Записки районного опера: бытовуха. Часть 3

Хужей юношества у нас – только дети, точнее – подростки-малолетки. Если они – и впрямь наше будущее, то не хочу когда-нибудь в этом будущем оказаться… Желаний и амбиций у подрастающего поколения – масса, возможностей и способностей чего-то достичь – мизер. Отсюда – острое недовольство жизнью, помноженное на лишённую тормозов агрессивность и крайнюю наивность в вопросе: «А будет ли мне что-нибудь за то, что я сейчас натворю?» С ОМОНОМ НЕ СОСКУЧИШЬСЯ…

По вечерам часто приезжают в наш микрорайон для патрулирования бравый ОМОН. Известно, что тамошние хлопцы славятся «умом и сообразительностью»… Пройдутся веером по отведённой территории, нахватают побольше люда и свезут в райотдел. А ты, дежурящий там опер, изволь со всеми разобраться и отфильтровать нечистых от ещё более грязных и паскудных…

И вот как-то смотрю: ведут по коридору двое ОМОНовцев известную мне наркоманку Глашу – страшная, исколотая, глаза ввалились, зубы выпали… (А ведь, между прочим, ещё недавно была она подающей надежды спортсменкой, мастером спорта по плаванию) Идёт она с ними, плачет, а в руках у неё – грязная булка, так она на ходу отрывает по кусочку и съедает, смачивая слезами… Смотрится – бомжихой, хотя в частном секторе есть у неё дом не дом, а так – покосившаяся хата. Где она обитает втроём с младшенькой сестричкой (тоже – наркоманка, по всему судя, скоро «крякнет») и дочуркой. Десять лет ребёнку, а уже шляется по подвалам; если вовремя не сплавить её в интернат – быть ей и шлюшкой, и наркушей… За хату они не платят лет десять, свет и воду им отключили, дом быстро превратился из сносного жилья в гнилушную развалюху, вот вся троица и шляется по району. Кажись, недавно Глаша нанялась домработницей к другой наркоманке, капельку поудачливей. Делает для неё всю чёрную работу по хозяйству, а та за это даёт ей покушать и раскумариться… (Такое в наркоманской среде – распространённое явление).

И вот ведут её, стало быть, а она рыдает безутешно. Увидела меня – вообще заголосила: «Что ж это делается, гражданин старший лейтенант?! Третий день подряд ОМОНовцы меня забирают!.. Главное – задержат человек десять, но у каждого оказывается достаточно «бабок», чтоб откупиться, только у меня их нет, вот меня одну они каждый раз в райуправа и волокут!» Я пожимаю плечами: «И что ты предлагаешь – чтоб я тебе денег дал?! Да, знаю я, что ты – наркоша честная, в криминале – не при делах, но у ОМОНа своё начальство, мне они не подчиняются. Так что имеют полное право тебя за гриву хватать, коль уж ты им так приглянулась… Сама виновата!»

Посидела она у нас в коридоре, пока ОМОН не ушёл, а потом отпустил я её. Безвредная (точней – маловредная) тварь, нечего ей у нас пока что пылиться…

В тот же вечер, кстати, привели к нам ОМОНовцы какого-то мужичонку; говорят: «Пьяный, ругался на площади! Там несколько хануриков пришлось зацепить, заодно прицепом прихватили и его…» Дежурил в тот день капитан Масик, весьма осторожный товарищ (иначе на должности дежурного нельзя, а то быстро залетишь в историю!), посмотрел он на мужичонку опытным глазом, и – насторожился… Тем более, что неожиданно приведённый заявил: «Не трогайте меня, я сам – бывший мент!» Логика понятна: «своего» – не обидят… Ясно, что кто хошь может назваться хоть папой римским, но настороженный Масик решил: раз говорит – пусть так оно и будет… Посадили его в коридоре на стуле, сказали строго: «Не шуми, не возникай, и через часок – тихонько отпустим…» По-моему, справедливо с человеком поступили, верно? Главное, в камеру не кинули, где томится всякое гнильё, и куда нормальному человеку лучше – ни ногой! Но чтоб хорошее отношение к себе оценить – мозги иметь надо… Покемарил он в коридоре, потом спрашивает у дежурного: «Можно выйти на улицу, покурить?..» «Иди…» – разрешил тот. А чего запрещать, ежели гражданин – не арестован и даже официально не задержан? Сбежит – и хрен с ним, меньше потом будет разбирательств. Сходил он на улицу, покурил, возвращается через пять минут, и с порога заявляет дежурному: «У меня при задержании было в кармане 50 долларов, а сейчас посмотрел – нету… Это ваши взяли, сволочи! За что ж вы со мною – так?! За что меня обидели?!»

