Без разницы, кто ты — либерал, предприниматель, юрист, аудитор или безработная выпускница ПТУ, торговавшая наркотой. Не имеющая ничего человеческого тюремная и правоохранительная система в РФ уравнивает всех. И убивает одинаково. И одинаково заметает следы.
Но после людей часто остаются письма — последние свидетельствапишет “Новая газета“. Письма из тюрьмы, отправленные родным и близким либо официально, либо — записки, переданные через адвоката, либо просто предсмертные строчки на клочках бумаги, приобщенные потом к уголовному делу…
Эти письма — настоящие документы эпохи.
Их писали очень разные люди. И смерть застала их в разных местах. Кто-то находился в тюрьме или тюремной больнице, кто-то под подпиской о невыезде, другой в колонии, четвертый только прибыл с этапа.
Адресаты — матери, жены, дети, правозащитники, члены ОНК…
Кто-то пишет, не зная, что его завтра, через неделю, месяц не станет. Другие понимают, что умирают. Третьи догадываются, что их могут убить, и посылают сигналы SOS. Четвертые сводят счеты с жизнью.
«Целый день держали без пищи и воды»
Сергей Магнитский, аудитор, юрист, 37 лет (1972–2009 гг.). Место смерти: тюремная больница «Матросской Тишины»
Во всем мире он известен как человек, вскрывший крупнейшую коррупционную аферу по выводу налоговиками и силовиками из российского бюджета 230 млн долларов и погибший затем в московской тюрьме.
В письмах адвокатам и многочисленных ходатайствах Магнитский подробно описывал происходящее с ним. Летом 2009 года врачи «Матросской Тишины» обнаружили у него камни в почках. Но оперативного вмешательства и должного лечения не было. Вскоре боли стали непереносимыми. Но в плановом медицинском обследовании ему отказывали. Магнитский неоднократно писал жалобы по этому поводу: только с июля по сентябрь 2009 года жалоб было пятьдесят три. Большинство проигнорированы. Более того, чем больше было жалоб, тем еще более невыносимыми становились условия его содержания.
16 ноября 2009 года в крайне тяжелом состоянии Магнитского доставили из Бутырки в тюремную больницу СИЗО «Матросская Тишина», где он и скончался при до сих пор невыясненных обстоятельствах. Известно лишь, что адекватной медицинской помощи в тот день ему снова не оказали, зато к загибающемуся от боли человеку вызвали вооруженный дубинками усиленный конвой из 8 человек. Они и находились с Магнитским до самой его смерти, врачи отсутствовали, а бригаду скорой помощи так долго не пускали в СИЗО, что в итоге прибывшим врачам осталось лишь констатировать смерть.
Родным, в свидании с которыми Сергею отказывали, остались на память от него шесть толстых тетрадей. Их он исписал за почти годовое пребывание в изоляторах. Мы публикуем выдержки из четырех писем, которые Магнитский отправлял жене и матери в последние месяцы своей жизни.
ИЗ ПИСЬМА ЖЕНЕ НАТАЛЬЕ. 24 ФЕВРАЛЯ 2009 Г. (ПЕТРОВКА, 38, ИЗОЛЯТОР ВРЕМЕННОГО СОДЕРЖАНИЯ)
«Чем дольше тут находишься, тем меньше, кажется, шансы на то, что я смогу скоро вернуться, смотрю тут на беспредел, который менты, судьи, прокуроры творят с другими людьми, и не могу понять, кому это все нужно».
ИЗ ПИСЬМА МАТЕРИ НАТАЛЬЕ НИКОЛАЕВНЕ. 15.05.09 Г. (СИЗО «МАТРОССКАЯ ТИШИНА», 99⁄1)
«Здравствуй, мама.
Предыдущее письмо с двумя рисунками, которые рисовал Никита (младший сын. — Ред.), я тоже получил, только оно было отправлено 21 апреля (ты пишешь, что отправляла 14 и 19 апреля, одно из них, кажется, до меня не дошло). Посылку я не получил. Наверное, она затеряется.
