков нужно указать обязательно горуправление. И ни в коем случае не наоборот. Если же тебе предъявят обвинение – все равно заявляй иск, но уже только к горуправлению в связи с условиями содержания.
– А почему прокуратуру нельзя ставить на первое место?
– Потому что иск будет рассматриваться в Ворошиловском райсуде. Если первым ответчиком укажешь ментовку, по территориальности дело рассмотрит судья Князьков – человек обостренной порядочности, который не станет позориться договоренностями с ментовско-прокурорскими начальниками. Напишешь на первом месте прокуратуру – и иск уйдет к Ирине Александровне Бухтияровой – судье, о правосознании которой в городе ходят легенды. Она не гнушается ничем – если это в интересах прокуратуры, может даже протокол судебного заседания подделать. Был у меня такой уникальный случай – я год назад доказал в областном суде, что после подачи кассационной жалобы Бухтиярова протокол переписывала. Решение тогда отменили. Дело было по иску прокуратуры к одной моей хорошей знакомой.
– А судье что?
– Господь с тобой. Прокурорский судья – лицо неприкосновенное. Никакой областной суд или квалификационная комиссия с ней связываться не станет. Кстати, что там с воспроизведением?
– Возили на место, я показал, где стоял, когда держал пацаненка с ружьем. Официанты и охраны подтвердили. Следак все это фотографировал.
– А как там ребята?
– Андрей в 15-ой камере. Его вчера все-таки отвезли на перевязку. С ним два каких-то рецидивиста сидят, так они таким сочувствием прониклись, что кормят Андрюху с ложечки, умывают – сам-то он руками пошевелить не может, да еще и нога простреленная.
– А Константина видел?
– Ты знаешь, я так ничего и не понял. В ИВС его точно нет, но и домой его, похоже, не отпустили. Должно быть, Костя третьи сутки живет в райотделе – чтобы родители быстрее раскошелились.
В камере появляется новый жилец – 17-ти летний Евгений. Он в изоляторе впервые и ему все интересно – почему в камере дышать не чем, почему клопы такие крупные. Женька рассказывает свою историю – полтора года назад он с малолетним дружком по наущению какой-то тетки залез в чей-то дом. Ничего ценного там не было, вынесли какую-то мелочь, которую этой самой тетке отдали. Больше, со слов парня, подобного рода деяниями он не занимался, судимостей у него нет. Однако пару дней назад его подельник по краже явился в милиция и непонятно зачем написал явку с повинной. В результате к Жене домой утром пришли опера и пригласили на беседу в райотдел. Там продержали целый день в «стакане», потом привезли в ИВС. Сергей, который уже успел выучить статью 106 УПК, начинает разъяснять парню, что задержание его является незаконным. Хотя факт кражи Женя и не отрицает, надевать на него наручники не было никаких оснований – он ни от кого не скрывается, не судим, к тому же несовершеннолетний.
– Задержание, конечно, незаконное, – говорю я Жене, – но не переживай, тебя завтра выпустят. А в ИВС ты в воспитательных целях. Менты тебя сюда поместили с тем, чтобы ты увидел, как выглядят нары и сделал для себя выводы на будущее. Учитывая отсутствие судимости и твое несовершеннолетие, никакой судья тебя в СИЗО не отправит.
Дежурные разносят кипяток, мы варим чай и веселимся – все равно спать в камере невозможно. Женя рассказывает, как его били в ментовке, правда, не сильно. Димка читает свои стихи. Хотя, главное развлечение в камере – рассказы о блюстителях законности и правопорядка:
– Я, – говорит Дима, – раньше и предположить не мог, что «Негро-банк» работает под ментами. Пока один раз меня там не кинули.
– В «Негро-банке» не кидают, – уточняю я, – ты, парень, чего-то напутал.
– Так меня не негры кинули, а какой-то приблудный.
«Негро-банк» – одна из приметных точек города, известная каждому дончанину и гостю областного центра. Это – участок тротуара перед общежитием Технического университета по соседству со следственным отделом областной прокуратуры, превращенный в обменный пункт под открытым небом. Дети Африки, вместо того, чтобы грызть гранит науки, круглыми сутками стоят с пачками долларов и гривень, обслуживая клиентов с исключительной добросовестностью и рвением по самому выгодному курсу. «Негро-банк» существует уже много лет, практически вытеснив из сферы купли-продажи иностранной валюты всех своих официальных конкурентов. Дабы не было, не дай Бог, каких эксцессов, при «Негро-банке», как правило, постоянно дежурит кто-то из милиции. Вот к такому милиционеру и обратился Дима, когда неудачно попытался скинуть сотку баксов. Неудача постигла парня вполне заслуженно: вместо того, чтобы подойти к смуглолицему брату, Дмитрий, движимый расовой неприязнью, обратился к господину славянской наружности, за что и был наказан – в его руках осталась купюра достоинством в один доллар, а валютный негоциант дал деру. Пришлось идти к менту и жаловаться. Поскольку честь заведения превыше всего, в райотеделе (кстати, опять Куйбышевском – ну и местечко), куда милиционер привез потерпевших, моментально позвонили мошеннику на мобилку, попросили деньги вернуть и больше их территорию своим присутствием не компрометировать.