Разумеется, Масик сразу подумал про ОМОН: тем при шмоне затырить найденную у задержанного купюру – без проблем. Даже смешно обвинять их в подобном! Воробышек что делает, когда видит зёрнышко перед клювом? Правильно – клюёт. Вот и ОМОНовцы тоже… клюют. На то и ОМОН, чтобы л о х о в и наглецов за глупость и наглость наказывать, в том числе – и «бабками». Но это мы про себя кумекаем, а в натуре быстренько посоветовался дежурный в сторонке с несколькими операми, и решили мы коллективно, что дело пахнет керосином и жалобой этого придурка в прокуратуру. Поэтому самое правильное – поскорей от него отвязаться, чтоб в случае чего меньше было поводов навесить на нас крючков. Перво-наперво ни в коем разе нельзя кидать его в «клетку»: при этом ведь нам ошмонать его придётся, а тогда он задним числом и на нас бочку накатит: это они моё «бабло» замутили!.. Решено: составляем протокол по статье «мелкое хулиганство», чтобы позднее можно было объяснить причину задержания, и – отпускаем на все четыре и без шмона. Ежели потом он развопится насчёт пропажи денег, у нас будет железное алиби: мы ж его не обыскивали! А что ОМОН намылил – так то их дело, у них своё руководство, пущай перед ним и ответствует.

Составили протокол, потом отыскали в коридоре приведших его ОМОНовцев и украсили документ их подписями. Причём хлопцам мы ни звука не вякнули насчёт заявления задержанного о пропаже денег. Фиг они тогда б протокол подписали; наоборот , сказали бы: «Этого хрена моржового никогда не задерживали, и вообще – видим его впервые в жизни!» Но раз уж поставили свои закорючки, то теперь не отвертятся, им и отвечать в случае чего, а мы, «районщики» – в стороне…

Узнали у дурилы номер домашнего телефона, позвонили, вызвали в райотдел жену, чтоб мужика забрала, самого же посадили опять в коридоре: «Сиди и жену жди!» И вот сидит он на стуле, качается и ноет как заведённый: «За что со мною – так? Я ж в Афгане был… За что?!» Вышел я на несколько минут из помещения по делам, когда вернулся – он уже песни пел какие-то, слова уловить трудно – один вой, да ещё и зубами скрежещет, аж слушать страшно… Затрахал всех он своим пением! ОМОН ещё людишек понатаскал, дел – куча, башка и так трещит, а тут ещё – этот! Главное – сажать в камеру его нельзя, и по мордам врезать разок (чтоб заткнул хайло) тоже неудобно, вот он, пользуясь безнаказанностью, и распоясался…

Наконец явилась его супруга. Поговорили с нею в сторонке, оказывается – у ейного муженька явная шиза после срочной в армии, «косит» постоянно, так чудит порой! И никаким долларам пропасть у него было никак нельзя по причине полного их у него отсутствия: безденежен и гол как сокол, живёт, фактически, у жены на содержании. Успокоились мы (не будет жалобы, а если и нажалуется, то т а к о м у никто не поверит!), сдали крикуна из рук закона в руки его благоверной, повела она его прочь… Но как отошли от здания РОВД на 20 метров, так он такой концерт устроил! Бросился на землю, по газону качается и вопит нечеловеческим голосом: «За что маму мою убили?! Афган не простит!.. Мы отомстим! Гады, что вы с мамой сделали?!» В общем, позорит нас на всю ивановскую. Но мы старательно делали вид, что ничего не видим и не слышим, потому как свяжись с ним, надумай кидать его в камеру – придётся таки шмонать. А это, как уже говорилось, при данном раскладе – чревато. И с общим вздохом облегчения наблюдали мы, как жене всё же удалось через некоторое время поднять и увести его…

Вреднючий народ – шизики. Ничего ведь не боятся, на всех плюют, и никогда не знаешь, чего ждать от них в следующую секунду.

…У меня нет презрительного отношения к простому народу, к «быдлу», как его кое-кто привык у нас называть. Да, сплошь и рядом на моих глазах в каких-то ситуациях они делают разные гнусности. Но я знаю, что в другой ситуации способен сделать гнусность куда больше этой, сотворить чего-то такое, чего они б наверняка не сделали никогда. Я такой же, как и они, получается, а они – такие же, как и я.

