Первые воры в законе — генералы преступного мира — появились в начале XX века и быстро встали во главе организованной преступности СССР, а затем и новой России. Их принципиальный отказ от любого сотрудничества с властями неизменно вызывал гнев последних. В советское время проблему непокорных авторитетов решали просто — вырезали воров в законе руками лояльных заключенных — сук.
Однако кровавые войны за решеткой, испытания тюремными пытками и бесконечное насилие так и не уничтожили воровской мир, который и сегодня живее всех живых. О том, через что воры в законе прошли в XX веке и как живут сегодня, изданию «Лента.ру» рассказал Заур Зугумов, известный в криминальных кругах как Зверь и Золоторучка, — один из лучших карманников Советского Союза.
«Ворота открывались — и начиналась резня»
До середины XX века войти в воровскую семью в СССР было очень просто. Живя на свободе за счет воровства и соблюдая каноны воровского братства, человек, переступивший порог тюремной камеры, на вопрос, кто он по жизни, отвечал просто — вор. Этого было достаточно для определения его дальнейшего жизненного пути, связанного с преступным миром. Конечно, его прошлым интересовались — но все понимали, что такие проверки нужны для чистоты воровской семьи: нередко встречались сухари — люди из числа преступного мира, выдающие себя не за того, кем они являются на самом деле. Такие обманщики успевали немало воды намутить.
Однако все изменили сучьи войны — кровопролитная, смертельная борьба в местах лишения свободы. По одну сторону баррикад оказались настоящие, истые воры в законе. По другую — суки, бывшие воры, сдавшие своих сотрудникам правоохранительных органов и лишенные воровских титулов. До поры до времени это противостояние носило относительно бескровный характер. Но к середине 1950-х годов власти СССР осознали, что именно воры являются основой преступного мира, притом неконтролируемой, — и поставили вопрос об их ликвидации как класса.
Сценарий сучьих войн почти всегда был одинаков: сук грузили в «столыпин» — вагон для этапирования заключенных — и отправляли по заранее намеченному маршруту для уничтожения воров. Перед прибытием сук лагерное начальство загоняло мужиков (рядовых заключенных) на промышленные объекты: в подобных разборках они всегда становились на сторону воров. И вот утром, когда мужиков уже не было, а воры еще спали, ворота зоны открывались для сук — и начиналась резня.
После такой внезапной атаки половина воров лежала мертвыми — зато вторая мгновенно начинала резать сук, не оставляя им шанса на выживание. И те, и другие бились не на жизнь, а на смерть. И хотя на стороне сук была внезапность, численное превосходство и физическая сила (с едой благодаря тюремщикам-покровителям у них проблем не было), в конце концов они чаще бежали на вахту, бросая своих раненых и убитых товарищей на поле брани.
«На увечья страшно было смотреть»
Впрочем, иногда воры в законе встречали сук во всеоружии. Вот как описывал одну из воровских битв очевидец:
«По зоне прошел слух, что из Магадана прибывает этап, почти сплошь состоящий из сук. У нас в бараке большинство было законниками [ворами в законе], они начали спешно готовиться. Таскали из рабочей зоны арматуру, доставали заточки… Но все равно началось побоище неожиданно. Посреди ночи с грохотом вылетела дверь — и в барак ворвалось около ста или ста пятидесяти человек, вооруженные железной арматурой. На рукаве у каждого было повязано полотенце — видимо, чтобы отличить чужих от своих. Их было явно больше.
Нападавшие двигались плотной кучей, раздавая удары направо и налево. Обитатели барака не сумели организовать настоящий отпор. Их месили железом, вытаптывали ногами. Вскоре весь пол был залит кровью и покрыт корчащимися людьми. Охрана подоспела, когда нападавшие уже сделали свое дело и в большинстве скрылись. Весь остаток ночи мы оказывали помощь раненым. Убитых выносили и складывали возле барака. Наутро посчитали — их оказалось около 20 человек».
А вот воспоминания охранника одной из зон:
«На Колыме, на прииске “Экспедиционный”, трупы выносили из бараков чуть ли не каждое утро. Да не просто трупы. С переломленными ребрами, раздавленными черепами, отпиленными головами… И все — матерые рецидивисты. Или воры, или активисты [добровольные помощники администрации]. В Хатынгах больница была в те времена переполнена пострадавшими в сучьей войне. Их привозили каждый день. На увечья страшно было смотреть. Казалось, люди были доставлены из какого-то подвала святой инквизиции. Их не просто били, их пытали. И ведь привозили только тех, кто выжил».
«Отказавшиеся попадали в ад»
Впрочем, испытанием для воров в законе стали не только сучьи войны: они проходили через ломки и мусорские прожарки — издевательства, пытки и другие противозаконные действия со стороны тюремщиков и сотрудников правоохранительных органов. После сучьих войн выживших воров развозили по пересылкам страны, чтобы затем осудить и отправить на крытку [в тюрьмы].
