…И пока записывал я его показания, «Гиря» с нехорошим прищуром смотрел на меня. Запоминающие у него были глаза. А, плевать!.. Не хватало ещё уголовной швали бояться. Много чести! Я – опер, и дело моё правое. Аа он – бандит, сволочь, гад. Таких – давить как вшей. Скольким хорошим людям успел спаскудить! Да и братика, по сути, подставил… «Брат рецидивиста» – это ведь и не почётно, и небезопасно. Да и потом, когда через шесть лет выйдет «Гиря» на свободу (если выйдет!), не о мести он будет думать, а о том, где взять деньги на лекарства, чтобы подправить порченное заключением здоровье.
«Когда освободят брата?» – поднимаясь с табурета, спросил «Гиря». Молодец, что напомнил, я о Фёдоре Николаевиче уж подзабыл…
«Немедленно!» – ответил я с лёгким сердцем (тут врать опасно, через короткое время он всё равно узнает). И «Гирю» увели.
Налюбовавшись столь трудно доставшимися показаниями бандита, я приказал привести Петренко-старшего. Через несколько минут его доставили в кабинет. Всего часа три не виделись, а как изменился! Трясётся, как банный лист, вздрагивает от малейшего шороха… Глаза воровато бегают по сторонам, в поисках какой-либо лазейки для спасения. На затравленной фигуре – тень обречённости. Всего 180 минут в далеко не самой худшей из наших камер – и каков эффект! А А если бы 15 суток внутрикамерной обработки в ИВС? А если бы – лет пять на «зоне»?!
«Ну что, сучий потрох…» – с грозным видом начал я, но тут же спохватился (не та ситуация, тон не тот!). Выбежал из-за стола, заторопился к нему с вытянутой для дружеского рукопожатия рукою. Он отшатнулся, явно опасаясь, что я опять буду бить его по глазам. Но я успеваю словить его руку, крепко жму, радостно восклицая: «Ну вот, Фёдор Николаевич, мы во всём внимательно разобрались, и оказалось , что вы – невиновны…»
«Я невиновен?!» – аж подпрыгнул он на месте от неожиданности. И уставился на меня так, словно перед этим зарезал тысячу человек, а сейчас ему сообщили, что только что они все поголовно воскресли!
Я охотно подтверждаю: «Невиновны, совершенно! Мы отдали найденное у вас вещество на экспертизу. Только что эксперт дал заключение, что в пакетике – вовсе не наркотик, а так… безобидная сушённая травка. Вы были задержаны по ошибке, дорогой Фёдор Николаевич! В связи с этим и от своего имени, и от имени руководства хочу принести вам наши искренние извинения! Простите нас, мы больше не будем…» – и с этим жизнеутверждающим обещанием я крепко пожал ему руку.
«Но откуда же э т о у меня взялось?!» – чуть ли не со всхлипом высказал он выстраданное. «Наверно, хулиганы в окно подбросили!» – улыбчиво предположил я..
Он бледно улыбался, подозревая меня в очередном подвохе. Вот сейчас я перестану истекать любезностями, и с размаху ударю его дубинкой по почкам, вот сейчас вмажу кулаком в солнечное сплетение, вот сейчас… Но у меня и в мыслях такого нет!
Пусть обвиняют ментов в чём угодно звонкоголосые и не желающие знать реальной жизни журналисты-«правдоборцы». Но сами мы про себя понимаем, что в конечном счёте стараемся именно для того, чтобы такие вот порядочные люди поменьше натыкались в жизни на всякую нечисть. Это их интересы мы отстаиваем, это за их покой, в конечном счёте, боремся. А то что, в интересах дела, порою приходится и их самих обидеть ненароком, ну так простите нас, родные! Иначе – нельзя, иначе – не получается.
«А как же протокол?!» – всё ещё не верит своему счастью Фёдор Николаевич. Я молча достал из лежавшей на столе папки злосчастный протокол, демонстративно порвал его на тысячу маленьких кусочков, швырнул вверх. Бумажные лепестки, кружась, упали на пол, провожаемые зачарованным взглядом Петренко. (Бумажки сыграли свою роль и больше не нужны. Это не значит, что я не подстраховался на случай, если «Гиря», задумав переиграть, даст о б р а т к у: в обивку кресла в квартире Фёдора Николаевича я засунул два патрона из пистолета «ТТ». В случае необходимости при следующем обыске они будут «найдены» при понятых. Затем оформляем «хранение боеприпасов» и кидаем Петренко-старшего в СИЗО уже по этой статье УК.)