Переезжать с места на место, действительно, тяжело. Во время переезда теряется много вещей, в основном продукты, которые с собой не потянешь. Когда меня сюда переводили, меня целый день держали без пищи и питьевой воды, кроме того, я плохо себя чувствовал в тот день, но сейчас мое самочувствие нормальное.
Тут на новом месте очень странные порядки. Магазин есть, но получить из него можно только за счет денег, которые есть на счете. Дима (адвокат Дмитрий Харитонов. — Ред.) сказал, что деньги вы мне перевели, но они пока не дошли. Вообще тут многое тянется очень долго. Со мной в камере сидит человек, который неделю назад сделал заказ в магазине, но ему до сих пор ничего не принесли. Я смотрю, как он мучается без сигарет, и от этого самому хочется курить, наверное, на солидарности. Еда здесь чуть получше, чем на старом месте, но многие блюда все равно или не берутся, или направляются прямо в унитаз, впрочем, кое-что из того, что здесь дают, есть можно, хотя сомневаюсь, что такое удалось бы продавать в каком-либо предприятии общественного питания.
Вчера, наконец, принесли холодильник и телевизор. Теперь, думаю, не нужно будет приносить передачи так часто, а можно раз в две недели приносить больше.
Зато здесь хорошая библиотека. Приносили каталог, я нашел более ста книг, которые интересно было бы прочесть.
Я переживаю за Стаса (старший сын. — Ред.). Если он каждый вечер гоняет на велосипеде, остается ли у него время на подготовку к экзаменам? Передай ему, что меня огорчит, если он не сможет успешно их сдать, впрочем, я ему недавно об этом писал. <…>
Передавай всем привет, я по всем очень соскучился, жду, когда мы сможем все вместе встретиться.
Всех целую и люблю.
Сергей».
ИЗ ПИСЬМА ЖЕНЕ. 26.06.09 Г. (СИЗО «МАТРОССКАЯ ТИШИНА», 99/1)
«Я весьма далек от отчаянья, чувствую себя вполне уверенно и ничуть не стыжусь того, что попал сюда, потому что я вполне уверен в себе, в том, что всегда поступал честно с клиентами и с государством, а за то, что государство поступает с нами бесчестно, пусть стыдятся те люди, которые за это ответственны. А они ведь живут в том же самом государстве и рискуют тем, что рано или поздно их самих или их родственников будут преследовать теми же самыми несправедливыми способами, которыми пользуются они.
Тут сидит один бывший высокопоставленный начальник, который еще недавно продлевал сроки содержания под стражей тем, кто теперь сидит рядом с ним. Теперь готовится стать правозащитником, только, наверное, не скоро ему это удастся. Жаль, что такая хорошая мысль ему раньше в голову не приходила, когда у него было гораздо больше возможностей для того, чтобы реализовать это намерение».
ПОСЛЕДНЕЕ ПИСЬМО. 13 ОКТЯБРЯ 2009 Г. (СИЗО «БУТЫРКА»)
«Здравствуй, мама!
Давно тебе не писал, но в последние несколько недель мы несколько раз виделись в суде, поэтому это, надеюсь, несколько компенсировало недостаток общения по переписке. Как ты знаешь, меня в прошлую среду перевели в больницу Бутырской тюрьмы. Тут условия содержания несколько лучше, чем в тех камерах, где я находился раньше, но все равно хуже, чем было на «Матросской Тишине» или в Пятом изоляторе. Тем не менее в камере есть телевизор, и днем есть горячая водопроводная вода. Правда, окно выходит, по существу, на чердак, так что солнечный свет в него не попадает, и чтобы узнать, темное или светлое время суток, надо подойти к окну и посмотреть. На прогулки тут тоже не выводят. Говорят, что надо, чтобы врач разрешил, но врача за пять дней я видел только один раз, медсестры, правда, приходят, если их позвать, кроме того, мне каждый день делают укол но-шпы. <…>
Мое самочувствие в последнее время удовлетворительное. Врач, с которым я беседовал в четверг, сказала, боли в области сердца, которые у меня были на позапрошлой неделе, — это скорее всего не сердечные боли, а вызванные межреберной невралгией, потому что они не сопровождались затруднением дыхания и облегчались, если я поднимал руку.
