Мы привыкли жить в мире, где правила или уже существуют давно, или спущены сверху недавно, но наказание за их неисполнение более сильное. К источникам первых можно условно отнести религию, вторых — идеологию. За нарушение и тех, и других правил наказание приходит и от общества, и от государства. Если кто-то дает нам правила, нам остается одна возможность не быть наказанным — выполнять правила и любить того, кто их устанавливает.
Ритуалы любви религии и идеологии в чем-то схожи, поскольку в обоих случаях требуется массовое почитание. Это важно, поскольку удерживать массы только на страхе достаточно накладно, часть нагрузки переносится на любовь к богам и жрецам. Это есть в религии и однотипные формы присущи и власти, где единственным отличием является смертность ее «богов». А так требуется та же любовь и существуют ограничения на критику, даже в самых демократических, не говоря уже о тоталитарных обществах.
Советские люди несли портреты членов политбюро перед «живыми богами», которые стояли перед ними на трибуне. Они должны были испытывать при этом сильнейшие эмоциональные переживания, особенно в случае появления на трибуне Сталина. Частично, наверное, это было результатом принципиальной несменяемости персоналий у власти. Если Запад заложил такую же модель принципиальной сменяемости, то СССР ее отверг. И в конечном счете если не все, то многие беды, включая его исчезновение, ведут свое начало именно оттуда.
Модель застоя, хоть она и была условной, даже при Брежневе экономика росла, порождала иные правила жизни и выживания высших руководителей. И эта модель явно противоречила модели выживания западной. Советская модель, вероятно, отражала более индустриальную эпоху, индустриальную экономику, когда эффективность функционирования в сильной степени зависела от иерархии, идущей сверху. Западная модель — это отражение бизнес-экономики, когда выживание в значительной степени связано с реагированием на потребности внизу. По этой причине Запад столь печется о социальной разнообразии, видя в нем поддержку экономики. Советский Союз дает явные примеры сопротивления таким подходам, но века постоянных заимствований с Запада практически всего говорят о принципиальной неуспешности подобного пути.
Советское выживание в сильной степени базировалось на послушании каждого человека, западная модель, наоборот, не всегда, но во многих случаях стимулирует непослушание. То поведение, на которое у нас наложен запрет, на Западе функционально. И понятно, что через десять лет мы будем перенимать и это.
И эта точка зрения заложена уже на уровне реакций населения, она не приходит только сверху, например, за свободу оппозиционных партий выступает 23 % россиян и 36 % украинцев (см. тут и тут). В то же время Швеция и Британия дают 73 % и 72 %, Франция — 60 %, Литва — 47 %. Это как бы одновременно и ответ на вопрос — а нужна ли вам демократия?
Одновременно нам следует, вероятно, признать и то, что перед нами отражение нового наполнения информационного пространства. Религия и идеология всегда доминировали в информационном и виртуальном пространствах своим позитивным, а иногда и сакральным рассказом о себе. Печатные медиа также сохраняли нужный уровень любви к власти. Все разрушили соцмедиа, лишив «защиты» кого бы то ни было. Негатив стал нормой так, как раньше нормой был позитив.
И самое страшное здесь заключается даже не в том, что «негативные новости об экономике или политике ведут к пессимизму: экономические ожидания людей становятся мрачнее, а поддержка правительства падает. Позитивное освещение, с другой стороны, не влияет на общественное мнение» (см тут и тут). То есть позитив принципиально неинтересен, как, кстати, он был неинформативен и в советское время. Новость — это то, чего не было вчера. А все те новости были одним потоком: вчерашние новости ничем не отличались от сегодняшних.
Можем сформулировать такой вывод, к которому пришло массовое сознание: негатив стал восприниматься правдой, а позитив — ложью. С этим можно спорить, но факт остается фактом — негатив несет больше информации, чем позитив. Это более «дорогая» информация, поэтому ее знание более важно. Кстати, он объясняет одновременно и распространенность фейков — отрицательные сообщения движутся в информационном пространстве в несколько раз быстрее, чем позитивные.
Эмоции перевели человечество в новую эпоху. Если раньше общество вовсю боролось с разными отклонениями, и только так достигалось выживание человечества, то сегодня все изменилось. Вероятным лозунгом этой более мягкой эпохи могло бы стать такое: признавая право на недостатки/отклонения других, ты получаешь право на свои собственные недостатки / отклонения.
