«Кошелек? Какой кошелек?!» — кто не помнит «шепелявую» цитату карманника Кирпича из фильма «Место встречи изменить нельзя»? Но мало кто знает, что у экранного карманника есть реальный прототип. Это легендарный московский вор Александр Прокофьев по кличке Шора. После выхода фильма на экраны Шора подарил актеру Садальскому ящик марочного коньяка. Журналист разыскал учеников знаменитого киновора
Справка
Александр Тарасович Прокофьев родился в Москве 28 декабря 1929 года. Клички — Шора и Саша Шорин. Вор в законе. “Смотрящий” за площадью трех вокзалов (с 60-х годов по 1985 год) и района Сокольники. Наркоман (сидел на промедоле). Страдал шизофренией. На правой руке татуировка в виде цветка. Судимости: 1952-й — осужден на год исправительных работ. 1960-й — год исправительных работ. В 1971-м осужден на три года за мошенничество. В 1980-м в преддверии Олимпиады насильно помещен в психбольницу. В 1981—1983 годах трижды арестовывался за грабежи и разбои. В 1986 году осужден за карманную кражу на 1,5 года. В 1989, 1993 и 1996 годах проходил лечение в Краснопресненской психбольнице. Скончался в 2003 году. Похоронен на Хованском кладбище.
Что оставил после себя уголовник? Проклятия обворованных обывателей, могилу на Хованском кладбище да учеников. Они продолжают чистить карманы пассажиров и кидать лохов на деньги — эти грязные, никому не нужные старики и старухи. Корреспондент разыскал Шориных “детей” — хитрованцев нашего времени.
Жека Ташкентский
Знакомьтесь: дядя Женя по прозвищу Жека Ташкентский, карманник с солидным тюремным “стажем”. Родом из Рыбинска. Вот уже 25 лет обитает на площади трех вокзалов. Ночует то в подвалах, то в подъездах. По милицейским картотекам числится как закоренелый рецидивист. Последний раз его осудили за кражу сумочки. Согласно уголовной иерархии, Жека Ташкентский — авторитет и бывший член прокофьевской бригады карманников и грабителей.
Площадь трех вокзалов (или, как ее именуют, Плешка) была излюбленным местом работы Прокофьева. За 15 минут он мог обчистить карманы у любого пассажира. Ему подчинялись все карманники и кидалы. С каждой кражи Прокофьеву причиталась треть похищенного.
— С Шорой я познакомился в вологодском СИЗО, — начал свой рассказ карманник. — Он долго ко мне присматривался — я-то еще сопляком был. Потом как-то сошлись. Я ему “Беломор” носил и чай заваривал. Кое-чему научился. Перед своей “откидкой” оставил Шоре адрес. А через три года получил от него маляву с приглашением. Прикатил на Плешку. И понеслось…
По словам Жеки, в их бригаде всегда работали четверо. У каждого имелись четкие обязанности. Один высматривал на платформе пассажира с толстым кошельком. Другой завязывал с ним разговор или отвлекал. Третий тем временем вытаскивал у бедолаги бумажник и передавал четвертому, а тот быстро терялся в толпе. Такая схема работала безотказно. Если милиционеры кого-то задерживали, то предъявить было практически нечего. Похищенный бумажник давно находился в руках у Шоры, дожидавшегося недалеко от парка Сокольники.
Крупные неприятности одолели учеников, когда Прокофьев-Шора постарел и окончательно сел на иглу. Каждый стал работать сам на себя. Кроме того, по словам Жеки, одолели “горцы” — те могли за червонец удавить любого. Постепенно выходцы из южных республик выдавили Жеку с вокзалов. Он стал все чаще прикладываться к бутылке и вскоре получил очередной срок. После освобождения вернулся обратно на Плешку. Сейчас собирает пустые бутылки. Если повезет — что-нибудь стащит с прилавка.
— А куда ехать-то? — тоскливо рассуждает старик. — Меня в Рыбинске никто не ждет. Здесь и подохну, как Афоня…
Афоня — еще один ученик Шоры. Тоже долгое время жил на Плешке. Прошлой зимой во время сильных морозов замерз.