Врач дала мне корвалол, чтобы я его выпил, если боли повторятся, но их больше у меня не было, так что корвалол я не пил. Два дня подряд болела голова, но сейчас прошла. Поджелудочная железа тоже особо не беспокоит, видимо, панзинорм помогает.
По поводу УЗИ начальник медчасти ничего конкретного не говорит, говорит только, что вывезти меня на «Матросскую Тишину» сложно, что для этого надо конвой, разрешение от какого-то генерала. Не знаю, что это за такие проблемы. <…>
Мне продолжают приносить газеты, правда, в последнее время что-то некогда было читать, так что у меня сейчас лежит еще пачка непрочитанных газет, но поскольку, как я понял, в больницу не приносят книги из библиотеки, пусть лежат, рано или поздно прочитаю. Кроме того, тут еще телевизор, так что, наверное, будет, чем занять время. Сейчас, когда пишу это письмо, по телевизору показывают сюжет о похоронах Япончика — Вячеслава Иванькова. Корреспондент смешно оговорился: «Еще при жизни Иваньков не любил камеры…» То есть он имел в виду, телекамеры.
Брал в библиотеке и прочитал Шекспира: «Гамлет», «Макбет», «Отелло», «Король Лир». Понравилось, но, как написал в резолюции какой-то цензор или критик из мультфильма «Фильм, фильм, фильм»: «Слишком мрачно».
Все умерли, но не так величественно, как умирали герои трагедии Эсхила, Еврипида, Софокла. Лишь смерти Отелло и Дездемоны меня взволновали, все остальные герои умерли или из-за денег, или как-то тихо, как Офелия, или слишком обыденно, как Гамлет. Впрочем, в «Гамлете» некоторые страницы, включая страницы со знаменитым монологом «Быть или не быть», вырваны, так что надо будет мне еще раз перечитать, когда найду полный текст. Так или иначе, удовольствие от чтения этой книги я получил, и, наверное, мне следовало прочесть ее раньше.
Сегодня вспоминал бабушку. У нее, кажется, в эти дни был день рождения.
Надеюсь, у вас дома все хорошо. Передавай от меня всем приветы. Напиши, как учатся Стас и Никита (сыновья. — Ред.), хорошо ли продаются книжки у Тани (родная тетя. — Ред.). Как дела на работе у Коли, работает ли его Наташа (родственники. — Ред.)? Не болеете ли вы, хватает ли вам денег на расходы?
За меня сильно не переживайте. Как я уже написал, состояние здоровья у меня удовлетворительное.
Психологическому своему состоянию я сам иногда удивляюсь: кажется, мне все нипочем, только соскучился по всем вам и по дому.
Всех вас целую и обнимаю.
Сергей».
Через месяц и три дня Сергей Магнитский умрет.
В акте о смерти было записано, что Магнитский умер от токсического шока и острой сердечной недостаточности. В графе «диагноз» указан острый панкреатит и закрытая черепно-мозговая травма. Впоследствии дело о его гибели Следственный комитет превратит в «висяк», а его самого дважды осудят посмертно.
«Я ухожу из жизни, которую люблю»
Владимир Полютов, 60 лет, чиновник (1950–2012 гг.). Место смерти: дома в Москве.
Поздней осенью 2012 года коллегия присяжных Мосгорсуда большинством голосов (девять против трех) признала бывшего чиновника столичного подразделения Министерства по управлению госимуществом Владимира Полютова и его начальницу Татьяну Найденову виновными в «превышении должностных полномочий». По версии следствия, чиновники незаконно подписали распоряжение о приватизации имущественного комплекса, чем нанесли государству ущерб на сумму, превышающую 2,5 млрд рублей. Об этом деле почти не писали: судебный процесс проходил в закрытом режиме — из-за наличия документов под грифом «секретно». На следующий день после вердикта прокурор запросила подсудимым Полютову и Найденовой, которые находились под подпиской о невыезде, 6 и 5 лет заключения соответственно.
