Петр Щедров показал в редакции документы, которые доказывают, что вплоть до освобождения он содержался в ИЗ-99/1 в одно время с опальным олигархом. Три месяца – с июня по сентябрь 2004 года – они с Ходорковским были соседями по камере, утверждает Щедров.«В камеру вошел с улыбкой»
– Петр Владимирович, глядя на вас, я вспоминаю слова начальника ГУИНа Юрия Калинина про сокамерников Гусинского: мол, нормальные люди – один фальшивомонетчик, другой – тоже интеллигентный человек.
– Михаил Борисович мне тоже говорил, что я на уголовника не похож. Все мои судимости – по той же статье, что сейчас у Ходорковского – 159-я (мошенничество). Хотя мой случай, конечно, другой – я взял большие деньги в долг и не смог вовремя вернуть, вот и сел. Зато внешне я на рецидивиста не тяну. Два высших образования, наверное, сказываются. Благодаря этому я и попал в одну камеру со знаменитостью.
– У вас там что, конкурс на право сидеть с олигархом в одной камере?
– Ну, может, не конкурс, но кого попало с ним не посадят точно. Меня несколько раз вызывали на собеседование: говорили, ждем очень большого человека, формируем камеру. Потом прошел слух, что Ходорковского привезли. Но никто не знал, в какую именно камеру его посадили. Я с ним сидел не с самого начала.
– Как же вы встретились?
– Это было в конце июня прошлого года. Мы в принципе уже сами догадались, что Ходора (так его у нас называли) к нам подселят. В этом изоляторе вообще камеры маленькие – 4–5-местные. Самая большая – восьмиместная. Вдруг всех заключенных начали переводить в другие камеры. В итоге в нашей осталось два человека. Стало ясно – освобождали место. И действительно, уже вечером к нам привели Ходорковского. Я так близко его первый раз видел, а вот второй заключенный с ним обнялся и расцеловался. Оказывается, они уже успели посидеть вместе несколько месяцев назад, потом их развели по разным камерам, а теперь, выходит, опять объединили. Этот второй зэк – некий Славик, как его все называли – 38-летний парень. Судили его за то, что был сторожем на большом складе с наркотиками.
– Ходорковский и охранник наркосклада как-то слабо стыкуются…
– Это все-таки тюрьма, а не научная библиотека. С самого начала в камере у Михаила Борисовича был парень, которого вообще обвиняли в убийстве. Но постатейный принцип не всегда соответствует реальности. Тот так называемый убийца – всего лишь охранник, который по просьбе своего брата привез женщину на дачу. А потом оказалось, что женщину убили. Вот вам и соучастие в убийстве. Кстати, когда я освободился, на мое место к Ходорковскому подселили одного антиквара, которого судят за хулиганство по пьяному делу. Вполне подходит под определение «интеллигентный человек» по Калинину.
– Каким было первое впечатление о заключенном №1 в России?
– В камеру зашел с улыбкой. Помню, вещей у него много оказалось. Баула три или четыре – знаете, такие, как у челночников. В тюрьме все такими сумками пользуются. У Ходорковского книг много было. В основном фэнтази. Он и мне давал почитать – «Правила волшебников», насколько помню. Много детективов Акунина принес.
– Ваш тюремный быт улучшился после того, как к вам подселили олигарха?
– Я бы так не сказал. Камера у нас была достаточно обычная – 12 квадратов, четырехместная. Огороженный кафелем санузел, длинный стол, окно, четыре койки. Правда, сидели мы втроем. Ходорковскому выделили две койки. На верхней он спал, а нижняя была вроде кабинета, там лежали книги, бумаги…
– Известно, мобильный телефон в тюрьме – не проблема. У Ходорковского он был?
– Нет, вы что! Это строгорежимное учреждение. Мы сидим и даже не знаем, кто находится в камерах справа и слева. Никакой внутритюремной почты – так называемых «маляв». И мобильников там нет ни у кого. Даже у Ходорковского.
– Но телевизором-то пользовались?
