14-16 лет – возраст, когда одни полны самых радужных надежд, а у других идет под откос вся жизнь. Каждый год в России за тяжелые преступления к уголовной ответственности привлекается 150 тысяч подростков. Но за словами «кража» и «разбой» могут стоять истории о многолетней нищете, побоях, голоде, родителях-алкоголиках. Отсидев два-три года, подросток возвращается в ту же среду, которая привела его к преступлению. И каждый третий снова идет воровать… Можно ли разорвать этот круг? Да. Выход называется – ювенальная юстиция. “Когда мне было семь лет, маму посадили в тюрьму. Папа сильно издевался без мамы, все время пьяный был. Один раз закрыл нас в сарайку и не кормил три дня. Там были крысы, я потом даже заикалась. А потом папа нашел мачеху, и она сказала, чтобы он меня в детский дом отдал. А я часто убегала оттуда, что мне там делать? Только вот есть все время хотелось”.
Это — из воспоминаний 15-летней Тани. Первый срок — год условно — ей дали в 2005-м за взлом соседского дома и хищение двух банок солений. Во второй раз она ограбила одноклассницу. На отнятые деньги набрала в сельпо макарон и подсолнечного масла. Теперь Таня попала в воспитательную колонию для девочек. Ее папа на свободе, мачеха на свободе, даже крысы на свободе в своей “сарайке”. А Таня вернется домой, только когда ей будет 18. И снова — папа, мачеха, крысы…
“Исправление невозможно без изоляции”
Ане Неверовой (фамилия изменена) было 16, когда ее осудили на два с лишним года колонии за 0,23 грамма наркотика, купленного на дискотеке, а потом проданного.
Психолог Марина Поливанова, много лет работающая с малолетними заключенными, написала в ее характеристике: “Шок от пребывания в тюрьме и в колонии может спровоцировать личностный надлом и навсегда лишить Аню возможности нормального будущего и полноценной интеллектуальной, эмоциональной и социальной жизни”. Но судья Ларина из Таганского райсуда вынесла другой приговор: “Суд, безусловно, учитывает ее несовершеннолетний возраст, положительные характеристики с места работы и учебы, ее раскаяние в содеянном. Вместе с тем суд также учитывает особую тяжесть содеянного… Должного контроля за поведением и времяпровождением подсудимой ее родители не осуществляют… Суд считает, что исправление подсудимой невозможно без изоляции от общества…”
— А судьям все равно, — говорит Марина Поливанова. — Они не бывают в колониях. Они не ведают, как девочки ТАМ живут…
Лишние колготки — ценность
Таня провела в СИЗО почти полтора года. “Человек, когда заезжает на тюрьму, не исправляется, а озлобляется, — говорит она. — Потому что сотрудники изолятора постоянно кричат, за каждую мелочь — в карцер… Там шконарь поднимают, забирают матрац, одеяло, подушку: ходишь или сидишь на бетоне целый день — там ничего нет. Просто из бетона два стула”.
После приговора и тюрьмы — этап до колонии. Везут “столыпинскими” вагонами с зарешеченными отсеками-купе, в каждом из которых порой бывает до 15 девушек. В туалет зачастую выводят один раз в день, а иногда не выводят вообще. В таких вагонах возили арестантов еще сто лет назад. Этап может длиться несколько месяцев…
После СИЗО и приговора — колония. Иногда воспитатель колонии — первый, кто внимательно и уважительно отнесется к девочке. Но как можно остаться нормальным человеком, если подростку предоставляется всего около часа личного времени в день? Воспитательные колонии — это предельная регламентация и милитаризация жизни, даже больше, чем у взрослых. Ночь — в общих комнатах на 50 человек, подъем и отбой по звонку, передвижение по территории от одного здания до другого строем, часто со строевой песней.
— Они смешные, дети совсем, — рассказывает Марина Поливанова. — Им хочется выделиться, накраситься, например. А в колонии им не хватает самого элементарного. Шампунь, лишние колготки — все это ценность. Если у тебя это есть — ты авторитетный человек. Если у девочки нет куска мыла — она никто. А так бывает очень часто, если ничего не передают с воли.
Два года за украденные ботинки
“У моей матери вместе со мной 7 детей. Я осуждена за кражу: залезла в магазин и похитила продукты питания. Я не могла смотреть на голод моей сестренки и братиков, в тот день мы ничего не ели, кроме воды из-под колонки. Поначалу я все время где-нибудь работала — собирала бутылки, а потом их сдавала, собирала ягоды, грибы, был огород. Но этого не хватало. И я втихаря от матери воровала, а ей говорила, что заработала”. (Снежана М., 16 лет.)