«Так я могу… уйти?» – всё ещё не врубился мой гость. Я радостно киваю. Дескать, спасибо за то, что нашли время нас навестить. Будет желание – забегайте ещё. Мы вам завсегда рады!
Как легко сделать счастливым нашего человека! Арестуй его ни за что, измордуй по-всякому, надругайся, дай почувствовать всю глубину своего бессилия и горя, ну а затем – сообщи обрадовано, что произошло маленькое недоразумение, и он может катиться на все четыре!
А ещё говорят, что наш народ – мудр… Ага. То-то я смотрю, мудрость у него так и прёт из всех щелей!
Я заверил Фёдора Николаевича, что свободен он абсолютно и безоговорочно: может хоть домой идти, хоть на работу, хоть лететь за границу (если найдёт денежки на авиабилет). Его лицо ожило; он вдруг начал громко смеяться, балагурить, несколько раз благодарственно пожал мне руку (ту самую, которой я его мордовал). Пригласил меня в гости: «если случайно будете проходить мимо…». Вот уж и «сынком» пару раз назвал… Я не в обиде, пусть… Не фамильярность это, просто – нервная разрядка нужна человеку. Уж и хвалит меня за что-то, смешной случай из своей жизни рассказывает. Я вежливо хихикаю, неприметно (но так, чтобы он обратил внимание) смотрю на часы. Он кивает, он всё понял, моё время – бесценно и принадлежит государству. Ещё не все бандиты пойманы. А из порядочных, но запутавшихся в обстоятельствах людей – ещё не все избиты. Сколько же великанских дел громоздится на моих старлейских плечах!
Спохватившись, спросил тихо: «А – брат?.. Что с ним? Его отпустят?» Ждёт, видимо, что и тут я его обрадую, но радовать – нечем. Однако и огорчать сейчас не стоит, и так мужик переволновался. Заверил его, что с братом тоже разберёмся внимательно и объективно – чуть позже, к сегодняшнему вечеру или к завтрашнему утру… «С вами же мы разобрались, как видите. И с ним будет полный порядок!»
Он – удовлетворён, и снова – на вершине блаженства. На прощание даже попытался обнять и расцеловать меня. Но тут я – начеку, мимолётно уклоняюсь от растроганных засосов… Мало ли какую заразу в камере он за эти часы успел подхватить. Не хватало ещё заразиться от него.
Опять мы жмём друг дружке руки, и, наконец-то, он уходит. Наблюдал у окна, как через пару минут он вышел из здания РОВД, провожаемый, в знак уважения самим дежурным. Фёдор Николаевич и ему пожал руку, удостоившись ответного похлопывания по плечу. Потом быстро пошёл прочь. Провожая его взглядом, вижу, как он поминутно оглядывается через плечо. Наверняка опасаясь, что сейчас из РОВД выбежит орава амбалов с дубинками, кинется вслед за ним с криком: «Стой!.. Тебя по ошибке отпустили!» И идёт он, заметно петляя, осознанно или неосознанно, но – мешая прицелиться ему в спину некому воображаемому снайперу, вздумай он взять его сейчас на прицел.
И какой ни есть я закалённый в боях с преступностью, но и моё сердце болезненно стиснулось… Ненароком ушиб хорошего человека!
…Эх, батя, зря ты так… Мы ж тебе не гестапо какое-нибудь, мы – милиция…
У нас честных людей – не сажают!
ЛЮБОЙ ЦЕНОЙ…
Так и ломаем, так и гнём противопоставленную нам силу. Одних – так, других – этак… Никто заранее не предскажет, на чём именно данный тип сломается. Иной самое тяжёлое выдерживал, а потом от мелочёвки бац – и хрустнул с треском…
Помню такой случай. Поймали мы как-то «форточника» – бил окна и в квартиры залазил. Нагребли на него три «родные» кражи и начали «грузить» дальше, чтобы он ещё и пяток л е в ы х на себя взял. А он упёрся: «На хрен мне чужое?!» Оно и понятно: до одного места ему, что у оперов показатели сыпятся, и нераскрытые кражонки на кого-нибудь надо списать обязательно. 22 года парню, из них уже 7 лет отсидел – с 14 лет начал. Папа – пропойца, матери нет, старшая сестра на фиг ему нужна, но есть и младшая, а её он любил, с детства опекал; 11 лет пацанке… И вот на допросе начал я его «напрягать» конкретно. Мол, если сейчас л е в а к не возьмёшь – поедем к тебе домой, устроим обыск (ещё один!). И на этот раз, в числе прочего, сгребём и увезём все детские вещи. В том числе и любимые игрушки младшенькой сестрички. Да и её саму – тоже. Подержим в РОВД до вечера, измучим расспросами, наорём… А оно ей надо – в такие годы со злыми дядьками-операми часами париться?!.