Добро я делаю лишь по сугубо меркантильным соображениям: увидел валяющегося на улице пьяницу – подойду, помогу подняться, отряхну и в сторону дома легонько подтолкну. Не потому, что мне его жалко, плевать на ханурика этого. А просто долежится он до того, что грабанут его здесь, и придётся мне потом на расследование этого гопа время и силы тратить. Так уж лучше сейчас его поднять, чем потом бегать несколько дней с высунутым языком. Не уважаю, но и не презираю я таких вечно пьяненьких и скандалистых сограждан. Разве что есть чувство лёгкой брезгливости к тем, кто нажрётся до поросячьего визга, и валяется потом, как падаль, на траве (или на снегу)… Ведь такому не докажешь очевидного: умеешь пить – пей, не умеешь – не пей. У каждого из нас есть своя нормальная доза, и способному перенести на ногах максимум 400 грамм, например – ни в коем случае нельзя пить 500, не говоря уж о литре. Что тут непонятного? И я – пью (как практически и все опера), но норму свою знаю, и всегда пью так, чтобы не переться потом домой на карачках.

И ещё замечу, что каких красивых сказочек про наш народ ни выдумывай, а высокое благородство в нём встречается редко. Жестокие условия нашего существования делают проявления такого благородства нецелесообразным, а следовательно – и глупым. Ну а наши люди хоть и глупы, но – не настолько, чтобы жить себе во вред. Это не значит, что народ обнищал духом и стал подловатым. Просто – жизнь такая… Была б она другой – тогда и мы были б иными.

ОПАСНАЯ МОЛОДЁЖЬ

Самая агрессивная часть населения – молодёжь. Иногда такое отчебучят, что диву даёшься: неужто и мы в их годы были такими же отморозками?

…Как-то звонят дежурному: «На улице дома дерутся на ножах две группы парней! Море крови!.. Приезжайте!» Две группы… На ножах… Струхнувший дежурный выслал усиленный наряд. Приехали наши, осмотрелись – ничего особенного. Стоят кучкой парни, кое-кто действительно в крови, при появлении ментов – бросились врассыпную. Поймали четверых, доставили в райотдел, стали разбираться. Оказалось: двое парней, 20 и 18 лет, из другого района, приехали в гости к проживавшему в этом доме 17-летнему кенту. (Кстати, тот, которому 18-ть, уже имел судимость за неуплату алиментов – представляете?) Залётные уже выходили от своего дружка, когда на улице у подъезда к ним прицепились двое местных парнишек. Гости крепко отпинали местных, те убежали и через минуту – вернулись с четырьмя корешами-«качками». На помощь приятелям выскочил из подъезда их кент, троица заняла круговую оборону против пятерых, завязалась жестокая битва. В ходе которой один из гостей махал в воздухе чем-то вроде ножа или отвёртки (ставшие свидетельницами произошедшего бабки на скамейке у подъезда слабо разбирались в холодной оружии, и не сумели описать его в точности опрашивающим их операм, а найти п е р о позднее так и не удалось). В результате кой-кого даже и подрезали, но не сильно, потому что в больницу никто по итогам схватки так и не угодил.

Итак, в райотделе стали разбираться. Среди задержанных оказалась вся троица из одной части драчующихся и «качок» – из другой. Начал я колоть «качка»: «Говори, такой-сякой, кто был зачинщиком и участником этой позорной м а х а л о в к и?!» А ему правду ментам говорить – западло (это ж означает своих выдать!), но и на свободу выйти хочется. Он и давай мутить: «Кто бил? Не помню. Кого били? Кажись, того, что с ножом был. У кого он был? Не помню, может – и вообще ножа не было. Но били того, что с ножом. А кто бил – не помню!» – и так раз сто. А за стенами райотдела уже нарезает круги спешно вызванная приятелями «качка» его бабуля: «Внучёк, где ты?! Отпустите моего внука!» Кое-что из него всё-таки вытянув, отпустил я его, чтобы от бабки отвязаться, и принялся за троицу. С ними же говорить – вообще малохольным станешь! Спрашиваю, к примеру, 18-летнего алиментщика: «Так что случилось-то?» Он, облизнув губу, мутноглазо удивился: «А чё?» «Ну, тебя же побили…», «Меня – побили? Вася, – кричит другу из кабинета в коридор, – нас что – побили? И кто нас побил – менты?! Ах, суки!» Успокаиваю его начавшуюся было истерику парой затрещин, начинаю с начала: «Но хоть что-нибудь помнишь?» Он думает, щурится долго, наконец вспоминает: «А-а-а, я папу пришёл искать!», «А откуда пришёл?», «Как откуда?.. Из «клетки», вы ж меня туда бросили», «Ну да, но каким образом ты там очутился?», «Ну так я же папу искал!» И – чуть не блеванул мне в лицо… Ох и собеседничек!