— У большинства девочек в колониях — страшные судьбы, — говорит Марина Поливанова. — Мама повесилась, бросилась под электричку, папа умер, попал под трактор… — обычные истории. В лучшем случае — папы не было, мама болеет, пьет. И даже после факта преступления этими детьми никто не занимается.
Эти девочки росли на глазах сотрудников отделов опеки и ПДН. Но очень часто и они, и участковые, и сотрудники детдомов сами просят судей упрятать таких девчонок “на подольше”. Трудные они. Опасные. Без тормозов. Но с ними никто не работает даже после освобождения. Бывает, что девушку приговаривают к условному сроку. В этом случае надо регулярно отмечаться в уголовно-исполнительной инспекции. Но им недостаточно хорошо объясняют, как это важно. Девушка пропускает — срок меняют на реальный, и она может отправиться в колонию на два года за украденные ботинки.
Не ждите писем
Подросткам-заключенным очень редко пишут и присылают передачи. После двух лет пребывания в ВК более половины воспитанников утрачивает связь с родителями. “Не пиши, надоела уже”, — написала мама 14-летней Оле. А ей сидеть 6,5 года…
Многие несовершеннолетние заключенные могут встретиться с родственниками, только если колония расположена недалеко от дома. Но в России всего три воспитательные колонии для девушек. За двумя (Рязань и Новый Оскол) закреплены почти все европейские регионы. За третьей, в Томске, — вся Сибирь и Дальний Восток. Без проблем приехать к своему ребенку может только треть семей. Знают ли об этом судьи? А знают ли они о том, что за время пребывания в колонии человек может потерять не только семью, но и жилье?..
— Очень часто девушка освобождается, не имея ни паспорта, ни прописки, — рассказывает Марина Поливанова. — Нередко она попадает в заключение в 14 лет, и у нее еще нет паспорта. А на всю колонию — только один сотрудник, который занимается выправлением документов. И вот девушку освобождают со справкой, а паспорт по ней не сделают. Нужна прописка. Но за время заключения квартиру могли пропить, продать…
Путь из замкнутого круга
Выйдя из колонии, до 35% подростков попадают в заключение вторично. Они попадают в ту же ситуацию, в ту же среду, часто без паспорта, без жилья…
Но так происходит не везде. Например, в Таганроге рецидивная преступность среди несовершеннолетних — всего 4,2%, а в райсудах Ростова-на-Дону — 3—5%. Дело в том, что там уже несколько лет действуют специализированные суды для несовершеннолетних — ювенальные.
Ювенальная юстиция направлена не на наказание, а на исправление. Это целая система профилактики и реабилитации подростков, которая должна начать работать еще до совершения первого преступления. В идеале соцработники сопровождают и подростка, и всю неблагополучную семью после первого сигнала из отдела ПДН или от соседей.
Если подросток все же совершил преступление, ювенальная юстиция не столько наказывает его, сколько помогает исправиться. Условный срок, который обычно получает несовершеннолетний, оступившийся впервые, — не выход. Человек покидает зал суда с ощущением, что его не наказали, а простили. И, как правило, тут же совершает аналогичное преступление.
В специализированных судах для несовершеннолетних судья работает вместе с социальным работником и психологом. Они вместе анализируют среду, в которой живет подросток, его характер, степень влияния родителей. Получив условный срок, он проходит курс личной и семейной психотерапии, возможно, лечение у нарколога, а также участвует в реабилитационных программах. Например, если подросток кого-то избил, потерпевшему и преступнику предложат пройти “программу примирения”. А если компания хулиганов разгромила памятники на кладбище, их могут трудоустроить на это самое кладбище и устроить зачет по фильму “Обыкновенный фашизм”. После прохождения программы соцработник будет продолжать работу с подростком и его семьей, если надо, поможет в трудоустройстве.
На сегодняшний день ювенальную юстицию взяли на вооружение 26 регионов России. В конце 2006 года председатели Зюзинского, Гагаринского и Черемушкинского судов, уполномоченный по правам ребенка в Москве Алексей Головань и префект ЮЗАО Алексей Челышев подписали договор, по которому и в ЮЗАО начинается “использование элементов ювенальных технологий в работе с детьми “группы риска”. Кстати, в ЮЗАО и без этого уровень подростковой преступности гораздо ниже, чем по Москве в целом. А все потому, что там уже много лет работают профилактические программы “Ребенок на улице” и “Ребенок дома”, направленные на детей из неблагополучных семей.
…А Закон о ювенальной юстиции на федеральном уровне, одобренный в первом чтении, уже пять лет пылится в Госдуме…
Анастасия Кузина, «Московский комсомолец»