“У нас тут было так: или ты мотаешься (становишься членом группировки), как раньше говорили, или на тебя постоянно охотятся, постоянно щемят (вымогают или отбирают деньги, избивают за непослушание)… Поэтому особо выбирать не приходилось”. Подросток из казанского двора вынужден был решать: либо участвовать в поддержании местного режима доминирования, либо оказаться в незавидной роли постоянно притесняемого “лоха”. Таковы истоки “казанского” бандитизма. Хотя “казанский феномен” возник в начале семидесятых, о территориальных объединениях подростков и молодежи Казани, вовлеченных в организованную преступную деятельность, воюющих между собой, нападающих на других молодых людей на стадионах, в школах, дискотеках, парках и т. д., заговорили в начале восьмидесятых годов прошлого века.
В начале 1970-х годов в Казани стало известно о существовании территориального объединения подростков и молодежи, вовлеченных в организованную преступную деятельность, воюющих между собой и нападающих на других молодых людей. В отличие от всегда существовавших в городских районах конфликтовавших компаний подростков, казанскую группировку отличала организация с жестким лидерством, высокой сплоченностью, иерархией, четким делением на возрастные подгруппы.
Хотя “казанский феномен” возник в начале семидесятых, о территориальных объединениях подростков и молодежи Казани, вовлеченных в организованную преступную деятельность, воюющих между собой, нападающих на других молодых людей на стадионах, в школах, дискотеках, парках и т. д., заговорили в начале восьмидесятых годов прошлого века. Со временем сходные молодежные группировки были обнаружены и описаны в Ульяновске, Набережных Челнах, Тюмени, Волгограде, Люберцах и многих других городах России.
В чем особенность казанского феномена? Ведь и раньше конфликты между группами и компаниями подростков были обычным явлением как в городских районах, так и в сельской местности. Казанские группировки (называемые самими участниками улицами, моталками, бригадами) отличала организация с жестким лидерством, высокой сплоченностью, иерархией, четким делением на возрастные подгруппы. Группировка требует, чтобы ее члены не только участвовали в коллективных драках с врагами группы (как правило, представителями других улиц), но и посещали регулярные сборы-сходняки, платили “налог” в общак, следовали групповым понятиям. Члены группировок занимались организованной преступной деятельностью: кражами, разбоем, вымогательством. Кроме того, в 1970-80-е годы они рэкетировали представителей теневой экономики, с появлением же свободного предпринимательства в конце 1980-х годов стали взимать дань с кооператоров, торговцев на рынках, владельцев палаток и других представителей мелкого бизнеса. Сейчас группировки на своих территориях контролируют также нелегальные парковки, уличную проституцию и сети распространения наркотиков.
Формирование организованных преступных групп в России шло по разным сценариям. Как показал Вадим Волков, костяком бандитских группировок Санкт-Петербурга и других городов России в 1990-е годы чаще всего становились компании бывших спортсменов, воинов-“афганцев”, студентов, которые вместе обучались в техникумах и университетах, или земляческие группы нацменьшинств. В Казани же организованные преступные группировки выросли из детских и подростковых дворовых компаний, уличных досуговых групп — так же, кстати, как и шайки, описанные в классической работе американского социолога Фредерика Трэшера. Возраст членов группировок в Казани колеблется от 13-14 до 50 лет, но представители старших возрастов – это, как правило, либо верхушка группировки (авторитеты), которые занимаются крупным криминальным либо полулегальным, а порой и легальным бизнесом и не участвуют в повседневной жизни улицы, либо те, кто имеет постоянный легальный заработок и поддерживает лишь эпизодические контакты с бывшими товарищами. Костяк же уличной шайки составляют юноши и молодые мужчины до 25 лет (девушки, как правило, не принимают участия в деятельности группировок в качестве полноправных членов).
В основу статьи легли данные нашего исследования, проведенного в Казани в 2005 году. Мы опросили 32 действующих и бывших членов различных группировок в возрасте от 17 до 35 лет, некоторых из тех, кто пострадал от группировок, а также школьных учителей, психологов и работников правоохранительных органов. Основной метод исследования — углубленные интервью. Информанты — члены группировок названы в статье либо по именам, либо по уличным прозвищам.