Подсудимые ни на следствии, ни на суде свою вину не признали и требовали проведения независимых финансовых экспертиз. Полютов еще до вердикта писал жалобу на имя главы Мосгорсуда Ольги Егоровой, обращая внимание, что трое присяжных прямо в судебном заседании открыто выражают поддержку государственному обвинителю и допускают неодобрительные высказывания в адрес защиты. Ему никто не ответил.
Утром 5 декабря 2012 года, в день, когда Мосгорсуд должен был огласить приговор, Владимир Полютов достал хранившееся у него дома охотничье ружье и закрылся в ванной. Перед этим он написал письмо жене и сыну.
«Я ни копейки не брал, не воровал, не уводил у государства. Моя совесть перед ним (государством) чиста и перед Богом. Мне стыдиться, врать и изворачиваться, слава Богу, не перед кем, пусть гложет совесть тех, кто написал нам обвинительное [заключение] (из ложного понимания службы), <…> насрав на честь, достоинство своей службы и человеческую мораль…
Я не самоубийца, я не бегу от позора, настигшего меня, за мной позора нет, все, кто жил и работал рядом со мной, это знают и подтвердят! Я ухожу из жизни, которую люблю, и хочу жить не меньше, чем те сволочи, которые подвели меня к этой черте <…>, которые ради выгораживания собственной репутации готовы идти на любую подлость ради того, чтобы цари закрыли глаза на их прогнившую и заворовавшуюся систему.
Ни перед кем и ни перед чем я не виноват, присяжные, которые не поняли сути дела и позволили себя обмануть, это их вина и ответственность перед Богом.
Если кто думает, что я струсил, забоялся, ушел от проблем, пусть попробует…»
«Право, а не обязанность суда»
Оксана Семенова, Мария Бухтеева, Клавдия Лизунова. Осужденные. До 40 лет. Место смерти: тюремная больница им. Гааза в Санкт-Петербурге.
Весной 2016 года в областной больнице имени доктора Гааза УФСИН по Санкт-Петербургу и Ленинградской области с разницей в несколько дней и недель умирают три осужденные женщины: Оксана С., Мария Д. и Клавдия Л. Судьбы женщин были схожи: у всех ВИЧ и рак в последней стадии. Осуждены были за незаконное приобретение и хранение наркотиков. Все три на протяжении многих месяцев после определения диагноза так и не получили необходимое лечение — ни химию, ни лучевую терапию. У всех был шанс на «актировку» — освобождение ввиду тяжелых диагнозов. Женщины испытывали мучительные боли, кровотечения, не могли ходить. Кроме обезболивающих и кровоостанавливающих лекарств, врачи тюремной больницы им. Гааза (куда женщин в итоге перевели) ничего им больше дать не могли и признавались в этом на суде, когда еще пациентки были живы. Суд как раз рассматривал ходатайства онкобольных об освобождении — тяжелые диагнозы входили в правительственный Перечень заболеваний, с которыми не держат в тюрьме. На судах по этому вопросу врачи Гааза, по сути, выступали в роли адвокатов: просили освободить заключенных для нормального лечения, говоря, что «прогноз для выздоровления безнадежный».
Но Смольнинский суд Петербурга всем в актировке отказал. Мотивировка: «Наличие у осужденного заболевания, включенного в указанный Перечень (утвержденный правительством Перечень заболеваний, препятствующих отбыванию наказания. — В.Ч.), не влечет безусловное освобождение его от наказания», а «применение положений статьи 81 УК («Освобождение от наказания в связи с болезнью») является правом, а не обязанностью суда».
Хотя Европейский суд по правам человека в тот период вынесет по делу Марии Д. и Оксаны С. (то есть еще при их жизни) постановления, требуя от властей РФ оказать осужденным экстренную медицинскую помощь в специализированной клинике, либо отпустить, чтобы они могли лечиться самостоятельно. Решения ЕСПЧ никто так и не исполнил. Женщины продолжили мучительно умирать.