Но кое-как опросил его, составил протокол, уложив суть в пять строчек: был в гостях, выпил водки, больше ничего не помню… Сую ему: «Прочти и подпишись!» Он: «Не-е, сами прочтите!» Ладно, начинаю читать, он вдруг перебивает меня: «Лучше я прочту!» Даю ему, он читает внимательно раза два, шевеля губами, едва ли не по складам, и такое ощущение, что не все буквы алфавита помнит. Наконец бурчит: «Ни хрена не пойму… Нет, прочтите вы!» Читаю, он слушает, вяло моргая, не заметно, чтобы что-то до него допёрло, но после моих нажимов и пинков всё же подписывается. Точнее – чиркает ручкой загогулинку, поди проверь – подпись это или случайная дрожь нетрезвых пальцев… В принципе, при желании можно было сделать обоюдное злостное хулиганство, все бы пошли на «условняк», лишь ранее судимому могли влепить пару лет «у хозяина», но зачем нам лишние хлопоты? Куда проще и выгодней накатать по данному случаю «отказной материал»: драка на бытовой почве, пострадавших нет, обычные шалости молодости… (От таких мелочей, как, например, настроение расследующих дело оперов и их личные шкурные и производственные интересы, зависят судьбы людские. В одну сторону повернул материал – и кто-то загремел за решётку, после чего никогда уж его жизнь не будет нормальной и счастливой. Повернул в другую – и через месяц эту злосчастную драчку он уж и не вспомнит!)

Кстати, любопытный штришок в заключение: пока мы на «уазике» ехали от райотдела к месту драки, драчуны ведь, слегка порезав и окровавив друг дружку, успели уж сговориться, помириться и чуть ли не закорефаниться. Была даже у них мысля вместе идти пить водку «на мировую»! Так что подъедь мы на полчаса позже – там уж все были бы – «не разлей вода» и «дружбаны до гроба»!

Хужей юношества у нас – только дети, точнее – подростки-малолетки. Если они – и впрямь наше будущее, то не хочу когда-нибудь в этом будущем оказаться…

Желаний и амбиций у подрастающего поколения – масса, возможностей и способностей чего-то достичь – мизер. Отсюда – острое недовольство жизнью, помноженное на лишённую тормозов агрессивность и крайнюю наивность в вопросе: «А будет ли мне что-нибудь за то, что я сейчас натворю?» Встретит ватага этаких гогочущих детишек в тёмном переулке прохожего – и за одно неосторожное слово забьёт ногами до смерти. А возьмёшь их потом за шкирку, потрясешь на допросе маленько – сразу хнычут: «Ой, мы больше не будем!.. Мы станем хорошими!» А какая разница, какими вы станете, если человек уже искалечен или даже убит? Так ведь и закон на их стороне: до 14 лет вообще твори что хочешь, за решётку по любому не кинут. А после 14-ти если что-то и дадут, то – куда меньше, чем взрослому. Хотя самый матёрый и закоренелый рецидивист порою не сотворит тех бессмысленных жестокостей, на которые запросто пойдут наши внешне вполне благополучные детки…

Один лишь пример для наглядности. С некоторых пор расположенный на моей «территории» микрорайон залихорадило от краж телефонных кабелей. То в одной, то в другой из многоэтажек смолкали разом все телефонные аппараты. А при проверке оказывалось, что в подземных коллекторах вырезаны и похищены куски кабеля длиною от нескольких десятков до нескольких сотен метров. Смысл действий неизвестных злоумышленников был понятен: уворованные кабели они выжигали на кострах (или – в печках, но это много труднее организовать), а высвободившиеся в результате металлические «сердечники» сдавались на пункты приёма цветных металлов. Оставалась сущая малость: этих злоумышленников найти и примерно наказать. Самое первое, что приходило в задуренные службой оперские головы – это закрыть приёмные пункты, чтобы сделать кражу кабелей экономически невыгодным занятием. Но с идейкой этой «наверх» не пойдёшь. Ибо все мало-мальски проинформированные люди в городе прекрасно знали, какие влиятельные господа и товарищи были «крышей» тем самым пунктам, и черпали оттуда прибыль полными горстями… Да руководство скорее наше РОВД закроет, чем те пункты! Так что оставался только один выход: ловить воришек.