Что объединяет подростков и молодых людей, которые становятся членами шаек? Многие западные авторы считают молодежные шайки продуктом социальной дезорганизации, маргинализации, этнической и расовой дискриминации. Они объясняют появление уличных банд стремлением молодежи восполнить недостаток ресурсов и социального признания при помощью насилия. Луис Яблонски, например, утверждает, что шайки создаются молодыми людьми, патологически склонными к насилию, а Мартин Янковски — что они объединяют “непримиримых индивидуалистов”, которые используют силу шайки в соревновании за ограниченные возможности на своей бедной ресурсами территории. Но казанские группировки отличаются от описанных в работах зарубежных исследователей. Местные сообщества не обнаруживают особых признаков дезорганизации. Члены казанских уличных банд происходят из различных этнических групп и социальных страт. Большинство этих юношей родились в Казани или прожили здесь значительную часть жизни. Опрошенные, как правило, выросли в полных и вполне благополучных семьях. Почти никто из них не был травмирован семейным насилием или алкоголизмом родителей. Некоторые респонденты говорили о том, что денег в семье не хватает, либо упоминали, что один или оба родителя какое-то время были безработными, но потом сумели приспособиться к новым условиям, найти работу.
По нашим наблюдениям, далеко не все опрошенные отличались особой склонностью к насилию. Несколько молодых людей заявили, что считают насилие лучшим способом решить любую проблему, однако таких было меньшинство. Особенности характера, которые Янковски отмечал у членов молодежных банд Чикаго и Нью-Йорка (прагматизм, состязательность, ставка на силу, жестокость), мы видели далеко не у всех. Наши собеседники, в основном, не производили впечатления “непримиримых индивидуалистов”, готовых бороться за свой кусок, невзирая ни на какие препятствия, и решивших войти в группировку для того, чтобы максимизировать возможные вознаграждения. Группировка втягивала в себя самых разных людей. При этом некоторые активно искали возможность присоединиться к ней, другие вступали в нее в результате оказанного на них давления или даже насилия, а третьи стали ее членами, намереваясь выйти из нее после окончания школы или института.
Американский криминолог Джек Катц, исследовавший молодежные шайки, предложил рассматривать этот феномен с новой точки зрения. Он показал, что участие в уличных бандах — это не только прямая реакция молодежи на социальную эксклюзию, дискриминацию и бедность, что члены группировки получают также эмоциональное и символическое вознаграждение. Он обратил внимание на то, что группировки строятся как “детские нации” со своей символикой, традициями и ритуалами, что их члены претендуют на статус уличной элиты и получают удовольствие от сознания своего индивидуального и группового превосходства над “обыкновенными” людьми — нечленами группы, прохожими и местными жителями. Вслед за Ф. Трэшером он стал изучать детские структуры социализации, связанные с насилием и агрессией. Полагаю, что изучение мира детства и мира улицы действительно помогает понять многие черты организованных групп несовершеннолетних и молодежи, складывающихся в дворовом пространстве.
Почему молодые люди объединяются в группировки? Ведь они идут на заведомый риск стать жертвой групповых драк и “войн” или попасть в места лишения свободы. Мы задавали этот вопрос нашим респондентам — и членам шаек, и экспертам. Их ответы сводятся к тому, что группировка позволяет молодым людям находить друзей, чувствовать поддержку товарищей, что она является своего рода альтернативной семьей. Она приносит экономические дивиденды (в основном за счет рэкета) и позволяет строить криминальные карьеры. Но группировка — это не только досуговая группа, не только инструмент зарабатывания денег или отряд организованной преступности. Я предлагаю рассматривать ее как автономный режим, господствующий на определенной территории и поддерживаемый системой организованного насилия. Его признают в качестве силы, с которой надо считаться, и местное население, и местные органы власти. Группировка — это система доминирования, именно этим она и привлекает молодежь.