Все, что сегодня осталось в истории от этих женщин, — написанные от руки заявления на имя члена ОНК Санкт-Петербурга Леонида Агафонова, который обнаружил несчастных зэчек в больнице Гааза и придал их случаи огласке. (Орфография и пунктуация сохранены.)
«Я, Бухтеева Мария Валентиновна 20.04.1981 г.р. 03.06.13 г. арестовали в СИЗО-5 СПб. <…> В ИК-2 перевели в октябре 2014 г. <…> Находясь в СУСе (специальные условия содержания, утяжеляющие быт для заключенного, находящегося в исправительной колонии общего режима. — Ред.), неоднократно писала на вывоз к врачу гинекологу (никак не реагировали). В мае 2015 года вышла из СУСа и пошла к врачу гинекологу сама, была выявлена эрозия шейки матки. Даигноз — рак IV степени. Есть возможность лечения лучевой терапией, но здесь ее нет».
«Я, Лизунова Клавдия Васильевна, осуждена 24.02.2014, прибыла в Саблино, осмотр был проведен, но патология не была выявлена. При обращении к врачу с проблемой я была 13.01. 15 направлена на МОБ (межобластную больницу в системе ФСИН, в данном случае в больницу им. Гааза. — Ред.). На МОБ мы договорились, что если станет хуже, чтобы я приехала на «скорой помощи», что я и сделала 03.02.16 года, где была выявлена 4 стадия рака. Прошу Вас оказать мне юридическую помощь».
«Я, Семенова Оксана Вячеславовна, 15.02.80 г.р. Была арестована 06.02.13 г. <…> С болями обратилась в марте 2015 г. Была поставлена на этап в МОБ им. Гааза. Нужное лечение предоставить мне не могут».
Уже после смерти этих и других женщин в больнице им. Гааза Европейский суд вынесет решения по каждой по отдельности — о том, что российские власти нарушили 3-ю статью Международной конвенции («Никто не должен подвергаться ни пыткам, ни бесчеловечному или унижающему достоинство обращению или наказанию»).
«Никому ничего не плати»
Валерий Пшеничный, ученый, предприниматель, 56 лет (1962–2018 гг.). Место смерти: СИЗО № 4 города Санкт-Петербурга.
5 февраля 2018 года в питерском СИЗО-4 его зверски убили. Валерий Пшеничный проектировал модели подводных лодок для Минобороны. Его еще называли русским Илоном Маском. Проблемы у Пшеничного начались в 2017 году, когда он обнаружил, что гендиректор его компании «НовИТ Про» Андрей Петров украл 100 миллионов рублей при выполнении гособоронзаказа для завода «Адмиралтейские верфи». Петрова арестовали, но очень скоро он вышел на свободу под подписку о невыезде, частично признав кражу. Но деньги на счета фирмы так и не вернулись. Зато по заявлению Петрова дело о мошенничестве возбудили против Пшеничного, его и сделали расхитителем 100 миллионов рублей. По словам вдовы предпринимателя, незадолго до возбуждения дела с ученого требовали деньги, обещая взамен не трогать его фирму и не приостанавливать дело по Петрову. Пшеничный платить отказался, настаивая, что убыточные долги фирме принес гуляющий на свободе Петров.
По словам вдовы Пшеничного, перед арестом следователи так и сказали: если он не изменит свою позицию, то домой может уже никогда не вернуться.
Пшеничного арестовали в ноябре 2017 года, а спустя два месяца его нашли повешенным в камере СИЗО-4. Руководство УФСИН по Санкт-Петербургу и Ленобласти сразу же заявило, что это, несомненно, суицид. Позже судмедэкспертиза обнаружила на лице и теле погибшего более сорока ссадин, кровоподтеков и колото-резаных ран. На пальцах, на языке, на слизистой рта — 19 меток от ударов током. А еще — признаки сексуального насилия и следы семенной жидкости с ДНК неизвестного мужчины. Новые экспертизы установили, что орудия истязаний и «самоубийства» — самодельный нож, невесть как попавший в камеру, и шнурок неизвестного происхождения, к которому Пшеничный не прикасался.
Незадолго до гибели Пшеничному удалось передать жене из тюрьмы записку, в которой он просил ее:
«Никому ничего не плати. Вообще ничего».