– Телевизор был. Мой. У Ходорковского, кстати, не было. Там мало у кого есть свой телевизор. Мне разрешили только потому, что в тюрьмах зрение подсело, и мне нужен был обязательно большой экран. Холодильника – два, оба – тюремные. «ЗИЛ» старенький и, по-моему, «Смоленск». И то не сразу разрешили, только со второго раза. Первый раз Михал Борисычу отказали. Причем раньше заключенным разрешалось завозить свои телевизоры, холодильники, вентиляторы – с условием, что потом все это останется изолятору. Но с приходом Ходорковского нашей камере это сразу запретили – боялись, что ли, чего…
«В СИЗО закурил, полы не мыл…»
– Трудно привыкал миллиардер к необычной для него обстановке?
– Я не знаю, какой Михаил Борисович на свободе, в тюремном быту он человек крайне уживчивый. Выдержанный, спокойный, голос не повышает. Любит похохотать. И о жизни поговорить, пофилософствовать. Один раз к нему даже священник приходил какого-то высокого сана, точно не знаю, кто.
– Неужели олигарх исповедовался?
– Нет, разговор шел в основном о будущем России. Как я понял, Михаил Борисович считал, что у христианства в России колоссальная роль. Президента МБХ называет интересно так – «вождь». Как Славик рассказывал, Ходорковский тяжело перенес первые два дня в изоляторе. Лежал, не поднимался, ничего не ел. Потом вроде ничего, пообвык. Закурил даже. На воле, говорит, не курил. А в изоляторе стабильно – несколько сигарет в неделю, самый легкий «Парламент». Когда был чем-то расстроен. Но причин мы чаще всего не знали. «Случилось что, Михаил Борисович?» – «Да нет, нормально все». Мог выматериться, но очень редко. Ходорковский даже нам, сокамерникам, часто повторял: я – публичный человек. Он и в изоляторе об этом помнит и взвешивает каждое слово. Как-то признался только, что плохо спит, а родных беспокоить не хочет. Ну, я ему через жену заказал легкое успокоительное на травках. Он его иногда пил перед судом.
– Из суда хмурый возвращался?
– Нет, веселый, с улыбкой.
– Можно сказать, что Ходорковский делил с вами тюремный быт?
– Нет, конечно. Если разольет что-нибудь – ногой на тряпку наступит, поводит по полу. А то и мы за ним вытираем. Он, конечно, скажет: «Петр Владимирович, ну что вы, зачем?» Но не бежит тряпку из рук вырывать. Полы в камере мыл Славик.
– Как проходил тюремный день бизнесмена?
– Вставал он только перед самой проверкой в 9 часов. Там у всех вырабатывается особый слух. Услышит шаги конвоя в коридоре – тогда и встает, не раньше. У него была договоренность с администрацией, что час он обязательно должен проводить на воздухе. Надевает свои войлочные ботиночки «прощай молодость» – в них и гуляет, они теплые.
– Обычные стариковские войлочные ботинки?!
– Нет, конечно. У Михаила Борисовича все вещи были подчеркнуто скромные, но обычных не было. На прогулке он ходил кругами, в быстром темпе. А каждую субботу и воскресенье мы с ним ходили в спортзал на третьем этаже. Зарядку не делал, только иногда пресс качал. Три раза в неделю – в душ. Это услуги платные, но Ходорковскому вполне по карману – 108 рублей спортзал, 30 – душ, по-моему. Кстати, это я первый раз отвел его в спортзал – сделал ему подарок на день рождения. Он мне так сказал: «Петр Владимирович, даже не напрягайтесь, деньги есть. Закончатся – еще пришлют». В будни его по целым дням не было – он или с адвокатами встречался, или со следователями, или на суд ездил. Ел только вечером.
– Что ел?