Молодые люди, не входящие в группировку, должны определиться в своих отношениях с ней. Решение “вступать или не вступать” диктуется не столько желанием получить максимум благ, сколько необходимостью выбрать свое место в системе господства и подчинения, созданной на подконтрольной шайке территории. Один из опрошенных по прозвищу Испуг (26 лет) сформулировал это так: “Не будучи с улицы, мне было трудно отстоять мое право жить, как я хочу, поэтому я решил, что будет разумным присоединиться к группе — подтянуться к пацанам”. Другой, тридцатипятилетний Ильнар, рассказал: “У нас тут было так: или ты мотаешься [становишься членом группировки. — С. С.], как раньше говорили, или на тебя постоянно охотятся, постоянно щемят [вымогают или отбирают деньги, избивают за непослушание]… Поэтому особо выбирать не приходилось”. Подросток из казанского двора вынужден был решать: либо участвовать в поддержании местного режима доминирования, либо оказаться в незавидной роли постоянно притесняемого лоха.
Пространство улицы и “детский социальный договор”
Почему молодежь поддерживает на улице особый социальный порядок? На мой взгляд, в значительной степени стихийная территориальная самоорганизация детей и молодежи — это реакция на дефицит власти сразу в трех пересекающихся сферах социальной жизни. Первая из них — пространство улицы как таковое, вторая — мир детства (ибо дети и подростки не являются полноправными участниками социального договора, заключаемого взрослыми) и третья — государство. Но если дефицит власти на улице и в мире детей в той или иной мере ощущается практически всегда, то ослабление или отсутствие государственной монополии на легитимное насилие возникает лишь в особые исторические периоды. Взаимосвязь между дефицитом государственной власти в России в 1990-е годы и формированием бандитских группировок была детально исследована В. В. Волковым. Я остановлюсь подробнее на особенностях положения детей и подростков в уличном пространстве.
Под “улицей” я понимаю не только улицу за порогом дома, но и другие публичные пространства: дворы, парки, игровые и спортивные площадки – места, где дети и подростки могут находиться вне непосредственного контроля взрослых. Тип пространства во многом определяет характер социального взаимодействия. Джеймс Скотт показал, что есть пространства, труднодоступные для установления формального контроля. Хотя социология улицы еще ждет своих исследователей, общепризнано, что одна из ключевых проблем, возникающих в пространстве улицы, – это проблема устранения немотивированного насилия. Улица относится к местам, где регулирование взаимоотношений изначально затруднено. Пьер Бурдье относил улицу к “плохим пространствам”: на ней происходят соприкосновения людей, которые не должны соприкасаться, ибо принадлежат к разным социальным пластам.
Для детей и подростков двор и улица – это одновременно и хорошее, и плохое пространство: пространство свободы (от предписаний родителей и школы) и пространство насилия. Интервью, взятые мной у так называемых беспризорных и безнадзорных детей и подростков обоего пола, чья жизнь проходит на улице, показали, что наряду с ощущением свободы и безнаказанности они испытывают постоянный страх стать жертвой насилия (со стороны незнакомых взрослых, милиции, преступников, “маньяков Чикатило”, тех, кто постарше и посильнее). Кроме того, всегда есть угроза нападения со стороны ровесников – тех, с которыми у них не установлены непосредственные личные отношения. В плохо регулируемых пространствах детям и подросткам самим приходится устанавливать нормы взаимодействия и решать проблему насилия.
На улице дети и молодежь (как, кстати, и представители других групп, для которых ее пространство является средой существования, – например, уличные наркоторговцы) пребывают, пользуясь словами Томаса Гоббса, в “естественном состоянии”. Они постоянно вступают во взаимоотношения, в которых “ежедневно приобретаются и теряются достоинство, честь и уважение”. Как показал Гоббс, основная угроза для человека в естественном состоянии – это угроза выживанию, а основная задача – сохранение мира. Чтобы выжить вне устойчивых политических структур, человек должен обеспечить себе ресурс уважения – другого ресурса у него нет. “Каждый человек хочет, чтобы другой ценил его так же, как он ценит самого себя, – пишет Гоббс, – и любые знаки презрения или пренебрежения будут приводить, в зависимости от смелости человека, к тому, что он будет пытаться добиться от того, кто его презирает, большего уважения, причиняя ему вред; это же будет служить примером для других”. Попытки индивидов обезопасить себя от будущих нападений, добившись признания с помощью силы, порождают постоянную угрозу насилия.