Агентурные разработки и многочисленные засады у коллекторов ничего не дали. Тогда наше тупое руководство предложило совсем уж дохлый номер: «Пусть по ночам по окраинам микрорайона патрулируют дежурные группы и высматривают, где кто палит костры, а всех костёрщиков – проверять, не кабели ли они выжигают…» Это ж надо было до подобной фигни додуматься! Словно те воры – полные дауны, жгущие кабели едва ли не там же, где их и украли, да ещё – на следующий день после кражи! Принцип: «Не можешь раскрыть преступление головой – раскрывай ногами!» (то есть компенсируй отсутствие интересных идей и разработок суетней и рукомаханием) ни к чему толковому в угрозыске не приводит. Конечный эффект близок к нулю, зато расход сил и времени при подобном стиле работы – колоссальный. Но делать нечего, приказы начальства надо исполнять – вне зависимости от того, согласен ли с ними. И вообще… вменяемо ли само начальство.

Каждый вечер после наступления сумерек на окраинные улочки и в лесопосадки стали выходить группы из 3-4 человек – оперов и участковых. И гулять им приходилось чуть ли не до самого утра, да ещё в любую погоду. Ходить в те группы никому не хотелось, все понимали – пустышку тянем; домой бы сейчас – хлебнуть миску горячего борща, и – на боковую, в постельку… А вместо этого – шатайся по лесопосадкам, ядри их мать! Менты – народ подневольный, и дисциплина в наших рядах хоть как-то ещё, но – соблюдается… Конечно, были свои маленькие хитрости: обычно не до восьми утра группы крейсировали, как это предписывалось, а до 4-5 часов, а потом шли в РОВД отсыпаться. В отчётах же позднее указывалось «правильное» время.

Так продолжалось с неделю, причём почти каждый день где-нибудь уворовывали кабель всё большими и большими отрезками. А потом случилось невероятное: дебилизм наших отцов-командиров натолкнулся на ещё больший дебилизм похитителей. И они попались в наши руки точь в точь тем же способом, который предписали наши начальнички под беззвучный смешок подчинённых. Короче, в одну из ночей, а точнее – в полпятого утра очередная тройка (два опера и «участок») топали по кустам лесопосадки, устало переругиваясь в адрес руководства и ёжась от утренней свежести. У каждого из группы это ночное рейдирование по счёту было пятым или шестым, никто не верил в его разумность. Давно б слиняли – квакнуть двести и покемарить, да участковый казался операм уж слишком молчаливым и скользким: «Не стукачёк ли от внутренней безопасности? Чего доброго, ещё настучит, что мы от службы отлыниваем!» Только поэтому до столь позднего времени и рейдировали. Но всё равно, было уж твёрдо решено: до той берёзы дотопаем – и финиш, конец патрулированию! И оставалось до этой берёзы уж шагов пять, когда заметили опера в сторонке кострячащих костёр пацанов… Что палят да зачем – господи, какая разница! – дети же… Все мы в детстве этим переболели, неуёмная тяга к спичкам присуща пацанам, некоторые и квартиры ухитрялись спалить дотла… Слегка настораживало время для разводки костра – раннее утро. Ну да мало ли, может – ребята на ночной рыбалке отметились, и теперь решили погреться… В общем, операм те ребятишки были до одного места, ну то есть они, возможно, на всякий случай их и проверили бы (всё равно ходить, так почему бы и не прощупать пацанву, а заодно и рыбёшку слегка конфисковать, на тараньку…). Но ведь далековато же сидели, пока доберёшься, да ещё через мокрые от росы кусты – туфли запачкаешь и брюки замочишь. Да ну их! Так подумали опера, а что подумал «участок» – сказать было трудно ввиду постоянной пасмурности его физиономии. Но вдруг он предложил: «Пошли, проверим их… Что-то они мне не нравятся.» Опера за его спиной ехидно переглянулись. Они не были педофилами и, в отличие от участкового, вовсе не полагали, что дети обязательно должны им нравиться. Но сказать об этом вслух – значит подставиться; окажись «участок» дятлом – отстучит морзянкой во все концы, как два оперских обалдуя пытались отговорить его от доблестного исполнения ментовского долга. А кому нужны лишние неприятности по службе? Хрен с ним, с брюками, и их не жалко, чтоб только наглядно показать участковому, какое же он чмо полнейшее. Потому и двинулись опера без споров и ворчаний вслед за своим «сусаниным» в самую гущу кустов.

И каково же было оперское изумление, когда при внезапном появлении у разведённого ребятишками костра они обнаружили там бухты приготовленного для сожжения телефонного кабеля! Пятеро ребятишек в возрасте от 12 до 16 лет оказались теми самыми неуловимыми похитителями кабелей, в поисках которых районный угрозыск сбился с ног.

(Продолжение следует)

Владимир Куземко, специально для «УК»

P.S. Републикация материалов Владимира Куземко, возможна только с разрешения автора!