Крыток в то время по стране был не один десяток — в том числе в Тобольске, Златоусте, Владимире, Соликамске (печально известная тюрьма «Белый лебедь»), Махачкале, Тбилиси, Чистополе, Балашове, Шуше, Новочеркасске. В самих тюрьмах надзирателей можно было увидеть крайне редко: вообще, они были — но номинально. Их заменяли суки. После поражения в сучьей войне на зонах менты дали им шанс отыграться в крытках. Само собой, методы сук отличались особой жестокостью, садизмом и бесчеловечностью — при этом их ряды постоянно пополнялись.
Происходило это так: к примеру, приходил воровской этап. Вначале для прибывших устраивали шмон — обыск — а затем всех водворяли в карантин. Воров встречал сам хозяин — начальник тюрьмы.
— Вы знаете и прекрасно понимаете, куда и зачем прибыли, — говорил один из начальников. — Здесь для вора свал [конец], выход один — в могилу. Так что во избежание лишних мук и страданий тому, кто в себе не уверен, лучше сразу к микрофону, косяк в зубы [надеть красную повязку] и в красный уголок [в администрацию]. Ну а остальные пусть готовятся.
После этого те, кто всего лишь был в воровской оболочке [звались ворами, но ими не были], давали подписки — подходили к микрофону, называли свое имя или кличку и отрекались от воровской идеи. Ко всему прочему, их еще заставляли ругать воров нецензурной бранью. «Вор», прошедший такую процедуру, автоматически становился сукой. Отказавшиеся попадали в ад.
«Опущенные набрасывались, как псы»
Вообще, пытки, всевозможные истязания, лишение пищи и так далее — для бродяг [так называют друг друга воры в законе и те, кто старается придерживаться воровских понятий] испытания привычные. Но были и вещи, влекущие очень серьезные последствия — это, в частности, так называемые пресс-хаты, которые были и раньше в тюрьмах, и существуют по сей день.
Первое время после попадания на крытый режим бродяга содержался на фунту — самой пониженной норме питания из 400 граммов хлеба. Затем его переводили в хату [камеру], но не в обычную, а в пресс-хату. Там содержалась «шерсть», или опущенные, — низшая каста заключенных, изгои тюремного мира. Бродягу заводили к ним, после чего кум [начальник оперативной части] демонстративно открывал кормушку [люк в двери камеры], бросал туда плиту или пачку чая и приказывал: «Изнасиловать!»
Опущенные набрасывались, как псы. Если бродяга не успевал дать сдачи, его унижали — и он сам становился одним из них; пути назад не было. Его единственный шанс — быстро нейтрализовать кого-то из нападавших, желательно, чтобы была видна кровь (это моментально отпугивало психологически слабых противников).
Как правило, в арсенале бродяги было два приема. Первый — двумя пальцами, указательным и средним, выколоть одному из нападавших глаз или оба глаза. Второй — проткнуть одному из опущенных горло или глаз иглой. Эту тонкую иглу, сделанную из кости, товарищи загоняли бродяге под кожу еще до его попадания на крытый режим. Тюремщики, конечно, знали о такой практике — но даже под рентгеном не могли определить, где настоящая кость, а где вставленная.
Пока бродяга бился с опущенными, тюремщики стояли за дверью и слушали, что творится в пресс-хате. Если бродяга проигрывал — его просто оставляли там. Если выигрывал и калечил одного из противников, то его сразу выводили из камеры. Тюремщики знали, что бродяга, вошедший в раж, будет калечить и дальше, а много травмированных сидельцев им было ни к чему. Лишний шум, лишние проблемы.
«Это был удел избранных»
Длившиеся много лет сучьи войны и тюремные пытки, прямо спровоцированные или молча одобряемые властями, ожидаемого результата в конце концов не принесли. Конечно, в ходе них воры в законе понесли значительные потери. Но в то же время бескомпромиссная и беспощадная война за колючей проволокой еще больше сплотила их ряды, а статус воровской масти заметно вырос. Теперь право войти в воровскую семью нужно было заслужить — это был удел избранных.
На всесоюзном сходняке (собрании воров в законе), который состоялся в Москве летом 1962 года, было решено: вором может считаться только тот, кого признают другие воры, а не тот, кто сам назвал себя вором. Саму процедуру признания стали называть коронацией, или, среди бродяг, — подходом. Претендент должен был постоянно общаться с ворами, познавать уголовный мир и обучаться всему воровскому укладу. Само собой, урка [уголовник], претендующий на воровскую корону, должен был еще и отсидеть пару-тройку сроков. При этом считалось престижнее, если воровской подход делали в местах лишения свободы, а на сходняке присутствовало большое количество воров.