Для того чтобы избежать “войны всех против всех”, дети и подростки объединяются в небольшие группы и вступают в определенные нормативно регулируемые взаимодействия, включающие обмен, взаимные обязательства, соглашения. Центральными в их отношениях являются понятия “честно – не честно”. Но мелкие дворовые компании и группы не в состоянии минимизировать угрозу насилия. Поэтому возникает потребность в создании устойчивых репутаций и системы властных отношений, которые бы вводили насилие в его привычные, ожидаемые рамки. Такая система отношений формирует более жестко организованную структуру – группировку, что позволяет делегировать власть лидерам, установить законы (понятия) и контролировать территорию (улицу, квартал или район). Возникнув из детско-подростковой компании, группировка действительно приобретает многие черты государства, или Commonwealth (по Гоббсу). Она взимает налоги, устанавливает систему вознаграждений и наказаний, поддерживает общественную благотворительность (помощь пацанам, попавшим в места лишения свободы или пострадавшим в разборках, материальная поддержка их семей и сбор денег на похороны). Группировка, пользуясь языком Гоббса, занимается предотвращением безделья своих членов (prevention of idleness), вовлекая всех в экономическую деятельность (в рассматриваемом случае это особая, “силовая” экономика). Внутренние законы группировки не распространяются на остальные группировки (“государства”), и для того, чтобы обезопасить себя от нападения и усилить свои позиции (в том числе с помощью захвата других территорий), группировки могут вести войны с другими улицами. Бывает, что группировки заключают между собой договоры и союзы.
Разграничив территории, группировки переходят от насилия и войн к “мирному сосуществованию”. Но именно на первом, “героическом” этапе жизни группировок, когда они борются за контроль над территорией, рождаются их мифы, история, символика. У них может быть свой стиль одежды, особая походка, места сборов, граффити и т. д. Например, в начале 1980-х годов члены казанских группировок носили телогрейки, спортивные штаны, боты “прощай молодость” и облегающие голову шапочки. Когда группировки успешно определились с территорией, их члены получили возможность посвятить себя экономической деятельности и рутинному обеспечению безопасности. Группировки эволюционировали в полном соответствии с идеями Гоббса, который утверждал, что в естественном состоянии люди не в состоянии развивать позитивную производительную деятельность, поскольку они разобщены и подвергаются многим опасностям, а после заключения социального договора и делегирования власти (в нашем случае — авторитетам) общество может пожинать плоды мира. На этом этапе особые приметы и символика, привлекающие внимание правоохранительных органов, становятся помехой рутинному силовому бизнесу. Сейчас у группировщиков нет особой формы и стиля одежды, да и граффити используются редко: как сказал один из пацанов, “все, кому надо, о нас знают”. Но ритуалы посвящения и выхода существуют до сих пор, и выход сопряжен с серьезными санкциями: группировка требует преданности и верности. На своей небольшой территории группировка подчиняет себе те группы, которые не полностью подпадают под действие социального договора “большого общества” и не могут рассчитывать на правовую защиту со стороны государства – в первую очередь, “неприсоединившуюся” молодежь и мелких предпринимателей.
Люди взрослеют и покидают мир детских и юношеских дворовых компаний, но неформальный социальный порядок, установленный на территории, оказывается очень устойчивым. Казанский феномен существует по сей день: группировки воспроизводятся в следующих поколениях.
От подростковой уличной компании к криминальной группировке
Конечно же, далеко не все дворовые компании становятся уличными шайками. По наблюдениям американской исследовательницы Энн Кэмпбелл, новые группировки возникают там, где действует мощная банда, угрожающая молодежи ближайших территорий, т. е. превращение уличной компании в банду вызывается потребностью в самозащите. Повышенный риск, которому подвергаются дети и подростки в уличном пространстве, становится причиной их большей самоорганизации. Экономические и политические процессы также могут вызвать трансформацию группы – в том случае, если участники этих процессов нуждаются в неформальной силовой поддержке.