«Не имеете права!» – кричит. А я тычу Уголовно-процессуальный кодекс: «Имеем! Могу до 3-х суток вообще запереть в райотделе. Бить её, ввиду малолетства, не будем, но хорошо ли ей в камере придётся?»
Орал он на меня, я на него орал, но никуда он от меня не делся. И три «левых» кражи на себя взял. Уже победа! Мог бы и больше с него содрать, но понимаю, что операм из СИЗО тоже надо план по раскрытиям исполнять. Пусть и на их долю что-то останется…
Короче, из-за сопливой девчушки, из-за такого пустяка человек поперёк своей воли сделал по-нашему. А так могли б его бить до посинения – из одного голого принципа не стал бы он с нами договариваться.
Вот так – и с каждым. Нащупать уязвимое место, и бить в первую очередь именно по нему – умело, точно, в нужную именно для данного конкретного случая силу.
…Чего боюсь – так это ошибиться. Получу «явку с повинной» от абсолютно невиновного человека, и – упрячу его в тюрьму. Ведь когда нутром чуешь: «Он это!», и жмёшь на него, то рано или поздно переходишь черту, после которой идти на попятную уже нельзя. Или он сознается в своей вине, пойдёт под суд и уйдет в «зону». Или он не сознаётся, вынужденно отпускаемый мною на волю, и тотчас строчит жалобы во все инстанции. И всполошенное начальство меня молниеносно «сдаёт»: «Произвол!», «Превышение служебных полномочий!», «Фальсификация уголовных дел»… «Зона» мне обеспечена! А вот если, не останавливаясь, я буду жать всеми мыслимыми и немыслимыми способами, то рано или поздно сознается практически ЛЮБОЙ. И когда грамотно обставишь признания со всех сторон вещдоками, то соскочить с них уже невозможно. Тогда я – спасён, а невинный человек – сгниёт в тюрьме…
…Мы – профессионалы. В условиях, когда делать нашу работу можно только плохо, мы обязаны делать её исключительно хорошо. Иногда объект применения нами спецметодов выбирается ошибочно, но давать о б р а т к у нельзя: коль уж «засветился» – иди до конца. Или он – преступник, или – я. А мне за решётку не хочется… Следовательно, преступник – он.
Серьёзных ляпов в работе милиции – куда меньше, чем кажется на первый взгляд. Но случаются и они.
В прошлом году на соседней «территории» было такое… В своей квартире неизвестными лицами были зарезаны два брательника-наркомана. Понятно, кого заподозрили в первую очередь тех же наркоманов, предположительно – хороших знакомых братьев.
Задержали мы парня и девку из числа тех, кто на том адресе регулярно ш и р я л с я, начали их разрабатывать. С доказательствами было туговато, собственно говоря – их не было вовсе. Один агент шепнул своему куратору, что «вроде бы – они». Но к делу шёпот не подошьёшь.
Вдохновляли личности подозреваемых. Пацан – дважды судимый, причём по «крепким» статьям – за разбой и вымогательство. Кому и не убивать, как такому? Вдобавок, был в ссоре с братухами. Прижали его косвенными, побили как следует, он и сознался. Но как привели к прокурору для санкции на арест – пошёл в глухой отказ: «Не убивал, показания дал под нажимом!» Вот прокурор санкцию и не дал. Говорит: «Что-то у вас не склеивается!» Снова беседуем с пацаном, опять «сознанка» – и у прокурора снова – отказ от неё… Так повторялось три раза!