Кстати, про деньги. Как удалось выяснить «Новой», за два дня до убийства Пшеничного в СИЗО некто Завражнов Сергей Викторович (полный тезка следователя ГСУ ГУ МВД по Санкт-Петербургу и Ленобласти, расследовавший дело против Пшеничного и посадивший его в СИЗО) поставил на учет автомобиль Ford Explorer черного цвета с объемом двигателя 3,5 литра (стоит такая машина 2,5 миллиона рублей). А приобрела машину, согласно доверенности, 70-летняя родственница Завражнова. Еще через три месяца после гибели ученого следователь Сергей Завражнов вынесет окончательное постановление о приостановке уголовного дела в отношении Андрея Петрова с формулировкой «в связи с временным тяжелым заболеванием».
Ну а уголовное дело по факту гибели самого Валерия Пшеничного СК, как и в случае с Магнитским, превратит в «висяк». Ни один сотрудник СИЗО № 4, на которых указывали родные погибшего, не окажется на скамье подсудимых. Семья же предпринимателя после угроз и давления (сына Пшеничного заочно «сделали соучастником преступлений» отца), опасаясь за свою жизнь, покинула страну.
А записка из СИЗО — по сути, единственная весточка от мужа и отца из тюрьмы, которая у них осталась.
«После повторного перелома позвоночника меня выкинули из больницы»
Сергей Мохнаткин, гражданский активист, бузотер и романтик, 66 лет (1954–2020 гг.). Место смерти: дома в Москве, после отсидки двух сроков.
В ноябре 2018 года в отношении столичного оппозиционера Сергея Мохнаткина, на тот момент отбывавшего срок в исправительной колонии в Архангельской области, возбудили новое, пятое по счету, уголовное дело — якобы за дезорганизацию работы колонии. Между тем состояние здоровья Мохнаткина, которому еще в 2016 году надзиратели сломали позвоночник, вызывало серьезные опасения. 17 ноября он лично написал письмо на имя уполномоченной по правам человека Татьяны Москальковой, где рассказывал о пытках, которым подвергался: регулярные избиения, помещение в ШИЗО, применение перечного газа, отказ в медицинской помощи и лекарствах.
Это обращение Мохнаткина стало последним его публичным посланием.
ИЗ ПИСЬМА ТАТЬЯНЕ МОСКАЛЬКОВОЙ, 17 НОЯБРЯ 2018 ГОДА, ИК-21 Г. КОТЛАСА
«Эти пытки являются не чем-то эпизодическим, что можно было бы принять за неумышленную халатность, а осознанной целью и задачей управления, системой не только уничтожения достоинства осужденного человека, но и прямым лишением осужденного здоровья и даже жизни. Я не только не стал исключением из этой фактически типичной практики, но и испытал на себе эти пытки УФСИН с особым пристрастием <…>. Я даже не заявляю Вам о тех побоях, которые получил от сотрудников ИК-21 за последние 15 месяцев, с момента, что я был помещен в эту колонию, и неоднократном применении ко мне перечного газа в камере-одиночке, не только о побоях и пытках, которые применяли ко мне сотрудники ФКУ «Областная больница» (относится к УФСИН. — Ред.), — все действия, которые были прикрыты не только управлением [УФСИН], а также специализированными прокуратурами по надзору, но и де-факто организованы им, и прямым участием в таких противоправных деяниях медицинских работников в МСЧ-29 (Архангельская обл. б-ца ФСИН России).