– Ходорковский вообще мало ел, и на баланду он, конечно, даже не смотрел. В этой тюрьме вообще мало кто ест баланду. Вот когда сидели гэкачеписты, еду возили из ресторанов и водку прямо в руках проносили. Сейчас дают обычную тюремную еду. Может, для экзотики Ходорковский ее и попробовал раз, но на моих глазах даже не притрагивался. Ему из дома передачи приносили два раза в неделю – в пределах 40 кг в месяц, как и положено по норме. Мясо, насколько я помню, он позволял себе раз в неделю. Куриный медальон или что-нибудь в этом роде. И то его приходилось выручать. В основном ел овощи и фрукты: бананы, яблоки, апельсины, мандарины. Помидоры, помню, ему всегда черри носили. Йогуртов много заказывал. Один холодильник у нас был специально под йогурты.
– А с вами-то делился?
– Делился всем абсолютно. Но у меня, например, были деньги, у второго нашего сокамерника – не было. Раз в две недели в каждую камеру приносят прейскурант цен из тюремного магазина – можно заказать все что угодно, и через неделю принесут продукты. Сумма не ограничена. Прайс хороший – более 700 наименований. Первый раз я за себя заплатил из своих денег. Потом Ходорковский сказал: не переживайте, что хотите, то и заказывайте. Сначала он своей рукой отмечал, что ему нужно. Потом отдавал прайс мне – выбирайте, что угодно. Вообще Михаил Борисович говорил, что много раз предлагал свои спонсорские услуги изолятору – подарки на Новый год, телевизоры, холодильники, вентиляторы… Но ему каждый раз отвечали: не надо. А нашему третьему сокамернику, Славику, насколько я знаю, Ходорковский оплачивал адвоката из своих денег… Кстати, горячего МБХ в изоляторе не ел вообще. Только чай горячий пил. Я много раз предлагал: «Михаил Борисович, хотите, я приготовлю, у меня есть посуда специальная, борщ на кипятильнике сварю, второе, салат». Но уговорить его было невозможно.
– Опасался?
– Скорее держал дистанцию.
«Белье через неделю выбрасывал»
– Как он выглядел в камере?
– Это ж лето было, жара. Так он в основном в плавках ходил. Иногда – в спортивном костюме. Тюремная прачечная стирает не очень хорошо, Михаил Борисович так не привык. Он сначала делал так – носит спортивный костюм неделю, потом сдает его в утиль. Выбрасывает, проще говоря. Родные приносят ему новый. Но ему это быстренько запретили. Сказали, вещевая передачка разрешена только два раза в год. А вот постельного белья ему каждую неделю приносили новый комплект. Старый он сдавал в утиль. Пододеяльники и простыни у него были замечательные – только высочайшего качества. Чаще всего – вишневого или темно-синего цвета. Через неделю он их выбрасывал.
– Знаменитая переписка олигарха с дворником у вас на глазах происходила?
– Ой, ну вы, журналисты, тоже – переписка с дворником!.. Почти ежедневно Ходорковский получал письма. Приличные такие стопки. Особенно в день рождения. Газеты ему приносили каждый день, причем все их он обязательно проглядывал. Письма читал и в папочки складывал. Потом передавал на хранение на склад. Хулительные сразу выбрасывал – рвал и в унитаз спускал… Некоторым отвечал. Как дворнику этому, но в пределах нескольких строк. Была у него еще одна постоянная адресатка, женщина с Севера откуда-то, пела ему дифирамбы. Ей он тоже писал. А вот семье, насколько я помню, писем не посылал. Вообще, он часто что-то записывал – мысли, цитаты из книг. Иногда даже мои стихи, которые я ему дарил. Но чаще всего это были записи по его уголовному делу. Писал в обычных общих тетрадях в клеточку.
– А с кем он встречался на свиданиях?
– У него было два свидания в месяц, как и положено по закону. Чаще всего он виделся с отцом, они очень близки. Ну, конечно, с матерью, женой, детьми. Даже первая жена приходила, у них сохранились хорошие отношения.
– Чем закончилось ваше трехмесячное сидение с Ходорковским?
– Меня представили на условно-досрочное освобождение. А так, я с удовольствием сидел бы с Ходорковским и дальше, поверьте.
Ахмирова Римма