Раньше мы жили в эпоху живой идеологии, например, в послереволюционное время и уже меньше в довоенное, но потом идеология умерла, превратившись в набор цитат. Их надо было говорить, вставлять в статьи, но они уже не имели отношения к действительности. Живая идеология может поднимать людей на войны и революции. Мертвая идеология привела к застою как политическому периоду замедленного развития СССР.
В ответ на опустевшее место пришла «живая» для советского человека западная идеология, которая состояла в том, что жить лучше хорошо, окруженным телевизором, машиной, квартирой. Эта идеология пришла вместе с кинофильмами, где западные мужчины ездили на больших машинах вместе с западными красавицами. Никому в голову не приходило, что на эти машины и дома тоже надо как-то зарабатывать, их не выдают по списку. Но идеология цитаты была побеждена идеологией жизни.
Идеология жизни первой захватила детей номенклатуры, потом интеллигенцию, дальше — молодежь. И все они стали моторчиками перестройки. С другой стороны, если бы коммунистическая идеология могла все это дать, то никакой бы перестройки не было, поскольку ритуалы никогда не мешали жить. Власть меняли элиты, опираясь на эти наиболее активные группы населения, тем более что их дети первыми «покинули» мир социализма. Он подавался как счастье, но западное счастье даже для них оказалось ближе. Сейчас время от времени в интернете мелькают рассказы о жизни детей первых лиц страны далеко за пределами страны.
Мы часто говорим об уходе идеологии из нашей жизни, но реально она не ушла. Просто если советская идеология смотрела в будущее («мы все будем жить при коммунизме») или прошлое (к примеру, вписывая революцию 1917-го в начало человечества), то западная идеология раскрывала жизнь в настоящем. Люди не захотели ни прошлого, ни будущего, потребовав настоящее. На этом и сломалась страна, поскольку жить без будущего или чужим будущим невозможно.
Правда, отказ человека от идеологии был заслуженным. Эта идеология многократно обманывала советского человека, поскольку выступала просто в роли фильтра разрешенных и запрещенных поступков. Она не способствовала своему развитию, а клеймила чужое. Ужасный враг за порогом создавал и удерживал и мобилизационную экономику, и мобилизационную политику внутри страны. В результате любые коммуникации становились потоком позитива и восхваления, а наша жизнь превратилась в цитату, поскольку если она не соответствовала цитате, то такого быть не должно.
Сейчас мы входим в цикл повтора этого типа пропаганды забывая о том, как она провалилась в свое время, утянув за собой страну. Правда, главные пропагандисты той идеологии быстро переключились на новую, начав рассказы о демократичности прошлой системы, начиная с Ю. Андропова, которые почему-то и построили новую демократию, о чем никто и не догадывался до тех, пока советники и спичрайтеры этих первых лиц нам не рассказали.
Грачев, среди прочего работавший и пресс-секретарем Горбачева, высказался об Андропове и периоде его правления так: «Если же из сферы легенд вернуться к реальным фактам, выяснится, что даже дотошные “археологические раскопки“ андроповского периода дадут нам мало “черепков“. В сфере экономики — это облавы на прогульщиков и дешевая водка, прозванная в народе “андроповкой“, сразу сделавшая его популярным среди российских забулдыг. В сфере идеологии отменять брежневские строгости Андропов явно не собирался, скорее наоборот. Юрий Любимов жаловался, что его спектакль “Борис Годунов“ в Театре на Таганке был запрещен только потому, что черный мундир Самозванца кому-то напомнил флотский китель Андропова.
О его нетерпимости к любым проявлениям неортодоксальности свидетельствует то, что он буквально вышвырнул из ЦК Валентина Фалина, когда тот осмелился завести разговор о необходимости признания советской ответственности за расстрел польских офицеров в Катыни. Во внешней политике, будучи человеком военного поколения, он разделял со своими сверстниками по Политбюро одержимость проблемой обороны страны от возможного нападения с Запада, считая, по свидетельству его коллеги из ГДР Маркуса Вольфа, что «фашист» Рейган может нанести по СССР первый ядерный удар. Подводя итоги, можно сказать, что свой главный след в советской истории Андропов оставил за время, проведенное им во главе КГБ.