Тёлка же вообще ни в чём не сознавалась, поскольку бить её опера не решились («молодая… симпотная. А убитые – такая мразь, что ещё и спасибо сказать тому, кто кончил их!»). Одними же словесами такую не уломаешь – не та порода. Характер – камешек, в обиду себя не даст. И на иглу «присаживалась», и шлюшничала с кем попало, и «бабки» тырила у лохов. Но были у неё и своя гордость, и некие осмысленные цели в жизни. Могла ли такая убить? Аж бегом! Больно уж логика у Жанны (так её звали) была перекрученная. Имела она сестру-близняшку; та вообще – мразь конченная. Такую только из двора-проходняка бить ногой в голову, чтоб потом поскорее сдать в крематорий вместе со своими «дровишками»… Так вот, украла сестра та у Жанниного сожителя спортивные штаны фирмы «Адидас», и не хотела сознаваться. Тогда привязала Жанна близняшку верёвкой к «Москвичу» сожителя, и как дала по шоссе километров под шестьдесят! Вот и судите, что за чувак с чувихой были те двое… Наши на 98% были уверены: они братанов уложили! Но на 2% оставалось сомнение: больно упёрто пацан отбрехивался, и убедительных доказательств против него никак не находилось. Что настораживало.
Тогда пошли им навстречу, помогая избежать «вышака» (тогда ещё расстреливали). Предложили изобразить случившееся как акт самообороны. Типа: один из братьев в ссоре неожиданно убил второго, затем напал с ножом на пацана с тёлкой, желая убирать их как нежеланных свидетелей. Но в схватке был обезоружен и заколот ими. Всё равно не хотел пацан «грузиться». Но тут уж наши пошли на принцип, и отпрессовали его до потери пульса. Прояснел он тогда мозгами («забьют же до смерти, ироды!»), и дал наконец-то окончательную «сознанку». Заодно по какому-то вдохновению опера «хранение нарковеществ» к нему прицепили – немного ш и р л а при обыске у него то ли нашли, то ли подкинули оперативники (деталей я уж точно не помню). Оформили дело, всучили следаку на доработку деталей, сдали парочку в СИЗО, и думать про неё забыли…
И тут через три месяца – трах-тарарах – совсем в другом районе задержали бандгруппу. Раскрутили на все злодеяния, и среди разнообразного всякого рассказали они, как три с половиной месяца назад там-то замочили двух братьев-наркушников! А у нас за это же самое дело в изоляторе двое уж суда дожидаются… И пошла о б р а т к а… Запахло «фальсификацией материалов дела». Следак для собственной отмазки покатил бочку на лопухнувшихся-де оперов. Наши забегали, засуетились. Будь у запытанного пацана и тёлки его крученной толковый адвокат – амбец полнейший и начальнику райугро, и тем 3-4 операм, что непосредственно по делу работали. Но не нашлось у тех такого адвоката! И удалось нам задним числом всё переиначить. Изобразили так, будто за наркоту мы эту парочку в СИЗО засунули, а в двойной мокрухе они-де только подозревались. А что подозрение не оправдалось – это обычняк; за это оперов не наказывают. И уж тем более со службы не гонят. Кончилось тем, что пацану всучили небольшой срок за «хранение», тёлку же и вовсе отпустили вчистую.
ВЗАИМОВЫРУЧКА
Каждый имеет право на ошибку. И профессиональная солидарность оперов проявляется в том, что мы помогаем друг другу последствия своих проколов маскировать, надёжно пряча концы в воду.
Недавно, к примеру, парни из соседнего теротдела едва не залетели. Там такая петруха приключилась… Приехал в наш город из села парнишка молодой, только после дембеля. Поселился на квартире знакомой девчонки, устроился на работу охранником в фирму, начал готовиться к поступлению в институт – то ли «сельхоз…», то ли «строй…» Была ли у него с девахой любовь, или так – нежная и пламенная дружба, но имел он и её, и крышу над головой, и бесплатные завтраки с ужином. Но как-то вечером предложил он ей в который раз потрясти койку веселеньким развратом, а она возьми и откажись: не хочется, голова болит, и всё такое… Он – настаивать, она – сердиться; ссора разгоралась. На каком-то этапе она обозвала его то ли дебилом, то ли свинарником – языкатой городской девушке есть чем подколоть горячего сельского парня. Короче, обиделся он и снасильничал её. Ну и – обиделась!.. Прибежала через час в милицию и заявила, что только что её изнасиловал такой-то. Парнишка тот уже был на своём дежурстве, в фирме. Приехали к нему наши на работу и предложили «пройти на минутку». Он, как дисциплинированный сторож, отлучаться не хотел, но никто его согласия и не дожидался – схватили за руки и притащили в РОВД. Там он тоже вёл себя нахально, брызгал слюной в оперов, кричал: «Требую адвоката немедленно!» В общем – выпендривался.