В послевоенной Америке, например, молодежные шайки широко использовались в политической борьбе. В Советском Союзе 70-х годов толчком к превращению дворовых команд в группировки стало появление теневых предпринимателей – цеховиков. Эти нелегальные предприниматели и связанные с ними криминальные группы были заинтересованы в большей самоорганизации дворовых компаний. В 1990-х годах их силовой ресурс стал востребован уже по другой причине – из-за распада социалистической системы хозяйствования и возникновения рыночной экономики.
История казанских молодежных преступных группировок началась в конце 1960-х, когда двадцатипятилетний прежде судимый Сергей Антипов организовал и возглавил крупную преступную группу “Тяп-Ляп”. Казанские социологи под руководством Александра Салагаева изучали деятельность этой группировки по материалам уголовного дела членов банды и по другим источникам. Банда “Тяп-Ляп” действовала в Казани до 1978 года. Антипов, очень жестокий и властный человек, объединил вокруг себя подростков в одном из районов Казани. Сначала членами его группы были молодые люди, тренировавшиеся в боксерском клубе, но затем Антипов, испытывавший потребность в источнике силовой поддержки для реализации новых экономических возможностей, привлек в свою шайку несколько дворовых компаний.
В первой половине 1970-х появились цеховики, объединившиеся в теневые предпринимательские сети. Им надо было обеспечить безопасность своего бизнеса, и “Тяп-Ляп” стал заниматься охраной перевозок нелегальной продукции, которые осуществлялись одним из местных автотранспортных предприятий. В те же годы вокруг рынка теневой экономики стали организовываться и другие преступные группировки, которые стремились подчинить себе предпринимателей и получить часть нелегальных доходов. Непосредственными исполнителями преступлений, как правило, были подростки.
Группировку Антипова отличала исключительная жестокость. Она была нацелена на территориальную экспансию, подавление и подчинение подростков соседних улиц и районов. Дворовые компании, которые не хотели попасть в подчинение “Тяп-Ляпу”, должны были сами стать его подобием. Как отмечает А. Салагаев, чтобы противостоять “Тяп-Ляпу”, необходимо было усилить свою организацию, ужесточить дисциплину, отмобилизовать новых “бойцов”. Вновь возникшие группировки стали привлекаться конкурентами “Тяп-Ляпа” в преступном мире для борьбы с Антиповым и для освоения новых нелегальных рынков.
В конце 80-х – начале 90-х годов наступает новый этап в развитии казанских группировок: они начинают действовать на рынке рэкета, облагая данью коммерсантов и мелких торговцев. Крупный бизнес (например, большой супермаркет), как правило, не подпадает под юрисдикцию молодежных группировок. Мелкие же предприниматели, те, кто хотел бы открыть парковку или установить киоск на подконтрольной территории, должны “делиться” с группировкой. Начались новые войны за установление границ и передел территории. Этот период опрошенные характеризуют как время беспредела, господства грубой силы. Группировки росли, а их члены хотели достичь мгновенного материального процветания. Некоторые из них вспоминали, что тогда они еще не занимались выработкой стратегии, планированием операций. Молодые люди добирались до места очередной схватки на общественном транспорте и избивали всех, кто, по их мнению, мог принадлежать к местным пацанам.
Наконец, в 1992 году группировки сумели договориться о прекращении войн за территорию, постановив: “Асфальт не делим”. Отныне большинство противоречий между группировками разрешаются на встречах (стрелках). На поделенной территории была выстроена устойчивая система организации насилия. Теперь стало возможно посвятить себя экономической деятельности в том секторе, который В. Волков называет “силовым предпринимательством”, т. е. получению прибыли за счет использования ресурса насилия. Как сказал один из респондентов, девятнадцатилетний Таджик, описывая историю своей группровки, “были пацаны, которые тесно общались, вокруг них начали и другие пацаны собираться, определились с территорией и начали делать деньги”.
Светлана Стивенсон, Полит.ру