– Это что, – говорю я, – покойный начальник горуправления Варака, организовавший этот самый «Негро-банк», тогда же прибрал под ментовскую крышу и весь цветочный бизнес в городе. Причем выдумщик генерал был еще тот. В его бытность каждый год перед восьмым марта менты проводили одну и ту же операцию – в Донецком аэропорту приземлялся самолет из солнечного Азербайджана, набитый цветами без сопроводительных документов. Таможенники, естественно, груз задерживали до выяснения, а цветы, по причине того, что товар скоропортящийся, немедленно отдавали в реализацию. По стечению обстоятельств, за реализацию бралась фирма Вараки, а смысл операции заключался в том, что таможенники оценивали цветы в символическую цену, с которой и уплачивалась таможенная пошлина. Прокуратура смотрела на это, смотрела, глотала слюни, вот и решил как-то раз прокурор города Кириченко Вараку проучить. И поручил своему помощнику наложить шестого марта арест на прибывший груз, после чего и помощник и его напарник были срочно отправлены кто в отпуск, кто на больничный, а кабинет в прокуратуре с «цветочными» документами и рапортом таможни опечатан. Врывается в прокуратуру Варака: «Николай Лукич, ты что, охренел, сними арест с цветов». «С каких цветов, – удивляется прокурор, – ах, с этих, так это что – твои? А что же ты раньше, дорогой, не сказал. Только не знаю, чем тебе и помочь, арест Олег накладывал, а он на больничном, и все документы у него. Не переживай, сразу после праздника арест снимем, все будет в ажуре, я лично позвоню начальнику таможни, чтобы он за цветочками присмотрел». «На хрен мне эти цветы после праздника, куда я их дену», – орет Варака, а прокурор только руками разводит. Ох, и посмеялся тогда город. Кстати, этот самый Варака, будучи еще заместителем начальника горуправления, самолично избивал Черновола в году 89-ом или 90-м, сейчас не помню точно. Вячеслав Максимович тогда в Донецк по делам Хельсинского Союза приезжал.
Слово берет Игорь и рассказывает, как он как-то раз с другом был понятым при осмотре задержанного по подозрению в торговле наркотиками. Менты в наглую всунули человеку в карман пакет с травкой, потом извлекли пакет и потребовали, чтобы тот в присутствии понятых признался в распространении отравы. Целый час парень упирался и говорил, что пакет не его. В конце концов, ничего не добившись, опера плюнули и выгнали из кабинета и задержанного и понятых.
Тут в разговор опять вступаю я:
– Давайте лучше расскажу, как я недавно судился с начальником райотдела и прокурором Ворошиловского района. Как известно, одной из форм мелкого бандитизма в Донецке является деятельность трамвайно-троллейбусных контролеров. Откуда они берутся – один Аллах ведает, но, договорившись с кондуктором, пацаны врываются в вагон и начинают «проверку билетов». Могут запросто и деньги отобрать, и по голове дать. А поскольку наши люди всегда робеют перед корочками красного цвета, даже не читая, что там написано, контролеры чувствуют себя совершенно безнаказанно. Ходил слух по городу, что эта босота работает под ментовской крышей, делясь собранными «штрафами». Я, по правде говоря, этому не верил, пока сам не убедился.
Под новый год утром вел я дочку в музыкальную школу. Заехал к бывшей супруге, забрал девочку и от «Грузии» троллейбусом мы поехали в сторону площади Ленина. На больнице Калинине в троллейбус входит шикарно одетая китаянка – как потом выяснилось, врач-иглотерапевт, на следующей остановке вваливаются красномордые контролеры лет 18-19 и начинают требовать у китаянки уплаты 8 гривень штрафа. Пассажиры хором начинают убеждать бритоголовых, что китаянка только что вошла и кондуктор в задней части троллейбуса пока что не появлялся. Тем по фиг. А китаянка упирается и платить не хочет. На конечной остановке мордовороты женщину хватают за руки и требуют деньги, пассажиры их стыдят, но выходят. Я подхожу к китаянке и говорю, что готов быть свидетелем на случай составления админпротокола. Какой там админпротокол? Эти скоты и слова такого, оказывается, не знают. Я получаю пару тычков в бок, массу угроз и матерных оскорблений. Сделать ничего не могу – одной рукой держу ребенка, в другой – сумка с нотами. Прошли в диспетчерскую, с китаянки там пытались снять кожаное пальто, но я все-таки как-то даму отбил и провел подальше от злачного места.