Веди он себя по-человечески – может, всё и обошлось бы. А так – вмазали хлопцы ему, как следует; два часа без остановки били резиновыми палками, аж сами устали. Что характерно: стал как шёлковый, никакой адвокат уже не нужен, во всём сознаётся, всё подписывает. И только просит, дрожа всем телом: «Не бейте меня больше, пожалуйста!» А зачем нам его бить, если он уже раскололся? Мы и не собирались…
Ну вот, а на плече у него наши ребята при допросе углядели небольшой синяк, вроде как след от засоса. И решили свезти его к судмедэксперту – дескать, пусть зафиксирует следы сопротивления ему со стороны жертвы изнасилования: одним вещдоком на суде станет больше. Конвоировать его мне поручили – тех оперов погнали на очередной криминальный трупешник, я же оказался относительно свободным.
Привёз к эксперту: опытный дядька – что милиции надо, то в своих бумажках завсегда и рисует. Стал он парнишку осматривать, а я у порога сижу на стуле и газетку листаю. Слышу, зовёт меня медицина: «Можно Вас на минутку?» Подошёл я к раздетому до трусов арестанту. Молча показал мне эксперт на его тело, взглянул я… Ёлы-палы! Какие там, к чертям, засосы, какое «сопротивление жертвы»! Везде на теле – пятна: багрово-красные в нижней части спины, над почками. И иссине-чёрные – на икрах ног! Наследили опера «палочками-выручалочками» капитально. М-да… Горяча и неопытна молодёжь!
Завёл меня эксперт в соседнюю комнату, дверь прикрыл плотненько и говорит: «Вы меня, конечно, извините, но т а к о е скрыть я не могу, права не имею… Он же может нанять квалифицированного адвоката, тот потребует независимой экспертизы. И тогда под суд не только ваши залетят, но и я». Побледнел я, понимая его правоту, но панику решил твёрдо пресечь на корню. Сказал: «Подождите здесь, я сейчас с ним переговорю!» Пошёл к мудиле этому, даже понятия не имеющему, сколько классных ребят из-за него, гондона, могут сгореть синим пламенем, спросил строго: «Откуда синяки на теле?» Удивился он: «Как откуда? Так ваши ж только что…» Пнул я его плотненько в дыхалку, он и уссался, а я – поправил: «Не «только что» это было, а вчера. Совсем незнакомые тебе люди на улице избили тебя из хулиганских побуждений… Ты всё понял, или мне повторить?!» – и мордяхой Фредди Крюгера изобразил. «Ой, не надо повторять, понял я, так и скажу!» – замахал он испуганно руками. Позвал я тогда эксперта, записал он в справку насчёт «следов побоев, нанесённых вчера на улице, со слов обследуемого, неизвестными лицами», и отвёз парнишу обратно в РОВД. Там с ним ещё маленько поработали («Почему утаил, падла, что у тебя такая шкура чувствительная?! Вот тебе за это!»), и с некоторыми тревожными сомнениями в душе отдали в руки следака.
Боялись всё ж нашенские насчёт адвоката – а ну, как родичи парнишки скинутся и наймут опытного профи? Не сдобровать нам всем тогда. Но, к счастью, денег на платного адвоката у его родственников не нашлось. Те же, кого выделяет в качестве бесплатных защитников наше государство, годятся только в ассенизаторы. Придёт к тебе такой в камеру, скажет: «По таким-то статьям вас обвиняют в том-то, получить можете от стольких до стольких…», и – всё… «А что ж мне делать?!» – спросит не разбирающаяся в юриспруденции жертва своих пороков и бед общественного устройства. «Что хотите, то и делайте…» – разведет руками такой горе-защитник.
И воткнули тому парнише немалый срок в итоге. А имей он башковитого защитника, и пойди в квалифицированный отказ (на что в условиях СИЗО нужна немалая сила характера!) – никакой суд его не осудил бы. Ведь, по сути, доказательствами его вины были лишь его признания, да ещё показания потерпевшей. Более того – с лёгкостью необыкновенной кинул бы он на тюремные нары всех допрашивавших его оперов! Не простило бы столь грубого брака в работе наше начальство. В таких деликатных вещах, как пытки мирного населения (а парень был «мирный» – не бандит и не наркоман), с в е т и т ь с я нельзя ни в коем случае!
Но – повезло нам…
Владимир Куземко, специально для «УК»
P.S. Републикация материалов Владимира Куземко, возможна только с разрешения автора!