Именно поэтому Александр Яковлев назвал его “состоявшимся Берия“. В числе его личных “патентов” — модернизированная с учетом нравов нового времени изощренная система репрессий против инакомыслящих: писателей (Аксенова, Зиновьева, Войновича, Галича, Солженицына…) больше не судили, а выдавливали из страны. Диссидентов менее известных (генерала Григоренко, Леонида Плюща) упрятывали в психушки. При Андропове КГБ создал тотальную систему «профилактической» слежки и прослушивания, которой позавидовали бы герои Джорджа Оруэлла и Евгения Замятина. (Горбачев мне рассказывал, что, даже будучи членом Политбюро, при обсуждении деликатных политических или кадровых вопросов с Лигачевым он в своем кабинете в ЦК предпочитал не говорить вслух, а обмениваться записками. Уже после своей отставки он поведал мне, что, когда был вынужден съезжать из своей бывшей резиденции Генерального секретаря, его охранники, оборвав обои со стен, показали ему паутину проводов прослушки, опутавшую всю квартиру)» (см. тут: Грачев А. Гибель советского «Титаника». Судовой журнал. — М., 2015).
Свято место пусто не бывает. Сегодня добрые люди вновь принялись искать и находить новую идеологию. А за ней на расстоянии шага спешит и пропаганда. И если идеология может еще претендовать в определенных условиях на положительную оценку, то пропаганда, как правило, не может сдать такой экзамен, являясь откатом назад, поскольку не столько убеждает, как тупо вбивает в головы.
Семенович видит ситуацию в следующем виде: «Ура-соцреализм сегодня подается зрителю в модифицированном виде — с его помощью формируют совсем иное высказывание. Я для себя решила, что соотношение пропаганды с действительностью сейчас — примерно как у самой оттепельной эпохи с одноименным сериалом. Конструкт фрагментарных субъективных ощущений, поданных через теплый фильтр детства, которое, как ни крути, чаще счастливое, чем нет. Это иррациональный подход, работающий только при глубокой внутренней убежденности авторов проекта. Если она есть — зрелище (будь то выставка или сериал) становится опасно манипулятивным».
И еще: «Нынешнее государство нагнетает “сакральность“ вокруг образа матери: ведь если тогда нужно было трудоустраивать женщин и строить метро, то сейчас есть госзаказ на улучшение демографии. Раньше нам показывали, как славно быть асфальтоукладчицей, сейчас — многодетной матерью. Надо ли говорить, что пропагандистские образы — что тогда, что сейчас — нарумяненные манекены в непростых отношениях с реальностью. И нынче, при каком-никаком капитализме, государство все-таки оформляет закупку как положено — выдает материнский капитал».
Пропагандистская картина мира является одной из возможных. Есть и другие. Самое плохое происходит тогда, когда пропагандистская картина начинает рассматриваться как реальность. Легче всего это сделать государству, у которое есть множество путей продвижения своих представлений, вплоть до применения физических наказаний за информационные или виртуальные отступления от удерживаемого канона.
Принципиальная смена ситуации может нарушать канон. Пропаганда тоже становится неработающей. Идеология дело бумажное, а жизнь имеет множество возможностей закрыться от пропаганды такого типа. Тем более советский человек накопил огромный опыт пропускания мимо ушей слов мудрых пропагандистов.
По этой причине пропаганде иногда приходится принимать более человеческое обличье. В периоды побед (космос, спорт) она могла совпадать с порывами людей, чаще же она жила своей жизнью.
Добренко фиксирует один из таких переходов. В каноне соцреализма не могло быть трагедии. Первой такой разрешенной трагедийной темой была блокадная ленинградская тема. Он, например, пишет: «В истории пьесы Вишневского хорошо видна регенерация трагизма, его переход в героику. Причём переключение из одного модуса в другой не требует особых структурных изменений — один комиссар заменяется другим, одни герои выводятся, другие вводятся и т. д. Эта трансформация трагизма в героику в конце и в особенности после войны была предопределена всей историей советской литературы.