Но прежде чем войти в воровскую семью, претендент задолго до сходняка ставил воров в известность о своем намерении. Затем по его просьбе кто-то из именитых воров представлял его на сходняке, ну а общая масса воров решала, принять его в семью или пока повременить. Если хоть один, к примеру, из 20 присутствовавших воров был по каким-то объективным причинам против, претенденту необходимо было доказать этому вору свою состоятельность. Только после этого он мог войти в воровскую семью. После этого новоиспеченный вор обычно выезжал за пределы того региона, где жил, для общения с другими ворами на сходняках. Любопытно, что между собой члены семьи себя ворами почти не называли. Урка, свояк, жулик, шпанюк — вот какие нарицательные были в ходу.
«Ворами рождаются»
Ворами в законе не становятся — ими рождаются. Желающий примкнуть к воровской семье урка должен обладать многими сильными качествами — к примеру, хорошими организаторскими способностями и задатками лидера, которые даны далеко не всем. А ведь настоящий вор должен уметь управлять не просто ватагой уличных пацанов — а карманниками, грабителями и даже убийцами. Именно поэтому говорят, что «вором нужно родиться».
Меня часто спрашивают, почему я, один из лучших карманников СССР, не стал вором в законе. По сути, в душе я всегда был вором — но этого было мало: требовалось признание сходняка. О нем я мечтал почти всю жизнь — и моя мечта сбылась бы, но помешал случай: судьба дважды повернулась ко мне спиной. Первый раз я поднимал свой воровской вопрос на свободе, но тот сходняк накрыли легавые. Позже почти то же самое произошло и в заключении. Это было не один десяток лет тому назад.
Кстати, любопытно, что сама воровская профессия — скажем, карманник, как у меня, — почти никакого отношения к понятиям воров в законе не имела. В мое время можно было часто встретить неплохого карманника или домушника, которые работали, находясь в заключении. Они считались воровскими мужиками (ВМ) — самой уважаемой в арестантском мире категорией мужиков. ВМ чтят воровские законы и поддерживают блатной мир, хотя сами не входят в состав отрицалова — тех, кто категорически отвергает любые контакты с тюремщиками. Именно из числа ВМ и сегодня порой выбирают положенцев (полномочных представителей криминальных авторитетов) на зонах и держателей разных общаков. Каждый ВМ зачастую имел и имеет огромное влияние среди общей массы арестантов.
Но путь в воровскую семью им был заказан. С одной стороны, ВМ сами знали, что не потянут эту ношу. С другой, как я уже говорил, они работали, находясь за решеткой, что противоречило воровскому кодексу. Обычно это была вынужденная мера: их некому было греть [поддерживать] — не было родственников — и работа была для них единственным выходом из положения. И человек мог быть карманником высшей пробы, не золотой — бриллиантовой ручкой, но из-за таких вот нюансов вход в воровскую семью ему был заказан.
«Воровское движение не умрет никогда»
Сегодня, если молодой человек встал на путь, ведущий в воровскую среду, — мы говорим в том числе про движение АУЕ («арестантский уклад един») — и ни родители, ни общество не могут его остановить, то не нужно и пытаться это делать. Здесь нужен более тонкий подход. Нужны люди, которых эта молодежь уважает, которые заслужили уважение не сидя на печи, а в тюрьмах и лагерях, будучи настоящими бродягами по жизни. Только они могут объяснить молодежи, где белое, а где черное. Проще говоря, если молодой человек решил идти по стопам воров, то хотя бы пусть знает, как правильно поступать в том или ином случае. А дальше жизнь ему все подскажет сама.
Сегодня движение АУЕ больше всего распространено в Сибири и на Дальнем Востоке — не в центральной России, не в Москве и не в Петербурге. На мой взгляд, объясняется это просто: в тех регионах живут внуки и правнуки как дореволюционных каторжан, так и жертв репрессий 1930-х годов, которых в свое время туда свозили тысячами. Поэтому и внимание к местной молодежи должно быть куда больше, чем, скажем, к молодым москвичам или петербуржцам. С теми, кто примкнул к АУЕ, надо работать, а не ставить на них клеймо уголовников.
Но мне все же кажется, что воровское движение в России не умрет никогда — тем более, что оно развивается и не стоит на месте. Скажем, в советское время арестанты писали малявы, прогоны и другие послания. Порой они шли до адресатов месяцами — и не было никаких гарантий, что дойдут вообще, хотя от них могли зависеть жизни людей. А сегодня один звонок из колонии в колонию, из тюрьмы в СИЗО — и все, вопрос решен. Конечно, может быть и прослушка, и какое-то предательство — но от таких вещей никто не застрахован. Поэтому воровской мир идет в ногу с прогрессом, использует все его достижения — а порой их и совершенствует. И так будет всегда.
Записал Владимир Шарапов; “Лента.ру”