До сих пор органы прокуратуры области, следственного отделы, тем более само Управление отрицают нанесение мне травмы — перелома позвоночника (04.03.16 г.), в том числе, несмотря на многочисленные обращения в различные инстанции, доказательства по медицинским документам и сфальсифицированную дату перелома, выполненную экспертом БСМЭ (бюро судебно-медицинской экспертизы) в городе Котлас С. Калининым. Все-таки эксперт признал и перелом позвоночника и оценил тяжесть травмы как тяжкую. Несмотря на это, здравпункт отказался меня лечить, заменив лечение значительными дозами обезболивающего и мобилизацией в суд вместо иммобилизации позвоночника, положенной по медицинским правилам. <…>
А после повторного перелома позвоночника 12.09.18 г. — уже сотрудниками ИК-21 — и вовсе выкинули меня из больницы, несмотря на то что в больнице мне стало хуже (я уже почти не мог стоять на ногах даже с костылями). И мне отлично известно, что команду о пресечении моего лечения давал не только начальник ФКУ ОБ п/п в/с К.А. Дечкин, но и непосредственно управление ФСИН. Еще жестче оно поступило, узнав, что я объявил голодовку против таких совершенно беспрецедентных действий начальника ФКУ ОБ. Оно запретило МЧ8, за которой закреплена колония, оказывать мне любую помощь по рецептам <…>, в которой я остро нуждался и нуждаюсь <…> Прошу Вас принять эффективные меры».
Татьяна Москалькова сделала все, что могла: Мохнаткина выпустили, а новое дело заводить не стали. Прожил он еще 1,5 года, совершенно покалеченный и больной. Особо остро сказывался перелом позвоночника. Последний год жизни уже не вставал с постели — отказали ноги. 28 мая 2020 года Сергей Мохнаткин скончался. Ответственности за его избиения в колонии никто не понес.
«Ты был хороший папа»
Роман Сарычев, 32 года, предприниматель (1987–2019 гг.). Место смерти: ИК-6 г. Клинцы Брянской области.
В декабре 2019 года сотрудники колонии № 6 в городе Клинцы Брянской области на «приемке» насмерть забили 32-летнего Романа Сарычева, осужденного на 2,5 года за организацию компьютерных игровых салонов (половину срока отсидел в СИЗО). «Приемка» — стандартная процедура, через которую проходят только что прибывшие с этапа осужденные. Проще говоря, это встреча администрацией колоний новой партии зэков. В российских реалиях по укоренившейся бесчеловечной практике эта «встреча» носит характер издевательский, а в ряде колоний — пыточный. Выйдя из автозаков, арестанты наклоняются и заводят руки за спину. Согнувшись, они должны быстрым шагом или бегом двигаться к зданию колонии. В таком положении они проходят через две шеренги сотрудников, которые бьют их дубинками, руками или ногами. В помещении заключенных раздевают и проверяют их вещи. Арестанты сидят голышом на корточках. Побои, как правило, продолжаются. Иногда зэков на «приемке» еще и «опускают». Все зависит от фантазии и изобретательности администрации той или иной колонии.
В случае Романа Сарычева сотрудники колонии, избивая его и других зэков, включали на полную громкость музыку группы «Раммштайн», чтобы заглушить крики жертв.
ИК-6 в Клинцах и до убийства Сарычева регулярно попадала в сводки тюремного насилия. К моменту приезда Романа здесь произошли несколько массовых бунтов заключенных и как минимум два убийства арестантов надзирателями. В одном из случаев 33-летний зам оперативного дежурного задушил простыней 58-летнего заключенного. Душитель осужден на 12 лет.
8 декабря 2019 года сотрудники ИК-6 принимали две группы заключенных. Арестанты из обоих этапов впоследствии сообщат о побоях. Татьяне, сестре Романа, удастся поговорить с одним из освободившихся очевидцев. По его словам,
Сарычев особо разозлил надзирателей тем, что бежать был не в состоянии и наклонялся не полностью.
По словам свидетеля, Романа били как на улице, так и в комнате досмотра. В досмотровой ему стало плохо, он не мог сидеть на корточках, как было приказано, стал задыхаться и в судорогах упал.
Незадолго до ареста у Сарычева диагностировали цирроз печени в тяжелой стадии — 4С. Диагноз значится в правительственном постановлении о заболеваниях, препятствующих отбыванию наказания. Но врачей гражданской больницы наш российский суд как всегда слушать не стал. А тюремные врачи понизили классификацию диагноза со стадии С на стадию В, права на освобождение не дающую. Этот врачебный подлог, собственно, станет решающим. Даже не очень сильный удар на «приемке» по какому-либо органу мог привести к фатальному исходу.