Сразу же подаю заявление в прокуратуру о возбуждении уголовного дела. Контролеры являются лицами должностными, а значит – статья прокурорская, но тем ни менее прокурор Павлов пересылает заявление начальнику райотдела Кутлиахметову. Через месяц получаю ответ: «Ваше заявление рассмотрено. Вы можете обратиться в суд». Я зверею, и действительно обращаюсь в суд – с жалобой на бездействие прокурора и начальника райотдела. В жалобе прошу обязать мое заявление рассмотреть, в случае отказа – выдать копию отказного постановления для дальнейшего обжалования.
Жалобу принимает к рассмотрению судья Коновалов, у которого при упоминании моей фамилии всякий раз начинается нервный тик. Увидев, кто является заявителем, Виктор Васильевич так перепугался, что обязал явкой лично и прокурора и милицейского начальника. Вхожу в кабинет и обомлеваю – сидят касатики, в белых рубашечках, при галстучках, лапки сложили. Начинаем слушать дело. Выясняем анкетные данные присутствующих. Я встаю, диктую для протокола данные о себе. На очереди прокурор – сидит, развалившись, и сквозь зубы цедит секретарю «Прокурор Ворошиловского района Павлов, улица Любавина, 4». Тут я предлагаю прокурору отвечать на вопросы суда стоя, и не вводить высокий суд в заблуждение – назван адрес места работы, а указывать нужно домашний. Павлов багровеет, но приподнимается и диктует домашний адрес. Начальник райотдела встает уже без напоминаний.
Кутлиахметов начинает сбивчиво и путано пояснять, что отказное постановление в райотделе не выносили, поскольку это запрещено 500-м приказом министра. «Что за приказ?» – оживляеется Коновалов. Со слов начальника райотдела, есть такой закрытый приказ, гласящий, что если милиционер полагает, что преступление совершено не было, он может постановление об этом, в нарушение требований УПК, не выносить. «А почему вы полагаете, что признаков преступления не было?» – не унимается Коновалов. «А потому, что контролеров разыскать невозможно, – ответствует главный милиционер центрального района Донецка. – Поскольку в Трамвайно-троллейбусном управлении учет лиц, принимаемых на работу не ведется, установить, кто в тот день работал на линии невозможно». Коновалов, естественно, тут же жалобу мою удовлетворяет, взыскав при этом с райотдела в мою пользу аж целых 3 гривни 40 копеек расходов по госпошлине.
Дело мы слушали в феврале, однако решение вступает в законную силу только через месяц и конечно же в ментовке решили, что я угомонюсь и поостыну. Но не тут-то было. По прошествии месяца оформляю исполнительный лист, который в конце марта сдаю в районную исполнительную службу. Приходит к начальнику райотдела госисполнитель и требует рассмотреть мою жалобу в соответствии с установленной законом процедурой. Однако, сделать это не представляется возможным, оказывается, малолетние бандиты делятся выручкой с ментами и потому в Ворошиловском райотделе моя жалоба опять ложится под сукно. Делать нечего – я в аккурат перед задержанием подготовил заявление о возбуждении уголовного дела в отношении начальника райотдела за невыполнение решения суда и иск к горуправлению милиции – если там не могут заставить своих орлов работать, пусть деньгами возмещают.
– А три сорок?– Интересуется народ в камере.
– Так и не заплатили, ну ничего, я на гонорарах больше заработаю. Если опишу всю эту историю для какого-нибудь издания. Между прочим, таким образом мне недавно удалось выиграть три дела у прокуратуры и получить исполнительный лист аж на 10 гривень 20 копеек. Процесс века у нас несколько месяцев длился, проиграв мне дело по первой инстанции, областная прокуратура в Апелляционном суде пыталась кровный червонец отбить. Но так и не вышло. Зато смеху было…
Уже глубокая ночь. Ребята делятся со мной газетами и мы укладываемся на полу. Боль от клоповьих укусов уже почти не чувствуется – сказывается привычка, однако раны на ногах начинают приобретать размеры просто устрашающие.
Вентиляция выключена и я прошу в камере не курить.
(окончание следует)
Владимир БОЙКО, специально для УК