Её превращение в государственный институт в 1930-е годы резко снизило её потенциал быть доменом личного высказывания, персонального опыта и частной памяти. Погружённая в праздничное воспевание счастливой советской жизни, бесконечные славословия “творцу всенародного счастья“ и радостную “поэзию творческого труда“ советская литература не только не была готова к оборонительной войне, живописуя будущие сражения как марши “на территории противника“ и его разгром “малой кровью, могучим ударом“, но вообще не знала, как описывать целые пласты политических, идеологических, психологических коллизий, неконтролируемых эмоций и непредсказуемых реакций на события, связанные с поражением, близостью собственной смерти и массовой гибелью людей, потерей близких, насилием, страданиями, голодом, виктимностью, разрушением всего уклада жизни, всего того, что обрушилось на страну в июне 1941 года и что застало советский идеологический аппарат врасплох. Но его перестройка началась незамедлительно, и множество устоявшихся идеологических схем приходилось менять на ходу. Начался процесс “очеловечения идеологии“».
При этом по сегодняшний день подобные темы закрыты для массовой аудитории. Как и жизнь, а точнее выживание человека в оккупированном немцами Киеве или Харькове (см., например, тут и тут), при этом потом советская власть всегда относилась к нему с подозрением: до конца дней своих он должен был писать в анкетах, что он был в оккупации, что было неким признаком его второсортности.
Такая жесткость не имела под собой оснований, поскольку людей бросила сама советская власть, а не они убежали от нее. В большинстве случаев у них не было никакого выбора. Кстати, советская власть в принципе никогда не оставляла выбора, предлагая всегда только один разрешенный вариант поведения и слов.
У Лотмана было интересное понимание демократии. Это не удержание одной точки зрения, а наоборот, сосуществование нескольких точек зрения. Он сказал об этом так: «Когда мы видим политика, который точно знает, что надо делать, который не сомневается, то в лучшем случае это глупый политик, а в худшем — опасный… Конечно, политика — такая область, где сомневаться нелегко, но это и есть реальная основа демократии. Главный принцип демократии ведь не в том, что позволительно говорить одному и сто одному человеку, а в том, что от безусловной истины, бесспорной и несомненной, мы переходим к праву на сомнение, к представлению об ограниченности своего знания и несовершенстве своих самых, казалось бы, правильных идей. И нам нужен другой человек… Не потому, что он умнее, а просто потому, что он другой…».
И получается, что самое сложное для человека у власти не воспользоваться своим положением, чтобы заглушить мнение остальных, хотя чаще всего именно так и бывает. А надо уметь слушать, а не только говорить. И это даже сложнее, особенно для человека у власти, у которого никогда нет времени, чтобы выслушать чужое мнение.
Автор: Георгий Почепцов, профессор, доктор филологических наук; MEDIASAPIENS
Литература
1. Социологи: больше чем половине россиян не нужна демократия https://newizv.ru/article/general/03-03-2020/sotsiologi-bolshe-chem-polovine-rossiyan-ne-nuzhna-demokratiya
2. Милин Дмитрий https://www.facebook.com/permalink.php?story_fbid=3009684822416760&id=100001258161733
3. Economic news: caught in double asymmetry https://www.nwo.nl/en/news-and-events/news/2020/02/economic-news-caught-in-double-asymmetry.html
4. Зиганшина И. Социологи: негативные новости вгоняют в депрессию, а позитивные никому не интересны https://newizv.ru/news/science/28-02-2020/sotsiologi-negativnye-novosti-vgonyayut-v-depressiyu-a-pozitivnye-nikomu-ne-interesny
5. Грачев А. Гибель советского “Титаника”. Судовой журнал. — М., 2015
6. Семенович А. Новый официоз https://www.colta.ru/articles/art/23658-novyy-ofitsioz-ideologiya-2020
7. Добренко Е. Нет слов, нет сил передать все страдания народа https://polka.academy/materials/640
8. Дневник киевлянки https://gordonua.com/specprojects/khoroshunova_main.html
9. “Я была убита предстоящей необходимостью остаться в Киеве во время оккупации”: воспоминания Надежды Линки https://www.alexanderyakovlev.org/almanah/inside/almanah-doc/1026933
10. Последнее интервью Юрия Лотмана, 1993 год https://philologist.livejournal.com/9127002.html