Генерал
Сергей Приходов по прозвищу Генерал — что-то вроде воровской легенды. Свою громкую кличку получил, когда на Казанском вокзале вытащил бумажник у подгулявшего генерала, а потом еще и в карты его обыграл. В местах лишения свободы провел 18 лет. Там и познакомился с Шорой. Долгое время промышлял вместе с ним на трех вокзалах. В 1996-м получил очередной тюремный срок. Когда вернулся, порядки на Плешке были совсем другие. К ветеранам воровского дела прислушиваться никто не хотел. Нередко Генералу доставалось от молодых карманников.
— Его, козла, научишь, а он или под кайфом прикатит, или за юбкой потащится, — досадует Генерал. — Начинаешь базарить, а он прет на меня. А один так вообще кинул — с кошельком ушел.
В последнее время Генералу пришлось сменить “профессию”. Карманными кражами он больше не промышляет.
— И крюки стали уже не те, и глаз потух, — говорит про себя бывший карманник.
Теперь Генерал просит милостыню на Таганской площади. Жалостливым простакам он представляется ветераном-“афганцем”. Для убедительности каждое утро обматывает ногу грязным бинтом и берет с собой костыль. Прохожим рассказывает невероятные истории о том, как под Кандагаром попал в окружение, был ранен и спас полковое знамя. Люди верят фальшивому вояке, подают щедро.
О бесцельно прожитых годах в колониях да на пересылках Генерал нисколько не сожалеет. Об Учителе вспоминает с теплотой:
— Слишком рано Шорик отошел от дел. Еще пяток лет можно было пошуровать…
Валька-Отвертка
Еще одну подельницу Прокофьева мне помог разыскать начальник уголовного розыска ОВД “Красносельский” Игорь Бесфамильный.
— Ты на Трубу сходи и спроси Вальку-Отвертку, — подсказал майор. — Если, конечно, она еще жива.
Труба — это самое дно площади трех вокзалов. Находится на задворках Ярославского вокзала. Обитают здесь те, кто уже не может не то что воровать, но даже попрошайничать. Питаются объедками со свалки.
Отвертку я обнаружил под грудой пустых коробок. Одетая в отрепье дама красотой не отличалась: сморщенное от холода и алкоголя лицо, прядь седых и грязных волос. Даже не верилось, что из-за этой женщины Шора чуть было не потерял голову. А еще Валька могла “развести” пассажира на любые деньги.
Я разбудил ее словами: “Мамаша, вы живы?” Побеседовать о Прокофьеве Отвертка согласилась при условии, если я куплю ей бутылку водки и пирожок с капустой. В общем, “развела” меня Валька, как в прежние времена.
— Все было, дорогой, — пускается в воспоминания Отвертка, отпив несколько глотков прямо из бутылки. — Как говорится, и водочка рекой, и милый Шорик со мной… С Прокофьевым у нас была любовь, как в кино. Один раз даже цветы подарил.
А до встречи с Шорой Валя работала на стройке. Потом, по совету сердечного дружка, занялась кражами бумажников в ресторане.
— Бабой я была яркой, — шамкает Отвертка. — Мужики сразу клевали. Приглашали за столики. Потом, пока они ходили в туалет, я из пиджачка бумажник — хвать! И нет меня.
Перед Олимпиадой Вальку-Отвертку поймали с поличным. Она тогда была на третьем месяце беременности. На зоне родила мальчика. Написала Прокофьеву письмо, но ответа так и не получила. По совету подруг от ребенка отказалась. Выйдя на свободу, Отвертка приехала в Москву и сразу отправилась на Плешку. Здесь знакомые нашептали, что Шорик теперь крутит романы с другой воровкой. От безысходности Валька занялась проституцией. Получила еще один срок — за тунеядство. Потом снова вернулась на Плешку. Так здесь и осталась.
Клоп
В Тверской области проживает еще один ученик Прокофьева — некто Смирнов по прозвищу Клоп. В 1977 году он мастерски обчистил комиссионный магазин на Новослободской улице. Загодя спрятался в лавке, а когда последний продавец покинул магазин, выполз из укрытия и включил электрический чайник. Едва окна запотели, Клоп спокойно прошелся по залу и собрал все ценные вещи. За туманными стеклами милиционеры и прохожие не заметили преступника.
Сергей Канев, «МК»