Скорая приехала в колонию в 20.40. Через два часа Роман Сарычев умер на операционном столе. Причина смерти — разрыв внутренних органов в результате ударов тупым предметом.
Несмотря на то что у родных погибшего есть точная информация о том, что избивали Романа как минимум четыре сотрудника колонии, под стражей оказался только один — 34-летний заместитель начальника службы безопасности ИК-6 майор Сергей Шевцов. Ему предъявили обвинение в «Умышленном причинении тяжкого вреда здоровью, повлекшее по неосторожности смерть потерпевшего».
Брянское управление СКР сделало все, чтобы вывести администрацию колонии из-под ответственности. Семье сказали, что принимавшие этап надзиратели не имели на себе обязательных к ношению видеорегистраторов, так как работали уже после того, как закончилась их смена. От комментариев журналистам УФСИН Брянской области отказывается до сих пор.
Дело о халатности формально возбудили в отношении начальника колонии Алексея Лёвина, однако никакой меры пресечения ему не избрали, даже подписки о невыезде. На сайте ФСИН он по-прежнему числится начальником колонии.
Что же касается потерпевших — жены, сестры и матери Романа, весь год требующих от следствия привлечь виновных, то, по их словам, им угрожают неизвестные.
11 декабря 2019 года Романа хоронили в родном Брянске. В тот день его вдове Маше как раз пришло письмо от него, которое он отправил, еще находясь в следственном изоляторе. Письмо родные зачитывали над гробом.
«Конопушка моя любимая, пишу тебе 05.12 после нашего разговора (телефонного. — Ред.) на следующий день. Эти 15 минут пролетели как одно мгновение, но ничего, скоро увидимся и наговоримся вволю. Я сегодня написал заявление на звонок. Если не позвоню, то я уже значит там (в колонии. — Ред.). Поскорее бы, надоели эти четыре стены. Но, как и говорил, у меня все отлично, несмотря на эту скукоту и не очень съедобную баланду, и угрюмый вид из окна в клеточку. Ты так сильно не нервничай по пустякам, а то, ишь ты, разревелась в телефон, смотри, будешь много переживать по пустякам, быстро состаришься, а если состаришься, мне придется искать молодку… Ладно, шутка. Сама знаешь.
Моя дорогая, ты, пожалуйста, не забудь сделать фоток с детьми <…>
Впечатление, что вас не видел, ну не знаю, явно не 6 месяцев. Ты про мелкого рассказывай, как он там в футбол играет. Самому не верится — в свои 5 лет… Все маленький, да маленький, а тут хрен — растут дети наши.
Дни тут тянутся просто жесть, надоело уже многое, хочется уже какого-то разнообразия, например, смены обстановки и не поверишь — выйти на работу. Но и это тоже скоро надоест, ничего, выбора нет особого. Тут, как ни странно, резко все нормализовалось у меня. Ну и слава Богу. Кровотечения, температуры, давления, вялости — этого всего нет. <…>
Ну что, моя умница, что было в голове, я написал. Еще раз повторюсь: люблю Вас, мои роднульки, очень сильно скучаю, много о вас думаю и переживаю.
Еще пусть мне Камуся (Камилла, 10-летняя дочь. — Ред.) напишет письмо, а Артем (5-летний сын. — Ред.) нарисует пусть рисунок. Только ты не помогай. Я сразу пойму, помогала или нет.
Ну что моя любимая хозяюшка, тебе еще написать. Как всегда лежу после отбоя и думки думаю… Детей крепко обними и расцелуй за меня. Скажи, что я звонил и сказал так сделать. Тебя-то я при встрече расцелую».
О том, что папа умер, Маша расскажет детям не сразу. Когда зачитает последнее его письмо, 5-летний Артем предложит написать папе в ответ. Сын диктовал, а Маша записывала:
«Какой ты умный, папа. Мы тебя тоже любим сильно-сильно, мы скучаем, папочка, по тебе, красивенький, умненький, ты был хороший папа».
Автор: Вера Челищева, репортер, НОВАЯ ГАЗЕТА